Завидная участь

         
         
               "Срежет серп и колосья и травы.
               Будет осень стоять за плечом.
               Величайшая участь и слава —
               Быть себе самому палачом."
         
                Мортин из Вендо
                Из личных записей
      
   
         1. ОТБЫТИЕ ВЕЛИКОГО МАГИСТРА
         
         
         
         Спустя час Дагеро Ворон вышел из Рунного зала. Никто из ожидавших исхода дуэли не посмел поднять на него глаза.
         — Подготовьте экипаж, — сухо проговорил Дагеро. — Магистр Мортин отправляется в изгнание.
         До тех пор, пока шаги архимагистра не затихли в глубине коридора, никто не пошевелился и не заговорил.
         Первым очнулся советник Веренс, вздохнул, откашлялся и произнес:
         — Ну что ж, господа… думаю, ситуация… разъяснилась. Мастер Клем, будьте любезны распорядиться насчет кареты. Госпожа Аларис, займитесь оформлением необходимых бумаг… да, и отправьте кого-нибудь собрать… э… личные вещи магистра. Ну вот пожалуй и… все. Остальные свободны! Через час в Большом зале состоится заседание совета. Э, магистр Маркус, задержитесь пожалуйста.
         Оставшись одни у входа в Рунный зал, магистр и советник обменялись короткими взглядами.
         — Должен же кто-то забрать его оттуда, — произнес Веренс, глядя в пол.
         — Я понимаю, — отозвался Маркус. — Идемте.
         Они вошли в полутемное помещение, стараясь держаться друг к другу поближе.
         Большинство факелов погасли во время дуэли, однако рунный круг продолжал сиять ровным зеленоватым светом — для удобства он был начертан на каменном полу светящейся краской. Советник снял со стены один из факелов и двинулся вглубь зала. Маркус шагал рядом, чуть придерживая его за локоть. Они приближались к тому месту, где сияние внутри магического круга нарушалось чем-то темным, бесформенным, распластанным по полу. Наконец они остановились.
         Потрескивание факела в руке советника Веренса сделалось единственным звуком в густой зловещей тишине. Магистр Маркус чувствовал, что не может сделать вдох — мышцы живота свело от открывшегося его взгляду незабываемого зрелища.
         На каменном полу у их ног лежал человек, почти ставший легендой. Тот, по чьей вине великий город Крид, а вместе с ним и вся империя, четыре года пребывали в тяжелом болезненном бреду, полном смут, интриг и кровавых страстей. Тот человек, кому империя была обязана жизнью и свободой, поскольку именно он остановил чудовищное нашествие огнепоклонников.
         Великий магистр некромантии Мортин Жнец.
         Советник Веренс помнил его пятнадцатилетним. С ним никогда не было легко. И все же… Его темное обаяние имело огромную силу. Почтенные мужи, ровесники Веренса и Дагеро четыре года плясали под музыку, которую лениво мурлыкал себе под нос этот талантливый безумец. И делали это с радостью, хотя никто из них не признался бы в этом даже самому себе. Но Веренс знал правду. Знал, потому что на себе испытал силу этой пагубной приязни.
         При всем том у самого Мортина никогда не было друзей. Он был жесток, он был насмешлив, он презирал законы и ограничения. Его называли безумцем, чтобы уберечь от гибели собственный разум. Он был совершенно невыносим, и теперь многие вздохнут с облегчением. Лишь долгое время спустя вслед за облегчением придет холодная черная пустота — Мортин Жнец был единственным, кому удалось встряхнуть империю, пробудить ее ото сна, медленно переходившего в смерть. Теперь ничего такого больше не будет. Сон воцарится навеки, и некому будет его согнать — кем бы он ни был, этот Мортин Жнец, преступником или благодетелем, с ним покончено. Его слава останется в прошлом, а сам он — хорошо, если проживет еще хоть сутки. Дагеро Ворон не терпел дерзостей и не прощал их.
         Магистр Маркус тем временем кое-как совладал с собой. Он опустился на колени и протянул пальцы к шее лежащего, стараясь не измазаться в крови.
         — Веренс. Веренс!
         Советник, вздрогнув, очнулся от размышлений.
         — Кажется, он еще жив, — сообщил Маркус, поднимаясь и машинально вытирая руку об одежду.
         — Да, я знаю, — прошептал Веренс. — Дагеро никогда бы не убил его…
         — Что? — недоуменно переспросил Маркус.
         — Дагеро неведомо милосердие. Он никогда бы не убил его сразу, — отозвался советник.
         — Не говорите таких вещей вслух, — глухо проворчал Маркус.
         Веренс рассеянно кивнул.
         — Бедный мальчик…
         Сейчас, когда не было той самой знаменитой холодной усмешки, когда разгладились морщины у губ и складка между бровей, магистру Мортину трудно было дать даже тридцать. Его лицо смутно белело в неярком свете факела, точнее, та его часть, что не была изуродована и залита кровью.
         — Послушайте, нужно как-то перенести его, — нерешительно произнес Маркус. — Я не уверен, что все его кости целы.
         — Да, наверное, — Веренс никак не мог побороть своей рассеянности.
         — Нужны будут носилки… И еще остаточная магия… к нему лучше не прикасаться без защиты. Я поднимусь в мастерские…
         — Да, ступайте, — согласился советник. — Я присмотрю тут… — он осекся. За кем или за чем, во имя праведных Небес, он собрался присматривать в этом мрачном зале?!..
         Магистр Маркус зашагал к двери, разглядывая собственные пальцы. Там, где их запятнала кровь, осталось неприятное покалывающее ощущение.
         — Зачем? Зачем ты это сделал, мальчик? — неслышно прошептал Веренс, присаживаясь на корточки и вглядываясь в лицо поверженного мага.
         На мгновение ему почудилось, что черные от крови губы сейчас поведают ему ответ.
         Мортин молчал. Единственным звуком в Рунном зале было потрескивание факела.
         
         Архимагистр заперся в своих покоях. Никто не рисковал его тревожить, опасаясь случайно разделить страшную участь мятежного магистра.
         Орден гудел, как улей. Слухи, сплетни, невероятные предположения — все это буквально распирало стены старого замка. Казалось бы, избавление от мятежника принесет Ордену (да и всей империи) долгожданный покой. Пока же о покое нечего было и думать. Крид находился на грани тотальных смут и восстаний, грозивших захлестнуть государство волной хаоса и анархии. Чернь бредила именем мятежника Морта и преподносить простолюдинам плохие новости без подготовки было небезопасно. Совет заседал уже четвертый час подряд, пытаясь отыскать способ удержать государство от падения в бездну.
         Мертвый или живой, Мортин Жнец оставался источником проблем и неприятностей.
         Среди всего этого шума и нервозной суеты отбытие самого некроманта прошло почти незаметно. Двое послушников погрузили в карету безжизненное тело, обернутое в плотную ткань, скрывавшую все подробности. Затем последовали немногочисленные личные вещи магистра, уместившиеся в небольшой сундук. Через какое-то время во двор резиденции спустился еще один человек, одетый в форменный воронский мундир и плащ. Едва за ним захлопнулась дверца, как кучер тронул лошадей.
         Человек, сопровождавший магистра некромантии, был никто иной, как Таргос Кэм, старший исполнитель Ордена Ворона, мастер пыточного ремесла, чье имя способно было вызвать холодную дрожь у любого человека, кроме Дагеро Ворона. Фактически, Таргос Кэм был знаменит лишь немногим меньше, чем сам Мортин Жнец. Кроме того, судьба уже сталкивала их раньше — пять лет назад в подземельях Ордена.
         На этот раз в обязанности старшего исполнителя входило лишь сопровождение изгнанника за пределы столицы. Ничего более.
         Стоя у окна в своих покоях, архимагистр наблюдал за отъездом. Черная орденская карета, запряженная шестеркой породистых вороных, выехала за ворота замка. Створки закрылись. Дагеро перевел взгляд на медленно ползущие над Кридом плотные серые облака, предвещавшие дождь. Он не испытывал ничего, кроме бесконечной усталости.
         
         На следующий день около двух часов пополудни шестерка взмыленных вороных устало рысила по улицам Кеттерна, распугивая заполошных грязно-белых кур. Позади кареты с эмблемой Ордена Ворона на дверце тащился шлейф пыли, желтой, как цветочная пыльца — погода здесь, в отличие от столицы, стояла солнечная и сухая.
         Гарнизон рыцарей Святого Завета был центром жизни и причиной существования Кеттерна, что накладывало незримый отпечаток на все вокруг. Штатскому населению вменялось соблюдать комендантский час, громко и отчетливо отвечать на вопросы, а также следить за тем, чтобы деревья и заборы были как следует побелены. Деревья здесь белили все подряд, включая хрупкие калиновые кустики.
         Карета вкатилась на широкий плац у здания суда — единственного административного здания в городе. Почти в тот же момент на крыльце появился наместник Альгис.
         — Добрый день, наместник, — сухо поздоровался Таргос Кэм, выходя из кареты.
         — И-э-э… Добрый день, господин Кэм! — с боязливым радушием проблеял наместник. — Какая неожиданность, право же!.. Хорошо ли вы добрались?.. Как идут ваши дела?.. — вспомнив, какие именно дела по роду службы занимали старшего исполнителя, наместник замолчал, панически соображая, как загладить свою бестактность.
         Таргос Кэм с холодным любопытством наблюдал за его бессловесными муками.
         — Я прибыл по поручению Ордена и кое-что привез вам, наместник, — произнес наконец Таргос, сделав небрежный приглашающий жест в сторону кареты. При этом губы старшего исполнителя чуть дрогнули, но нельзя сказать, что это была улыбка.
         Наместник Альгис шагнул к карете, терзаемый самыми мрачными предчувствиями, медленно отворил дверцу и уставился во внутренний полумрак. Сперва карета показалась ему пустой, но потом он разглядел на полу темный сверток.
         — Что это? — сдавленно проговорил наместник, еще не понимая, почему его окатывает холодный озноб.
         — Это… — губы Таргоса Кэма вновь неприятно шевельнулись. — Это великий магистр некромантии Мортин Жнец, ныне отлученный и приговоренный советом Ордена к изгнанию, которое ему предстоит отбывать под вашим чутким руководством, господин Альгис.
         — Помилуй Боже!.. — выдохнул наместник, с трудом разбирая, что говорит ему старший исполнитель. Его взгляд был прикован к узкой бледной кисти, выглядывавшей из-под складок плотной ткани. Между пальцами чернела засохшая кровь. — Смилуйтесь, господин старший исполнитель!.. — взмолился Альгис, отчасти удивляясь собственной смелости. — Я верой и правдой служу империи всю свою жизнь!.. Чернокнижник в моем городе!.. Отверженный магистр… За какие грехи?!..
         — О, вам нечего опасаться, — отозвался Таргос Кэм. — Магистр Мортин сейчас абсолютно безвреден. Так что подыщите подходящее место, где он смог бы провести… хм, остаток своих дней. И человека, который будет за ним присматривать. Нет необходимости помещать магистра под строгий надзор. Да, вот еще что. Советую вам позаботиться о том, чтобы место жительства магистра оказалось уединенным.
         На этот раз Таргос улыбнулся, но облегчения при виде этой улыбки наместник не испытал.
         — Зачем? — обреченно спросил он, тайно желая господину исполнителю сгинуть навеки вместе со своими жуткими поручениями и советами.
         — Если магистр придет в себя, он, скорее всего, будет кричать, — пояснил Таргос Кэм.
         
         Сторож сбежал, спустя две ночи. Будучи призван к ответу за дезертирство, он клялся всеми святыми, что столичный колдун встает и бродит по ночам.
         "Колдун" помещался в заброшенной цирюльне, на втором этаже, где жил когда-то покойный ныне цирюльник. Дождавшись не только рассвета, а для верности и полудня, наместник Альгис в сопровождении нерадивого сторожа и гарнизонного лекаря отправился выяснять, в чем дело.
         "Колдун", то есть Мортин, был вне подозрений. Жизнь еле теплилась в нем, так что лекарь с трудом насчитал с десяток ударов его сердца.
         Наместник выжидательно уставился на сторожа, сложив руки на груди.
         — А я что… — развел руками сторож и тут же привел в пример несколько доподлинных историй о том, как умершие люди вставали из гроба или даже выкапывались из могил.
         — Он пока не мертв, — напомнил собравшимся лекарь.
         — Дак а я что?!! — возмутился сторож и решительно прошелся по половицам у двери, демонстрируя их пронзительный скрип. — Это вот как?..
         — Это за ним, наверное, дьявол приходил, — предположил лекарь, явно глумясь над верой незадачливого стража в сверхъестественное.
         В ответ сторож разразился тирадой гневных ругательств, из которой, помимо прочего, следовало, что происходящее явно попахивает нечистой силой.
         Разгоревшийся было спор угас на полуслове. В комнате действительно присутствовал какой-то странный запах. Не то, чтобы это был запах мертвечины, но…
         Трое собравшихся молча переглянулись.
         — С нечистью — к священнику! — решительно заявил сторож. — Это по его части, вот что!
         Наместник Альгис не стал ему возражать.
         Священник тоже не хотел связываться ни с нечистью ни с самим чернокнижником, поэтому сослался на срочные дела.
         Будучи человеком мягким в душе, наместник жалел и священника и сторожа и чернокнижника, утешаясь лишь тем, что сам он не в силах был ничего изменить. Альгис отверг кровожадное предложение лекаря слегка ускорить естественный процесс умирания отверженного магистра, хотя здравое зерно в этом предложении безусловно было. Первое время в сердце наместника гнездилась надежда на то, что господин Мортин вскорости как-нибудь сам…
         Однако чародей все жил. И странности продолжались. К счастью, странности эти не распространялись за стены заброшенной цирюльни. И наместник Альгис начал постепенно привыкать к присутствию чернокнижника в своем городе. Благо, чернокнижник не доставлял много хлопот.
         


         2. ОСОБЫЙ ВИД БЕЗУМИЯ
         
         
         
         Очнувшись, Мортин не стал кричать. Во-первых, выкричать эту муку было невозможно, во-вторых, голоса он лишился пять лет назад по досадному недосмотру Таргоса Кэма во время пыток. Маг попытался отстраниться от своих ощущений, но это ему не удалось. Что ж, глупо было бы надеяться, что педантичный Дагеро упустит хоть одну мелочь.
         Мортин позволил потоку своих ощущений нести его. Он знал, что любая боль имеет пределы. К любой боли рано или поздно можно привыкнуть. Мортин умел ждать.
         Прошло немного времени, и сознание угасло.
         …Странно, что для этих ярких и бесконечно разнообразных ощущений в человеческом языке существовало только одно слово — боль. Мортин научился видеть в ней структуру, постиг некие ее закономерности. Он узнал, что боль никогда не бывает одинаковой. Что боль — это определенного рода сила. Единственный вид силы, доступный ему сейчас.
         Поток нес его, ставшего крохотной частичкой, утратившего все прочие мысли и ощущения. Мортин видел сны, сотканные из чистейших страданий. Может быть, он и кричал тогда — не разжимая губ, глубоко внутри себя. Может быть, он молил Небеса о милосердной смерти — бессмысленное занятие, но кто бы на его месте сумел обойтись без этого? Теперь только время было его палачом. Что касается пламени, пожиравшего его изнутри, — он по собственной воле шагнул в этот огонь.
         Важно было одно — Дагеро не убил его и, судя по всему, позаботился о том, чтобы Мортин не скончался естественным путем. Где-то на теле некромант ощущал охранный знак, надежно запиравший его душу внутри страдающей плоти. Дагеро Ворон, кажется, был единственным на свете человеком, способным предусмотреть все! Однако, не стоило целиком полагаться на одну лишь предусмотрительность Дагеро.
         Вначале была тьма. Снова придя в себя, Мортин увидел ее сквозь щель чуть приподнятых век и подумал, уж не та ли это тьма, о которой говорили философы — тьма вещей? Однако, вещей вокруг было немного. Не поворачивая головы, некромант видел только смутные полосы потолочных балок да темный крест оконного переплета. Из этого он заключил, что находится внутри какого-то помещения, а снаружи — ночь. Царившая за стенами глубокая тишина говорила о том, что это вряд ли столица. В Криде жизнь не затихала ни на мгновение — ни ночью ни днем.
         Мортин облизнул сухие, растрескавшиеся губы и прошептал в темноту:
         — Шорох… ты здесь?
         Несколько долгих мгновений ничего не происходило, и Мортин с холодным ужасом размышлял, что станет делать, если гуль куда-нибудь запропастился?
         Потом скрипнули рассохшиеся доски пола, и над Мортином склонился темный силуэт.
         Маг облегченно выдохнул. Губы дрогнули в едва заметной улыбке.
         — Где она? — чуть слышно спросил некромант.
         Силуэт на мгновение пропал и появился снова. Мортин ощутил, как на грудь легла знакомая тяжесть. Он попытался накрыть рукоять Занны ладонью, но кисти почти не работали, видимо, были повреждены во время дуэли. Впрочем, это было не важно. Мортин и так был счастлив. Вот разве что…
         — Шорох… поищи воды, старина, — попросил некромант.
         Пока гуль ходил за водой, Мортин уснул.
         
         …Эту старую вывеску с давно облупившейся краской многие жители Крида считали легендой — одной из сотен легенд древнего города. Но трактир "Серп и копыто" существовал на самом деле. Он давал приют ведьмам и колдунам, приверженцам запрещенных культов и адептам тайных орденов. Фактически, он был единственным надежным убежищем для тех, кто, с точки зрения Ордена Ворона, подлежал немедленному уничтожению. По этой причине его существование было наполовину призрачным. За долгую свою историю трактир сменил бессчетное количество самых разных помещений. У подобных заведений всегда много врагов. Его не жаловали гражданские власти за то, что призраки не платили налогов, его не любили и Вороны, имевшие все причины держать монополию на колдовство в своих руках, наконец, его терпеть не могла Святая Церковь — за одно только название. Время от времени трактир уничтожали, а его постояльцев бросали в застенки Ордена. Однако, вскоре облупившаяся вывеска снова поскрипывала на ветру в каком-нибудь глухом закоулке города.
         Так продолжалось веками.
         Время, обращавшее прахом все великое и малое, что было на свете, почти не ощущалось внутри "Серпа и копыта", занимавшего нынче развалины заброшенного особняка. В небольшом полуподвальном зале было тихо — Тай Мильям, бессменный хозяин проклятого заведения,  не терпел музыкантов, да и час был для уважающих себя чернокнижников слишком ранний — солнце еще только садилось. Тай скучал за стойкой, облокотившись на нее со своей, внутренней стороны, перебирая взглядом привычное убранство зала, не изменявшееся, не смотря на "кочевую" жизнь трактира, много лет и постепенно вошедшее в традицию.
         Под потолком висело некрупное чучело дракона, ловко изготовленное из нескольких крокодилов (тварей, самих по себе невиданных в северной столице), с балок свисали многочисленные церковные лампады с красными стеклами — Тай Мильям никогда их не покупал, постояльцы приносили их сами, если требовалось, заимствуя в многочисленных церквях и храмах города. Окна трактира в любое время суток были забраны плотными черными занавесями.
         Никто не знал, сколько лет хозяину "Серпа и копыта". Он был легендой, как и сам трактир. Тай был довольно высок, массивен и напоминал своим видом все незыблемое и прочное, что только было на свете. Он никогда не протирал кружки, никогда не улыбался клиентам — всякое проявление суеты было крайне ему чуждо.
         В зале находились трое посетителей: пожилой приверженец Мертвого бога, спустившийся на завтрак, юный бездельник, кажется, адепт-захарианец, и плохо одетая женщина, какая-то провинциальная колдунья, недавно чудом избежавшая когтей исполнителей-Воронов. Она сидела, сжавшись, обхватив двумя руками кружку и низко опустив голову. Насколько Таю Мильяму подсказывал опыт, столица оказалась этой колдунье не по зубам. В Криде — под сенью "крыла Ворона" — нелегко было выжить.
         Наверху хлопнула дверь, раздались шаги. Тай с любопытством уставился на нижнюю часть лестницы, видимую сквозь дверной проем. Первое, что предстало его взгляду — не лишенные изящества черные башмаки с квадратными носами и широкими серебряными пряжками, в каких разгуливал весь Орден Ворона, начиная от послушников и заканчивая самим архимагистром. Но если этот человек — один из них, почему его пропустил охранник у двери?.. Тай Мильям был далек от паники. Под стойкой у него хранился арбалет, и не было причин считать, будто он не поможет управиться с одним единственным Вороном.
         Человек тем временем сошел в зал, и Мильям его узнал.
         Мортин Жнец.
         Чернокнижник выглядел так, как могли себе позволить выглядеть лишь люди, спасшие империю. Он по-прежнему носил черные штаны и длинную воронскую куртку, отделанную крупной бахромой. На левом рукаве поблескивала нашивка "крыла Ворона". Все нелицензированные маги империи знали и ненавидели такие куртки, безошибочно различая их в любой толпе — их носили (наглухо застегнутыми под горло) старшие посвященные, получившие статус магистра, или Вороны-исполнители, чьей главной задачей была охота на себе подобных, но более свободолюбивых сограждан. Куртка Мортина была распахнута, выставляя на обозрение бледно-желтую рубашку свободного покроя из очень дорогого шелка, дерзко выпущенную поверх ремня. На шее, на тонком шнурке маг носил изысканный морионовый амулет в виде рогатого черепа. Темные волосы были аккуратно собраны под небольшую серебряную заколку.
         Чуть задержавшись у входа и обежав взглядом зал, Мортин направился к стойке.
         "Вот идет человек, не дающий спокойно спать всей империи," — подумал Тай Мильям, скупо улыбнувшись.
         В последний раз Тай видел его года два назад, еще до того, как Мортин заработал себе прозвище и славу мятежника. И, конечно, не ждал увидеть снова — из подземелий Ордена никто обычно не возвращался.
         Таю в общем-то был симпатичен этот парень. С тех самых пор, когда он впервые пришел в "Серп и копыто". Мортину было двадцать или около того, и уже тогда у него водились свои дракончики в голове. О нем ходили истории, в которых труднее обычного было отделить правду от вымысла. Тай доподлинно знал, что деятельный чернокнижник в течение трех лет не единожды нарушил все пункты кодекса Ворона включительно. И потом был этот обряд, эта кровавая жатва в одном из центральных храмов города…
         Кому-то другому выходка чернокнижника Морта могла бы показаться сплошным безумием. Тай Мильям тоже так думал одно время и даже отчасти жалел некроманта. Но в безумии Мортина был огонь. Нечто такое, чего не поймешь до конца.
         О нем продолжали говорить после того, как его схватили. На глазах у Тая Мильяма история некроманта превращалась в миф. В храм Ингарда Светоносного (после того, как он открылся вновь, вычищенный от крови и заново освященный) толпами валили чернокнижники и тайные адепты всех мастей — поклониться памяти мятежника Морта. Иногда, рассеянно прислушиваясь к гулу голосов посетителей, Тай думал, что, может быть, Мортин Жнец еще жив там, глубоко под землей — за его преступления полагалась долгая, очень долгая смерть.
         Была зима, холодная, суровая, как впрочем, многие зимы в северной столице. А потом была весна. И кто-то шепнул Таю на ухо, что Мортина так и не казнили. Тай подозревал, что не рука палача дрогнула в последний момент — дрогнуло сердце старого Ворона. Что ни говори, Мортин Жнец был ему почти сыном.
         Тай считал, что некроманту в каком-то смысле удалось совершить больше, чем в свое время Сандаго — великому заклинателю, едва не стершему Крид с лица земли пять сотен лет назад. Мортин напустил на столицу не силу. Он всего только бросил семена вредоносных идей, напомнил о силе. И о свободе.
         А потом наступило то черное лето, и повсюду говорили лишь об одном — империя обречена. Огнепоклонники принесли с собой пламя, способное пожрать весь мир. Под гнетом тоски и страха прошел целый год. Надежды были мертвы. Вкус обреченности реял в воздухе, намертво въелся в каждый камень. Мало кто называл происходящее войной — противостояния практически не было. Огнепоклонники шли по землям империи и несли свою святыню. Кто-то снова обмолвился: Мортин Жнец уехал туда, навстречу смерти. Тай со злостью подумал: "Глупая мальчишеская бравада, храбрость безнадеги!.. Кем он себя возомнил?!.." Но трудно было ожидать от этого безумца чего-то другого. Непомерная дерзость всегда мешала ему сидеть смирно.
         Однако Мортину опять удалось каким-то образом свершить невозможное. Он победил. Много, опасно много времени успело пройти, прежде чем был задан вопрос: что означат эта победа?..
         Огнепоклонников остановили не силы империи. И не магия Ордена. Эту битву выиграл Мортин Жнец. Мятежник Морт. Преступник, убийца, осквернитель. Некромант. Он вышел из ада, хлопнув дверью, он вернулся в столицу, и город был у его ног. Горожане плакали от счастья, глядя, как он едет по улицам на своей белой лошади и везет за спиной черную косу. Тай слушал рассказы о его триумфальном прибытии и не понимал, как ему позволили остаться в живых.
         Мортин Жнец вернулся как раз вовремя. Те семена, что он бросил, принесли урожай. И если Морт проживет еще хоть немного, снова будет жатва… Однако Тай Мильям не верил в то, что Мортину позволят жить.
         — С возвращением, — обронил Тай с неподдельной теплотой в голосе, выставляя на стойку одну из своих знаменитых щербатых кружек.
         Мортин улыбнулся ему. Они обменялись рукопожатием. Узкая ладонь мага была сухой и крепкой, а улыбка — холодной, как горный лед.
         Поверх плеча некроманта Тай видел, как приверженец Мертвого бога начинает вставать со своего места, как удивленно вытягивается лицо юного захарианца, а бедная ведьма в ужасе сжимается в комок, приняв некроманта за обыкновенного Ворона — видимо, еще не весь город знал его в лицо.
         — Все в порядке, господа посетители! — громко проговорил Тай, предупреждая их вопросы. — Наше скромное заведение почтил своим вниманием Мортин Жнец!
         Реакцией на эти слова стало гробовое молчание.
         Мортин даже не оглянулся в их сторону. "Привык к славе, — отметил про себя Тай. — Он уже месяц в столице."
         — Как идут дела? — спросил некромант.
         Тай не узнал его голос. Голоса не было. Маг говорил хрипловатым полушепотом.
         — Не лучше и не хуже, чем обычно, — отозвался трактирщик, совладав с удивлением. — Не ждал увидеть тебя снова, магистр Мортин.
         — Великий магистр… — поправил маг с небрежной усмешкой. — Великий магистр некромантии Мортин Жнец.
         — Вот как… Откроешь новую кафедру в Ордене?
         — Предпочитаю остаться в одиночестве. Не люблю возиться с живыми людьми.
         — Я слышал, у тебя теперь земли в южном лордорате и всеблагая милость императора?
         — Он отдал бы мне весь южный лордорат, если бы я попросил, — хмыкнул Мортин. — Но я взял только Вендо. Сожгу его, как найдется немного свободного времени. Я теперь знаю, каким бывает огонь…
         — Сожжешь родной город? — переспросил Тай с недоверием.
         — Что мне с этого родства?.. Моя жизнь здесь, в Криде.
         — Стало быть… когда-нибудь ты спалишь и его, мятежник Морт? — медленно проговорил Тай.
         — Еще не скоро, — пообещал Мортин.
         Какое-то время они молчали. Некромант потягивал вино, облокотившись на стойку.
         — Расскажи, каково быть спасителем империи? — ухмыльнулся Тай Мильям.
         — Не лучше и не хуже, чем обычно, — отозвался Мортин. — По большей части своей слава — утомительная и бесполезная штука. Но не всегда.
         Некромант вынул из внутреннего кармана куртки небольшой свиток и бросил его на стойку между ладоней Тая Мильяма. Темная печать с оттиснутым "крылом Ворона" негромко брякнула о полированное дерево.
         Мильям развернул свиток, пробежал глазами и замер.
         — Этого не может быть!.. — выдохнул он, немного погодя. — Что это, Мортин? Подделка?
         — Печати настоящие, — усмехнулся Мортин. — Я сам ставил их прошлой ночью.
         — Но подпись?!! Дагеро никогда…
         Мортин явно не собирался об этом говорить.
         — Это всего лишь лицензия, Тай. Она не решит всех твоих проблем.
         — Я посмотрю, ты стал щедр, некромант, — проворчал Тай Мильям, убирая свиток куда-то под стойку.
         — Нет. Я хочу кое-что купить за эту услугу.
         — Видимо, немало? — подмигнул ему трактирщик.
         — Я никогда не мелочусь. Для начала я хотел бы отыскать Трана. Вернее, то, что от него осталось.
         Тай Мильям заметно помрачнел, вспомнив жуткую историю Транибана.
         — А ты не думал, что лучше будет оставить все, как есть?
         — Нет, — улыбнулся Мортин уверенно и совершенно безжалостно.
         — Хорошо, — сдался Тай, помолчав. — Пусть будет, как ты хочешь. А еще?..
         — Там поглядим, — отозвался некромант, довольно опуская веки.
         Тай смотрел на улыбку, замершую на губах мага, неподвижную, словно лунный серп в ночном небе.
         — Что с твоим голосом? — спросил Тай некоторое время спустя.
         — Таргос Кэм забыл в моей глотке какие-то инструменты, — равнодушно отозвался некромант.
         — Мортин, — проговорил Тай Мильям негромко и очень серьезно. — Ты здесь только смерти дождешься. В этом городе не любят чернокнижников. А ВЕЛИКИХ чернокнижников — терпеть не могут. Уезжай в свой чертов Вендо, будь хоть раз благоразумен! Тебе несказанно повезло, что ты вообще жив!!!
         — Жизнь еще не все, чем можно дорожить, — лениво обронил маг. — А кроме того, никто не воспринимает меня всерьез. Ни Орден, ни император, ни святые отцы. Сандаго умер пятьсот лет назад. В наши времена никто не верит в одиночек.
         — И чего ты хочешь? Повторить судьбу Сандаго?
         — Не люблю повторять за другими.
         — Зачем ты приехал в Крид? Геройствовать?
         — О, героем я пробуду недолго! — некромант рассмеялся сухим, безжизненным смехом, наводящим озноб.
         — Тогда зачем?
         — Не знаю. Наверное, попрощаться.
         — Ты чертов безумец!.. Ну будь хотя бы осторожен! Одна твоя ошибка, и…
         — То же самое мне сказал архиепископ на тайной аудиенции.
         — Он тоже тебе что-нибудь подарил? — саркастично поинтересовался Тай Мильям.
         — Он хотел дать мне жизнь вечную, но я не взял.
         — Почему?
         — У некромантов этого добра навалом, — Мортин допил вино. — Найди для меня Трана, мастер Мильям, — прибавил он, расплатился и вышел.
         "Чертов безумец ничего не боится, — с досадой подумал Тай. — Ему даже Небеса не нужны!.."
         
