3
Когда хор затих
Голоса ловили
Аплодисменты…
(из дневника доктора Роберта Строуберри, 17 марта 202. года)
Я хорошо помню тот день, когда я получил это известие. Был душный август, мы с Джоанн и тогда еще маленькой Лотти только что вернулись из двухнедельного тура по Европе. Разобрав вещи, я присел просмотреть накопившуюся за время нашего отсутствия почту и в одной из газет наткнулся на эту заметку. «Уильям Браун, – кратко сообщалось в ней, – известный ученый, автор теории вакуумной аннигиляции, погиб в своей лаборатории четвертого августа при невыясненных обстоятельствах. Главный подозреваемый, Фил Уитлоу, коллега и единственный соавтор покойного, отпущен за отсутствием улик…»
Браун, – про себя машинально повторил я. После отпуска соображаешь медленнее обычного. – Аннигиляция… Постой, да ведь это Билли! Тот самый, парень со странностями, работавший со мной в Институте в бытность мою неоперившимся кандидатом. Билли… А после того – блестящий ученый и талантливый изобретатель, взращенный и так высоко взлетевший под крылом Министерства Экологии. Я, со стороны, конечно, отмечал и радовался всем его успехам и достижениям.
Билли, Билли… Смешной Чудак Билли… Кажется, он так и не был никогда по-настоящему счастлив.
Две прижизненные статьи Уильяма были конкретны и сухи; объемные же, расплодившиеся после его смерти, – напротив, пафосны. Современная наука связывала «эффект Брауна» с критической массой кварков. «Когда количество недо-вещества, чем, по сути, являются кварки, – восторженно писал один из научно-популярных журналов, – окружившего обычную материю (высшую эволюционную форму по отношению к недо-веществу), превышает определенный уровень, наступает коллапс. Мириады кварков, имеющих ничтожное время жизни, за счет искусственно вызванного роста своей численности разрывают погруженную в вакуум материю, подобно тому, как полчища крыс мгновенно обгладывают зазевавшегося кота! Но от кота остается скелет, а материя в результате коллапса целиком превращается в то же скопление убого мерцающих бытием частиц недо-вещества…»
Примерно год спустя после того памятного августа выпущен был в свет первый опытный аннигилятор. Как неотъемлемый атрибут экзотики, новый метод оказался чрезвычайно дорогостоящим. Именно поэтому его применяли исключительно с целью утилизации так называемых «отходов зет», то есть тех соединений, которые человечество научилось получать и использовать, но избавляться от которых было для него серьезной головной болью. Однако, экологи, будучи в фаворе у Правительства, продолжали щедро удобрять исследования в этой области, метод все совершенствовался, что, разумеется, снижало его стоимость. Второй отправной точной стала возможность создавать вакуум импульсно, скачком, что исключало долгую принудительную откачку.
Аннигилятор начал триумфальное шествие по стране. В его многозевной глотке стал с успехом исчезать уже обычный мусор. Сломанные вещи, изношенная одежда. Старые книги. Экологи праздновали победу; да и все мы были словно бы немного пьяны. Удивительно, неподражаемо чистые улицы, тщательно выскобленные пляжи, пригородные рощи, наконец-то освобожденные от десятилетиями копившейся дряни. Никаких свалок – с ними было покончено в первую очередь. Промышленное усовершенствование устройств, работающих на эффекте Брауна, достигло такого уровня, что начали выпускать уже бытовые аннигиляторы. И снова – многополосные статьи в прессе, разговоры на улицах и улыбки, улыбки! До того извечно озабоченные проблемами, прохожие ликовали: с мусором, с этой мерзостью, существующей среди людей и отравляющей им жизнь, было покончено навсегда.
Да здравствует Эра Великой Чистоты!
Слава доктору Брауну!..
Гром грянул неожиданно. Хотя, никто сначала не воспринял его как гром – так, пространное оппозиционное брюзжание. Одна мелкая газета, – из тех, кто, как считается, на фоне общего полезного дела всегда найдет изъян, чтобы хоть таким образом поднять тиражи, – опубликовала метеорологический отчет, сравнительный анализ состава воздуха за истекшие десять лет. Констатировалось: неуклонное снижение концентрации углекислоты, связанное с преимущественным уничтожением углеродсодержащих отходов. В этом же номере – статья крупного физиолога, к вопросу об увеличении нервной возбудимости, кое увеличение он, опять-таки, напрямую скоррелировал с ростом содержания атмосферного кислорода, необратимо вытекающим из исчезновения углекислого газа.
