В самом начале периода перехода к демократии я потеряла контакт со многими своими друзьями и приятелями. Случилось это неожиданно для меня. В первые дни провозглашения перестройки я, как и всё моё окружение, была полна радужных надежд, но вдруг с прилавков магазинов в одночасье исчезло всё, чего было в избытке, даже самое необходимое для жизни. Я задумалась и обнаружила ряд странностей в происходящем. Ещё подумала и усомнилась в порядочности руководящих кадров, о чём простодушно поведала всем желающим меня слушать. Желающих оказалось совсем мало, а самые близкие и проверенные друзья мягко намекнули мне на склочность и неуживчивость. Ни доводов, ни приведённых фактов они не воспринимали. Будто мы говорили на разных языках. Я надеялась, что меня любят и уважают, и хотя бы из уважения либо рассеят мои мрачные мысли, либо разделят моё возмущение. Но... этого не случилось.
Меня обидело до слёз равнодушие к моей личности, активное неприятие моих размышлений. Зачем мне такие друзья? Зачем мне такие приятели? Вскоре по обоюдному желанию мы перестали общаться.
Мир как будто сошёл с ума, всюду жевали слово перестройка. Наступил момент, когда пресытившись телевизионном лоббированием(1) этой перестройки, я почувствовала себя одинокой среди людей и решила: чем вот так жить непонятой, следует хотя бы на время удалиться от общества, отдохнуть от обыденной рутины моей повседневной жизни.
Поразмыслив, я решила уйти, как отшельница, из опостылевшего мира, «где нет ни истинного счастья, ни долговечной красоты»(2), ни бескорыстной дружбы. И я обрела независимость, поселилась в собственном бревенчатом домике, который находился в довольно приличном состоянии и в достаточном удалении от других обитаемых строений. Должна сказать, что жилище, построенное из цельных брёвен отличается от каменных и бетонных хором. В нём легче дышится, оно комфортнее и роднее. Первое время я была очень довольна своей жизнью, но недолго. В округе народу было так мало, что я ощущала себя Робинзоном на необитаемом острове. Я не закрывала двери и не убирала с улицы ценные для меня вещи. Казалось весь мир – это мой дом.
Но эйфория как-то быстро закончилась, когда разлетевшись в своё уютное гнёздышко, я нос к носу столкнулась с цыганом с чёрным зверским лицом. Как выяснилось уже позже, это был до чрезвычайности добродушный и милый человек, который искал работу у новой жительницы деревни. Просто мужчина не любил бриться и стричься. Его угольно чёрная лохматая растительность на голове сбила меня с толку, сильно испугала. С перепугу что не померещится? Я даже крутые завитки шевелюры приняла за рожки.
Вторая неожиданная встреча с чужаком произошла поздним вечером, когда я отправилась на колодец за водой. Набрала воды, повернулась, чтобы идти домой, и наткнулась глазами на широкую зубастую улыбку совершенно пьяного парня. Ну, что я? Пьяных не видела? Ничуть не испугавшись, я ответила приветливой улыбкой и поздоровалась. В ответ парень зарычал и падая выдал такую тираду, что бросив вёдра, я, как лань, рванула к дому. Утром, выслушав мой рассказ, сосед сказал, что мне повезло, потому что этот огрызок был во-первых один, а во-вторых настолько пьян, что ничего не мог сделать мне плохого.
-Вобче-то он уже два раза сидел за изнасилование. И всё по-пьяни. Так-то в трезвом виде он совсем безобидный мужик. Но... Так что, ты поосторожней веди себя здеся. Конечно, в округе людей мало, но раз на раз не приходится. Свои двери держи закрытыми, чужим не открывай.
-Дверь я не открывала. Не заметила на улице, как он подошёл ко мне, - тихо лепетала я в своё оправдание, покрываясь мурашками от страха.
-А ты возьми у меня щенка. Маленькая собачка тебя не защитит, но от чужого человека остережёт. Хошь возьми двух, так даже лучче. Сука ощенилась, вот их уже три щенка по двору бегают. Прямо не знаю, что с ними делать, куда пристроить. Да забирай хоть всех!
-Нет, спасибо, мне хватит одного.
-Одного так одного. Я скажу внучке, чтоб принесла тебе одного кобелька.
Не успела я дойти до крыльца, как встретила девочку со светлорыжим щенком у калитки.
-Здравствуте, тётя Зоя. Я вам щенка принесла, чтоб не скучно было. Её Чапой зовут. Она жуть какая смышлёная.
-Спасибо, девочка. Только Тимофей Никитич обещал мне кобелька.