         Были дни, когда только охранное заклинание Дагеро удерживало Мортина в этом, лучшем из миров. И с этим ничего нельзя было поделать, только ждать, каким бы невыносимым ни было это ожидание.
         Заброшенная цирюльня не баловала своих жильцов роскошью. Шорох натаскал откуда-то свежего сена, и ложе некроманта в основном состояло из него, а укрывался маг своим плащом.
         Иногда Шорох добывал еду, точнее, то, что он склонен был считать едой. Мортину пока рано было об этом думать — есть он не мог при всем желании.
         Шорох принес вместе с Занной целую сумку разных снадобий, в основном запрещенных — Мортин вполне справедливо полагал, что обычные лекарства после схватки с Дагеро ему вряд ли пригодятся. Он принимал сонные яды. А вместе с ними вполне невинные средства, вроде цветочной пыльцы. Не смотря на название, сонные яды не давали Мортину спать. Вместо этого, все, что он видел, слышал и ощущал, превращалось в тяжкий кошмар наяву. Некромант мог выбирать: сходить с ума от этих кошмаров или от боли. Он выбирал то одно, то другое, чтобы не слишком привыкать к этим двум вещам.
         Мортин понемногу разбирался, что сотворил с ним Дагеро. Старый Ворон на славу покопался в его нутре. Многие каналы, по которым шла энергия, необходимая для жизни и уж тем более для магии, были перекрыты, искорежены, а порой и разорваны. Мощь некоторых заклинаний была такова, что лопалась даже плоть и кожа. Вдоль всей спины Мортин при попытке пошевелиться ощущал жесткие стяжки по обе стороны от хребта. Скорее всего, жгуты перекрученной мышечной ткани — "корни" какого-то из заклятий. Самой большой загадкой были руки. Мортин разглядывал одинаковые раны на тыльной стороне ладоней — сухожилия уцелели чудом. И, конечно, Дагеро не тронул ничего из того, что касалось восприятия и памяти. Ворону, будь он проклят, стоило бы работать на Святую Церковь — создавать великомучеников!
         В нынешнем своем состоянии Мортин не мог сбросить ни одного проклятия. Возможно, не смог бы и в прежнем. Он должен был быть давно и безусловно мертв, но жил — не по милости, по прихоти Дагеро Ворона. Это осознание иногда больно царапало самолюбие Мортина.
         Дагеро не упустил ничего.
         В Кеттерне стояла сухая солнечная погода. Начиналась осень. Ветер, задувавший сквозь щели в стенах, приносил запах спелых яблок, меда, изможденных зноем поздних трав. Шорох тоже немного пованивал.
         Раз в неделю или две в цирюльню наведывался священник. Почему именно священника обязали следить за отверженным магистром, Мортин для себя уяснить не мог. Должно быть, некромантов здесь считали нечистой силой. Священник ни в какие разговоры не вступал, ограничиваясь лишь беглой констатацией того, что Мортин еще жив.
         Шорох старался не попадаться на глаза посторонним людям, выбирался наружу только ночью. Наверное, в Кеттерне даже не знали, что некромант обитает не один. Однако никто из местных не рвался ухаживать за ним и заботиться о нем. Даже полотно для перевязок Шороху приходилось где-то красть.
         В свободное от грабежа и разбоя время гуль дремал под кроватью Мортина, а иногда сидел в изножье кровати, сложив голову и руки на подобранные к груди колени, глядя перед собой остановившимся взглядом. Он теперь почти не говорил. И стал еще меньше походить на живого. Волосы из золотистых стали серыми, жесткими, как пакля. Заметно отросли зубы и сделались белее, но не блестели, а были сухими, будто старые кости. Он стал ниже ростом, так, словно земля неодолимо притягивала его плоть, и постоянное сопротивление этой силе деформировало его остов, меняло положение мышечных волокон.
         Честно говоря, он и при жизни не был красив, покойный Транибан Торан… Единственное, чем он мог бы гордиться — изысканной формой кистей, наследием какого-то древнего аристократического рода. Кисти Шороха и сейчас еще сохраняли прежние очертания.
         Мортин знал в теории (вычитал где-то), что способность говорить у Возвращенных угасает со временем. Угасает все человеческое. И Мортину было любопытно, осознает ли Транибан, что медленно погружается во тьму? Способен ли он испытывать страх перед этой тьмой?
         Однако гуль уже не мог связно поведать о владевших им чувствах. Или их просто не было.
         Странная участь выпала этому существу, странная, страшная, удивительная… Но были дни, когда некромант завидовал ему. Завидовал мертвому.


      
         3. ОХОТА НА ТРАНИБАНА
         


         …Спустя неделю,  Мортин снова заглянул в "Серп и копыто" узнать, нет ли для него хороших новостей. На этот раз заведение Тая Мильяма было полно народу, и появление некроманта приветствовалось восторженными криками. Мортин опять не обратил на это никакого внимания.
         Хорошие новости были. Тай Мильям, недовольно хмуря брови, поведал, как найти покойного Транибана Торана.
         — Мне понадобится помощник. В этом городе можно отыскать толкового заклинателя мертвых? — спросил Мортин.
         — Не знаю никого, кто показался бы толковым тебе, Мортин Жнец, — проворчал Тай. В этот вечер он явно был не в духе.
         — Ну хотя бы такого, кто не боится взяться за лопату после захода солнца.
         Тай скупым жестом подозвал кого-то из зала.
         — Это Олдо Тэлли, знакомьтесь, — обронил Тай и занялся своими делами, оставив двух некромантов наедине.
         Олдо Тэлли был светловолосый, румяный крепыш с круглым лицом, усыпанным трогательными веснушками. Возраст его на вид исчислялся двадцатью годами, и это, по мнению Мортина, было серьезным недостатком. Кроме того, юный некромант носил волосы точно так же, как и Мортин — оставляя часть их сзади не забранными под заколку. "Счастье, что у него нет с собой косы," — язвительно подумал Мортин Жнец. Он был не в восторге, но возражать не стал. Быстро переговорив с юным некромантом, Мортин ушел.
         
         Вечером следующего дня некромант раздобыл повозку, погрузил в нее необходимое снаряжение и тронулся в путь. По дороге он забрал Олдо Тэлли, ожидавшего его в "Серпе и копыте".
         Кладбище Сегинде на западной окраине города было старым и давно уже закрытым, то есть, не способным вместить более ни одного покойника. По этой причине оно мало посещалось — как днем, так и ночью. Здесь предавались вечному сну потомки обнищавших древних родов и мелкая знать.
         Вопросы кладбищенского сторожа предупредила пара золотых монет. Открыв ворота, он с тоской глядел, как на вверенные его надзору земли въезжают два осквернителя. Но молчал. Вся его жизнь стоила дешевле, чем ему заплатили нечестивцы.
         — Только зря вы это… — обронил сторож им вслед. — Завелись там… Почитай каждую ночь рвут кого-нибудь. Два дня тому бродяга забрался в склеп переждать непогоду, так его потом целиком-то и не собрали... Куда там, даже и половины не набралось! А вот еще старуха-богомолка тут одна была. Все ходила на могилку к безвременно усопшей дочери, да однажды задержалась допоздна…
         Телега проехала мимо, а сторож продолжал излагать свои жуткие истории. За неимением собеседника — себе самому.
         Мортин проехал главную аллею почти до конца и остановил лошадей. Олдо Тэлли с готовностью спрыгнул на землю.
         Юный некромант, как и сам Мортин, позаботился о том, чтобы одежда была простой и удобной, хорошо подходящей для их работы. На плече у него висела сумка с ритуальными принадлежностями. Вел он себя вполне серьезно, и Мортин немного успокоился на его счет.
         Порывшись в поклаже, Мортин повесил на плечо моток веревки, свой мешок и Занну.
         — Господин великий магистр, — осторожно обратился к нему Олдо Тэлли.
         — Да?
         — Нечисть может порвать лошадей…
         Вынув фонарь с закрашенными стеклами, Мортин вручил его Олдо и кивнул на одну из тропинок между могилами.
         — Не волнуйся об этом, — обронил он, трогаясь в путь.
         Они зашагали в глубину кладбища. Мортин приблизительно знал, куда им нужно попасть. В свое время он побывал на всех существующих кладбищах столицы. В том числе, и на этом.
         Был ранний вечер, теплый и ясный. Спешить было некуда. От старых захоронений исходил ни с чем не сравнимый покой. Могильные плиты нагрелись от солнца. Мортин шагал, задумчиво улыбаясь. Настроение у него сделалось отличным.
         Кладбище Сегинде занимало вершину невысокого плоского холма и его северный склон. Здесь росли редкие деревья, но в основном местность была открытой солнцу и ветрам. Нетипичное место для нечисти, однако Мортин не был удивлен. Основным условием для появления нечисти было одно — мертвых тревожили живые.
         Некроманты шли, любуясь обветшалыми крестами и печальными каменными ангелами, молитвенно склоненными над могилами, читали имена и надписи на плитах.
         — Господин великий магистр, — окликнул Мортина Олдо.
         — Что?
         — Как вы думаете, наследие Сандаго существует?
         Юноша, судя по всему, тоже чувствовал себя прекрасно в обители вечно спящих.
         — Что еще за наследие? — спросил Морт.
         — Книга Черного Солнца.
         — Ни разу о ней не слышал. Что в ней?
         — Секрет бессмертия. Говорят, заклинатель Сандаго совершал жертвоприношение Темным богам, когда его остановил Тахо Ворон. Разрушив город, он собирался взять высвобожденную силу и стать бессмертным. Ну… кхм… как вы, господин великий магистр.
         — Как я?!
         — Ну… кхм-кхм… вы же вернулись в Крид для этого?.. закончить ритуал?..
         — С чего ты взял?
         — Ну, э-э… честно говоря, я думал, что книга у вас. Об этом многие говорят. Ведь вы состояли в Ордене, наверное, имели доступ к архивам, и, ну, могли…
         — Я до сих пор состою в Ордене, — напомнил Мортин.
         — Ох… простите, великий магистр.
         Мортин не рассердился. Парень отчасти забавлял его — угораздило же его податься в некроманты с подобной внешностью!
         — Я действительно просматривал архивы. У заклинателя Сандаго не было книг. Насколько мне известно, не было у него и черной мантии, развеваемой ветром, и магического жезла с черепами. Все, что он обрел в Затерянных Городах, — это знание.
         Олдо глядел на Мортина широко распахнутыми глазами и явно ему не верил.
         — К тому же, — прибавил некромант, — Орден не оставляет на хранение Высокие артефакты. Их уничтожают, если находят.
         Мир в глазах Олдо Тэлли потихоньку рушился.
         — Не может быть… — прошептал он севшим голосом.
         Мортин пожал плечами.
         — Но как же тогда история Сандаго? — почти взмолился юный некромант.
         — Его заклятие служило другим целям, — обронил Мортин. — Темные боги здесь ни при чем.
         — А бессмертие?
         — Видимо, тоже.
         Долгое время они шли молча.
         — Значит, вы не собираетесь уничтожать город, господин великий магистр? — подал голос Олдо.
         — Нет.
         Тэлли еще немного помолчал.
         — Я думаю, все-таки она существует.
         — Книга?
         — Да.
         Мортин усмехнулся себе под нос.
         — А Темные боги?
         — Тоже.
         — И Небеса обетованные?
         — Думаю, да. А вы так не считаете, господин великий магистр?
         — Черт, ты не мог бы звать меня покороче?!!..
         Тропинка под их ногами пошла под уклон. Мортин остановился, окинул взглядом окружающий пейзаж. Они находились в самой северной части кладбища, выглядевшей значительно более заброшенной, чем другие. Нестройные ряды захоронений спускались в низину, где стояла шаткая кованая ограда, заросшая вьюном и шиповником. За оградой виднелось то ли озерцо, то ли болото.
         — Они здесь, — тихо произнес Мортин.
         — Вы их чувствуете, магистр? — почтительно спросил Тэлли.
         — Где еще им быть?! Посмотри туда.
         Чуть дальше за оградой можно было различить хорошо натоптанную тропу, идущую вдоль берега озера. "Наверняка какая-нибудь "короткая" дорога," — ехидно подумал Мортин.
         Олдо Тэлли оглядывался вокруг с некоторой опаской.
         Мортин отошел, повесил веревку и Занну на перекладину небольшого каменного креста и с удовольствием разлегся на широком, чуть покосившемся надгробии, горячем от солнца.
         У него перед глазами оказалось бездонное голубое небо.
         — Олдо? — позвал некромант.
         — Да, магистр?
         — Что еще про меня болтают?
         — В основном, только это. Про книгу, про бессмертие и про то, что вы явились уничтожить Крид.
         — Почему, в таком случае, бездействует Орден?
         — Ну видите ли, магистр… Из тех, кто задумывается над этим вопросом, некоторые считают, что за вами стоит сила, которая не по зубам даже Ордену, — рассудительно ответил юный некромант.
         — Темные боги?
         — Конечно.
         — М-да, забавно. Почему не дьявол?
         — В наши дни дьявол больше не внушает доверия. Святая Церковь изрядно подорвала его авторитет, — ответил Олдо.
         Мортин Жнец расхохотался.
         — Значит, вот как, — проговорил он, отсмеявшись. — Темные боги и наследие Затерянных Городов… Что ж, ладно. Если я усну, разбуди, когда начнут шевелиться.
         — Хорошо, магистр, — отозвался Олдо Тэлли почти спокойно.
         