Тревожная информация подтвердилась, и маховик мусорофобии поспешно начали раскручивать в обратную сторону. Как это часто бывает в подобных случаях, эмоции задушили здравый смысл, и в первой волне внезапно осознанной опасности изъятые у населения аннигиляторы яростно уничтожались тем же способом (благо, углерода в них было – доли процента). Потом к проблеме подошли уже более пунктуально, в частности, донельзя ужесточили наказание за сокрытие (тем хуже – пользование) аннигилятором. Промышленных монстров публично давили асфальтовыми катками. Особо рьяные молодцы посмертно предали Билли анафеме и в день рождения «ученого преисподней» оскверняли его символическую могилу, за не имением настоящей…
Сейчас, спустя годы Борьбы-За-Спасение, многие еще питают какие-то надежды. Я не берусь разочаровывать их (что, кстати, небезопасно). Мне часто приходится совершать длительные перелеты, и каждый раз там, под крылом – эти пугающие изменения.
Пустыня… Она так безучастно-стремительно наступает, разъединяя, окружая и уничтожая в себе жалкие зеленые войска. Бывшие до того необъятными просторы саванны теперь голодают, углеродный паек их с каждым днем становится все скуднее и скуднее. Давно уже канул в пекло последний аннигилятор, и даже сами архивы исследований сожжены и развеяны по ветру, но, видимо, у того удивительного, терпеливого существа, которое зовется Биосферой, отняли какую-то очень важную часть, ампутировали ту критическую массу, без которой она нашла свое существование бессмысленным. И жизнь уныло облезает с земли, словно с шерсть с безнадежного больного пса, и семена ее больше не всходят.
А ледники!.. Лучи солнца равнодушно проходят сквозь ущербную атмосферу, почти не грея ее, ибо углекислота, главный поглотитель инфракрасного тепла, – растерян. Тот прохладный, обогащенный кислородом воздух, что сперва так бодрил и кружил всем головы, сейчас черств и обжигает глотку. Да-да, стало уже ощутимо трудно дышать, хоть власти и скрывают это, и в квартиры начали все чаще устанавливать кондиционеры. А недавно, возвращаясь под вечер, я видел своими глазами человека, и рот его был прикрыт черной резиновой маской. За ним с улюлюканьем бежали пока еще беспечные мальчишки…
Это – агония. Не нужно быть ученым, чтобы понять это. В конце концов, мы могли бы существовать, пусть в куполообразных оазисах, имея необходимые источники энергии. Но есть еще кое-что…
Я понял это месяц назад, гуляя в парке. Он, по-видимому, не так давно начал ходить, этот малыш. Мать, отойдя шага на три, смеясь, протягивала к нему руки. Он не добежал всего на шаг, споткнулся.
Что ж, с кем не бывает – дети часто падают, нередко поднимая рев, а после всегда встают и бегут дальше. Даже синяки у них бывают редко. Но этот упал лицом вниз, словно внезапно притянутый чьей-то рукой, и уже не поднялся… Никогда.
Видимо, что-то такое происходит там, в Земле, в ответ на дела, которые мы творим наверху, если даже ходить по ней становится тяжелее.
Между тем, я приближаюсь к концу своего повествования. Неделю назад, вывозя престарелого отца Джоанн из маленького провинциального городка к нам в столицу (люди, в результате всего происходящего, все более жмутся к очагам мегаполисов), я обнаружил в груде его завалов чудом уцелевший аннигилятор. Один из первых бытовых, модель VZH-2B, энергопотребление велико, но когда-то была весьма популярной. Сейчас, вернувшись за вещами тестя, я пишу эти строки, – один, в холодной комнате, наедине с обшарпанным могильщиком человечества.
Удивительно, но этот, совершенно непонятным образом, выживший враг почему-то не вызывает у меня ни страха, ни ненависти. Я барабаню пальцами по продолговатой вдвижной крышке загрузки, и он откликается – глухо и послушно.
Тук-тук… Это всего лишь металл, превращенный в такую форму именно нами. Всего лишь реализация возмездия, зеркало из недо-вещества. Отражение тех, кто посчитал себя вправе именовать что-то мусором.
Я абсолютно не уверен в его работоспособности. Однако, это не важно. Я допишу до точки, и проверю это. Проверю этим вот дневником.
…Опять вдруг вспомнилось: засаленное кафе тридцатилетней давности, волны разносортного табачного дыма, доброе старое вино. Крикливо-наивная мода – подвернутые рукава, короткие юбочки. Мы сидим за массивным, сучковатым столом, и Билли держит на столе свою птичью руку. Почти прозрачную, с синими прожилками вен, неровно обгрызенными ногтями и сломанным, криво сросшимся, мизинцем.
Если теория Билли о вероятностных мирах верна, то должен быть мир, где он, шагнув бесконечно пустую пасть аппарата (я не верю в этот бред по поводу Уитлоу, он, хоть и карьерист, но отчаянный трус), вышел из нее живым и невредимым. То ли оттого, что в нем что-то не сработало, то ли изобретение его вообще не способно было работать в физических законах того, нового мира. Может также случиться, что тот мир, мир живого Билли, чудесным образом совпадет с реальностью моего выжившего дневника. И тогда, прочитав эти строки… Если вы его там встретите, передайте ему, что я… Нет, все это не то...
Скажите ему, пусть он пока не поднимает ладонь. Нам нужно еще так много подумать о нашем желании.
Даже если это всего лишь монета...
(октябрь 2006)