-Так сучка лучше, честное слово. У нас сучка. Так бабушка говорит, что это наше счастье. Она от дома никогда не убегает, даже весной. А губы и пасть у Чапы вон какие чёрные, значит она злая к чужим. Возьмите, не пожалеете.
- Ну ладно. Иди сюда Чапа, злая псина. Назначаю тебя в свою охрану, - сказала я в шутку, а прозвучало наверно всерьёз, потому что девочка вдруг насупилась, и, глядя исподлобья, внятно пробормотала:
-А сколько вы мне денег дадите? Надо дать хоть копейку, хоть рубль, чтоб собака у вас прижилась. Лучше рубль.
Я дала рубль. Довольная девчушка ускакала со двора. Посмотрела я на своё приобретение и чуть не упала от смеха. Щенок явно меньше кошки, добродушен и наивен, как младенец. Впрочем, собачка и была младенцем. Я нашла алюминиевую мисочку и налила ей молочка. Не успела я порадоваться, как услышала странный звук со двора. Слышался тихий писк. Я выглянула и нашла за дверью ещё одну деревенскую девочку, росточком только на голову выше стола.
-Тебе чего, детка?
-Тётя Зоя, к вам Танька приходила? - чётко выговаривая слова спросила гостья невероятно тоненьким голосочком.
-Ко мне приходила девочка с собачкой. А как её зовут не сказала.
Девчонка сразу в слёзы. Стоит размазывает слёзы по круглому личику и ни с места. Я растерялась, не знаю, как успокоить ребёнка.
-Что случилось, деточка? Тебя обидели?
-Танька обманула. Говорила вместе к вам пойдём, а пошла одна, - пищала кроха.
-Да ты не расстраивайся, заходи. Зачем вы вместе ко мне собирались?
-Мы вам хотели отдать своих щенков,- хныкала девчушка и вытащила из-за пазухи комок белорыжей шерсти, который оказался щенком.
-Я уже взала Чапу, больше мне собак не надо.
-Тётя Зоя, возьмите Бобика, а то папка отдаст его цыганам на шапку. Щенок очень хороший, уже умеет лаять. Он мало ест и может жить на улице, - слёзы градом лились по пухлым щёчкам ребёнка.
В душе проклиная себя за бесхарактерность, я молча отдала рубль и взяла ненужного мне Бобика. Девочка исчезла в секунду. Будто её никогда не было, вот только комок белорыжей шерсти остался.
Через минуту в дверь постучали и мои телохранители тоненько и дружно затявкали. В дом ввалилась грузная невысокая женщина.
-Неужто Танька с Ленкой успели тебе щенков всобачить? Мне Тимофей сказал, что пристроил тебе нашего Жука, только внучка Олька с утра куда-то запропастилась. Пришлось нести кобелька самой.
-Ой! Евдокия Николавна! У меня уже два щенка есть. Куда мне больше?
-Ну, не скажи. Собаки, как люди, имеют свои характеры. Откуда ты знаешь, что из них вырастит? Вот у нас четыре собаки. Найда вроде немецкая овчарка, а шалава шалавой. Приходи, кто хошь. Любого оближет и любому подставит шею погладить. Хоть она ростом с телка, а сторож никакой. Зато независимо от меня корову домой пригонит и на место определит. Хоть овцу, хоть поросёнка со двора не выпустит. Я горя не знаю. Дамка, неказистая собачка, как такса, но лохматая, обожает кур и птиц гонять с огорода. Жук-то её сыночек. Видишь какой чёрный, как его мать. Идёт Дамка по огороду, её за растительностью не видно. Да и от земли не отличить. Земля-то у нас вон какая чёрная. Как увидит птицу, так прыг на неё, но не поранит, только испугает. Вороны к нам на огород дорогу забыли. Зато два кобеля злы, как фашисты. Мы их держим на привязи, только на ночь спускаем с цепи. У этих не забалуешь. Они не больше бульдога, но ни во двор, ни в сад, ни в огород ни человека, ни животное не пропустят. Я ещё никого не вижу, а они уже голос подают. В лесу много всякой живности. Олени, зайцы в сад приходят. За рекой лисы, хорьки водятся. Коршуны утят и цыплят таскают. Без собак мы бы и без сада, и без кур остались.
-У меня нет кур, нет коровы. Сад тоже пока не заложила. Огород с пяточок. Кто ко мне пойдёт?
-Ой, не скажи. А вдруг заведёшь и птицу, и скотину. А чего не завести? Вон какой простор. Не оглянешься, а собачки уже выросли и служат. Зой, да ты возьми щенка-то, а то мой мужик вон как нас с Олькой заругает, сбежишь из свого дома. Ну? Где две собачки, там и три. Они тебя не объедят.