         Проснулся Мортин в сумерках. Ночь обещала быть ясной — всходила полная луна. Олдо сидел на соседней могиле и читал какую-то книгу при скудном свете фонаря.
         Маг прогулялся за ближайший склеп по мелкой надобности, вернулся и занялся делом. Ниже по склону он заложил несколько замедляющих ловушек, подготовил сферу концентрации и развесил повсюду искажающие сети. Никаких серьезных заклинаний он возводить не стал, чтобы не привлекать внимания местных обитателей. В основном он полагался на обойму отравленных метательных игл, хранившихся у него на поясе, с наложенным поверх яда мощным парализующим заклятием. Сомнения вызывало только одно — и яд и заклятие на мертвых действовали не сразу.
         Кладбище понемногу оживало, с разных сторон долетали царапанье, шорохи, скрип и характерный звук осыпающейся земли.
         Закончив с делами, Мортин вернулся к тому месту, где оставил вещи, и лег в удобную ложбинку между могил, приготовившись к долгому ожиданию. Олдо Тэлли, погасив фонарь и спрятав книгу, устроился рядом.
         В старых захоронениях на склоне холма ютились гули — одна из самых шустрых, сообразительных и вредоносных разновидностей нечисти. Гули раскапывали могилы и жрали мертвецов, но с удовольствием охотились и на живых. Непомерно расплодившись, они выживали с кладбища всю остальную нечисть, а порой даже и некромантов. Плодились же гули особым способом, совсем не так, как это представлялось людям.
         Некроманты следили, как гули вылезали из своих убежищ и понемногу собирались вместе. Мортин насчитал семь штук. Один из них был покрупнее всех прочих и отличался тем, что передвигался на двух ногах. Это означало, что он стал гулем не так уж давно. Мортин указал на него Олдо.
         — Видишь этого? Покойный Транибан Торан. Деятелен и бодр, как и при жизни… Может, ты знал его?
         — Гуля?!.. — потрясенно выдохнул Олдо. — Вы хотите ловить гуля?!! Н-но магистр… Это же самоубийство!!!
         — Что мне остается, если Транибан — гуль? — пожал плечами Мортин.
         Олдо Тэлли однако не сдавался.
         — Вы не сделаете этого, магистр! — зашептал он. — Иначе вы погубите нас обоих!
         — Ничего подобного.
         — Но их семеро!..
         — У меня есть наживка. Специально для Транибана, — проговорил Мортин негромко.
         — Нет…
         Какое-то шестое чувство заставило некроманта посмотреть на Тэлли в этот момент.
         Мальчишка враз побледнел, глаза потрясенно расширились. Мортин верно угадал, что в следующую минуту он бросится бежать, и тогда смерть ждала их наверняка — гули немедленно заметили бы их убежище. Приподнявшись на локте, Мортин запечатал ему рот ладонью и изо всех сил прижал к земле.
         — Ты совсем спятил, чертов Олдо Тэлли?!! — с яростью зашипел он. — Я не собираюсь тебя убивать!
         Мальчишка возился под его рукой, неумело пытаясь освободиться, пока слова некроманта не достигли его перепуганного рассудка.
         Мортин выждал еще немного и медленно убрал ладонь с его лица. Некоторое время они смотрели друг на друга, тяжело дыша.
         — Поздно делать глупости! — со злостью сказал некромант. — Уясни себе это прямо сейчас, щенок проклятый! Я не хочу тебя убивать, но если придется, я прикончу тебя раньше, чем ты натворишь бед! Ты понял меня?!
         Мальчишка отодвинулся от него, торопливо кивая. Глаза магистра некромантии тлели, словно желтые угли и, должно быть, в это мгновение он показался Олдо чем-то пострашнее кладбищенской нежити.
         Мортин вернулся к наблюдению за гулями. Некоторое время они выглядели встревоженными, привставали на задние лапы и нюхали воздух. Потом опять успокоились.
         — Хорошо… Хорошо, я готов, — неожиданно подал голос Олдо. — Идемте, магистр.
         — Куда? — сухо поинтересовался Мортин.
         — Охотиться за г-гулями!
         — Сиди смирно, — придержал его некромант. — Сперва они должны нажраться.
         Олдо некоторое время молчал.
         — А если они не нажрутся?
         — Нажрутся, — невозмутимо обронил Мортин.
         Стая никуда не уходила, видимо ждала, когда по тропинке кто-нибудь пройдет. "И ведь часто ходят!" — отметил про себя маг, видя, как терпеливо вели себя гули: некоторые точили когти о могильные камни, некоторые лениво грызлись между собой. Все они выглядели поджарыми, но не тощими, что тоже служило доказательством частого использования тропинки.
         Прошло часа полтора. Луна поднялась выше. Внезапно гули насторожились и разом попрятались в высокой траве. Немного погодя, Мортин со своего места тоже услышал торопливые шаги. Человек, казавшийся на расстоянии темным силуэтом, миновал ограду кладбища чуть ли не бегом. В бархатной ночной темноте было слышно, как он одышливо пыхтит.
         Олдо беззвучно ахнул. Он знал, что должно произойти, но все равно не был готов к тому, чтобы спокойно смотреть, как нечисть загрызет человека. Повернувшись, он уставился на Мортина с немой мольбой в глазах.
         Мортин достал нож, приложил кончик лезвия к губам в жесте молчания, напоминая мальчишке насчет тишины и насчет глупостей.
         Трава между могил заколыхалась. Мортин заметил, что гули осторожно выбрались наружу через дыру в ограде — прямо позади запоздалого путника — и гуськом потянулись следом. Некоторое время они крались за ним — кто на двух, кто на четырех лапах, как будто вели жуткую завораживающую игру с его жизнью и смертью. Глядя на них, Мортин помимо воли думал о судьбе человеческой.
         Вскоре развлечение гулям наскучило, и кто-то из них схватил человека за ногу. Раздался душераздирающий вопль, человек бросился бежать. Гули поскакали за ним, урча и завывая.
         Крики стихли неподалеку спустя пару мгновений. Место было светлое, и на расстоянии можно было видеть, как гули рассаживаются кружком на примятом пятачке травы вокруг неподвижно лежащего тела.
         Олдо Тэлли сдавленно простонал и уткнулся Мортину в плечо. Мальчишку трясло. За исключением этого, он держался очень неплохо.
         С озера поднимался туман, вползал в прибрежные заросли призрачными прядями. Гули сидели неподвижно, их взгляды не отрывались от лежащего. Время от времени они протягивали к мертвецу ладони, как будто отогревали их у костра. Это было странное зрелище.
         Как и вся прочая нечисть, гули любили тепло живых, тянулись к нему, но мертвец был еще слишком горячим. Постепенно они придвигались поближе, пока не сгрудились в плотную кучку. Прошло часа четыре, ночь была на исходе. Плотный предутренний туман почти скрывал стаю нечисти, и сквозь него некромант с трудом разглядел, что гули понемногу начали жрать.
         "Скоро," — подумал Мортин.
         Олдо ничего больше не говорил. Лежал рядом, вздрагивая каждый раз, как от трупа что-нибудь отрывали. Но взгляд его ясности не терял, и Мортин понемногу убеждался, что в будущем этого парня ждали неплохие перспективы на поприще черной магии.
         Самому Олдо Тэлли происходящее казалось кошмарным сном, и в этом он черпал определенную долю спокойствия.
         Семь гулей за полчаса ободрали человека дочиста и начали понемногу терять интерес к добыче. Мортин знал, что нажравшись, они становятся трусоваты и теряют охоту кидаться в драку. Пожалуй, можно было начинать.
         — Олдо, — шепнул он.
         — Да?
         — Поставь защиту. И сиди тихо, что бы ни произошло. Ты мне понадобишься позже.
         Мортин поднялся, снял с перекладины креста свою косу.
         Олдо тут же принялся усердно что-то бормотать, видимо, читал заклинание. Ожидание совершенно измучило его, он был рад хоть чем-то заняться.
         Мортин сошел ниже по склону и встал там, обнажив лезвие Занны. Лунный свет высвечивал тончайшие царапинки вдоль полосы заточки. Некоторое время не происходило ничего. Потом коса начала еле слышно петь.
         Мортин смотрел туда, где сидели гули. Долго ждать не пришлось — один из них поднял голову, прислушался и наверняка разглядел фигуру некроманта, стоящего на склоне холма. Мортин почти не сомневался, что это Транибан.
         Пение косы набирало силу.
         Олдо, свернувшийся клубком между могил, чувствовал, как начали остывать руки и ноги, как сердце постепенно замедляло ход, не смотря на владевшее им волнение. Воздух вокруг некроманта густел, наполнялся легким свечением, голос Занны становился выше и чище — концентрирующая сфера стягивала силу вокруг мага в тугой мерцающий ком.
         Снизу, пробравшись через дырку в заборе, к ним поднимался по тропинке покойный Транибан Торан.
         Он шел, не спеша, вслушиваясь в холодный голос Занны, как будто бы даже наслаждаясь им. Смерть мало изменила его — за исключением одежды, имевшей крайне оборванный вид, Трана легко было узнать.
         Кончиками пальцев Мортин нащупал отравленные иглы.
         Гуль шагал прямо в одну из замедляющих ловушек. На физиономии Трана мало помалу расплывалась усмешка, полная жуткого, мертвенного ликования — он узнал ожидавшего его человека с косой, хотя воздух вокруг некроманта дрожал и клубился, словно полуденное марево.
         Тран остановился в полудиме от границы первой ловушки. Повел косматой головой, то ли принюхиваясь, то ли прислушиваясь. Опустился на четвереньки.
         Мортин вынул иглу. Он не хотел рисковать и ждать слишком долго.
         Однако, Тран его опередил. Не поднимаясь с земли, он запустил в голову некроманта обломком надгробия и метнулся в сторону. Мортин едва успел пригнуться — лишь благодаря тому, что ловушка сработала и замедлила полет камня. Брошенная им отравленная игла негромко звякнула о камень где-то в темноте. Гуль влетел в одну из искажающих сетей, запутался на мгновение. Мортин бросил вторую иглу, на этот раз удачно. Тран разорвал сеть и двинулся вверх по склону. Мортин с тревогой подумал про Олдо. Однако, Транибан миновал замедляющие ловушки и вломился в концентрирующую сферу. Его целью был некромант.
         Мортин рывком сместил восприятие, вскинул навстречу Трану ледяной вихрь. Гуль извернулся, словно змея, сумев отчасти избежать удара. Но инерция продолжала нести его на мага, и Мортину пришлось отскочить.
         Едва сумев оттолкнуться от земли, Тран прыгнул на него снова, — мертвым мышцам не требовалось передышки, даже если они рвались от предельных нагрузок, мертвецов это смущало мало. Мортин встретил его размашистой пощечиной, и очередная ядовитая игла, зажатая у него между пальцев, вонзилась в щеку гуля. Маг отпрянул назад, чувствуя, что его тело не успевает за скоростью смещенного восприятия. Когти гуля с отвратительным треском распороли одежду и кожу на его плече. Боли не было — пока.
         Транибана вынесло боком на крест, на котором висел моток веревки, гуль врезался в него и разворотил на обломки. При этом он чуть не наступил на голову Олдо Тэлли. К счастью, гуль мальчишку не заметил.
         Мортин смотрел, как Транибан собирается для нового прыжка. Время распадалось, крошилось на отдельные мгновения, растянутые между ударами сердца. Воздух был вязким, как патока. Страшные паузы, черные пустоты между мгновений тянули Мортина к себе, внутрь себя. Он сам и Транибан Торан были пленниками мгновения, времени, отпущенного им, уже не хватало ни на одно законченное действие, и пока это было так, о победе над гулем нечего было и думать.
         Мортин ощущал Трана, как свое отражение, как всепоглощающее желание прекратить собственную жизнь. Тело Транибана распрямилось в зверином броске, руки некроманта перехватили косу, встречая этот бросок, зубы гуля с хрустом цапнули черное дерево. Мортин, потеряв равновесие, падал назад, и все же ему хватило сил, развернувшись, сбросить с себя гуля и вырвать Занну у него из пасти. На рукояти остались извилистые борозды.
         Гуль кувырком улетел вниз по склону. Мортин рухнул поперек могильного холмика, потеряв контроль над смещением восприятия. За все время схватки он едва ли успел вдохнуть больше трех раз.
         На какое-то время весь мир для Мортина сузился до возможности дышать и жить. Сердце бешено колотилось, воздуха не хватало, мышцы были на грани судороги. Некромант потряс головой — сейчас некогда было терять сознание, он слышал, как Тран закончил падение где-то внизу и снова возвращался.
         Мортин поднялся на ноги. Рана на плече прорастала болью. Маг наскоро припечатал ее замораживающим заклятием. Он оглядывался по сторонам, но гуля не было видно. Над кладбищем висела глубокая тишина. Потом чей-то незнакомый голос произнес:
         — Мортин из Вендо.
         Маг поглядел в ту сторону. Гуль, подобравшись, сидел на чьей-то могиле.
         — Помнишь меня, Транибан? — спросил Мортин.
         — Это так мало и так много: потерять жизнь… — отозвался Тран. Голос его после смерти стал ниже и, как ни странно, приятнее. — Но потерять смерть — слишком много! Я ничего не забыл.
         По щеке гуля и по коже, плотно облегавшей ребра, расползались пятна морозных узоров от отравленных игл. Яд понемногу действовал.
         — Что же теперь?
         На физиономии гуля появилась жуткая зубастая усмешка. Некромант ждал, что Тран снова на него набросится, но этого не произошло.
         — Я всегда был никудышным колдуном, Мортин, — проговорил гуль. — За все прошедшее время я выучил только одно заклинание!
         Гуль засмеялся, запрокинув голову.
         Все шло не так — яд не действовал, гуль оказался слишком хитрым, и Мортин начинал опасаться, что сам угодил в ловушку. В любом случае, представление пора было заканчивать. Некроманту было не до шуток. Он снова ускорил восприятие, подхватил поток силы и швырнул в гуля несколько замедляющих заклятий подряд. Раньше, чем они достигли цели, Транибан нырнул между могил, скрывшись из вида. Еще какое-то время оттуда слышался его смех. А потом гуль завыл.
         В смещенном восприятии низкий вой гуля ударил Мортина, будто порыв урагана. Воздух обернулся плотной стеной. Земля под ногами отзывалась тяжким эхом. От вибрации ныли кости.
         Мортин не знал этого заклинания раньше, но его действие нетрудно было предсказать. Гуль хотел пробудить от вечного сна всех остальных мертвецов на этом кладбище. У мертвых была своя магия, дикая, стихийная, и всегда — безотказная.
         Маг сдвинул восприятие до предела — нечего было и надеяться остановить Трана в обычном времени. Поток звука стиснул его со всех сторон, выжал из легких дыхание. Преодолевая сопротивление затвердевшего звука, Мортин взмахнул косой. Поток перед ним медленно распадался там, где проплывало лезвие Занны, открывая неровную брешь абсолютной пустоты. Закончив движение, Мортин растолкнул брешь руками, окунулся в нее, наверняка зная, что умрет в следующее мгновение, что будет больше, чем мертв. Здесь, за этим пределом не существовало ни страха, ни причин, ни стремлений, лишь нечто простое и окончательное. Мортин перестал быть человеком. Все, что ему оставалось — превратиться в росчерк падающей звезды, в наконечник стрелы, летящей к своей цели сквозь время.
         Он настиг гуля ниже по склону. Четыре оставшиеся иглы разом вонзились Трану в шею под ухом. Вой гуля оборвался.
         Мортин не мог дольше удерживать смещение — с мышцами творилось невесть что. Ослабив контроль, он буквально выпал в обычную реальность. Его пронесло по инерции вперед и со страшной силой садануло спиной о высокое надгробие. Мортин успел подумать, что сломал позвоночник. Пока зрение угасало, он видел, как Тран пытается завыть, припав на одно колено. Лицо его было белым от инея. Завыть у гуля никак не получалось, и тут он нашел взглядом некроманта. Ощерившись, гуль прыгнул к нему. Маг едва успел закрыться ослабевшей рукой. Челюсти сомкнулись на предплечье капканом. Следующим движением они должны были сжаться на горле Мортина. Ему в общем-то было уже все равно.
         Над кладбищем понемногу занимался рассвет.
         
         …Тай Мильям страшно ругался. Тай Мильям грозил навечно выкинуть Мортина из трактира за подобные выходки. Тай Мильям на трех языках проклинал его опасное безумие, пока зашивал некроманту разорванное плечо.
         Маг улыбался побелевшими губами и ничего не отвечал. Мортин Жнец чертовски рад был видеть Тая Мильяма…
      


         4. ДОБРОДЕТЕЛЬ И ПРОЧЕЕ ЗЛО
         
         
         
         Прошла неделя с того утра, как Олдо Тэлли привез в "Серп и копыто" бездыханного некроманта и его связанную по рукам и ногам опасную добычу. Мортин Жнец ожидал волны сплетен, касающихся его маленького приключения. Все это время он вынужден был торчать у Тая, не имея возможности вернуться в Орден, поскольку за гулем нужен был присмотр. В общем зале он тоже старался не появляться, однако здесь, в "Серпе и копыте" он почти неизбежно должен был что-нибудь услышать. Он не услышал ни слова. Это означало, что Олдо Тэлли ни слова не проронил. По правде говоря, это безмолвие тревожило некроманта больше, чем обычные сплетни. Оно могло означать, что у Олдо имелись какие-то планы на будущее, связанные с Мортином Жнецом. Ничего подобного маг допускать не собирался.
         Гуль был заперт в самой дальней части подвала и страшно выл каждую ночь. Мортин опасался, что он перебудит всю дохлятину в округе, но, за исключением двух червивых собачьих остовов и обезглавленной крысы, возле заброшенного особняка ничего не появлялось.
         Как-то вечером некромант развлекал себя чтением в одной из комнат для постояльцев "Серпа и копыта", находившейся на втором, лишь частично уцелевшем этаже. Здесь было тихо и приятно, сквозь пустые оконные проемы падало много света. Конечно, комната была не из лучших, но Мортин не спорил, чтобы не злить Тая Мильяма больше, чем тот уже был сердит. По большому счету ему было все равно.
         В дверь негромко постучали.
         — Открыто, — хрипло сказал Мортин, загибая угол странички в солидном толстом фолианте и откладывая книгу на скомканное покрывало рядом с собой.
         Скрипнув, дверь отворилась, и в комнату вошел Олдо Тэлли.
         — Добрый вечер, магистр. Прошу простить меня за возможное беспокойство, но я хотел бы…
         — Сядь, — оборвал его Мортин.
         Олдо обвел взглядом непритязательное внутреннее убранство. Табурет был один — возле стола. На столе в беспорядке лежали какие-то книги, инструменты, мусор, куски веревки и оплывшие свечи, стояло несколько глиняных кружек со сколами на краях. Юноша уселся спиной к столу, решив, что будет невежливо разглядывать весь этот хлам.
         Мортин лежал на кровати, заложив руки за голову. На правом запястье виднелся безобразный кровоподтек — след укуса, наводивший на неприятные размышления об оставившей его пасти.
         — Ты молчал, и я заплачу тебе за молчание, — сказал некромант.
         — Не нужно, магистр, я только…
         — Заткнись. Ты был мне полезен. Возможно, ты спас мне жизнь. За это я тоже тебе заплачу. Но ты должен понимать, что мне гораздо спокойнее было бы видеть тебя мертвым, Олдо Тэлли.
         Олдо сидел, низко опустив голову, словно ему уже вынесли приговор. Он так ничего и не ответил, лишь несколько раз понуро кивнул.
         — Я хочу, чтобы ты уехал, — произнес некромант.
         — Из Крида? Насовсем?
         — Да.
         — Но как же… у меня же… я же…
         — Есть и другие города, Олдо. Есть Затерянные Города… Я заплачу тебе достаточно, чтобы ты смог там побывать. Крид — всего лишь один из многих, не самый лучший на этой земле…
         — А какой самый лучший? — спросил Тэлли странным голосом.
         — Не знаю, — отозвался Мортин, изучая взглядом мелкие детали потолка. — Наверное, Гратчим. Говорят, там очень красиво.
         На лице Олдо Тэлли появилась и пропала кривая улыбка.
         — Нет, — негромко сказал он.
         — Что "нет"?
         — Я не уеду.
         — Что-что?
         — Я не уеду, — повторил Олдо тихо, но твердо.
         Мортин поднялся с кровати и это быстрое, хищное движение выдало его злость.
         — Это не тот ответ, который я хотел услышать, — процедил он, неторопливо подходя к столу.
         — Это единственный ответ, который я могу вам дать, великий магистр, — дерзко произнес Олдо, упрямо глядя ему в глаза.
         — Поверь мне, мальчик, этот город не стоит того, чтобы за него умереть, — положив ладонь на столешницу, Мортин слегка склонился к лицу юного некроманта и улыбнулся ему своей ледяной усмешкой.
         — Возможно, — согласился юноша. — Но я люблю его независимо от того, плох он или хорош. Поэтому я останусь.
         — Ты что, жаждешь смерти?
         — Нет. И вы вряд ли меня убьете.
         Мортин сухо хмыкнул.
         — Ты так считаешь?
         — Я нужен вам, — вдруг заговорил Олдо со страстной убежденностью. — Сейчас, пока равновесие сил шатко, вам понадобится хотя бы один человек, на которого вы сможете положиться. Я готов служить вам не за деньги и не за славу. Такую верность невозможно купить.
         Мортин испытал легкий шок. Он ожидал от Олдо многого, включая разумную долю шантажа и интриг, но никак не клятвы в вечной верности. Обычно некроманты так себя не ведут.
         — Ты удивительный наглец, Олдо Тэлли, — маг качнул головой. — Почему ты вообще решил, что я стану тебе доверять?
         — Вы не станете. Или это случится очень нескоро. Но позвольте мне помогать вам и дальше.
         — Это что еще за благотворительность? — скептично удивился маг. — Хочешь тронуть мое черное сердце?
         Олдо и не думал пасовать, хотя на щеках его давно горел румянец.
         — Я хочу быть вашим учеником.
         Мортин мог бы рассмеяться ему в лицо, но понимал, что это ничего не даст. Олдо, судя по всему, был способен переступить через обиду. И через многие другие чувства, свои и чужие. К большому сожалению некроманта, он был предельно серьезен.
         — Это слишком великодушное предложение… — выдохнул Мортин, отворачиваясь. — Да что такое взбрело тебе в голову?! — раздраженно проворчал он, усаживаясь на край стола. — Разве я похож на человека, которому нужны ученики?
         — Нет, — опять сказал Олдо. — Но я должен был попытаться. Именно сейчас.
         — Что значит "сейчас"?!
         — Магистр… о вас много говорят. Много разного. Но мне не кажется, что за вашей спиной стоит кто-то или что-то могущественное. Я думаю, на самом деле вы — одиночка, как и заклинатель Сандаго. В этом ваша сила. И ваша слабость. Скоро за вами начнется охота. На политической арене такая фигура, как вы, невыгодна для любой из сторон.
         — Как же мне теперь быть? — спросил Мортин, задумчиво нащупывая сквозь ткань рубашки полузажившие шрамы на плече.
         — Вам нужен верный человек. Не обязательно я. Но и я мог бы пригодиться. Если я буду считаться вашим учеником, я смогу находиться поблизости, быть под рукой на случай…
         — На случай?..
         — Они вас убьют.
         — Так категорично?!..
         — Это лишь вопрос времени.
         — Боже!.. — Мортин принялся тереть лоб ладонью. — Ты убиваешь меня прямо сейчас, Олдо Тэлли. Ты понимаешь, ЧТО ты мне предлагаешь?
         — Помощь.
         — И, по-твоему, это не наглость? Послушай, кто ты вообще такой, чтобы лезть в мои дела?
         — Практически никто, — криво усмехнулся Олдо.
         — И тогда почему лезешь?
         — Чтобы хоть кем-то быть.
         Мортин не знал, плакать ему или смеяться. Глаза Олдо сияли светом неземным — так бывает только когда человеку двадцать, и мир для него еще устроен по другим законам, далеким от сухого расчета и реализма. Мортин Жнец проигрывал этот спор вчистую. Что-то непостижимое вело Олдо. Какая-то Сила Небесная или, может, Рука Судьбы…
         — Твоя голова представляет определенную угрозу, — проворчал Мортин Жнец, слезая со стола. — Особенно идеи, что в ней рождаются… — Он прошелся по комнате. Вернулся обратно. — Как же мне быть с тобой?..
         — Позвольте мне…
         — Замолкни. Этого не будет никогда.
         Мортин некоторое время хмурился, трогая шрамы на плече, потирая их кончиками пальцев.
         — Поступим так, — проговорил он. — Ты поможешь мне еще в одном деле, раз уж тебе так этого хочется. А потом… потом посмотрим.
         Олдо вскочил на ноги, восторженно улыбаясь, и только мрачный взгляд, брошенный некромантом, удержал его от многословного выражения своих чувств.
         — Благодарю вас, магистр!
         — Теперь вон отсюда. Нет, постой. Забери свою плату.
         Прежде, чем Олдо успел возразить, Мортин протянул ему книгу в потрепанном темном переплете. Ни на обложке ни на корешке не было названия — как и у всех прочих запрещенных трактатов.
         Губы Олдо побелели.
         — Это она? — спросил он нервно.
         — Нет, — тихо ответил Мортин. — Но одна из немногих стоящих. Забирай и проваливай. Придешь завтра, после заката. Да, еще. Если с этой книгой попадешься Воронам, тебя казнят.
         Олдо Тэлли забрал книгу и вышел.
         Мортин долго смотрел на дверь неподвижным взглядом.
         "Дурная слава приносит свои плоды… — заметил некромант сам себе. — Рано или поздно этого следовало ожидать. Но я еще не готов занять место Дракона. Как-нибудь в другой раз…"
         Мальчишка безусловно был прав кое в чем. Мортин вполне осознавал сложности своего положения. И пока что был способен сам о себе позаботиться, не нуждаясь в добровольцах.
         Но Боже праведный, в какие дикие, немыслимые формы порой отливается юношеский идеализм!!! Кому или чему намерен посвятить себя этот юнец?! Темному служению? Черной магии? Ковырянию в земле и возне с гниющими остовами под руководством скандально известного Мортина Жнеца? Защите его от заслуженного возмездия?.. Блестящая перспектива… И где, скажите, здесь можно выкопать хоть один идеал? А между тем, идеалы у Олдо Тэлли имелись, а так же наличествовали и принципы с убеждениями. Из всех этих глупостей одна сага о бессмертии хоть чего-то стоила. Книга Черного Солнца, наследие Затерянных городов… Вообще-то странная фантазия для человека, мнящего себя некромантом и по роду занятий отлично осведомленного насчет загробной жизни. Но хотя бы красивая. Все остальное же…
         По мнению Мортина, хороший некромант обязан был быть и вовсе беспринципен. Тогда в Криде его ожидало весьма приличное существование. Мортин убедился в этом на личном опыте, когда ему самому было двадцать. Измученные роскошью и скукой жители столицы жаждали самых мерзких пороков, и для заклинателя мертвых работы всегда было полно. Если бы Мортин стремился к богатству и власти, у него было бы и то и другое. Впрочем, сейчас как раз и было, но он никогда этого не хотел. Некромантия не стала его призванием, она лишь удачно дополнила образование, полученное им в Ордене Ворона. Кроме магии смерти, на свете было еще много и много чего… Убежденным некромантом Мортин Жнец становился лишь тогда, когда ему требовались деньги. А то, чего он хотел по-настоящему, чем бредил, о чем мечтал со всей страстью, доступной его ледяному сердцу — нельзя было ни купить ни взять силой.
         Этого не мог дать Мортину Дагеро Ворон при всей власти архимагистра и могуществе Ордена чернокнижия. Поэтому Мортин покинул Орден, больно ранив ревнивое сердце старого Ворона. Рана так и не зажила. Мортин знал это наверняка. Иначе Дагеро не спас бы его от неминуемой казни за нарушение кодекса Ворона и, тем более, не сохранил бы ему жизнь и славу после победы над огнепоклонниками. Дагеро будет заботиться о нем и впредь, Мортин в этом не сомневался — до тех пор, пока их с архимагистром связывала эта маленькая тайна, этот незаживающий порез, так похожий на след черной косы. Дагеро мечтал отомстить Мортину за причиненную когда-то боль — и сделать это не чужими руками. Пока это было так, Орден Ворона, пятьсот лет занимавшийся уничтожением таких существ, как Мортин Жнец, был для некроманта самым надежным убежищем.
         Этого не мог дать некроманту и Последний Дракон, относившийся с изрядным презрением к человеческим мечтам любого масштаба. Но Дракон хотя бы понимал, что за голод гложет Мортина из Вендо. Дракон указал ему путь и даровал цель, достойную его непомерных амбиций.
         Пожалуй, кое-что роднило Олдо Тэлли и Мортина из Вендо. Оба они были одержимыми безумцами, за вычетом той ничтожной разницы, что вожделения Мортина далеко выходили за рамки всего, чего способен хотеть человек в этом мире.
         Подобное сходство, конечно, не могло не раздражать.
         Мортин отыскал взглядом фонарь с закрашенными стеклами и решил немного пройтись, чтобы развеяться. Тем более, у него еще были дела.
         Трактир "Серп и копыто" в основном занимал полуподвальную часть заброшенного особняка, обширную и хорошо сохранившуюся. Там было достаточно места для питейного зала, хозяйственных и кухонных помещений. Но подземелья особняка на этом не заканчивались. В Криде, где земля была дорога немыслимо, единственным способом расширить жилое пространство являлось рытье этой земли. Если здание было достаточно старым, его корни достигали канализационных тоннелей под городом, соединялись с ними, и теоретически, по этим тоннелям можно было пройти куда угодно, хоть в императорский дворец. На практике же тоннели пользовались дурной славой даже среди чернокнижников. Мало кто рисковал туда спускаться. Одной из причин была та, что карты и планы расположения тоннелей давно канули в Лету, а без этого подземелья превращались в бесконечный зловонный лабиринт.
         Неугомонный Последний Дракон с удовольствием лазал по заброшенной канализации и таскал за собой Мортина. Дракон считал, что эти лабиринты были настоящим сокровищем, истинная ценность которого еще будет раскрыта. В подземельях хорошо было зимой, когда вонь немного ослабевала, а большая часть нежити впадала в спячку. Надо сказать, одной канализацией подземный мир Крида, конечно, не исчерпывался. Встречались там остатки древних захоронений, полуразрушенные крипты, колодцы, уходящие на невозможную глубину, внутри которых когда-то, видимо, двигались подъемники, и даже заброшенные древние храмы. Если хорошенько поискать, наверняка там нашлись бы и спрятанные сокровища. Но искать было некому. Те немногие смельчаки, что рискнули поселиться под землей, удивительно быстро утрачивали разум и превращались в богатую разновидностями нечисть. Дракон объяснял это тем, что магия великого заклятия Сандаго сохранилась здесь почти нетронутой. Святая Церковь и Орден Ворона довольно много времени посвятили ее уничтожению на улицах города и сделали эту работу безупречно. Но вниз не отважился спуститься никто. В этом была основная проблема города. Крид стоял на отравленной земле, поэтому, даже спустя полтысячи лет, он оставался столицей чернокнижия и темных искусств, как бы хорошо ни делали свою работу Вороны.
         Дракон научил Мортина ориентироваться в тоннелях, полагаясь на общие принципы их постройки. Мортин не питал к подземельям такой любви, как Последний Дракон, но они выручали его не единожды, когда требовалось помещение для ритуалов. Кроме того, здесь можно было не беспокоиться насчет того, что жертвы будут вопить.
         Из "Серпа и копыта" тоже можно было попасть в тоннели, в дальней части подвалов имелся ничем не примечательный люк в полу, заросший косматой вековой пылью. Возможно, Тай Мильям даже не знал о нем. Люк можно было обнаружить только если искать специально.
         Мортин зажег фонарь, миновал ряд кладовых трактира, спустился по отсыревшим ступенькам в винный погреб. Огромные дубовые бочки стояли пустыми. За всеми хлопотами Таю некогда было ими заниматься. Но теперь, когда он получил лицензию, и кочевая жизнь трактира, вероятно, подходила к концу, Тай Мильям мог бы свить в этих развалинах весьма уютное гнездышко для своих обожаемых чернокнижников и ведьмаков. За погребом находились темницы, давно позаброшенные и забитые хламом. В одной из них помещался плененный Транибан. Мортин ожидал услышать вой гуля, когда проходил мимо, но гуль на этот раз вел себя тихо.
         "Все человеческие истории одинаковы, — думал Мортин, осторожно пробираясь по коридору при свете, струящемся сквозь закрашенные стекла. — У них есть прошлое, все то, что попало в тусклый свет фонаря человеческого разума и позволило себя запомнить. Есть у них и будущее — то, что мы пропустили своим рассеянным взглядом — опасное, темное будущее, способное неожиданно превратиться в продолжение наших историй. И еще есть смысл. Основной мотив происходящего, приводящий в движение силы судьбы. Чаще всего это чье-то желание…"
         Мало кто из людей задумывался над механикой судьбы. Над тем, что действительно управляет этой стихией. Большинство довольствовались идеей, будто достаточно просто чего-то хотеть и усердно молиться. Иногда это срабатывало, иногда нет, но в целом Мортин убедился, что люди не слишком требовательны к исполнению собственных желаний. Иначе они хоть немного присматривали бы за тем, как идут дела.
         Олдо Тэлли, к примеру, мечтал стать некромантом, приемником Мортина Жнеца, и неплохо изучил его историю. Общеизвестную ее часть. Но выводы Олдо грешили широкими обобщениями. До основного мотива он так и не докопался. Иначе понял бы, что такой человек, как Мортин, не станет принимать чужую помощь. Его не подтолкнет к этому ни благодарность, ни страх, ни самое глубокое одиночество. Мортин слишком долго носил на плечах груз обреченности, он научился принимать свою участь такой, как есть. Да, ему сейчас нужен был человек, на которого некромант мог полностью положиться. Но наивно было бы считать, что доверия или личной симпатии здесь будет достаточно. Мортин присматривал за исполнением собственных желаний, поэтому всегда добивался того, чего хотел.
         Миновав темницу, в которой сидел Транибан, Мортин почувствовал его безмолвное присутствие по ту сторону двери.
         — Это ты, Морт? — негромко окликнул его гуль.  — Может, задержишься ненадолго?.. Здесь совершенно не с кем поговорить.
         Мортин приостановился. Дела вполне могли подождать с полчаса. Он вернулся к двери, повесил фонарь на крюк, вбитый в стену.
         — Зачем ты притащил меня сюда? — полюбопытствовал Тран. — Здесь скука смертная и тот человек, что приходит проверять засовы, панически меня боится…
         — Знаешь, кто он? — Мортин уселся на корточки под дверью, прислонился к ней спиной. — Это Тай Мильям. Мы оба у него в гостях, как в старые добрые времена.
         Древесина была отсыревшей, холодной, но воронская куртка из хорошей кожи отлично спасала от всех этих бед. Поэтому Мортин продолжал ее носить, хотя устав Ордена больше не обязывал его к этому.
         — Мильям… Наверное, нисколько не изменился за три года? А меня он узнал?
         — Он рассказал мне, где ты прячешься, так что, думаю, он в любом случае догадывается, кто ты.
         Гуль досадливо зарычал.
         Мортину казалось, что он слышит голос Трана, приглушенный разделявшей их крепкой дверью, но маг знал, что это только иллюзия, привычный образ, в который отливаются чужие мысли мертвого человека. Мертвые не разговаривают в обычном смысле этого слова. Они даже не дышат. Собственно, привычка к дыханию исчезает у них со временем сама по себе вместе с прочими пережитками человеческого существования. Только маги и люди, скорбные умом, способны слышать "голоса" мертвых. Но иногда так легче, привычнее. А настоящее ощущение холода, исходящее от мыслей мертвецов, способно свести с ума гораздо быстрее и надежнее всех этих вымышленных "разговоров".
         — Что ты сделаешь со мной? — спросил гуль.
         — Проведу Извлечение и полную инициацию, — ответил Мортин. — Собственно, я шел искать подходящее место.
         — Скоро? — глухо отозвался Транибан.
         — Завтра.
         Тран замолчал. Поток его мыслей прервался. Будь он живым, у него, наверное, перебилось бы дыхание. У Мортина возникло чувство, что он сидит у двери совершенно пустого помещения.
         — Тебе страшно? — спросил некромант.
         Транибан очень долго не отзывался и заговорил снова с заметным трудом.
         — Когда-то… я считал тебя другом, Морт.
         — Раз так, ты должен понимать, что я спас бы тебе жизнь, если бы мог. Но я прибыл тогда слишком поздно…
         — "Понимать" совсем не то, что "смириться". До меня доходили слухи, будто тебя казнили, но я не верил в это. Впрочем, я не верил и в то, что ты решишься меня отыскать. Это было бы слишком хорошо. Это было моей самой запредельной мечтой. Когда я загрыз свою первую добычу, я был беспредельно счастлив, потому что на месте того бедняги я представлял тебя.
         — Как видишь, мечты иногда сбываются.
         — Почему я, Мортин? — тихо спросил гуль, и голос его был полон страха, холодного, глубокого, черного, как подземные реки, страха, живущего за пределами смерти. — Ты мог выбрать любого в этом городе, мертвого или живого.
         — Я выбрал тебя, Транибан.
         — За какие грехи ты лишил меня смерти? Даровал мне эту страшную вечность?.. Так не поступают с друзьями, Морт. Убей меня, будь хоть раз милосерден!
         — Прости, — бесстрастно произнес некромант. — Я тоже считал тебя другом, но милосердие для меня сейчас недоступная роскошь. Фактически, ты — единственная моя надежда, так что пощады не жди.
         — По сравнению с тобой мои бывшие собратья по стае воплощенная гуманность, — горько усмехнулся Тран. — И как же я буду называть тебя после инициации? "Хозяин"? "Повелитель"?
         — Как захочешь. Твоей нынешней личности это почти не коснется.
         — Отличное слово "почти". Я буду служить тебе?
         — Да. До конца моих дней. Это недолго, поверь. Потом ты получишь свободу.
         — Не лги мне, некромант! — прорычал гуль, грохнув кулаком по двери. — Я получу эту проклятую вечность! Я проживу сотни лет! Моя кровь остановится, превратится в песок, пересыпающийся по жилам. Я все это время буду помнить тебя. Помнить, что ты со мной сотворил. Этот ад, по-твоему, похож на благодарность?
         — Это только другая жизнь, — проговорил Мортин своим сорванным голосом, похожим на ветер в пустыне. — Ты сам со временем станешь другим. Будущее кажется тебе ужасным, пока в тебе бунтует человек, привыкший цепляться за прошлое. Ему давно пора умереть. Он умрет завтра, и ты оценишь мой дар.
         — Ты непостижимое существо, Морт… — выдохнул гуль. — Проявление твоих лучших чувств способно нагнать озноб даже на мертвых… Как, интересно, тебя выносят живые?..
         — Не думаю, что различия столь велики.
         — А кстати… Тот паренек, что помогал тебе на кладбище… Твой приемник?
         — Один из тех, кто мечтает разделить мою участь.
         — Ему ты тоже отплатил за помощь?
         — Я подарил ему второй трактат Эриха Мельдизинского.
         — "Сердце бури"? Боже, Морт!.. Он же еще совсем мальчишка…
         — Знаешь, Дракон никогда не оправдывал чужих ожиданий. Я в этом смысле полная его противоположность. Я даю людям то, что они хотят от меня получить. Кто я такой, чтобы становиться между человеком и его желанием? — Мортин поднялся на ноги, осторожно потянулся, щадя ушибленную спину. — Прощай, Транибан Торан, мне пора идти.
         Маг снял с крюка фонарь и шагнул прочь от двери.
         — Я знаю, о чем ты тоскуешь там, в своем мире, — задумчиво проговорил Тран ему вслед. — Я видел это в твоих глазах. Эту усталость… Я не хотел убивать тебя… Только избавить от боли.
         — Думаешь, смерть — моя жажда?.. — прошептал маг.
         — Ты весь в этом, Морт. Наверное, один на свете, в ком жизнь и смерть существуют единовременно. Но жизнь — это рабство. Можешь мне поверить, я до сих пор в плену. А ты жаждешь освобождения, как никто другой на свете. Слишком много огня и боли… Твое сердце совершенно измучило тебя… Отдай его мне. Взамен я дам тебе покой. Воплощение этой последней, самой безумной твоей мечты.
         — В другой раз, Транибан, — мягко проговорил Мортин.
         Дверь темницы содрогнулась от мощного удара, когти заскребли по ней с той стороны, медленно сухо скрежеща.
         — Будь ты проклят, Морт!.. Отпусти меня!
         Мортин двинулся по коридору, не слушая дальнейших проклятий.
         — Нет, нет!!! Мортин, постой!.. — взмолился гуль, расслышав его шаги. — Вернись еще на минуту!.. Будь милосерден хоть в малом!..
         Некромант, помедлив, снова подошел к двери.
         — Ты прав, мне страшно. Мне очень страшно, Морт. Не думал, что так бывает после смерти… Этот страх сводит меня с ума… но это ведь невозможно, верно?
         — Я не знаю.
         — Морт… — голос Трана стал глухим, еле слышным. Теперь Мортин различал слова только потому, что они приходили, как чужие мысли. — Позволь мне считать это своим выбором. Клянусь мертвым сердцем, я не стану сопротивляться на Извлечении. Это сбережет тебе много сил. Но за это… Позволь мне идти туда самому. Мне так будет легче… Доверься мне. Я ведь был тебе другом!.. Я прошу тебя, Морт! Если угодно, пусть это будет мое последнее желание…
         — Ты не сможешь сбежать.
         — Я понимаю. Я согласен.
         — Разве такой выбор страшит тебя меньше, чем обреченность?
         — Я прошу тебя, Морт… — повторил гуль.
         — Хорошо, Транибан.
         


         5. СОШЕСТВИЕ В БЕЗДНУ
         
         
         
         Олдо Тэлли приносил пользу изо всех сил — Мортин сгрузил на него всю поклажу, кроме косы и сумки с ритуальными принадлежностями. Юный неофит Темного пути плелся за некромантом, нагруженный, словно мул.
         — Магистр Мортин, — пропыхтел он, пока они спускались к темницам. — Я очень благодарен вам… за эту книгу. У меня уже были "Основы" и, ну… очень недоставало второго тома…
         — Ты уже ее прочел? — прохладно удивился Мортин.
         — На одном дыхании, — страстно поведал Олдо. — Это потрясающая книга. Она последняя?
         — Да, — отозвался маг. Он шел, подобрав полы плаща, чтобы не собирать пыль и паутину. — После нее Эрих умер.
         — Его убили?
         — Он сделал это сам. Иначе его трактат ничего бы не стоил.
         — Эрих покончил с собой? Господь Всемогущий, какая жалость! Это же великий чернокнижник!..
         — "Сердце бури" — больше, чем книга, Олдо. Эрих умер, чтобы дать ей жизнь. Разве ты поступил бы по-другому, отважившись сказать то, что он сказал?
         — По правде говоря… я не знаю, магистр, — сознался Олдо. — Я… э-э… всегда был немного трусоват от природы. Всякое великое свершение предваряется одним и тем же вопросом: стоит ли оно того? И я… ни разу… мне кажется…
         — Кажется тебе напрасно, — с холодной иронией обронил Мортин Жнец. — Жизнь не такая уж великая ценность. Всего лишь рабочий материал. Средство. Но мне интересно другое. Как ты со своим великодушным и сострадательным сердцем умудрился загреметь в некроманты?
         Олдо хватило мудрости ничего не отвечать.
         Первое потрясение ждало Олдо Тэлли прямо за углом.
         Они остановились у двери темницы, в которой сидел Транибан. Мортин достал ключ, отпер дверь и толкнул ладонью. Гуль вышел наружу, моргая и щурясь на тусклый свет фонаря.
         В коридоре сразу стало тесно. Покойный Транибан Торан превосходил ростом даже некроманта и почти доставал косматой башкой до потолка. От его лохмотьев шел сладковатый запах тлена. Кожа была зеленовато-серой, неестественно гладкой. Зрачки желтых, фосфорически светящихся глаз выглядели, как узкие вертикальные стрелки.
         Проморгавшись, гуль склонился к Олдо Тэлли, ощерив зубы в леденящей кровь дружелюбной усмешке.
         Мортин Жнец взирал на происходящее с отстраненным любопытством.
         Олдо понимал, что запомнит этот момент на всю свою жизнь. Это был первый мертвец, который стоял перед ним и пялился на него, гнусно ухмыляясь, вместо того, чтобы являть собой неподвижную материю, лишенную духа. Это был свирепый кладбищенский гуль, едва не убивший на его глазах самого Мортина Жнеца, а с Олдо способный расправиться вообще за одно мгновение. Это был первый принцип человеческого бытия — воплощенная неизбежность смерти во всем своем жутком великолепии.
         — Отдай ему бочонок, Олдо, — произнес Мортин. — И что-нибудь еще тяжелое. Нам пора идти.
         Юноша стянул с плеча кусок веревочной сетки, в которой лежал бочонок, и еще какой-то мешок, выбранный наугад, протянул все это Трану. Их руки на мгновение соприкоснулись. Олдо беззвучно охнул — от кожи гуля исходило призрачное, слегка вибрирующее тепло. Краем глаза он заметил улыбку, промелькнувшую на губах некроманта — холодную, понимающую. Мертвый Транибан смотрел на Олдо с откровенным презрением.
         — Идем, Тран, — поторопил некромант.
         Гуль повернулся к нему, и тут Олдо Тэлли убедился, что мертвыми тоже владеют страсти. Между гулем и некромантом словно сгустился воздух — а они всего только смотрели друг на друга. Мгновение. Одно долгое мгновение. Мортин больше не улыбался.
         Гуль небрежно забросил на плечо свою ношу, прошел вперед, задев некроманта локтем.
         — Куда? — коротко спросил он.
         — Крипты Демеры, верхний зал, — ответил Мортин, поправляя ремешок косы.
         Дорогу Олдо не запомнил. Единственный фонарь давал не так уж много света, чтобы видеть подробности, а то, что попадалось на глаза, не хотелось задерживать в памяти. В основном это были обветшалые тоннели с выщербленной каменной кладкой, наполненные мерзкой вонью всех родов.
         Гуль и некромант, шагавшие впереди, казалось, вовсе не нуждались в освещении. Из всех троих один только Олдо постоянно спотыкался и поскальзывался на заросших вонючей плесенью камнях. Подземелья угнетали его неимоверно. Особенно эта тяжелая, застоявшаяся тишина.
         Очередной тоннель закончился, и они очутились в полной темноте. Свет фонаря лежал небольшим кружком у них под ногами, не достигая ни свода ни стен. Судя по изменившемуся эху шагов, они находились в очень просторном помещении.
         — Пришли, — сказал Мортин.
         Олдо сбросил поклажу на пол и остался стоять рядом с вещами. Гуль и некромант растворились в темноте. От нечего делать Олдо изучал пол у себя под ногами. Истертые каменные плиты покрывали царапины и борозды, складывавшиеся в странные узоры.
         — Э… магистр, здесь на полу какие-то знаки.
         — Знаю. Это внешняя часть мандалы Мертвого бога. Здесь когда-то был его храм, — отозвался маг из темноты. — До нас тут сменилось множество обитателей.
         — До "вас"?
         — До меня и Дракона.
         — А кто такой Дракон?
         Некромант осекся.
         — Не важно.
         В отдалении что-то тяжело передвинулось с каменным скрежетом. Потом еще и еще раз. Олдо почувствовал, как по ногам потянуло сквозняком.
         — Это замечательное место, — сообщил Мортин Жнец, появляясь из темноты. — Тут каждый камень — история.
         Он бросил Олдо небольшой желтоватый предмет, подхватил сетку с бочонком и снова скрылся.
         Тэлли присел поближе к свету и разглядел, что держит в руках небольшой собачий череп.
         — Дети Гиены?
         — В том числе. Вокруг полно такого барахла.
         Судя по звуку, Мортин откупорил бочонок и переливал его содержимое.
         Олдо распрямился, выбросив череп.
         — Что вы хотите делать, магистр? В этом "замечательном" месте?
         Мортин, занятый своими делами, ничего не сказал.
         В воздухе отчетливо пахнуло тленом. Вздрогнув, Олдо оглянулся. Гуль стоял прямо позади него, скрестив на груди мосластые руки.
         — Он собирается украсть мою бессмертную душу, — тихо проговорил Тран. — Для мага это обычное дело.
         — Твоя душа и так принадлежит мне, — усмехнулся Мортин Жнец, появляясь в круге света. — Ты отдал ее мне по собственной воле. У людей это обычное дело.
         Присев на корточки, он открыл одно из стекол фонаря, поджег тонкую лучину.
         Олдо опасливо отодвинулся от Трана. Гуль, казалось, вовсе его не замечал. Он неотрывно смотрел на Мортина, время от времени сглатывая, и был это очень и очень странный взгляд.
         Олдо невольно поежился.
         — По-твоему, что такое магия? — спросил Тран, следя глазами за огоньком в руках некроманта, шагавшего вглубину зала. — Ты влюблен?
         — Что? — недоуменно переспросил Олдо.
         — Влюблен в нее? Болен ею?
         — Э… Я? Д-да, наверное… может быть… Я не знаю.
         Олдо испытывал перед гулем безусловный трепет ужаса, путавший все его мысли.
         — Я был в нее влюблен… когда-то. Но магия выбрала его, — гуль мотнул головой в сторону некроманта. — Сегодня ты увидишь их вместе. Мортина из Вендо и его возлюбленную.
         Лучина коснулась пола, в обе стороны от этого места заструились огненные ручейки. Через мгновение зал осветила пылающая пентаграмма, заключенная в круг. Олдо восхищенно вздохнул.
         Зал, действительно был большим, хотя не таким огромным, как это казалось в темноте. Пол усеивали выпавшие из свода обломки разной величины, части разбитых статуй, кости и глиняные черепки. С потолка кое-где свисали оборванные цепи. Место позади алтаря пустовало. Мусора не было только непосредственно вблизи горящей пентаграммы, и Олдо невольно задумался, что за сила вымела оттуда все, вплоть до тяжеленных камней?..
         Мортин Жнец продолжал ходить по залу, расставляя и зажигая светильники на тонких кованых треногах.
         Транибан собрал с пола оставшиеся тюки, кивнул Олдо Тэлли, предлагая следовать за ним.
         — Это куда еще? — насторожился Олдо.
         — Да брось, — усмехнулся Транибан. — Не так уж я и страшен. И намного более безвреден, чем Морт. Идем. Там есть удобное место между глыбами, где будет безопасно во время ритуала.
         Они перешли на новое место. Позади двух обломков высотой Олдо по плечо несколько некрупных камней были уложены кружком, между ними на полу виднелось темное пятно от костра. Место действительно казалось удобным.
         Гуль запрыгнул на самый высокий обломок и разлегся там довольно вальяжно, продолжая следить глазами за некромантом.
         — Так что же, по-твоему, магия? — спросил он снова. — Как ты ее себе представляешь?
         Олдо подошел поближе, оперся локтем о подходящий выступ.
         — Я?.. Ну… условно магия разделяется на три направления: классическая ритуальная, магия стихий и…
         Транибан медленно покачал головой.
         — Тогда что же? — недоуменно спросил Олдо.
         — Магия — это сошествие в бездну.
         Олдо Тэлли скептически уставился на гуля.
         — Ты думаешь, что над этой силой возможен контроль… — проговорил Транибан, не поворачивая головы. — Это простительное заблуждение для тех, кто вступает на Темный путь. Магия кажется тебе чем-то соизмеримым человеческому разуму. Чем-то закономерным. Но все ваши запрещенные трактаты — это только слова. Попытка говорить о тишине.
         — Человек способен многое сказать о тишине, — с вызовом возразил Олдо.
         — Слова и тишина — принципиально разные вещи, — усмехнулся гуль. — Магия приходит позже. Как жажда. Как боль. Цена ее всегда больше, чем ты способен заплатить. Настанет день, когда ты отдашь ей все, что в тебе есть, и поймешь, что этого не хватит.
         — Как-то жутко это звучит, — пробормотал Олдо.
         — Самое страшное, что ты сойдешь в этот ад по своей воле. Как я.
         — Зачем вы мне говорите об этом?
         Гуль искоса глянул на Олдо из-под полуопущенных век.
         — Потому что он никогда тебе этого не скажет. Морт такая же бессердечная тварь, как и Дракон. Нет, хуже. Сердце у него есть, я знаю…
         — Да кто такой Дракон?!!
         — Не важно. Как ты попал к нему? Он сам тебя выбрал?
         — Да собственно… — Олдо замялся.
         — Ведь ты не мог не слышать историй, что о нем рассказывают?..
         — Я… да…
         Транибан повернул голову. Его взгляд был пронзительным, неприятным.
         — А… кажется, понимаю.
         — Что вы там такое понимаете, господин гуль?! — возмущенно фыркнул юноша, заливаясь румянцем.
         — Ты все-таки влюблен. Это хуже. Практически, это верная смерть.
         — Ничего подобного!.. Я…
         — Ты стоишь у самого края пропасти, мальчик. И шансы удержаться становятся меньше с каждым часом.
         — Я думал, после ссоры с отцом мне больше не придется слушать таких вещей, — обронил Олдо с горьким ехидством. — Но конечно, он излагал это не так красиво, как вы, господин Транибан.
         — Ты сказал отцу?!! — Тран аж приподнялся от удивления. — И он не отдал тебя Воронам?!
         Олдо отвернулся, уставился в пол.
         — По мне, так ваша пропасть ничем не хуже всех прочих мест, — проворчал он сквозь зубы, насуплено складывая руки на груди.
         Транибан откинул голову и захохотал.
         Мортин коротко оглянулся на них, не отрываясь от своих приготовлений.
         Эхо разносило голос Транибана, и казалось, что разом смеются сотни гулей. Постепенно Тран затих и молчал еще долго, положив голову на руки, словно животное, разглядывая Олдо Тэлли желтыми, светящимися глазами. Крепкие серые когти чертили бороздки на камнях.
         Мортин Жнец закончил что-то вычерчивать на полу, вышел за край пентаграммы и стал неторопливо снимать одежду. Сумка с ритуальными принадлежностями и коса лежали на полу у его ног.
         — Сегодняшний урок будет тебе полезен, — проговорил негромко Тран. — Ты увидишь свое будущее. Только смотри на меня, а не на Морта. Может быть, тебе даже доведется переступить линии этой пентаграммы вслед за мной. Не сегодня, так немного позже.
         Олдо вдруг показалось, что за всем этим ехидством и насмешками во взгляде Трана прячется тоска. Черная, беспредельная, окончательная. И юноша подумал, что именно она делает Транибана мертвым.
         — Но есть же что-то там, в бездне? — спросил Олдо Тэлли. — Почему так много народу стремится туда?
         — Да, есть, — отозвался гуль, опуская веки.
         Мортин сложил одежду небрежной стопкой, тщательно потянулся, расправляя каждую мышцу, промассировал кисти. Потом достал из сумки стеклянную банку с какой-то мазью и стал аккуратно наносить ее на кожу короткими мазками по направлению кровотока. В последнюю очередь он натер виски. Завершая приготовления, он расстегнул заколку, тряхнул головой, позволяя волосам рассыпаться по спине. Постояв неподвижно, некромант развернулся и зашагал к Олдо и Транибану.
         — Послушай, Олдо. Правила те же, что и в прошлый раз. Сиди тихо и ни во что не вмешивайся, — буднично проговорил он. — Масло в желобах рано или поздно выгорит. Позаботься о том, чтобы не остаться без света. В том вон мешке есть еда на случай, если ритуал затянется. Возможно, я буду слишком слаб, чтобы уйти. Укрой меня чем-нибудь теплым и оставь в покое. Я не пробуду без сознания больше суток. Идем, Транибан.
         Трудно было смотреть Мортину в глаза, поэтому Олдо слушал его, глядя под ноги. Огненные блики, бежавшие по коже некроманта, делали его похожим на демона. От него исходило ощущение полной, абсолютной сосредоточенности. Олдо испытал облегчение, когда маг отвернулся и двинулся к пентаграмме.
         Гуль соскочил с камня, бросил Олдо короткий прощальный взгляд.
         — Буду ждать тебя в аду для чернокнижников, Олдо Тэлли, — обронил гуль, трогаясь за Мортином и на ходу сдирая с себя остатки одежды.
         Сердце Олдо тоскливо сжалось, словно на его глазах творилось нечто неизбежное. Он рад был бы это остановить, он хотел крикнуть что-нибудь вслед гулю и некроманту, но не придумал, что именно, смешался, запутался. Страх и болезненное любопытство разрывали его на части. Он стоял и смотрел им вслед, когда они оба переступили горящие линии — не мог не смотреть. Словно они и в самом деле спускались в бездну.
         Ритуал начался.
         Олдо Тэлли предусмотрительно убрался за камни и наблюдал оттуда, но долго выдержать этого зрелища не смог. Внутри пентаграммы бушевала буря, тем более жуткая, что ее нельзя было увидеть или услышать. И все же Олдо ощущал ее, как безмолвную и неодолимую силу, стремившуюся вырвать его душу прочь вместе с кусками плоти и внутренностей. Он боялся даже подумать, что происходит с Траном там, в центре скопления этой силы.
         Очень скоро Олдо лежал, скорчившись, среди камней, и молился, а может быть, бредил, упрашивая Небеса пощадить его. Над ним мчался плотный поток тьмы, истекавшей из самого сердца бездны, и в нем не было ни единого проблеска чего-либо человеческого. Было бесконечное одиночество, были чужие, незнакомые звезды, чьи лучи, словно зубья шестерней, обдирали кожу, было низкое дрожание воздуха, беззвучный рев, последний крик рушащегося мира. Апокалипсис был холоден, время падало на землю снегом. Олдо не спал. Его несло потоком диких, сокрушительных стихий. Он понимал, что его душа рассталась с телом. Единственное, что было ему доступно сейчас — стать безмолвным свидетелем там, где не было ни правды ни вымысла. Олдо Тэлли видел многое в своем бестелесном странствии, слишком многое для одного человека, для одной жизни. Он понимал, что должен теперь умереть, и холодно грустил об этом. А потом его сердце стало льдом, и жалость прошла.
         Олдо снова видел зал с догорающей пентаграммой на полу, но странно, откуда-то сверху. Он видел собравшегося в дрожащий ком Транибана. Пол вокруг него, его собственные бока, руки и плечи покрывали глубокие борозды от когтей. Мортин Жнец склонялся над ним, опустившись на одно колено. Его руки тоже были в крови. Не поднимая головы, маг небрежно отмахнулся, и Олдо отнесло всторону, обратно к камням, под одним из которых лежал он сам. Что-то подсказывало Олдо, что лучше пока не трогать самого себя и досмотреть окончание ритуала отсюда, из-под потолка. Буря к этому времени улеглась, и воцарилось затишье, какое бывает после самой сильной боли.
         Некромант развернул к себе лицо Трана, наклонился над ним еще ниже и словно сломал какое-то последнее сопротивление, еще жившее в гуле. Тело Транибана расслабилось, узлы мышц расплелись. Мортин положил голову Трана себе на колени. От пальцев некроманта тянулись какие-то темные волокна, врастали под кожу гуля, будто корни. Это было отвратительное, но завораживающее зрелище. Олдо неожиданно сообразил, что так, в сущности, происходит с каждым, кто попадает под власть Мортина Жнеца, кто сдается силе его темного обаяния. Просто обычным зрением этого нельзя разглядеть. Мортин оставляет в чужих сердцах крохотные частички себя, сеет свои черные травы, и кто-то зовет это чувство любовью, а кто-то — ненавистью. И надо бы вырвать с кровью и плотью эти ростки, но каждый хранит их, как величайшую ценность, потому что человек по сути своей ЖАЖДЕТ смерти, он пленен и заворожен ею, он мечтает о ней больше всего на свете — и потому умирает…
         Мортин и Транибан были одним перепутанным клубком на полу. Их тела пронизывали какие-то темные отростки, похожие на зазубренные шипы. По полу вокруг них на глазах разрастались серо-синие травы, а внутри, между двумя сердцами, мертвым и живым, зрело что-то пугающее, чужеродное.
         На спину некроманту сеялся снег или просто светлые хлопья, слегка фосфоресцирующие зеленым.
         Олдо вдруг сделалось жутко. Что-то в происходящем было совершенно неправильно.
         И снова откуда-то извне пришло знание, что это — последняя ловушка Транибана, заманившего Мортина слишком далеко в миры, доступные мертвым, захватившего душу некроманта и так, вместе с ней шагнувшего за пределы этих миров. Теперь они медленно тонули вдвоем, преодолевая сопротивление человеческого существования, погружались в неведомые пространства, откуда даже Мортину не было дороги назад.
         — Очнитесь, магистр! — перепугано заорал Олдо Тэлли. Крик его был совершенно беззвучным. — Мортин Жнец! Мортин! Господин некромант! Очнитесь! Вы погибнете!
         Ничего не происходило. Снег, летящий ниоткуда, почти скрыл некроманта и гуля, нельзя было разобраться в переплетении их тел.
         — МОРТИН ЖНЕЦ! — рявкнул Олдо так, что пламя в светильниках на мгновение легло. Его крупно трясло от ужаса, а может быть, он просто был в этот момент вибрацией собственного крика. От этого беззвучного вопля он сам начал тяжелеть и гаснуть, его неодолимо потянуло вниз. Но дело было сделано — спина некроманта шевельнулась, стряхивая белые хлопья. Он приходил в себя.
         