Ну что делать? Достала рубль и взяла Жука. Соседка как в воду глядела. Жизнь стала круто меняться. В магазинах пусто, на рынке дорого. Есть-то каждый день хочется. Понаблюдала я жизнь соседей, да и завела живность. И молочную козу, и кур, и кроликов. Целину под огород распахала. Но это уже другая история.
Когда я приняла решение уединиться от человеческого общества в заброшенной малонаселённой деревне, то не подозревала наличие в себе целого ряда пренеприятнейших пороков. Живя в крупном городе, окружённая огромным количеством людей, я не считала, что я труслива, болтлива и склонна к активному обсуждению поведения себеподобных. Прожив всего пару месяцев в одиночестве, я обнаружила, что очень боюсь быть одна в доме и на улице, особенно после двух внезапных встреч с чужими мужчинами. Поэтому я со своими собаками всегда была вместе. Можно сказать, что мы жили стаей. Они мои друзья, собеседники, неподкупная охрана. Из-за того, что они росли на моих глазах, или по другой причине, но мы прекрасно понимали друг друга. Мы говорили каждый на своём языке, но в переводчиках не нуждались. Каждый из нас по отдельности был труслив, я это точно знала, но мы держались вместе и могли прогнать кого угодно. Нас уважали и звери, и люди. Уходя по делам, я спокойно оставляла на стаю своё хозяйство. Причём собаки понимали когда и как вступать в «беседу» с гостями. Если я была дома, их было не видно и не слышно. Если посетитель начинал вести себя плохо, они выходили из укрытий и показывали зубки. Такой аргумент неизменно убеждал даже самого упрямого оппонента.
С появлением стаи я горя не знала. Её члены сами выбрали себе дневные "хоромы". Чапа любила большой ящик, который я превратила в уютную конуру и поставила за домом во дворе под навесом. Бобик устроился в палисаднике в зарослях травы среди старых брёвен. Он обычно лежал так, чтобы обозревать тропинку к дому. Я прикрыла брёвна рубероидом и постелила чистой соломы, которую хозяин сразу вытащил из своей норы. Он предпочитал сухую землю. Жука прошлось пристроить в саду в старом улье. Собаки любили свои дома и даже на меня ворчали, когда я приходила к ним в гости. Однако ночью они спали со мной в комнате. Охрана из них получилась безупречная. По лаю я безошибочно узнавала кто именно пожаловал ко мне на огонёк. На мужчин они лаяли с рычанием резкими грубыми голосами. Детей встречали весёлым тявканьем, прыгая на задних лапах. Женщин облаивали активно с повизгиванием.
Собаки, как люди, имели разные привычки, по-разному вели себя, но слушались безупречно.
Когда осенью шли заготовки кроличьего и куриного мяса впрок, было очень много мясных отходов для собак. Наблюдать за ними в этот период очень интересно. Чапа, дама компанейская. Не знаю, как она ухитрялась сообщить благую весть соседским псам, не отлучаясь от дома, но к ней прибегало много собак, и она всех угощала убоиной. Жук был очень прижимист и жаден. Сколько ни дай ему еды, всё сожрёт до крошечки, на завтра не оставит, ни с кем не поделится. Бобик был расчётлив, не пособачьи рационален. Ел скромно, остатки еды припрятывал и от склада продукции далеко не отходил. Как-то Бобик тайно зарывал остаток своей трапезы. Жук отсутствовал. Во дворе только беспечная Чапа отвернувшись сидела у своей конуры в другом конце усадьбы. Запасливый пёс, завершив важное дело, помчался по своим делам. Как только он скрылся из виду, Чапа подскочила к захоронке, разрыла клад и съела его. Бобик пришёл и не нашёл припрятанного. Он не шумел, не искал виноватых, но больше не покидал из поля зрения надолго свой тайник, всегда был начеку.
Когда заканчивалось мясное изобилие, Чапа не горевала. Она ела всё, что ей давали. Жук всегда следил, чтобы его не обделили. Несправедливости не терпел и громко возмущался. Приходилось давать ему добавку. Бобик после обеда, доставал припрятанную косточку, жилку или кусочек и смаковал это на десерт. При этом Жук надрывался от зависти и ненависти. Чапа на благополучие Бобика смотрела философски. При этом выводов никто из них никаких не делал. Всё повторялось из года в год в течение десяти лет, которые я прожила в деревне.