         Очнувшись, все еще во власти страха, Олдо резко сел, треснулся головой о каменный выступ, застонал и упал обратно. Сердце гулко колотилось в груди. Ушибленная голова болела. Он повел глазами по сторонам и натолкнулся взглядом на гуля.
         — Будь ты проклят, Олдо Тэлли! — проговорил тот, горько усмехаясь. Голос его долетал как будто с некоторого расстояния. Физиономия была в кровавых полосах. — Не бойся, я не сержусь. Все было честно.
         Олдо закрыл глаза, решив считать, что это сон…
         
         …Мортин Жнец сидел на полу поблизости, скрестив ноги, выдергивал из предплечья темные зазубренные шипы и морщился от боли. Подошел Тран, накинул плащ на голые плечи некроманта…
         
         …Между камней горел костер, сложенный из нескольких кусков каменного угля.
         — Избавиться от него теперь было бы непозволительной роскошью, — проговорил голос Трана.
         Мортин, уже одетый, лежал, сунув руки под голову, и ничего не отвечал.
         Олдо осторожно выбрался из-под своего камня и хрипло попросил напиться. Все вокруг еще казалось ему сном, виделось в размытой радужной дымке. Он чувствовал странный покой внутри. Это вдруг удивило и встревожило его.
         — Я что, умер?
         Мортин Жнец лениво подмигнул ему:
         — Это пройдет.
         Рука гуля сунула ему под нос фляжку с водой…
         
         …Олдо снова поднял голову и снова увидел их обоих. Тран теперь тоже был в нормальной человеческой одежде. Он сосредоточенно вдевал в ухо массивную золотую серьгу. Золото странно смотрелось в сочетании с его кожей. Мортин спал, закутавшись в плащ, сунув ладонь под щеку. Оглянувшись, Тран приложил палец к губам в жесте молчания. Олдо рассеянно кивнул…
         
         …Окончательно Олдо пришел в себя в красноватой темноте. Уголь в костре догорал и рассыпался. Некромант все еще спал. Транибан лежал на глыбе, повернувшись к ним спиной. Олдо было тепло. Он с удивлением обнаружил, что укрыт воронской курткой.
         Олдо Тэлли повернулся на спину и стал смотреть в далекий потолок. Теперь уже было ясно, что Мортин Жнец никогда не возьмет его в ученики, сколько бы раз Олдо не доводилось спасать ему жизнь; что эта странная магия, владевшая Олдо, дарившая ему мерцающую радость, скоро рассеется; что за всю его последующую жизнь с ним не случится больше ничего и отдаленно похожего на этот кошмарный ритуал. Но вместо обреченности юношей владел глубокий покой. Было ясно, что ничего нельзя удержать, ничего нельзя сохранить, будь то боль или радость человеческого сердца. Можно лишь вдохнуть мгновение, прожить его и вдохнуть другое. Можно лишь странствовать этой дорогой, не задумываясь, ведет ли она в бездну. И это будет магия.
         Олдо понимал, что это озарение тоже угаснет в нем. Он хотел заплакать, но вместо этого уснул.
         


         6. СОН МАГА
         
         
         
         Солнечная погода в Кеттерне сменилась нескончаемыми дождями. Мортин проводил долгие часы, лежа с открытыми глазами, слушая, как звонко разбиваются капли о дно брадобрейского таза — крыша старой цирюльни протекала.
         Ночи стали холодными, земля остывала, словно постепенно утрачивала память о тепле. Течение времени особенно остро ощущалось по утрам, на грани прошлого и будущего, когда разум возвращался из своих скитаний по странам ночи. За миг до того, как пробуждалась боль и начиналась жизнь, Мортин вспоминал — очень ненадолго — о своей утрате. В это мгновение кристальной ясности, ослепительно-холодной чистоты он ощущал всем собой, что от магии, которой он владел, которой он дышал и жил все эти годы, не осталось и зыбкого следа, что сама память о ней когда-нибудь угаснет, как медленно угасает эта осень. Внутри его сердца наступит зима, и это навсегда.
         Кем тогда станет Мортин Жнец? Простым смертным?.. Сможет ли он вообще кем-то быть?..
         Его сердце плакало от страха, оно молило об утешении, и пальцы некроманта находили утешение, оплетая черную рукоять косы. Занна… Мортин знал ее всю наизусть, до последней черточки на лезвии, как знают любимую женщину. Но Занна была для него не возлюбленной. Занна была — любовь. Он знал ее наизусть, наощупь, как слепец. Он и был слеп — у него не осталось ничего, кроме убогого человеческого зрения.
         Словно в насмешку Мортин продолжал носить между лопаток "крыло Ворона", цеховой знак чернокнижников, знаменитый на всю империю. Дагеро мог бы избавить его от этого клейма, но, конечно, не сделал этого. Помимо суровой дисциплины и фантастического догматизма Орден Ворона славился ревностным отношением ко всем тем, кто становился его частью. Совет мог жестоко наказать посвященного за его проступки, но, кроме совета, над ним не властен был никто. Лишить же одного из своих адептов знака принадлежности было для Ордена едва ли не большим позором, чем само существование такого адепта. Ворон умирал Вороном, оставаясь собственностью Ордена до конца своих дней.
         При желании в этом тоже можно было почерпнуть определенное утешение.
         Мортин Жнец никогда не был силен в смирении, подозревая, что оно убьет его быстрее, чем гордыня. И даже обреченность на участь последнего из смертных не могла стать для него чем-то окончательным. Когда у него появилось немного сил, первое, чем он занялся — начал приводить в порядок свои руки. Так поступил бы любой уважающий себя чернокнижник, и в этом Мортин оставался Вороном до мозга костей.
         Он разобрал сундук с "наследством", прибывший вместе с ним из Крида. Ничего важного в нем не было, так, приятные мелочи: книги, инструменты, подборка его собственных записей, кое-какие вещи…
         Он жил, словно шел по тонкой грани между отчаянием и надеждой, не позволяя ни одному из этих чувств завладеть собой. Он сконцентрировался на самых простых повседневных делах, благо, хлопот было полно. Верхний этаж цирюльни все меньше годился для обитания живых людей. Приближалась зима, вполне реальная и осязаемая. И еще надо было придумать, на что он будет жить, поскольку Шорох не мог беспредельно заниматься воровством в крохотном городке, набитом рыцарями Святого Завета с их своеобразными представлениями о чести и справедливости.
         Поскольку Мортин уже немного держался на ногах, он решил спуститься и осмотреть свои владения. Поношенная воронская куртка казалась ему теперь тяжелой, как доспех, но он продолжал ходить в ней, поскольку постоянно замерзал. Кутаясь в нее, словно в короткий халат, Мортин сошел по лестнице.
         Первый этаж выглядел пустым и разгромленным, как будто после отшествия брадобрея здесь бесновались недовольные клиенты, свершая посмертную месть. Зато ниже, в полуподвале обнаружилась вполне уютная кухня, где можно было жить. Наличие грандиозного очага и двух здоровенных дырявых котлов явственно свидетельствовало о том, что покойный цирюльник основным своим призванием считал чревоугодие.
         К кухне примыкала кладовка, заросшая паутиной, будто пятисотлетний склеп. Мортин не стал выяснять, что там.
         На дворе имелись еще какие-то хозяйственные постройки, их крыши видны были из верхнего окна, но маг не рискнул выбираться наружу. Путешествие по дому и так изрядно измотало его.
         …Смутное движение привлекло его внимание, когда он шел обратно через первый этаж. Он вернулся к пустому дверному проему, заглянул в него. Внутри не было ничего примечательного. Кажется, здесь и находилась раньше непосредственно цирюльня. Мебели не осталось, но уцелело тусклое металлическое зеркало на стене напротив входа. Мортина толкнуло вперед нездоровое любопытство. Он пересек комнату — под ногами похрустывали черепки и штукатурка — взглянул на свое отражение.
         Он выглядел жалко. Воронская куртка стала непомерно широкой для его плеч. Цвет лица был как у Шороха, а глаза вовсе лишились цвета. Глаза Мортина были пустыми и тусклыми, и это поразило его больше всего. До этого момента он полагал, что его жизнь продолжается, пусть под гнетом бесчисленных ограничений и условностей. Теперь же сделалось очевидным обратное. Этот изможденный незнакомец не был Мортином Жнецом.
         Маг опустил веки. Именно тогда его впервые посетила мысль о том, что придется вернуться и уничтожить город Крид. В тот раз он не успел додумать ее до конца — на смену тяжелой, звериной ярости, опалившей его сердце нестерпимым жаром, вдруг пришла разрывающая боль. Мортин опустился на пол, не издав ни звука. Замер, оборвав мысли, остановив дыхание. Малейшее усиление этой муки грозило обернуться чем-то необратимым, еще более страшным, чем смерть. Мортин ждал, погрузившись в оцепенение. Медленно, будто морской отлив, боль начала спадать. Позволила ему вдохнуть немного воздуха, позволила застонать, завыть без голоса, бороздя ногтями рассохшиеся доски пола.
         Далеко за пределами боли, где еще могли жить мысли и слова, дожидалось возвращения Мортина осознание того, какое именно охранное заклятье наложил на него Дагеро.
         Печать смерти.
         Ею иногда пользовались в Ордене, приберегая для самых могущественных и строптивых колдунов, нагрешивших больше, чем на одну смерть. Чтобы такой колдун мог выдержать предписанные кодексом пытки и не покончил с собой, используя магическую силу, его клеймили этой Печатью. В каком-то смысле она являлась подтверждением того, что Орден Ворона наконец-то признал за Мортином серьезность его намерений.
         Печать искусственным путем удерживала человека от смерти, какие бы муки он ни терпел, но пресекала любые мощные течения энергий внутри него, будь то магия или просто сильные чувства. В теории, достигнув какого-то предела, переживания могли разрушить Печать, положив конец жизни отмеченного ею человека. На практике никто не мог выдержать интенсивности этой боли. Поэтому существовал еще кто-то (в его случае, несомненно, Дагеро Ворон) — хранитель Печати, способный сломать ее и тем самым прекратить жизнь колдуна в любой момент.
         …Шорох нашел некроманта, унес наверх и укрыл плащом с головой, словно мертвого.
         
         — Чем обязан в столь поздний час, советник Тагал? — холодно спросил архимагистр.
         — Позвольте мне войти, Дагеро. Вам не хуже меня известно, что у нас есть необходимость кое-что обсудить, — негромко проговорил советник, скрывая долю раздражения в голосе.
         Дагеро посторонился, и Тагал вошел в его покои. Внутри было неуютно. Несколько комнат, которые занимал архимагистр, были практически пусты. Белизна стен, переходящих высоко вверху в сводчатый потолок, не нарушалась ни одной деталью — не было ни гобеленов, ни драпировок, ни картин. Геометрическая мозаика на полу, вольно повторявшая тему магической звезды, была, пожалуй, единственным украшением интерьера. И еще здесь были массивные стеллажи, заставленные книгами и аккуратно сложенными инструментами.
         Дагеро прошел мимо рабочего стола, остановился у темного оконного зева.
         Советник Тагал с тоской огляделся вокруг. Ко всему прочему, здесь было холодно, как в склепе, и казалась странной сама мысль, будто тут кто-то живет.
         — Присядьте, советник, — обронил Дагеро, не поворачиваясь. — И расскажите мне то, чего я, по вашему мнению, не знаю.
         Тагал уселся на стул с высокой спинкой, стоявший у стола, и подумал, что Дагеро Ворона нелегко будет в чем-либо убедить. "Может быть, — пронеслось у него в голове, — проклятый мятежник был здесь незадолго до меня. Сидел на этом же месте… Что он сказал Дагеро? Что пообещал? Почему Дагеро ничего не предпринимает?"
         В неярком свете нескольких светильников, горящих на стенах, силуэт архимагистра у окна казался изваянием — ни одна складка его рабочей мантии не шевелилась.
         — Магистр Мортин превращается в серьезную проблему  для Ордена, — решительно проговорил Тагал. — Ему поклоняются все тайные ордена, будто он — сам Дьявол! Если об этом станет известно церковникам…
         — У меня нет власти над тайными орденами, — перебил его Дагеро. — Я при всем желании не смог бы это прекратить.
         — Следы кровавого ритуала, обнаруженные неделю назад свидетельствуют…
         — Вы не хуже меня знаете, советник, что магистр Мортин пока еще остается адептом Ордена Ворона, поэтому для обвинения магистра в нарушении кодекса вам понадобятся более серьезные доказательства, чем подозрения и сплетни.
         Дагеро был спокоен, очень спокоен. Тагал с горечью вспомнил, что когда-то его твердость и непоколебимая воля служили надежным щитом для Ордена, во все времена имевшего множество врагов.
         — Мне кажется, вам стоило бы реально глядеть на вещи, архимагистр, — проговорил Тагал. Это была опасная дерзость, и советник понимал, что рискует всем, вплоть до собственной жизни, однако, он обязан был заставить Дагеро прислушаться к своим словам.
         Дагеро обернулся. Выражение его темного, изборожденного глубокими складками лица никогда не менялось, и лишь в глазах была жизнь — нечто большее, чем жизнь. Советник Тагал затруднился бы назвать с десяток людей, умевших выдерживать взгляд Ворона. Возможно, Таргос Кэм. Возможно, Мортин Жнец. Кто еще?..
         Тагал опустил голову.
         — Простите меня, архимагистр. Но положение дел действительно серьезное. Мы должны что-то предпринять. За последние два года политическое положение Ордена стало очень нестабильным. Вы не можете отрицать причастность магистра Мортина к сложившемуся положению вещей. Да, он остановил нашествие и вернулся с победой, но… его темное прошлое… При подобной известности ничего невозможно утаить.
         — Вы не забыли, советник, что Мортин был оправдан, и ВАША подпись в судебном вердикте стояла среди пятнадцати остальных?
         "Не смотря ни на какие подписи, Мортин СОВЕРШИЛ преступление," — со злостью подумал Тагал, но не рискнул сказать этого вслух.
         — Я помню, — устало отозвался он. — Но чернь предпочитает трактовать факты по-своему. Мортин для них больше, чем победитель в войне. Он — живое доказательство того, что высшие цели порой оправдывают любые средства. Он символ существования за пределами морали, за пределами добра и зла. Ничто не может быть опаснее, чем такой символ. И магистр Мортин — как нельзя более подходящее для него воплощение.
         — Я знаю, — сухо обронил Дагеро Ворон.
         Советник Тагал удивленно вскинул на него глаза, в них затеплилась надежда.
         Дагеро вновь отвернулся к окну. Высоко над темной, монолитной громадой городских крыш в небе висел тонкий белый серп луны.
         — Члены совета обеспокоены. И боюсь, некоторые из них способны зайти слишком далеко…
         — Я этого ждал, — ровно проговорил Дагеро, и от его голоса по спине Тагала пробежала ледяная дрожь. — Причем, ждал много раньше. Фактически, я считал, что вы обратитесь ко мне сразу после того, как проверите свои силы и убедитесь, что их недостаточно.
         — Я не знаю, о чем вы…
         — Неужели, советник?
         Молчать в этот момент было очень и очень опасно.
         — Если что-то подобное происходило, мне об этом известно не было, — глухо произнес Тагал, понимая, что его слова звучат неубедительно даже для него самого.
         — Итак, что вы хотите от меня? — резко спросил Дагеро. — Чтобы я отравил его?
         — Возможно, в ваших силах убедить магистра покинуть столицу. Это по крайней мере даст нам передышку и позволит немного улечься страстям.
         Дагеро Ворон, глядя в окно, задумчиво хмыкнул.
         — Чьи интересы вы защищаете, Тагал? Интересы империи? Ордена? Свои собственные?
         — Не думаю, архимагистр, что в этом вопросе они слишком уж расходятся, — осторожно заметил советник.
         От долгого сидения на твердой поверхности у него онемело седалище, он продрог и ни о чем так не мечтал, как поскорее уйти отсюда.
         — Вы не можете не понимать, что обвинить во всем Мортина — великий, почти непреодолимый соблазн.
         — Я понимаю.
         — Нет, советник. Боюсь, вы далеки от беспристрастности. Я попробую вам помочь. Но сделаю это не ради вас. И даже не в интересах империи. Ступайте.
         — Благодарю вас, архимагистр. Я очень…
         — Ступайте вон. Мне давно пора спать.
         Советник Тагал ушел, но в окнах Дагеро Ворона продолжал гореть свет. Дагеро сидел за столом, ссутулившись, сцепив в замок пальцы и прижав их к губам. Дагеро был мрачен.
         
         Замок давно погрузился в дремотную тишину, в которой жили мелкие загадочные звуки, не порождавшие эха. Звуки из другого мира, наверное, потому что невозможно было ни распознать их, ни определить их источник. Было около трех часов ночи.
         Дагеро спустился тремя этажами ниже, свернул в коридор, полный густой, чуть влажной темноты. Он не нуждался в освещении. За долгие годы он изучил замок так хорошо, что мог бы вообще не смотреть.
         В этот коридор выходили двери комнат, занятых посвященными. Мортин из Вендо жил здесь до того, как получил диплом магистра и покинул Орден. Позже, после суда Дагеро забрал его в свою башню — так было проще за ним присматривать. Был момент, когда Дагеро почти смирился с тем, что его ученик умрет. Иначе он никогда бы не позволил Мортину уехать. Обвиняя в пристрастности советника Тагала, Дагеро осознавал, что и сам не был беспристрастен. Мортин действительно стал для него чем-то большим, чем ученик. Дагеро Ворон, всю свою жизнь проживший во власти рассудка, не мог до конца разобраться в этом страшном клубке запутанных чувств.
         Вернувшись в Крид, Мортин снова поселился в замке. И занял ту же комнату, что принадлежала ему несколько лет назад. В некоторых аспектах он был абсолютно лишен амбиций, и Дагеро нравилась в нем эта черта.
         Зная привычки Мортина из Вендо, Дагеро полагал, что едва ли нарушит его сон. Дверь была приоткрыта, в темноту коридора падала полоска света. Дагеро коротко постучал и вошел.
         Мортин спал, но уснул, по всей видимости, недавно, не задув свечей, во множестве расставленных повсюду в подсвечниках, блюдцах и плошках. Некромант лежал на постели одетым, поверх смятого покрывала. У него на груди покоилась книга в необычном песочно-желтом переплете. На обложке вместо названия было оттиснуто черное солнце с извилистыми лучами. Узкая кисть Мортина расслаблено лежала поперек корешка. Голова склонилась к плечу. Через лоб и щеку спадала длинная прядь волос, выбившихся из-под заколки.
         Дагеро стоял неподвижно, чувствуя неловкость и смутное беспокойство. Следовало бы уйти — в том, чтобы разглядывать лицо спящего человека, таилось что-то заведомо порочное. Но Дагеро медлил.
         Как это странно — Дагеро и Мортин очень редко виделись, не смотря на то, что оба жили в замке Ордена, пользовались его лабораториями, библиотеками, архивами… И даже редкие встречи эти носили мимолетный характер. Фактически, с момента возвращения Мортина в город после победы над огнепоклонниками, они ни разу не говорили с глазу на глаз, тогда как некоторые члены совета, вроде того же Тагала, твердо были уверены, что архимагистр только и делает, что с утра до вечера исполняет прихоти своего любимого ученика. Что за глупые домыслы!.. Во-первых, никто, включая Мортина Жнеца, не смел чего-либо требовать от Дагеро Ворона. Во-вторых, Мортин давно уже не был его учеником. Дагеро ничего не забывал. В том числе и того, что Мортин разорвал эти отношения по собственной воле.
         Дагеро глядел на своего БЫВШЕГО ученика. Великий магистр некромантии… Подумать только, ему ведь нет еще и тридцати… Какая необычная судьба, какая удивительная участь…
         Лицо некроманта выглядело усталым, и даже во сне от него веяло холодом. Но все же… Трепещущий свет так странно лежал на опущенных веках, призрачными тенями скользил по вискам… Дагеро невольно подумал: "Что, если на моем месте стоял бы один из подсыльных убийц? Мортин не услышал стука в дверь, а убийца и вовсе не стал бы стучать." Дагеро не покидало ощущение чьего-то призрачного присутствия в комнате. Как будто кто-то прятался здесь или за мгновение до прихода архимагистра вышел за дверь и растворился в густой темноте. Возможно, виной тому был странный запах, едва уловимо витавший в воздухе. Впрочем, это могло быть что угодно: экзотические благовония или следы неудачного алхимического эксперимента.
         Дагеро понимал, что безумием было бы верить в это всерьез, но теперь он боялся выйти за дверь, в темноту коридора. Ему казалось, что неведомый визитер все еще находится там — поджидает Дагеро или хочет вернуться в комнату Мортина…
         "Я знаю, что это, — снова подумал Дагеро. — Я знаю этот страх."
         Особый вид безумия, владевший чернокнижниками во все века, сводивший в могилу самых великих колдунов. "Сон мага". Страх утратить контроль над чудовищными силами, которые ты однажды подчинил себе. Он начинается с бессонницы, с беспредметных опасений, с ощущения чужого взгляда в спину. Он приходит, как маленькие безобидные сомнения. И растет. С того момента, как "сон мага" закрался в твою душу, утрата рассудка — лишь вопрос времени. Дагеро давно уже ждал, что страх этот начнет охоту и за ним…
         Сомнения Дагеро разрешил сам Мортин Жнец. Он пошевелился, открыл глаза и слегка вздрогнул.
         — Архимагистр? Что-нибудь случилось?
         — Ничего особенного, Мортин. Прости, если помешал. Твоя дверь была открыта…
         Некромант уселся на постели, отложив книгу, бросил быстрый взгляд на дверь и принялся тереть лицо руками.
         — Присаживайтесь, архимагистр, — проговорил он, вставая и убирая с кресла ворох небрежно брошенной одежды. — Чем могу служить?
         — Собственно, я не преследовал никаких определенных целей, — сказал Дагеро, неторопливо садясь. — Скорее, мной руководила бессонница.
         Мортин отошел к столу, растерянно остановился, потирая ладонями плечи.
         — Может быть, хотите вина?
         Архимагистр равнодушно кивнул. Мортин с трудом отыскал пару чистых бокалов и наполнил их.
         — Что же беспокоит вас, мастер Дагеро, настолько, что лишает сна? — спросил некромант, подавая Дагеро один из бокалов и усаживаясь на край постели. При этом он небрежно отбросил книгу подальше к стене, позаботившись, впрочем, чтобы корешок ее переплета не был виден Ворону.
         — В основном, то же самое, что беспокоило меня всю мою жизнь. Орден. Его проблемы. Его заботы.
         — Одна из которых — Мортин Жнец? — обронил некромант, не поднимая взгляда.
         — Да. Одна из них — Мортин Жнец, — согласился Дагеро. — Почему ты не довел до моего сведенья, что тебя пытались убить?
         — Вы считаете, архимагистр, это подарило бы вам спокойный сон? — вопрос мог бы прозвучать, как дерзость, если бы не нынешний голос Мортина, почти лишенный интонаций. Истинные интонации, как и мысли великого магистра некромантии теперь нелегко было распознать.
         — Я считаю, что, как глава совета, я должен быть в курсе подобных инцидентов.
         — Простите, архимагистр. Но я счел, что один мертвый адепт обойдется вам дешевле, чем внутренний раскол Ордена.
         Мортин сделал глоток, бросил короткий взгляд на Дагеро и заметил гнев под маской его обычной невозмутимости.
         — До тех пор, пока я остаюсь архимагистром, предоставь мне решать такие вопросы самому, — жестко отчеканил Дагеро.
         — Простите, архимагистр, — повторил Мортин.
         — И кстати… О причинах грозящего Ордену раскола я тоже хотел бы поговорить, — сухо прибавил Ворон. — Мортин, о тебе ходят редкостно грязные слухи, и я начинаю задумываться, сколь велико в них зерно истины?
         — Я этого не знаю, мастер. Я даже не взялся бы определить соотношение страха и зависти, порождающее большую их часть.
         — Ты ведь не станешь утверждать, что совершенно безгрешен?
         — У меня есть темные стороны. Как и у вас, архимагистр. Но это не всегда грехи. Порой это то, о чем я никогда не говорю, и мое молчание заставляет других считать мотивы моих поступков чем-то грязным и отвратительным.
         Повисла тишина. Дагеро чуть слышно вздохнул.
         — Орден не сможет защищать тебя до бесконечности, Мортин, — сказал архимагистр устало.
         — Я это знаю, мастер Дагеро. И знаю, что своим существованием доставляю Ордену массу беспокойства. Но мне больше некуда пойти.
         В голосе некроманта не было горечи, лишь простая констатация факта, и Дагеро в который уже раз удивила способность Мортина говорить спокойно о том, что причиняет ему боль.
         Снова воцарилось молчание. Дагеро, единственному из наставников, было известно, кем был Мортин до того, как стал послушником Ордена. Мортин из Вендо… Волчонок из Вендо… Подпись Дагеро стояла на его смертном приговоре, как и на сотнях других подобных приговоров. Если бы не величина вознаграждения, выходившая за рамки обычной цены за жизнь колдуна, Дагеро вообще не обратил бы внимания на это имя.
         Архимагистр пытался представить, что толкнуло Мортина искать убежище под "крылом Ворона" и стать учеником человека, осудившего его на смерть? И тем более, что заставило его однажды рассказать Дагеро правду о себе?
         О, Мортин никогда не был безгрешен и действительно причинял немало беспокойства Ордену. Он умел лгать. А если не лгал, то о многом умалчивал. Лучшим и самым очевидным выходом для Дагеро Ворона и для всего Ордена было бы избавиться от этого опасного человека. Убить его, а если нет, то отправить в изгнание куда-нибудь подальше, воспретив возвращаться в столицу под страхом смерти. Но следовать голосу разума на этот раз было выше сил Дагеро.
         Он ничего не забывал. Он обрек на смерть того, кто впоследствии стал его гордостью, воплощением лучших надежд архимагистра. Только чудо не позволило приговору исполниться. Или… Но Дагеро боялся думать об этом. Или это была судьба.
         Прошли годы, и на его стол снова лег смертный приговор на имя Мортина из Вендо. И тогда Дагеро Ворону стало страшно по-настоящему. Его рука, сжимавшая перо, дрогнула, уронив на ордер безобразную кляксу. Архимагистр в ярости скомкал бумагу. Он сидел за столом, отбросив перо, обхватив лицо руками. Дагеро Ворон чувствовал себя в западне. Сохранить жизнь человеку по прозвищу Мортин Жнец означало для него — поступиться всеми принципами, которые Дагеро ревностно утверждал и которым педантично следовал с тех пор, как сам стал Вороном. И все же, он этого хотел.
         О, если бы дело было всего лишь в любви!.. Но не одна любовь тяготила Дагеро, кроме нее были гнев, горечь, боль и чувство вины. Адский клубок, кара небесная…
         Но даже такая жертва не могла вернуть Дагеро его любимого ученика, его приемного сына. Мортина из Вендо пожрало время, вместо него теперь жил мятежник Морт, имевший наглость говорить дерзко даже со своими палачами.
         Дагеро так и не нашел в себе сил подписать приговор. И в тот момент он тоже перестал быть прежним. У него появились темные стороны. Эта тьма страшила его, она порождала желания, в которых Дагеро не смел признаться себе самому. А хотел он, чтобы его ученик… его БЫВШИЙ ученик оставался в живых. Дагеро необходимо было знать об этом, видеть его рядом. Иначе груз на его сердце делался непосильным.
         — Есть один город на юго-западе, в горах, — тихо, задумчиво произнес Дагеро, разглядывая густое красное вино в бокале. — Гратчим. Ты, может быть, знаешь…
         — Один из самых красивых городов империи… — обронил Мортин.
         — Возможно… Он не очень велик. Но это, пожалуй, единственное место на свете, где я согласился бы провести вечность. Бродить по извилистым улицам после дождя… слушать, как шумит под мостом Катра… слишком холодная, чтобы быть рекой… как давно я там не был, боже!.. — казалось, архимагистр глубоко погрузился в воспоминания и не скажет больше ни слова, но, немного спустя, он снова заговорил: — Выше по склону над городом есть замок. Холодное Гнездо… Сейчас там никто не живет. Это мой замок. Вряд ли я смогу туда вернуться… Я умру здесь. В этом городе, в этом замке, только тремя этажами выше, в западной башне. Ты мог бы жить там, Мортин. Вместо меня. Поверь, ты никогда бы не пожалел об этом…
         Мортин сидел, обхватив ладонями локти, и думал: снимал ли Дагеро Ворон свою броню хоть перед кем-то еще на этом свете?..
         Их взгляды неизбежно встретились. Дагеро ждал ответа.
         — Я уеду, — сказал Мортин. — Уеду, если ты этого хочешь. Но моя жизнь останется здесь.
         Дагеро почувствовал, что каждый вдох дается ему труднее предыдущего, в груди невнятно ворочается предчувствие боли.
         — Что ты, мальчик мой!.. Не говори таких страшных вещей!.. — прошептал он, прислушиваясь к жизни старого, хрупкого, давно переставшего быть безотказным тела.
         — Простите, архимагистр.
         — Проводи-ка меня наверх, Мортин. В мои годы пренебрегать режимом — все-таки непозволительная роскошь…
         Дагеро медленно поднялся и вышел. Некромант вышел вместе с ним.
         Когда Мортин вернулся, в дверном проеме маячил силуэт гуля, подпиравшего плечом косяк.
         — Видишь, Шорох, не все хотят меня убить, — криво усмехнулся маг, входя в комнату. — Некоторые до сих пор предлагают мне спасение!.. На сегодня с меня хватит и тех и других.
         Гуль разрядил арбалет, снял со взвода тетиву и задвинул оружие под кровать. Мортин запер дверь и снова улегся. Шорох беззвучно ходил по комнате, тушил свечи.
         
         …Раз уж он не умер, надо было продолжать заботиться о себе. Мортин почистил от сухих травинок плащ, прихватил Занну и отправился к наместнику Альгису.
         Его шатало на ветру, все, кто попадался ему на пути, подолгу провожали его глазами. Особенно рыцари Святого Завета. Мортин мог только надеяться, что на первый раз они воздержатся от драки со столичным некромантом.
         Наместник не был рад его видеть. Мортина он не узнал, но догадался, кто это — во всем Кеттерне только один человек мог выглядеть так паршиво.
         На пороге кабинета наместника Мортина нагнало головокружение и тошнотворная слабость. Ухватившись за дверной косяк, он опустил веки и вынужден был немного переждать, пока неприятные ощущения не улягутся. По вискам сползали капли холодного пота. Сглотнув, Мортин открыл глаза и двинулся к столу за которым с кислой миной сидел наместник Альгис.
         — Я не отниму много вашего времени, господин наместник, — сразу предупредил его Мортин, тяжело опираясь локтем на зачехленное лезвие Занны. — Вы знаете, что с вами будет, если по вашему недосмотру я умру?
         — Что вы имеете в виду? — уточнил наместник дрогнувшим голосом.
         — Если в Ордене станет известно, что вы уморили голодом одного из великих магистров, пусть даже отверженного, совет будет очень, ОЧЕНЬ недоволен вами, господин Альгис. Вас не казнят, но, вполне возможно, вы разделите мою участь, — Мортин врал бессовестно и сильно сомневался в том, что совет будет защищать его права, однако, питаться падалью, как Шорох, тоже не собирался. — Итак?
         — Но у меня нет сейчас денег! — искренне возмутился Альгис. — Ни гроша! Городская казна пуста, я и рад бы, да…
         Мортин с отвращением поморщился. Возражения наместника звучали крайне фальшиво.
         — Хорошо, — мрачно согласился маг. — Я понимаю.
         Он подхватил косу и направился к выходу. В дверях некромант обернулся:
         — Я могу немного подождать, пока вы не уладите свои затруднения. Но если за это время я скончаюсь, весь город будет об этом жалеть. Прощайте, наместник.
         К вечеру наместник Альгис принес ему денег.
         Как выяснилось позже, Орден ссудил ему на довольство какую-то жалкую сумму — с точки зрения Мортина. По местным же меркам это были деньги огромные. Некромант не знал, плакать ему или смеяться. "Еще ограбят," — подумал он с мрачным весельем.
         В Кеттерне не на что было потратить даже эту скудную сумму — пища стоила сущие гроши, что касательно развлечений, здесь не было даже кабака. Рыцари Святого Завета развлекали себя постом и молитвами.
         


         7. ЦЕНА БЕССМЕРТИЯ
         
         
         
         Шел дождь, раскаты грома глухо отдавались в ущельях улиц. Тяжелые плотные тучи, обложившие небо, превращали ранние сумерки в преддверие ночи. По мостовым бежали мутные потоки, и никакая обувь не могла уберечь ноги сухими, поэтому улицы опустели раньше обычного.
         Так случалось раз в четыре года — невыносимая жара в середине лета сменялась бесконечными дождями, лившими почти до снега. Эти дождливые годы никогда не были хорошими для Крида.
         Двое Воронов-исполнителей прятались от дождя под аркой, ведущей во внутренний дворик. Они кутались в плащи и беспрестанно поправляли капюшоны, но это никак не могло избавить их от страданий — сырость висела в воздухе. Было очевидно, что они напрасно тратят время, пытаясь обнаружить нелицензированную ведьму или колдуна на совершенно пустых улицах. Однако о том, чтобы вернуться в замок Ворона пораньше, не могло быть и речи — законы и предписания Ордена действовали в любую погоду.
         В отдалении показался одинокий прохожий. Бродяга, одетый в изорванные лохмотья и, должно быть, пьяный. Он шагал, прихрамывая, сильно раскачиваясь, взмахивая руками. Когда он приблизился, до Воронов донеслось его глухое безостановочное бормотание. Бродяга прошел в двух шагах от них, не подняв головы, продолжая сосредоточенно что-то бормотать.
         Вороны переглянулись. Ни одному не хотелось выбираться под дождь. Придвинувшись к краю арки, они провожали несчастного глазами. Бродяга безусловно казался странным, но никак не хотелось промокнуть насквозь из праздного любопытства.
         Человек миновал пересечение улиц, хлюпая в бурных ручьях, дошел до стены одного из домов и замер. Некоторое время он не двигался, потом начал царапать стену, словно пытался пройти насквозь, и делал это с каким-то бессмысленным насекомым упрямством. Его быстро оставили силы. Выкрикнув несколько слов, неразличимых в шелесте дождя, несчастный опустился на колени и остался стоять, уткнувшись лицом в стену.
         Вороны переглянулись еще раз, выбрались из-под арки и направились к нему. Оба моментально промокли до нитки. Когда они подошли, к безумному бродяге вновь отчасти вернулись силы. Он снова заскреб по стене, не поднимаясь с колен. Чернокнижники смогли разобрать, что он бормочет:
         — Придет!.. придет час расплаты… и освобождения… Мертвое Сердце… избранным даст жизнь… осветится тьма подземная… пробудятся спящие, грешные и праведные… выйдут из темниц… падут… Падут!.. оковы тлена… Мертвое Сердце… принесет нам свет!!! Подаст… нам новые земли… очищенные от скверны… в том… клянусь и уповаю… Верую!.. верую… близок день Жатвы… Враги и нечестивцы падут, будто травы под Его косой… И Черное Солнце… взойдет… падут оковы тлена, грешные и нечестивые… падут оковы… и праведные будут стоять… стоять в ряду избранных… когда… Он… даст… мне… ЖИЗНЬ ВЕЧНУЮ!!!
         Выкрикнув это, бродяга лишился сил окончательно. Он повалился боком на камни мостовой и замер, словно механическая игрушка, истощившая завод пружины.
         Вороны склонялись над ним, погрузившись в молчание.
         — Кто это? Фанатик?.. — спросил один некоторое время спустя.
         — Вряд ли он наслушался такого на воскресных проповедях, — глухо проворчал другой. — Черное Солнце… Это имя заклинателя Сандаго.
         — Но Сандаго умер полтысячи лет назад!..
         — Боюсь, за это время он успел стать богом…
         Ворон перевернул лежащего на спину и поспешно отдернул руку. В скудном свете сумерек можно было различить, что лицо бродяги безобразно раздуто, лоб и щеки покрывают пятна тлена — человек этот был мертв уже много дней.
         
         "Здесь, где всегда царили тьма и молчание, здесь проходили они… Через тайные ходы, через зловонные ямы спускались, освещая себе дорогу призрачно тлеющими лампадами, наполненными гнилью… Они оставляли земные одежды, земные имена — все, что могло быть жизнью и светом, и облачались в погребальные саваны. Наивысшим грехом среди них считалась надежда. Здесь, на полдороги в ад они построили свой храм, но не для того, чтобы молиться — чтобы проклинать всех богов. Ибо пришел к ним Тот, кто отверз перед глазами их бездонную пропасть отчаяния. Пришел Тот, кто явил им, вместо Света, холодную боль безнадежности. И эта боль освободила их. Так появился последний храм Мертвого бога, величайший из всех существовавших. И нельзя было измерить творившиеся там непотребства ни меркой добра ни меркой зла, лишь безмерной обреченностью. Говорили, что Верховному жрецу храма был известен секрет бессмертия, за который он отдал Темным богам свою душу. Говорили, что могущество его было столь велико, что он давал бессмертие избранным приверженцам Мертвого бога, но это бессмертие было страшнее, чем смерть и всякая адская мука. Однако же, его принимали — с радостью, как величайший дар. И еще была Книга…"
         
         …Воздух дрожал от криков, стонов, визга, проклятий и хриплого дыхания  сотен людей. Воздух гудел — тяжелый, пронизывающий ритм басовых гонгов казалось вот-вот обрушит каменные своды. Рокот вибрации пульсировал, словно огромное подземное сердце, рождая странное тянущее чувство внизу живота. Воздух был густым от чада факелов и светильников, от плотного дыма ядовитых благовоний, от запаха разгоряченных животными страстями тел.
         Празднование тех, кто презирал радость…
         Ликование темных душ…
         Торжество отчаяния…
         Пол огромного подземного зала рассекала сеть извилистых трещин. В глубине их горел огонь, распространяя кровавые отсветы. Иногда кто-то из прихожан срывался туда. Обычное дело. Крики сгоревших заживо были почти не слышны в шуме празднества.
         Сверху, со жреческого помоста неистовствовавшие приверженцы Мертвого бога казались бурлящими волнами адского моря. Мертвый бог смотрел на них неподвижным взглядом и в его каменных глазах тлел ужас — вскипая пеной вскинутых рук, сжатых кулаков и растопыренных ладоней, волны накатывали на жреческий помост, разбивались об него. Эта безликая сила страшила даже бога. Она была способна пожрать его так же легко, как пожирала сама себя.
         У ног статуи — всего на одну ступень ниже, стоял Верховный жрец. Широкий темный капюшон скрывал его лицо, отчетливо были видны лишь кончики волос, свисавшие вдоль шеи. Руки были сложены на груди. Он был единственным в этом зале, кроме Мертвого бога, кто оставался совершенно неподвижен. До времени он держался в тени.
         Внизу помоста над алтарем бесновалась Верховная жрица, поливая обнаженную грудь теплой жертвенной кровью из чаши. По растерзанным останкам у нее под ногами уже нельзя было определить, был ли это человек или животное.
         Верховный жрец тоже смотрел в воды адского моря сквозь волокнистые покровы ядовитого дыма, струящегося из курильниц. Он тоже испытывал страх и понимал, что это неизбежно — у его ног билась сила, которую невозможно было ни подчинить ни устрашить, лишь ненадолго заворожить сладкими песнями и ядовитыми снами, словно сказочного дракона. Немногие дерзновенные рисковали петь этому чудовищу. Верховный жрец был один из них.
         Он видел людей и видел демонов, извивавшихся в экстазе рядом с ними — маленьких и больших, внушающих ужас и отвращение, тоску и любопытство. Некоторые из них переплетались в любовных объятиях друг с другом или с людьми, некоторые лишь искали глазами жертву, и этот сугубо человеческий страх одиночества рождал холодную, тронутую тленом презрения улыбку на губах Верховного жреца.
         Сложив руки на груди, он дожидался момента, когда страсти внизу достигнут наивысшей точки. И тогда он спустится туда, к ним, чтобы дать этим порочным страстям новую пищу. Он умел кормить демонов, не позволяя им голодать и не допуская пресыщения — он давал прихожанам все, чего они хотели.
         Время пришло. Жрец простер над залом ладонь, и в одно мгновение пала тишина. Стихли гонги, оборвались крики и проклятия, остановились дикие пляски. В беззвучии волны опадали, превращаясь в ровную гладь. Демоны духи и люди беспрекословно повиновались жреческой воле.
         Жрец стал спускаться, чувствуя, как жадно ловят прихожане эхо каждого его шага.
         Внизу его ожидала Верховная жрица, тлеющая алым от множества потеков крови на коже, со слипшимися спутанными волосами — темная, притягательная, зловещая. В каждой руке она держала по тонкому серповидному ножу с кольцами вместо рукоятей. Эти ножи во время жертвоприношений в считанные минуты превращали жертву в груду сырого мяса и оголенных поблескивающих костей, еще дрожащую от последних предсмертных судорог. Она смотрела на жреца со страстью и обожанием. Для нее ОН был богом. Или чем-то большим, чем бог. Ее темные глаза, поблескивающие от дурманов, были полны опасной преданности.
         Жрец остановился перед ней.
         — Приведи мне избранника, — прошептали его губы.
         Не было нужды говорить громко. Ритуал повторялся много раз, и все в этом зале знали, что сейчас произойдет.
         Жрица величественно кивнула. Она прошла мимо, почти коснувшись его плечом, обдав будоражащим запахом свежей крови. Ее движения были полны струящейся змеиной грации. Обрывок савана, небрежно повязанный на бедрах, пропитался насквозь, льнул к ее ногам и ягодицам. Жрица сошла в зал.
         Прихожане неподвижно и безмолвно стояли, преклонив одно колено, сложив руки на груди, покрыв лица, словно мертвые. Жрица неслышно двигалась между ними. Она не спешила, ощущая, как начинают ныть от жажды и страха чужие сердца при ее приближении. Наконец, ее рука опустилась на чье-то плечо. Человек, избранный жрицей, поднялся и зашагал следом за ней к помосту, ступая нетвердо от волнения.
         Избранник был невелик ростом — едва доставал макушкой до плеча Верховному жрецу. Он остановился перед жрецом и откинул с головы край савана. Это была девушка.
         Они смотрели друг на друга долго. Очень долго.
         Внизу, у их ног начал рождаться недоуменный ропот.
         Может быть, там, над толщей земли и камня, где были небо, ветер и город, где все они становились людьми, эти двое были чем-то дороги друг другу… как брат и сестра или как отец и дочь… может быть, как любовники… Здесь это не имело значения. Всякий приходящий в святилище Мертвого бога, оставлял свою человеческую сущность. Всякий был готов умереть и взять бессмертие. Это был единственный закон в скрижалях Мертвого бога. Его не смел нарушить никто, даже Верховный жрец.
         Ропот становился громче и опаснее — дракон понемногу просыпался. Многие догадались, в чем причина заминки, и смотрели на помост с удвоенной жадностью. Они любили, когда в жертву приносилась жизнь, но чем же плохо, если это будет нечто большее?!.. Какая редкостная удача — увидеть испытание веры самого Верховного!..
         Жрица возникла позади Верховного жреца.
         — Закончи ритуал, — прошептала она, задыхаясь от страха. — Нас сейчас разорвут на куски!
         Обойдя жреца, она взмахнула серповидными ножами, и саван упал, разрезанный у плеч, оставив избранницу обнаженной. Девушка вскрикнула.
         — Начинай же!.. — вновь прошептала жрица, поспешно отступая в тень.
         Верховный жрец проводил ее взглядом, сулящим смерть, сделал полшага вперед, укутал избранницу широкими полами своего плаща.
         Тишина, воцарившаяся в зале, была нереальной.
         Избранница доверчиво прижималась к груди жреца. Странно, но она не испытывала страха, даже зная, что должно произойти. Она что-то шепнула жрецу и прикоснулась к его губам в робком поцелуе.
         Казалось, они совершенно забыли, о том, кто они и где находятся. Верховный жрец гладил и перебирал ее волосы — с такой нежностью, словно это была последняя нежность на свете. Избранница подставляла лицо под его поцелуи, как будто они были летним дождем. Между их сплетенными телами понемногу разгоралось тепло.
         Ни разу Верховный жрец по прозвищу Мертвое Сердце не являлся прихожанам таким, каким он был сейчас. И они смотрели с жадностью, смотрели, забыв сами себя, оцепенев в напряженной неподвижности. Дурманящие курения играли с хрупким человеческим разумом, заставляя видеть, слышать и ощущать во много раз сильнее чужое счастье и чужую боль.
         Было слышно, как двое, поднятые судьбой над темным омутом толпы, прерывисто дышат и ведут между собой шепотом безумные речи влюбленных. Черный жреческий плащ омывал и захлестывал их тела, словно пламя.
         Верховный жрец не уложил возлюбленную на алтарь, как поступал с другими избранницами и избранниками. Он сам был для нее алтарем. Он знал, что если его рука дрогнет, он причинит ей лишние страдания. И его рука не дрогнула. Костяная рукоять ножа стала скользкой от крови. Гибкое девичье тело в его объятиях содрогнулось, переживая самый последний в жизни, священный экстаз.
         Девушка затихла. Жрец продолжал прижимать ее к себе, укрывая плащом обнаженные плечи, что-то шептал и баюкал ее, будто спящую. Тепло медленно уходило из его сердца.
         Снова из тьмы возникла жрица. Снова он услышал ее шепот:
         — Закончи ритуал!.. Дай ей бессмертие, иначе они разорвут нас…
         — Нет, — ответил жрец.
         — Ты обезумел!.. Закончи ритуал, они ждут!..
         Он поднял на нее глаза, и жрица попятилась.
         Верховный жрец подхватил избранницу на руки и двинулся вверх по ступеням к подножию статуи Мертвого бога. Свет почти не достигал туда. Сотни людей завороженно следили, как Верховный жрец опустился на самую верхнюю ступеньку у ног бога, продолжая прижимать к себе свою бесценную ношу. И кто-то закричал первым, увидев, как Мертвый бог расправляет крылья, сбрасывая неподвижность, длившуюся сотни лет…
         
         Тёнгри Ла была южанкой, в прошлом, кажется, заклинательницей змей, невесть как оказавшейся в Криде и решившей остаться в нем, раз уж так случилось. Она занималась предсказаниями и торговала приворотными зельями на базаре в новой части города — под видом знахарки. У нее была матерчатая торговая палатка. Летом Тёнгри жила в ней, а зимой — у Тая Мильяма.
         Мортин встречался с ней в те дни, когда обрел свободу, покинув Орден. Она всегда была хороша. Одна из немногих женщин, которые не наскучивали Мортину. Природа наделила ее яркой внешностью, роскошными формами и на редкость независимым нравом — Тёнгри, может, единственная во всем мире чернокнижников Крида не воспринимала Мортина слишком всерьез — орденскую лицензию она считала красивой бумажкой, упорно звала Мортина Джафаром и отпускала на его счет колкие шуточки.
         Но было кое-что, заставлявшее некроманта терпеть все ее издевки. И это, конечно же, касалось постели. Тёнгри была горяча, ее тепла с лихвой хватало им обоим. Нередко она заставляла смолкнуть даже голос Последнего Дракона, звучавший у Мортина в голове.
         Тёнгри Ла и сама порой казалась безумной. (Мортин тогда считал, что это неотъемлемая черта всех женщин.) Но ее безумие никогда не захватывало ее целиком. Оранжево-карие глаза Тёнгри, похожие на глаза питона-тиу, водившегося в джунглях ее родины, оставались невозмутимыми, отрешенными, словно за всеми покровами бытия могли видеть вечность.
         Мортин тогда не понимал природы этой двойственности, она очаровывала и притягивала его. Впрочем, лишь в свободное время, а его у юного некроманта было не так уж много.
         Понимание пришло к нему позже, и он вспомнил символ, который иногда рисовала Тёнгри, задумавшись: два дракона, черный и белый, сплетенные то ли в танце, то ли в битве, бесконечно преследующие друг друга, бесконечно сменяющиеся циклы бытия и небытия.
         Всему, что касалось безумия, Мортина научила Тёнгри Ла: как скрывать его и когда давать свободу, как заставить его служить себе и как с его помощью подчинять других… В этой науке было много чего. И большая часть лежала за пределами понимания — в сфере чувств, мимолетных, неведомых, едва осознаваемых.
         Вернувшись в Крид после победы, Мортин отыскал Тёнгри снова. Она занималась все тем же, хотя дела у нее шли не блестяще — мало кто отваживался спрашивать о судьбе и думать о любви во время нашествия.
         — Ну надо же!.. — насмешливо процедила она, когда Мортин вошел в ее лавку. — Джафар! Не думала, что придешь. А ты красавчик…
         Они поговорили, но недолго. У них нашлись дела поважнее.
         — Я могу дать тебе все, о чем ты мечтаешь, — проговорил Мортин сквозь полудрему, убаюканный приятной усталостью и теплом ее щедрого тела. — Любовь… поклонение… власть… богатство…
         — Женишься, что-ли? — лениво отозвалась Тёнгри.
         — Есть и другие способы…
         Южанка фыркнула.
         — А твой проклятый штырь стал еще несноснее, чем я его помнила. Скажи-ка, Джафар, когда тебя пытали, они снимали с тебя штаны или нет?
         — Они побывали везде, — отозвался Мортин, засыпая.
         Тёнгри фыркнула снова.
         Однако, едва Мортин проснулся, Тёнгри решительно поинтересовалась, о какой славе и богатстве он говорил.
         Некромант пересказал ей некоторые идеи беспокойного Олдо Тэлли относительно бессмертия и Темных богов, продемонстрировал для примера Шороха.
         — Запрещенные культы… — задумчиво протянула Тёнгри Ла. — Ой, Джафар, это такая пыль!.. Хотя с этим твоим зубастым у тебя неплохо получилось…
         — Собственно, меня интересует только бессмертие, — обронил Мортин. — Остальное можешь забрать себе.
         — Ну, если ты так говоришь… — прищурилась Тёнгри. — Надо попробовать.
         Возрождению культа Мертвого бога они посвятили три с половиной года, и этот адский труд полностью оправдал их ожидания. За это время Тёнгри Ла купила небольшой особняк и обставила его со всей мыслимой роскошью. Они приходили туда после обрядов — отмыться от крови и канализационной вони, отделаться от неприятных воспоминаний. Кажется, Тёнгри приобрела себе даже какой-то дворянский титул…
         Тёнгри Ла получила все, о чем мечтала, а Мортину досталось бессмертие — сила слухов теперь, спустя четыре года, сделалась такова, что некроманта больше не пытались убить. И даже находили эту идею вредной. В Ордене, правда, у него были неприятности — его выгнали из совета и лишили всех возможных привилегий, но это можно было терпеть. В конце концов, ИЗ Ордена его выгонять не торопились — за четыре года Мортин не дал им ни единого доказательства, причислявшего его к возрождению запрещенных религий. Дагеро был зол на него смертельно. Мортин старался не попадаться ему на глаза, когда бывал в замке Ворона.
         