Мне не удалось стать молчаливой отшельницей. Как я уже упоминала, всему виной моя болтливость. Мне хотелось поговорить. Но после пары попыток найти собеседников среди соседей, я убедилась, что наши речи по форме были на одном языке, несомненно на русском, а по содержанию они настолько отличались, что взаимное непонимание грозило перейти во взаимную неприязнь.
Как-то встретила на реке Ивана по прозвищу Ганьжер, мы с ним вежливо поздоровались. Вдруг мужик спросил:
-Ты «Огонёк» читала?
-Что?
-Есть такой журнал «Огонёк» называется. Я прочёл его от корки до корки.
Всё понял. Я тоже мог быть на месте Горбачёва. Он ничем от меня не отличается.
-Но...
-Чего но? Не запрягла ещё.
И мы разошлись. Как острил один из моих бывших сотрудников, "мы обменялись и не сочли". Как видно, мы должны были обменяться мнениями. Не потребовалось.
Была ещё одна колоритная беседа. Со мной заговорил местный гармонист, высокий солидный импозантный мужик. У него потомственное прозвище Царёк, которое ему необыкновенно шло. Это очень общительный и разворотливый сельский делец. В молодости он часто приглашался на свадьбы, где пел и играл на баяне за деньги. Мужик любил деньги ради денег и не упускал случая заработать. Работал добросовестно и честно. Заговорил он со мной по случаю радостного события, удачно проведённой коммерческой операции.
-Слышь, Ляксевна, вот я деревенский, а мог бы быть в городе большим чином, потому как я человек коммерческий. Я вот купил бычка за две с половиной тыщи. Месячишко его подержал, покормил. А на прошлой недели зарезал и продал мясо. Знаешь сколько я выручил? Три тысячи рублей.
-Боже мой! Как вам не повезло!
-Это почему?
-Деньги обесценились. Ведь буханка чёрного хлеба сегодня стоит как раз три тысячи!
-А мне-то что?
-Что же получается? Вы отдали быка за буханку хлеба? – ужаснулась я.
-За что отдал, за то и отдал. А полтыщи я наварил, потому как я человек коммерческий! – надулся Царёк.
И с этим собеседником мы тоже обменялись и не сочли.
Попытки светской беседы с представителями местного общества как-то автоматически увяли и отмерли за ненадобностью. Поэтому интеллектуальные беседы я вела только в своей стае. Правда, обязанность основного докладчика по теме всегда доставалась мне, зато по ходу доклада собаки принимали активное участие, выражая своё одобрение ласковым ворчанием или лаем. Каждый день за трапезой я рассказывала им все основные события дня, обсуждала себеподобных. То-есть предавалась главным своим порокам. Я не могла молчать. Накопленная спресованная информация рвалась наружу. Держать её внутри не было сил, могла взорваться. И я несла её своим друзьям, то-есть своей Стае.
Если я рассказывала о хорошем с улыбкой, то давала лакомство псам, как премию, собаки сидели, преданно глядя мне в глаза и виляли хвостами, разделяли мою радость и удовлетворение. Когда я говорила о плохом, забывая при этом об угощении, стая поскуливала. Если на глазах у меня появлялись слёзы, стая нервничала и ворчала. Когда же я, громко рассказывая о явных безобразиях, входила в раж, размахивала руками, взрывалась возмущёнными речами, псы вскакивали и начинали громко лаять в мою поддержку. Короче, у нас было абсолютное взаимопонимание. Я всегда имела от стаи моральную поддержку. Ни разу они меня не предали.
Но чаще собаки дипломатично помалкивали, признавая моё превосходство в суждениях. Например, я делилась своими впечалениями о жителях деревни. Своё согласие они чаще выражали маханием хвостов, и, честное слово, от нашего общего решения никогда не отступали. Если я убедительно доказывала, что некто плохой человек, то стая никогда не пускала его на нашу усадьбу. Если я выражала словами свою симпатию к кому-то, то вся стая встречала его прыгая и дружелюбно махая хвостами, иногда (в отдельных случаях) она даже ложилась у ног приятного мне человека. Хоть и четвероногие у меня друзья, но поверьте, они во многом вели себя, как хорошие люди.
Слава Богу, половина деревни относилась к особо уважаемым друзьям, одна треть деревни считались приятелями. Остальные держали нейтралитет. А врагов среди соседей не было ни одного. Скажем так: благодаря моей преданной Стае, я с относительным комфортом пережила превратности Горбачёвской перестройки.
(1) –Лоббирование – оказывающие большое влияние, навязывающие угодные каким-либо группам действия продиктованные необъективной необходимостью.
(2) – Слова из поэмы «Демон» М.Лермонтова.