         Тёнгри расчесывала волосы у зеркала — длинные, прямые и черные, как смоль, еще чуть влажные после купания. На уход за ними она тратила немыслимое количество времени и сил. Шорох сидел на подоконнике и тоже занимался собой — выколупывал ножом грязь из-под ногтей. Некромант неподвижно лежал на кровати. В последнее время действие дурманов вызывало у него дикую головную боль. О том, что он пришел в себя, Тёнгри и Шорох узнали по его слабому стону.
         — Что, опять? — спросила Тёнгри, обернувшись. — Налить вина?
         Мортин вяло кивнул.
         Тёнгри вышла из его поля зрения. Немного погодя она принесла ему полный кубок, вернулась на прежнее место, снова вооружившись гребнем.
         Некромант приподнялся на локте, стал жадно глотать красное вино. Боль и дурнота понемногу отступали. Вдруг он побледнел и перестал пить.
         — Это правда?.. — спросил он шепотом.
         — О чем ты?.. — встревоженно отозвалась Тёнгри Ла.
         Посмотреть ему в глаза она не решилась.
         Зеркало позади нее разлетелось на осколки, и кубок, брошенный некромантом откатился под стол. Мортин протянул руку в изголовье, где всегда обитала Занна, однако косы на месте не оказалось.
         — И что теперь? Ты убьешь и меня тоже? — торопливо спросила Тёнгри, вскочив и осторожно пятясь прочь от разъяренного некроманта.
         Позади нее неожиданно возник Шорох, мосластая лапа гуля обхватила ее за шею в гротескном подобии любовного объятия. Тёнгри ахнула, попыталась вырваться, но это было невозможно. Шорох негромко зарычал у нее над ухом.
         — Мортин!.. — испуганно вскрикнула Тёнгри.
         Некромант нашел взглядом косу — кто-то предусмотрительно повесил ее на крючок у двери, подальше от кровати. Он хотел подняться на ноги и тут же снова осел на кровать. Вскинул руки к лицу, вздрогнул, уставился на них, как на чужие. Руки некроманта дрожали. Он сцепил их в замок и плотно прижал к губам.
         — Ну, давай, вели своему гулю убить меня!.. — прокричала Тёнгри дерзко. — Чего медлить?!! Я выбрала ее, твою девчонку, это верно! Я спасла тебя!.. Если бы не я, ты пропал бы, чернокнижник!!!
         Мортин не слышал ее. Он сидел, упираясь локтями в колени, и молчание его было страшным.
         Тёнгри молила его и проклинала, Тёнгри устала кричать. Мортин не отзывался. В конце концов заклинательница отпихнула гуля, проворчав раздраженно "да отцепись ты!.." и подсела к Мортину.
         — Джафар… это только девчонка… — проговорила Тёнгри, осторожно трогая его за плечо. — Ты ведь не был с ней ни разу… Зачем ты так?..
         Взгляд некроманта был мертвым.
         Тёнгри потянула его к себе, заставила улечься. Мортин подчинился. Она опутала его руками и ногами, прильнула ухом к его груди, чтобы слышать, как бьется сердце. Наверное, впервые они лежали, тесно обнявшись, но совершенно не думали о любви. Тёнгри Ла почувствовала через какое-то время, что напряженные мышцы мага понемногу расслабляются от ее тепла.
         — Я знаю, что это было, Мортин, — прошептала она. — Это было больно, да? Я сделала это, пока ты еще мог вынести боль. Я знаю, ты не разрешал ей приходить на мессы, ты прятал ее от всех, даже от себя… глупая девчонка все равно приходила… только чтоб тебя увидеть… а я… я вернула тебе свободу. Иначе ты бы погиб. Бедный, бедный Джафар…
         Мортину было жарко рядом с ней. От этого боль в груди словно переплавлялась, обращалась в другое чувство — в глубокую отстраненность. Восприятие сдвигалось само по себе, магия захватывала его — подобная теплому дикому ветру летних степей, такая, какой она должна быть — свободная от всего человеческого.
         — Ты сам говорил мне, Джафар, что не ищешь счастья. Ты сам говорил мне, что маг не должен быть привязан ни к чему на этом свете, что любовь мага всегда разрушительна… Ты был прав. И то, что ты не дал ей бессмертия — мудро с твоей стороны. Бедный мой Джафар… это больно, но это пройдет.
         Тёнгри была права. Во всем, в каждом слове. Мортин говорил так. И так жил. Он сам до конца не понимал, как все случилось…
         — Но скажи мне, Джафар, почему она? Кем она была для тебя? Ты ведь мог выбрать любую…
         Да, он мог бы… Бремя могущества… Яд одиночества… Бесконечная охота за его жизнью… Настало время, когда он больше не хотел быть собой. Устал от этого. Однажды он увидел ее, ту девчонку, и она стала для Мортина воплощением всего несбывшегося.
         Он знал, что это плохо закончится. Он знал, что не сможет оставить темное служение, не сможет сбросить старую шкуру. Останется Мортином Жнецом, проклятым некромантом — навсегда. В ней, в его избраннице не было ничего необычного. Только чистота, давным-давно позабытая им самим. Мортин жил в ней, как несказанная фраза — таким, каким никогда не был, но мог быть. Они действительно виделись лишь несколько раз, о постели не было и речи, они просто не успели об этом задуматься. Мортин изо всех сил старался скрыть свои чувства, а эта девчонка, наивная во всем остальном, знала о них безошибочно, простым и ясным знанием всех влюбленных. Она отдала ему свою жизнь, нисколько не сожалея. Но такой дар легче вручить, чем принять.
         — Ты можешь верить мне, Джафар… — шептала Тёнгри Ла ему на ухо. — Я никому тебя не отдам. Ты будешь только моим. Хотя моим ты не будешь никогда, но пусть так… Я буду принадлежать тебе. А ты всегда будешь один. Пройдет время, и немалое, прежде чем ты поймешь, что цена была не слишком велика. Что любовь — один из ликов смерти, самый прекрасный ее лик.
         Сейчас Мортин думал, что мог бы ее спасти… Оставить все ради одной единственной мечты — покинуть Крид, забыть о магии, стать кем-то другим. Он мог бы… Но жертва в любом случае была бы велика. Жертва была бы огромна!
         Однажды к магу приходят все его страхи и пожирают его заживо, если он не способен их победить. Но победив все, что было, оказываешься лицом к лицу перед несбывшимся. Перед тем, чего ты не хочешь побеждать. Просто жить этим. Просто дышать.
         — Ты сегодня убил свою любовь, — шептала Тёнгри. — Теперь ты свободен.
         Да, свободен…
         Он повернулся на бок, обнял Тёнгри в ответ, спрятал лицо в изгибе между ее плечом и шеей.
         Боль со временем пройдет. Или сменится на другую. Цена не так уж велика. Но сейчас он просто не мог быть один. Яд одиночества сжигал его сердце.
         — Знаешь, Джафар… это была лучшая твоя проповедь, — негромко сказала Тёнгри, поглаживая его по спине, там, где под одеждой скрывалось "крыло Ворона". — Сошествие Мертвого бога… река времен… песчаные океаны… Ты подарил им вечность. Ты сам теперь для них божество.
         Мортин не отвечал. Наверное, думал о чем-то другом. Его дыхание было горячим.
         


         8. КЛЮЧ К ВЕЧНОСТИ
         
         
         
         Ему снились цветы. Обычные полевые цветы, чуть клонящиеся на ветру. На лепестках и листьях играли красками капли росы.
         Последний Дракон, помнится, находил такие сны опасными. Он говорил, если травы приходят в сны мага, начинают охоту за ним, маг должен оставить все и уходить как можно быстрее. Он говорил, что травы обладают огромной силой, что они так же коварны, как все, что кажется нам хрупким и прекрасным, как все то, от чего мы не ждем зла… как любовь, например.
         Мортин не слишком в это верил. Может быть, потому, что в Криде нелегко было отыскать траву или цветок.
         Его разбудил Шорох и кивком указал на дверь. Шорох был идеальным стражем. Чутье нежити позволяло ему ощущать приближение живых гораздо раньше, чем можно было услышать шаги сквозь крепкие двери и толстые стены замка Ворона. Сам Шорох в магическом виденье был просто темным пятном, поэтому его часто не замечали те, кто пытался убить Мортина в недавнем прошлом. Этих невнимательных Мортин потом скармливал гулю. Был период, когда Шорох даже начал толстеть. Затем убивать магистров некромантии сделалось немодно, и поток желающих постепенно иссяк.
         Мортин уселся на постели, потер лицо руками и потянулся за одеждой. Вскоре в дверь постучали.
         Оказалось, что это посланник. Архимагистр требовал Мортина к себе. Срочно.
         Некромант жил в замке Ворона уже две недели — со времени того самого злосчастного обряда — и практически не покидал его. Ему не хотелось знать городские новости, не хотелось видеть Тёнгри. Мортин не чувствовал ни горечи ни злости. Разве что усталость. И странную легкость — как будто стал пустым изнутри. Он понимал, что дразнит Дагеро одним своим присутствием. После того скандального случая, когда он демонстративно заявился на совет с Шорохом, даже сдержанный Дагеро бледнел от гнева, встречая его случайно в залах и коридорах замка. Однако кипение страстей вокруг его персоны давно уже не вызывало у Мортина ничего, кроме скуки.
         Поднявшись в западную башню, Мортин постучался и вошел в кабинет архимагистра. Дагеро Ворон сидел за рабочим столом, сцепив в замок крепкие сухие пальцы. Под его руками лежало несколько плотно исписанных листов. Мортин знал эти бланки — протоколы допросов. Даже почерк писца показался смутно знакомым.
         Окна в кабинете были распахнуты. Городские крыши, мокрые после дождя, искрились на солнце, небо было чистым. Настроение архимагистра, напротив, было редкостно мрачным. Дагеро жестом велел ему сесть.
         — Неделю назад исполнителями Ордена были схвачены последователи одного из запрещенных культов. Согласно их показаниям, в Криде есть действующий храм Мертвого бога, в котором регулярно проходят темные богослужения, — сухо проговорил Дагеро Ворон. — Некоторые из этих людей утверждают, что отправлением обрядов в храме занимается некромант Мортин Жнец, имеющий статус Верховного жреца. Также, по их свидетельствам, во время проповедей он применяет магию внушения, поднимает из мертвых ранее принесенных в жертву последователей… Должен заметить, список прегрешений этого некроманта очень велик, — Дагеро перевел взгляд со сцепленных рук на Мортина. Ворон был не просто в гневе, он был в бешенстве. — Можешь прочесть протоколы. В них много любопытного.
         — В этом нет нужды, — ответил Мортин, борясь с желанием отвернуться и смотреть в окно. День был хорош на редкость. — Мне известно, что в них нет ни единого прямого указания на то, что Верховный жрец — я. Иначе, архимагистр, нас сейчас разделяли бы прутья решетки.
         Дагеро коротко усмехнулся.
         — Мертвые люди, поднятые в храме, бродят по улицам, предвещая восход Черного Солнца. Их находят мои исполнители. На это тебе есть, что сказать?
         — Полагаю, я не единственный некромант в городе.
         Мортин обхватил плечи руками. Его немного знобило. Последнее время он неважно себя чувствовал, был вялым, разбитым. Ему хотелось побыть где-нибудь на солнце, побродить в тишине, вместо того, чтобы сидеть здесь и обсуждать с главой Ордена Ворона общеизвестные вещи.
         — Мортин, утверждать, будто ты невиновен, сейчас было бы наглостью беспредельной, — проговорил Дагеро сдавленным от ярости голосом.
         Ворон порывисто поднялся, вышел из-за стола и принялся ходить по кабинету из стороны в сторону.
         Мортину тоже следовало бы встать — из уважения к старому чернокнижнику. Дагеро Ворон был и оставался смертельно опасным противником, расчетливым, жестоким, могущественным. В этом он ничуть не изменился с тех пор, как Мортину было пятнадцать.
         Некромант встал, сложил руки на груди. На мгновение ему почудилась тяжесть жреческих одеяний на плечах, он вздрогнул от этого чувства.
         — Я ничего не утверждаю, — сказал он. — Насколько можно заметить, проблема заключается в другом. Вы не можете доказать мою вину.
         Дагеро одарил его испепеляющим взглядом.
         Мортину было все равно. Он хотел уйти поскорее.
         Возвратившись к столу, Дагеро вынул из верхнего ящика книгу и бросил поверх протоколов. Обложка была необычного песочно-желтого цвета, вместо названия на ней было оттиснуто черное солнце с извилистыми лучами.
         — Думаю, это первоисточник проповедей и пророчеств, о которых толкуют бродячие мертвецы на улицах Крида. Отличная работа, Мортин. Прими мои поздравления! Возрождение культа Проклятых, составление еретических трактатов, недозволенная магия… Обещаю, церемонию твоей казни запомнят надолго!
         — Боюсь вас разочаровать, архимагистр, — негромко проговорил Мортин.
         — Неужели? — Дагеро раскрыл книгу посередине и припечатал страницы пятерней. — Запрещенный трактат на языке Затерянных городов, написанный твоим почерком, по-твоему, мог бы меня разочаровать?
         — Почему вы не думаете, что это почерк Сандаго? — Мортин едва заметно улыбнулся.
         — Книга Черного Солнца никогда не существовала, ты знаешь это не хуже меня.
         — В таком случае, эта книга не может считаться ЗАПРЕЩЕННЫМ трактатом. И в списках книг, подлежащих уничтожению, ее тоже нет. Я сожалею, архимагистр.
         Дагеро в ярости отошел и снова принялся измерять кабинет шагами.
         — Ты зашел слишком далеко, Мортин Жнец! Кажется, ты считаешь себя бессмертным?.. Боюсь, бессмертие сослужит тебе плохую службу под пытками…
         — Простите, архимагистр, но это пустые угрозы, — отозвался Мортин. — Моя вина не доказана. И недоказуема. Вы знаете это не хуже меня. Но я могу предложить вам выход, который может устроить нас обоих.
         — Какой же?
         — Дуэль.
         Дагеро остановился. Воздух вокруг него дрожал, словно сгорая в невидимом пламени. "Я скоро шагну в этот огонь," — подумал Мортин.
         Они смотрели друг другу в глаза, Дагеро — с яростью, Мортин — с усталостью во взгляде. Странное мгновение… еще не судьба, уже неизбежность… ключ к вечности…
         — Принимаю, — коротко сказал Дагеро. — Завтра в полдень тебя устроит?
         — Да, — ответил Мортин. — Я могу идти?
         — Ступай.
         Покинув Дагеро, Мортин зашел к себе, велел Шороху дожидаться его. Потом он спустился в конюшни, оседлал свою лошадь и покинул замок.
         Тёнгри спала, когда он пришел. Она проснулась, почувствовав, как некромант улегся рядом.
         — О… Джафар… — улыбнулась она. — Так ты больше не сердишься? А где Шорох? А где Занна?.. Ой, ты ведь не знаешь!.. неделю назад…
         Мортину пришлось поцеловать ее.
         — Ну раз так… — улыбка Тёнгри стала лукавой. — Тогда говори первым.
         — Хочу отдохнуть от дел. Прогуляешься со мной?
         — Хм… А куда?
         — Не знаю. Куда-нибудь за город.
         Тёнгри немного подумала.
         — Ладно. Сейчас.
         Она собралась не так скоро, как обещала, но Мортин ее не торопил. Маг успел слегка задремать, лежа на ее незаправленной постели.
         — Эй, Джафар, — окликнула его Тёнгри. — Ты решил ото всех дел отдохнуть или только от некоторых?
         — Ты о чем? — растерянно переспросил маг.
         — Захватить одеяло? — напрямую спросила Тёнгри Ла.
         — А… да, захвати.
         По дороге они купили несколько бутылок хорошего красного вина.
         Мортин совершенно не знал городских окрестностей. Ему пришлось положиться на выбор Тёнгри, которая знала их прекрасно. Они немного проехали по западному тракту, свернули на извилистый проселок и в результате оказались на вершине "земляного кита" — холма, пологого с одной стороны и обрывистого с другой. Там, над самым обрывом Тёнгри расстелила одеяло на успевшей подсохнуть после дождя, желтоватой поздней траве.
         Под обрывом через заболоченные луга бежала небольшая речушка, то и дело разливаясь заводями и озерцами. По ее берегам росли кусты со странными красноватыми ветками. Это был пустынный, мрачноватый, но не лишенный своего очарования пейзаж. Из-за того, что все растения были низкорослыми, разрушались пропорции, и возникало ощущение, будто смотришь на бескрайнюю дикую пустошь с огромной высоты.
         — Что это за место? — спросил Мортин, с трудом оторвавшись от созерцания.
         — Земля одиночества, — отозвалась Тёнгри, останавливаясь рядом. — Хочу подарить ее тебе.
         Она взяла некроманта под руку, прильнула к его плечу.
         — Странное название…
         — Это мое название. Я нашла эту землю. Но отсюда можно только смотреть. Чтобы попасть туда, нужно сделать кое-что другое.
         — Что например?
         — Не знаю. У каждого свои способы. Но ты попадешь туда обязательно, так что тебе и волноваться не о чем.
         Мортин повернулся, пристально посмотрел ей в глаза.
         — Ты меня удивляешь сегодня, Тёнгри Ла.
         — Ты тоже меня удивляешь, Мортин Жнец.
         — Чем же?
         — За четыре года тебе впервые пришла блажь побездельничать. Думаешь, это не странно?
         Мортин усмехнулся, признавая свое поражение.
         Одеяло Тёнгри захватила какое-то необъятное — его хватило бы им обоим завернуться с головой. Они пили вино и любовались землей одиночества. Мортин опасался, что погода испортится, но небо оставалось чистым весь день. Светило солнце. Они медленно, очень медленно снимали друг с друга одежду и предавались любви с глубоким, почти отстраненным сосредоточением. Солнце неспешно двигалось к западу. Пока оно дарило им мягкое осеннее тепло, они нежились под его лучами обнаженными. Вечерний ветер заставил их одеться. Свернув край одеяла под головой, вместо подушки, Мортин следил глазами, как меняет краски небо в преддверии заката, изредка приподнимался, чтобы сделать глоток из последней оставшейся бутылки. Ветер трогал его растрепанные волосы. Тёнгри Ла сидела рядом, играла кончиком замысловато заплетенной косы и любовалась некромантом. Особенно ей нравилось смотреть на выемку между ключицами в распахнутом вороте его рубахи.
         Веки некроманта то и дело тяжело опускались. Он погружался в дремоту с отрешенной улыбкой на губах, от которой немного веяло холодом. Эту улыбку Тёнгри знала наизусть, но так и не смогла разгадать ее секрета: как это в одном человеческом сердце могут уживаться страсть и бесстрастие, жизнь и смерть?.. Мортин уснул. Тёнгри Ла еще посидела, пока не допила вино.
         — Ты самый красивый чернокнижник на свете, Джафар, — прошептала она. — Мне жаль. Но раз ты не сказал, что это прощание, взамен не получишь от меня уверений в вечной любви.
         Тёнгри накинула на них обоих свободный край одеяла. Перед тем, как улечься, взглянула на Мортина еще раз. И вдруг увидела, как проступают морщины на его лице, как глубже залегают складки у губ, а само лицо становится изможденным, бледным, почти прозрачным, отмеченным следами запредельных страданий. Тёнгри стало страшно. Она зажмурилась.
         Обняв Мортина покрепче, уложив голову ему на грудь, Тёнгри слушала, как бьется его сердце. Сон так и не пришел к ней.
         Через час Мортин проснулся, и они поехали обратно.
         — Куда ты теперь отправишься, чернокнижник? — спросила Тёнгри, сворачивая на улицу, где жила.
         — К Таю Мильяму. У меня есть там небольшое дело.
         Мортин отлично понял, о чем она спросила. Тёнгри прекрасно знала, что он не ответит.
         — Прощай, Мортин Жнец.
         — Прощай, Тёнгри Ла.
         Они тронули лошадей в разные стороны. Мортин ни разу не обернулся.
         У Тая Мильяма некромант не был уже давно. Время близилось к полуночи, в "Серпе и копыте" полно было посетителей, в зале стоял галдеж. Кто-то почтительно освободил Мортину место у стойки, когда он подошел.
         Тай Мильям без лишних слов обменялся с магом крепким рукопожатием.
         — Поболтал бы с тобой с удовольствием, да сегодня мало свободного времени, — с сожалением обронил Тай.
         — У меня тоже времени немного, — сказал Мортин со странной усмешкой. — Мне нужен алхимик… как он там… Сульпис?
         — Сильпус. А вон он, за тем столиком. Постой, не спеши. Я смотрю, ты опять что-то задумал? Империи сильно повезло, что у тебя нет братьев… таких же деятельных…
         — Я, может быть, скоро уеду из города, — осторожно сказал Мортин.
         — Ты? Уедешь? — Тай аж подался вперед, опершись ладонями о стойку. — А как же твой мертвятник?
         — Тёнгри за ним присмотрит.
         — Вот как… — тихо проговорил Тай. — Я слышал, у тебя опять неприятности с Воронами?
         — О, только с одним из них, — хмыкнул Мортин.
         — Хочешь, чтобы я тоже за кем-нибудь присматривал в твое отсутствие? — предположил Тай Мильям.
         — В общем-то нет. Разве что за Олдо, когда он снова появится.
         — Думаешь, он еще появится? — усомнился Тай. — Я бы на его месте не стал возвращаться. Южная столица намного лучше северной.
         — Он вернется, не сомневайся, — ответил Мортин. — Не позднее следующего сезона уже будет ворошить окрестные кладбища… Мне пора, Тай.
         — Ладно, иди. Загляни перед отъездом, если получится.
         — Если получится, загляну, — пообещал маг, снова странно улыбнувшись.
         Мортин ушел в зал. Тай наблюдал за ним, наполняя кружки. Некромант о чем-то быстро переговорил с алхимиком, они вышли вместе. Вид у господина Сильпуса был изрядно удивленный.
         Мортин испытывал соблазн остаться ночевать в трактире, но дело шло к тому, что спать ему вообще не придется. Он раздобыл все нужные яды и лекарства только к утру, изрядно помотавшись по городу и вымокнув под дождем, который снова зарядил в середине ночи. Уже не было смысла ехать куда-либо, кроме замка Ворона.
         Возвратившись, Мортин отвел Шороха в одну из мастерских, чуть поправил инициацию и наложил еще пару заклинаний для надежности. После этого они прямиком отправились во двор замка. Мортин отпер небольшую калитку в воротах, вручил Шороху плотно нагруженную сумку, отдал Занну. Ладони отозвались тянущей болью, будто рукоять не хотела покидать их.
         Шорох повесил сумку и косу на плечо, беззвучно вышел через калитку и пропал в темноте. Еще несколько ударов сердце Мортина тоскливо ныло, потом это прошло. Прежде, чем уйти со двора, он поднял голову, отыскал взглядом окна Дагеро. В окнах горел свет.
         "Это уравнивает наши шансы," — с усмешкой подумал Мортин.
         Вернувшись к себе, он уснул и спал, пока его не разбудил посланник.
         Рунный зал находился на первом уровне подземелий, в конце длинного коридора, идущего мимо канцелярских помещений и архивов. В зале, не смотря на множество факелов, царил полумрак. Вместе с Мортином и Дагеро вошел герольд, зачитал правила дуэли и вышел. За ним со скрежетом закрылась тяжелая каменная дверь.
         Мортин и Дагеро остались одни.
         — Приступим? — скупо обронил Дагеро.
         — Да, мастер, — повернувшись, Мортин зашвырнул магический жезл, полагавшийся ему, как оружие, подальше к стене.
         — Ты что, действительно бессмертен? — саркастично спросил Дагеро.
         Мортин покачал головой.
         — Я обычный смертный, архимагистр. И не пытаюсь склонить вас к милосердию, как вы могли подумать. Но вы совершили ошибку, придя сюда. Впрочем, сейчас поздно об этом говорить.
         — Мне показалось, это ты совершил ошибку, бросив вызов мне, — неприязненно проговорил Дагеро. — А теперь мне кажется, что ты и вовсе безумен, Мортин Жнец.
         Некромант негромко рассмеялся.
         — Нет, архимагистр, вы думаете не об этом. Вы пришли сюда в полной уверенности, что мне нужна победа над вами. Но горькая правда заключается в том, что мне от вас ничего не нужно. Ни ваш титул, ни ваша жизнь, ни ваш Орден. Я служил вам напоминанием о том, что на свете есть нечто большее, чем все эти вещи. Нечто большее, чем вы способны постичь. Я знаю, что причинял вам боль. За это вы сейчас убьете меня, архимагистр. Но независимо от того, буду я мертв или нет, вы никогда не сможете забыть… что этот шанс рассчитаться за все страдания даровал вам я, — Мортин скрестил руки на груди. — Начинайте, мастер Дагеро.
         Мортин лгал. Выбросив магический жезл, он все-таки рассчитывал на милосердие старого Ворона. Хотя бы на ничтожную его часть.
         
         — Чего ты хочешь? Что ты знаешь о своих желаниях? — спросил Последний Дракон.
         Был один из дней середины лета, ветреный, солнечный. На улицах Крида полно было людей, спешащих по своим делам, и от этого город казался наполненным жизнью.
         В ярком полуденном свете переплетение цветных татуировок на лице Дракона казалось объемным, словно это были какие-то неведомые растения или существа, живущие у него на коже. Гладко выбритый череп Дракона поблескивал на солнце, длинные светлые ресницы были лениво полуопущены, скрывая его темные глаза, скрывая неведомые драконьи мысли.
         Мортин из Вендо шел рядом, сунув руки в карманы куртки, задумчиво пинал камешек. В одном из карманов лежала медная монета из Затерянных городов. Мортину было двадцать три. Он очень ярко запомнил тот год, то лето… то мимолетное счастье обретать и терять, что зовется человеческой жизнью.
         — А чего я должен хотеть? Счастья?
         — Хотеть счастья — самое бесполезное занятие на свете, — презрительно фыркнул Дракон. — Все пороки цивилизации рождены этим желанием. Впрочем, и добродетели тоже. Счастье нужно брать, когда ты этого хочешь, и выбрасывать без сожаления, когда ты сыт им. А желания… Настоящие желания обладают огромной силой. Они живут там же, где обитают самые сильные страхи. Это чудовища в глубинах твоей души. Ведом ли тебе страх, Мортин из Вендо? Снятся ли тебе кошмары?
         Мортин хотел сказать, что Дракон и есть причина и первоисточник всех его кошмаров, но удержал свое ехидство при себе. Он уже знал, что на драконах не стоит упражнять остроумие. Драконы всегда побеждают в таких состязаниях.
         — Я хочу… не знаю. Может быть, добраться до края земли и посмотреть, что там, за ним. Если он вообще есть.
         — Край земли? Могу показать его тебе хоть сейчас, — рассмеялся Дракон. — Идем, здесь недалеко.
         Они вошли в храм Алгона Всеблагого на площади Света, самый высокий из храмов Крида, тайно пробрались в его главную колокольную башню и поднялись по винтовой лестнице на самый верх.
         — Нас казнят, — заметил Мортин, забираясь следом за Драконом в чердачный люк. — Нас казнят, как только мы спустимся.
         — Ошибаешься. Людям и в голову не придет, что найдутся нечестивцы, способные на ТАКУЮ дерзость!
         — Откуда ты знаешь? — усомнился Мортин.
         Дракон не ответил.
         Мортин помнил, как они пробирались между опорных балок свода — нагретое дерево почти светилось изнутри. Стоял запах смолы и меди. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь щели, зажигали золотую пыль над огромными поворотными механизмами колоколов.
         Выбравшись на кровлю башни, они поднялись к самому шпилю по скрипящей, шаткой стремянке.
         Снаружи, вокруг шпиля, увенчанного ажурным кованым крестом, находился круглый дощатый настил, обнесенный узкими перильцами — снизу его невозможно было разглядеть.
         Высота была немыслимая. Не каждая птица поднималась сюда, и город был виден — весь. В воздухе, словно крупицы света, проплывали крохотные белокрылые мотыльки. Мортину подумалось: "Как они попадают сюда? Приносит ветер? Знает ли о них хоть один человек там, внизу?"
         Мортин с жадностью любовался на гребни крыш и ущелья улиц, вцепившись руками в тонкую полосу перил. Людей отсюда разглядеть было трудно.
         — Хочешь, подарю тебе этот город? — спросил Дракон над самым его ухом.
         — Может быть, — шепнул Морт.
         Дракон негромко рассмеялся низким бархатистым смехом. Он рывком развернул Мортина к себе и опрокинул за край ограждения. Железная полоса больно врезалась в спину, мышцы напряглись почти на разрыв в панической попытке удержаться от падения, но опоры не было. Глаза некроманта затопила бездонная, беспредельная синева небес. Рука Дракона, скомкав одежду на груди, остановила инерцию, и Мортин замер в последней точке равновесия между свободой и смертью, больше, чем наполовину перевесившись за тонкие перила.
         Мортин чувствовал, как его волосы трогает ветер. Время перестало для него существовать.
         — Все еще хочешь, чтобы великая северная столица стала твоей, Мортин из Вендо? — проговорил Дракон.
         — Да, — отозвался Мортин сквозь зубы.
         Дракон опять рассмеялся.
         — Ты мне лжешь, чернокнижник. Сейчас ты просто хочешь жить…
         Мортин почувствовал, как пальцы Дракона слегка разжались.
         — Я подарю тебе нечто большее, чем этот город, — тихо сказал Дракон. — Нечто большее, чем твоя жизнь.
         Часть горизонта, темная, зубчатая от крыш, теперь была сверху, нависала над синей бесконечностью, тянулась к ней, и Мортин с удивлением подумал: "Эту бездну они называют небом?"
         — Ты сейчас умрешь, чернокнижник. И тебе откроются врата вечности. Посмотри. Они перед тобой.
         Мортин смотрел. И резкая боль в немыслимо выгнутой спине делалась далекой, незначительной по сравнению с тем, что он видел. Ему казалось теперь, что если Дракон отпустит его, он будет падать туда, в эту синюю беспредельность. Его падение будет долгим. Прежде, чем он умрет, он достигнет границ неба, преодолеет их, и захлебнется в вечности.
         — Вот это я подарю тебе, — произнес Дракон. — Это небо будет твоим. Эти врата.
         Он осторожно помог Мортину распрямиться, подхватил его за талию, поскольку мышцы некроманта после предельного напряжения были пусты, и поддерживал, пока Мортин не отдышался и не начал понемногу приходить в себя. Ладонь Дракона была горячей, боль под ней таяла, сходила на нет. Потом Дракон уложил его на теплые шершавые доски настила, велел не двигаться, пока ощущение тепла в пояснице не исчезнет. Сам он устроился где-то поблизости.
         — Есть нечто за пределами жизни и смерти, — голос Дракона долетал с небольшого расстояния, просеиваясь сквозь тонкое, чуть слышное пение ветра. — Нечто большее, чем смерть и жизнь. Вечность — единственное, чего стоит желать.
         Они глядели в небо. Мортин ощущал на щеке нежное прикосновение солнечных лучей. Теперь, когда смерть отдалилась от него, он чувствовал странную грусть.
         — Разве человек может подняться так высоко? — спросил Мортин.
         — Человек… — процедил Дракон с изрядной долей презрения. — Для этого не нужно быть человеком.
         — Кем же тогда? Птицей? — спросил Мортин разочарованно. — Мотыльком?
         — Достаточно быть чернокнижником, — ухмыльнулся Дракон.
         — Я не понимаю тебя.
         — Почему тебе не приходит в голову, что быть человеком — это ущербное состояние? Ведь можно быть чем-то большим, можно попытаться преодолеть границы человеческого естества. Возможно, преодоление естества — единственная задача человека. Ты никогда об этом не думал?
         — Я пытался. Мне показалось, что это невозможно.
         — Это возможно, — сказал Дракон. Помолчал и прибавил задумчиво. — Скоро август. Время жатвы. Скоро я дам тебе ключ от этих врат.
         Их надолго окутала пронизанная солнцем и ветром тишина.
         — Дракон… — подал голос Мортин. — Ты был когда-нибудь человеком?
         Мортин услышал, как его учитель смеется, и смех раскатывается нарастающими волнами в небе над городом Кридом.
         — Это хороший вопрос, Мортин из Вендо! Очень, очень хороший вопрос!..
         


         9. НЕИЗБЕЖНОСТЬ
         
         
         
         Чистота воцарилась повсюду — в Кеттерне выпал снег. Воздух был полон трепетной тишины, и даже латы марширующих по улицам рыцарей Святого Завета громыхали меньше обычного.
         Последняя ночь октября прошла точно так же, как все остальные. Наступил ноябрь. Теперь, когда о тепле не осталось даже воспоминаний, Мортин чувствовал себя лучше. Искалеченная плоть срослась, жгуты "корней" вдоль позвоночника убрались внутрь и больше не мешали. Чистота и тишина воцарились в голове некроманта, будто и там выпал снег. Боль сделалась привычной настолько, что он ее уже не замечал.
         Как выяснилось, Дагеро отнял у него не все. Остались какие-то крохи: слабое магическое виденье, некоторые уловки, которым научил Мортина Дракон, остались доступны почти все ритуальные техники, ставшие за долгие годы чем-то вроде рефлекса. Осталось нетронутым все, что касалось Занны.
         Что же до магии, к которой Мортин привык, магии, не имевшей пределов, как любовь или как смерть — ее больше не было.
         Мортин завел привычку бродить по окрестностям в полном одиночестве, поскольку здесь, в Кеттерне его жизнь была никому не нужна. Разве что брал с собой косу. С восточной стороны к городку подступал лес, а все остальное окружающее пространство, похоже, было занято под земледелие. Зрелище пустых полей, разделенных редкой чередой деревьев производило на Мортина необыкновенно гнетущее впечатление, поэтому он бродил по лесу, иногда забирался довольно далеко.
         Это был совершенно незнакомый ему мир, ничем не сходный с лесами южного лордората, где Мортин провел детство и юность. Черные стволы и скрюченные ветки (лес был какой-то лиственной породы) словно пытались вцепиться в тусклый серый шар зимнего солнца, светившего сквозь тучи. Прихваченное морозом воплощение отчаяния…
         Мортин прикидывал, не заняться ли изучением трав?..
         Однажды он разглядел на стволе одного из деревьев потемневший от времени друидский знак. Если тут и в самом деле водились друиды, Мортину стоило их отыскать. На то, что друиды способны справиться с его проклятиями, Мортин не надеялся, но они всегда были неплохими целителями и могли бы помочь одолеть хотя бы последствия этих проклятий. Однако зимой друиды собирались в своих священных рощах всего раз или два — отметить какие-то важные праздники и совершить обряды, которые никак не потерпят до весны. Искать их в это время было бесполезно. Приходилось ждать.
         Это была первая хорошая новость за два с половиной месяца изгнания. Мортин вернулся домой в прекрасном настроении.
         На следующий день случилось кое-что еще.
         Услышав незнакомый шум, Мортин выглянул в окно и не поверил своим глазам: во двор цирюльни въезжала повозка.
         — Что еще за чудеса?.. — проворчал некромант и отправился выяснять, в чем дело.
         Крепкие косматые лошадки зафыркали на Шороха, прошмыгнувшего через двор. Мортин вышел на крыльцо, кутаясь в плащ.
         На козлах повозки сидел Тай Мильям и скупо улыбался, разглядывая недоуменную физиономию Мортина.
         Некромант криво ухмыльнулся в ответ.
         — Добро пожаловать, — кивнул он на рассохшуюся дверь цирюльни.
         
         Они расположились на кухне у разожженного очага, за столом, с которого Мортин поспешно собрал бумаги и письменные принадлежности. Во множестве горящие повсюду свечи делали помещение отчасти похожим на тайное святилище. Тем более, что стены, покрытые давней, пожелтевшей побелкой, были безжалостно исчерчены магическими знаками и набросками построений. Привычка писать на стенах была у Мортина всегда, и Тай Мильям страдал от нее в числе всех прочих, когда Мортин был его постояльцем.
         — Это все работает? — настороженно спросил Тай.
         — Смеешься?! Нет, конечно, — отозвался Мортин.
         — Извини, — вздохнул Тай.
         Мортин пожал плечами. Он давно не пил вина, и от того, которым угощал его сейчас Тай Мильям, у некроманта слегка кружилась голова.
         — Поверить не могу, что ты бросил "Серп и копыто" на произвол судьбы, — сознался маг.
         — Почему же бросил?! — хмыкнул бывший трактирщик. — Там теперь заправляет другой Тай Мильям.
         — Но я думал…
         — Это тоже часть фамильной легенды, Мортин, — подмигнул Тай.
         — А ты?..
         — А я двинусь на запад. У меня в предгорьях двести квартов земли да кое-какое хозяйство… Знаешь, под Танном — есть такой городок.
         Мортин кивнул.
         — Ну а тут ты как оказался? — спросил он.
         — Да решил заскочить по дороге, раз уж случилось… Посмотреть, что с тобой стало…
         Мортин кивнул снова, решив не уточнять, с каких пор дороги на запад прокладывают через северный лордорат.
         — Как там мой город? — спросил он, чтобы отсрочить неизбежный рассказ о себе и о своих делах, а если окажется возможным, то и вовсе избежать его.
         Тай Мильям долил вина в кружки и стал говорить.
         Об изгнании великого магистра некромантии объявили спустя несколько дней. Дагеро остался верен себе, и все обвинения, предъявленные Мортину, касались лишь нарушений кодекса Ворона. За оказание отверженному магистру магической помощи или иных магических услуг полагалась смертная казнь. То же самое ожидало самого отверженного магистра в случае возвращения в пределы столицы. В чернокнижных кругах города Крида персона Мортина Жнеца обросла совсем уж невероятными домыслами и сплетнями, так что сами колдуны опасались произносить его имя вслух. Не последнюю роль в этом сыграли приверженцы Мертвого бога, не скупившиеся в своих рассказах на грязные подробности. Бессмертие Мортина так и осталось под вопросом. Разоблачение культа Проклятых вызвало бурю скандалов и интриг. Церковь вцепилась в горло Ордена мертвой хваткой, однако о том, чтобы взять верх, не было и речи — Вороны были единственными, кто отваживался рыскать в катакомбах и кто вообще хоть что-то был способен предпринять. Теперь работы у них было по горло и даже больше. Город кипел страстями, находиться там сделалось просто опасно. Поэтому Тёнгри продала особняк и уехала. В остальном жизнь столицы текла своим чередом. На юге назревала очередная война с соседним государством…
         — Мне кажется, Орден долго не протянет, — ухмыльнулся Тай Мильям. — После того, что ты с ними сделал… Орден Ворона прекратит свое существование в день смерти Дагеро. Может быть, и город вместе с ним…
         — И город и Орден знавали худшие времена, — заметил Морт.
         — Да, но тут другое… Кажется, эти времена не худшие и не лучшие, просто последние. Наверное, потому я и уехал…
         Мортин рассмеялся шелестящим смехом.
         — Это чувство приходит к людям с завидной периодичностью…
         — И к тебе тоже?
         — Я откупился на много лет вперед, — хмыкнул Мортин, наклоняясь, чтобы подбросить в очаг полено.
         Лестница заскрипела под ногами гуля. Шорох сошел вниз, чуть задержался, уставившись на Тая Мильяма, потом пересек кухню и устроился на полу у очага, привалившись спиной к ноге сидящего на табурете некроманта.
         — Транибан? — окликнул его Тай чуть севшим голосом.
         Гуль не шелохнулся.
         — Его зовут Шорох, — сказал некромант. — Транибан Торан давным-давно мертв.
         — Он не узнал меня? — спросил Тай завороженно.
         Вид Возвращенных всегда так действовал на тех, кто не привык видеть жизнь после смерти.
         — Может и узнал… Он больше не разговаривает.
         Мортин задумчиво перебирал жесткие спутанные патлы гуля, словно гладил животное. Было в этой обыденности нечто непередаваемо жуткое. Тай Мильям чуть заметно передернул плечами.
         — Святый Боже, как все-таки странно… — глухо проговорил он. — Говорят, вы с ним были любовниками?..
         — Может быть. Какое это имеет значение?.. — равнодушно пожал плечом Мортин.
         — Но он служит тебе?
         — Служит, конечно. Только чувства здесь ни при чем. Не бывает такой долгой любви или ненависти.
         — Мортин, а ты его не боишься?
         — Шороха? — удивился некромант. — Нет. С чего мне его бояться?..
         — Удивляюсь я тебе, чернокнижник!.. — обронил Тай с долей зависти. — Иногда кажется, что тебе вообще страх неведом!
         Мортин помимо воли бросил короткий взгляд в угол. Тай Мильям тоже посмотрел туда, но не увидел ничего примечательного. Какая-то дверь, может быть, в кладовую или в чулан.
         — Что там?
         — Ничего, — отозвался Мортин, разглядывая собственную руку, сжимая и разжимая пальцы. — Ничего интересного… Ты мне льстишь, мастер Мильям. Страх приходит ко всем. И ко мне тоже.
         Некромант помрачнел.
         — Честно говоря, когда ты сказал о своем отъезде, я не ожидал, что это будет изгнание, — усмехнулся Тай, чувствуя легкую неловкость за то, что напомнил Мортину о чем-то неприятном. — Я думал, ты уедешь сам, в какие-нибудь далекие страны…
         — А я бы мог, — некромант усмехнулся с такой знакомой Таю прохладной отрешенностью. — Но это только растравило бы страсти. Я не хотел превращать свою жизнь в бесконечное бегство. С меня довольно хлопот. Дагеро сделал мне одолжение, развеяв мою черную славу. Теперь меня забудут.
         — Не думаю, что это случится так уж скоро, — усомнился Тай, разливая оставшееся вино. — И все-таки ты мог бы вести себя более осмотрительно.
         — Я знал, что останусь в живых.
         — Ты никак не мог знать этого наверняка, можешь мне не врать. Дагеро много выгоднее было бы запереть тебя в подземелье, пытать положенное количество времени, а потом убить. Никак не возьму в толк, почему он этого не сделал. Какая-то дикая, невероятная случайность!.. Тебе всегда везло непостижимо!..
         — Ты ошибаешься, мастер Мильям.
         — Да?.. На что же ты рассчитывал?
         — Не будем говорить об этом. Я получил то, что хотел.
         — Вот как?.. Ты этого хотел?.. Завидная участь! — едко хмыкнул бывший трактирщик. — Как вижу, ты считаешь, что нынешняя твоя жизнь лучше прежней? Чем, интересно? Ты же проклят вдоль и поперек!
         — Магия слабеет со временем…
         — Так сколько ты собрался жить? Сотню лет? Двести? Магия Сандаго до сих пор не дает спокойно спать честным обывателям!
         — …кроме того, может произойти что-то, что сократит мне ожидание, — бесстрастно закончил Морт.
         — Вот как?!.. — возмущенно повторил Тай Мильям. — По-моему, ты просто безумец!
         — Возможно, — сухо ответил Морт.
         Тай сокрушенно покачал головой.
         Мортин бесстрастно смотрел ему в глаза.
         "Он сильно изменился, — подумал Тай Мильям. — Сильнее, чем я ждал." И в этих мыслях была горечь.
         Сворачивая на дорогу к Кеттерну, Тай Мильям вообще-то готовился к худшему. "Дуэль с главой совета Ордена Ворона" — уже само по себе звучало неприятно. А Мортин… с его дерзким нравом… Тай был готов предложить ему любую помощь, если понадобиться.
         Но Мортин в помощи не нуждался. И это было в его бесстрастном взгляде, это было в его манере держаться со спокойным, чуть насмешливым достоинством, это было в его ровном шелестящем голосе. Мортин мог выглядеть каким угодно изможденным и болезненным, но проигравшим его назвать было нельзя.
         Не был он и безумцем, человек по имени Мортин Жнец. За мгновение до того, как некромант отвел взгляд и стал смотреть в огонь, Таю почудилось, что в его глазах таится сила, много большая, чем прежде. Сила, которую можно обрести, лишь отказавшись от всякого могущества, освободившись от всех прочих сил. Это сила наступающей ночи, это сила неподвижности камня… Тайная власть неизбежности, которая страшит человека беспредельно, поскольку в ней нет ничего человеческого.
         "Завидная участь…" — снова подумал Тай, на этот раз без сарказма. Его тоже страшила эта сила. Такие свершения были не для него. Он намеревался пожить в свое удовольствие и умереть человеком.
         Воцарилась тишина. Было слышно, как поленья потрескивают в огне и шипят вскипающие капельки смолы. Шорох сполз на пол, свернулся клубком и дремал. Мортин смотрел в огонь, улыбаясь чему-то застывшей улыбкой.
         — Ладно, мне пора, — неохотно проворчал Тай. — Дорога длинная.
         Мортин поднялся его проводить.
         Вернувшись, некромант подошел к двери в углу кухни, потянул ее кончиками пальцев, и дверь открылась. На внутренней стороне створки виднелись глубокие борозды от когтей.
         Мортин постоял, разглядывая их. Потом закрыл дверь, вернулся к столу и начал разбирать небрежно стасованную стопку бумаг.
         В этой кладовке он просидел во время второго приступа ликантропии. Благо, уже знал, что означает это характерное жжение в мышцах, беспокойство и раздражительность. А когда это случилось впервые…
         Собственно, с того момента он и перебрался жить в полуподвал — после первого приступа комната на верхнем этаже превратилась в руины, Шорох удрал и не показывался несколько дней, а воронская куртка, любимая одежда Мортина, погибла безвозвратно.
         Это случилось тогда, когда Мортин уже решил, что изучил все проклятия Дагеро, исчерпал все его сюрпризы. Одной Печати смерти было достаточно, чтобы превратить жизнь Мортина в ад. Но недостаточно, чтобы возместить нанесенное Дагеро оскорбление. Поэтому были другие проклятия, весьма разнообразные. Ликантропия — превосходила их все. Она по сути своей проклятием не являлась. И способа избавиться от нее не существовало.
         Мортин пришел в себя на полу среди обломков, не имея сил подняться. И пока он лежал, он в полной мере познакомился и со страхом и с отчаянием. С того дня у него больше не возникало вопроса, почему Дагеро сохранил ему жизнь и даровал свободу. В тот момент Мортин с радостью покончил бы с собой, да ослабевшие пальцы просто не могли удержать нож. А потом… Потом снова пришла эта сладкая мысль о Криде, лежащем в руинах. И некромант решил, что ему есть, ради чего пожить еще немного.
         Кроме того, жизнь никогда не утрачивала определенной иронии, подчас совершенно неповторимой.
         …Полуголый Мортин мучился перед зеркалом на первом этаже цирюльни, занимаясь самолечением после приступа ликантропии. На нем практически не было живого места — сплошные ссадины и ушибы.
         В этот момент в дверь цирюльни очень не вовремя начали стучать.
         "Проклятый священник, — злобно подумал Мортин. — Зайдет в другой раз!.."
         Стук не прекращался.
         — Шорох! — рявкнул Мортин, но вспомнил, что гуль удрал.
         Кто бы ни дожидался за дверью, он был на редкость терпелив и настойчив.
         В конце концов Мортин оставил склянку и лоскут на подоконнике, дохромал до двери, наспех замотался в плащ и рванул створку на себя:
         — Что?!! — прорычал он сквозь зубы.
         За порогом стояли какие-то люди, подавшиеся назад при его появлении. Все они мяли в руках бесформенные косматые шапки, и на основании этого Мортин мысленно определил их всех, как "местных".
         — Дак ведь… это… доброго здоровьичка вам, господин колдун!.. — заговорил один, смущаясь. — Как бы вот… дело у нас есть к вам…
         Уцепившись рукой за дверной косяк, Мортин слушал его в полном очумении.
         — Это вот… значит, скотина-то у нас… дохнет, зараза. Мы подумали… ну, порча, может, приключилась. Так вы бы нам… сняли, а? Ведь колдун же вы… по прохессии?.. Про порчу, стало быть, вам много чего известно… Ну так как?
         Когда недоумение прошло, Мортин начал смеяться и смеялся еще долго после того, как визитеры ушли.