У одного пастуха начали воровать ягнят. Вот только оягнится овечка, и еще даже не засосет малышка, как говориться еще пуповина в крови, а пройдет мимо кто-то и утащит ягнёнка. Бывало, эти хитрецы-лукавцы выждут, когда окрепнут новорождённые и оп-па – слямзят их. Ну, овечки не теряются, а вот, ягнята пропадают.
Постарело стадо этого пастуха. Не радовались овечки ни зеленой травки, которую пастух подбирал для пастбища, да и зернышко не ели.
Поставил он большой обломок каменной соли в овчарне, думал, может они чем-то заболели. Однако они и соль не лизали. Страдали наверное без своих детёнышей. И вот овечки потеряли в весе, похудели.
Ходил время от времени пастух в деревенский трактир, а там люди разговорчивые хотели про все знать:
- Как твои овцы?
- Не смотрели бы на них...
- Сколько голов насчитывает стадо теперь? – сочувственно допрашивали те.
- Не больше полусотни.
- Молоко-то дают?
- Что-то не так, как надо... Хилыми стали. Ничего не хотять есть, – жаловался пастушок - болеют чем-то, наверное.
- Да так оно. Больному и мед горек! – сказал один.
- А ты к попу сходи, он молитву почитает! – посоветовал другой.
В корчме - всякий народ, одни сочувствуют, а другим - смех да радость.
Вывел пастух на следующий день одну овечку и пошел с ней к монастырю. Пока поп надевал рясу и искал соответствующую молитву, два подросших ягненка отделились от монастырского стада и побежали к приведенной овечке. Когда они подошли совсем близко, те заблеяли радостно и сразу залезли под ней сосать. Овечка почуяла их, пронюхала недоверчиво одного, а потом другого ягнёнка, и внезапно изблеяла жалобно, высоко и долго, словно хотела сказать пастуху: "Узнала я детишек своих!"
В это время поп открыл уже нужную ему страницу, отпихнул ногой ягнят и крикнул сердитым голосом монастырскому чабану загонять скот.
Ягнята блеяли, овечка блеяла, а поп читал молитву. Сердце разрывалось от этой картины. Встревожился пастух. Как сквозь это верещании Господ расслышит молитву? И другой вопрос застрял в уме его – как его ягнята оказались здесь, в монастыре. Спрошу, сказал он себе, у своего коллеги после ритуала.
Поп закрыл молитвенник, взял, что ему заплатили за труд и убрал почти догоревшую свечу, приклееную между рожками проведенной овечкой. После того он взял веревочку и привязал ее к монастырскому дереву, на котором развеивались вылинявшие весенние мартеницы. Овечка пыталась вырываться, дергалась, блеяла заунывно и смотрела в ту сторону, где спрятали ее двойняшек. В ту сторону пошел и пастух.
- Она, кажется, потеряла детёныша, а? – спросил чабан.
- Не только она. Часто теряются мои ягнята, пропадают куда-то...
- Может быть у тебя уклон?
- Какой уклон?
- Многие теперь из-за денег собираются пасти несколько овечьих отар одновременно. Ничего удивительного тогда, что у них крадут ягнята. Смотрю я – необъезженный ты конь, молодой еще. С другой стороны это хорошо - проворный, бегать можешь. Утром, наверное, выводишь одно стадо и оставляешь его в каком-то овраге, а потом бежишь за другим. А? Пока эти пасуться, с пригорка смотришь небось, за третим… Не так ли? Овцы они и сами умеют остерегаться. Или ты еще и собак развел...
- Я не такой. Овечки как люди, требуют заботы, говорить с ними надо, водить всюду... Я знаю имена всех. Тех, которые прибежали зовут Мими и Лили.
- Нет. У меня откликаются на Ива и Пепи. Так мне легче назвать их.
- От чего мне знать как они у тебя отзывались?
- Когда привели их, к моей внучки подружки пришли. Как зовут, спросил, чтоб знать с кем она дружит. Ивка и Пепи. И сейчас, как кричу к этим шалуньям, всегда о внучке вспоминаю.
- Кто привез их?
- Подружкек внучки?
- Нет же. Ягнят.
- Этого вот я не знаю. У попа спроси, он их проводит... Послушай, это не он ли к тебе придирается? Любит он всякие придирки. Особенно, если заметил, что ты не ухаживаешь за своим стадом. А может быть, и какая-то другая причина есть?
- Ты почему думаешь, что это он? Я даже его не знаю.
- Потому что он любит шашлыки из баранины.
- Мне кажется, что ты не в своем уме? О чем я тебя спрашиваю, и что ты мне говоришь?! – И засмотрелся пастух в монастырское стадо, а там ягнят, больше чем овцы.
- Все твои двойняшки, а?
- Да нет. Сказал я тебе, что привозят их сюда. Сборное стадо.
- А мои-то, почему здесь? – начал он распознавать и других животных, потому что заботился о них совестно, знал про всякую овечку когда ягнилась, на рассвете ли, в полнолунее ли, в овчарне или на прогалинке. Помнил он все роды, помнил как появлялись на белый свет ягнята, некоторые только с одним белым пятнышком на лбу, другие целиком белые, как он завязывал всем метки на здоровье. По этим меткам он начал узнавать выросших уже ягнят. Он начал вспоминать их имена. Позвал одного – тот и подбежал. И второй откликнулся на имя. Начал перечислять все имена, что были у него в памяти. Почти все ягнята подошли к нему.
В этот момент монастырский сторож явился навстречу с большой пастушьей палкой. Загородил путь.
- Давай! Достаточно! Иди домой!
- Ты постой! Это мои, глянь как они меня узнали, миленькие мои! – не смог нарадоваться пастух, совсем не обращая внимания на гнев монастырского чабана, которому хотелось как можно быстрее прогнать его.
Размахивал своей палкой чабан и пастуху не оставалось ничего, как уйти. А ягнята вслед ему жалобно заблеяли. Как оставить их, как уйти? Дома картинка еще грустнее. Спустился он снова в монастырский двор, увидел предназначенную монастырю овечку, как стоит она на солнце, завязанная веревкой за дерево, без воды и без хлеба, согнув передние ноги, уткнувши мордочку в пыль.
Осмотрелся пастух, отвязал быстро веревку и незаметно ушел. Из походной фляжки вылил в ладони воду, дал ей попить и она благодарно изблеяла. Словно ждали этого звука, прибежали ее детки, а за ними и другие ягнята. Пошел быстро домой пастух, радость большую принес в овчарню. Еще издалека, узнав друг друга, начали прикликаться овечки и ягнята. Насыпал он сено в кормушку, дал им водички. Почистил, помел. Развеселились все.
Утром пришли поп и сторож монастырского стада объясняться.
- Если что-то здесь твое, возьми! – сказал спокойно пастух.
Начал поп длинную и бессмысленную речь, в которой час за часом призывал господа нашего любимого Исуса Христа, угрожал, запугивал, кричал. Чабан пустился приманивать ягнят, но они прижались к матерям и притаились. Страшная тишина повиснула в воздухе. Умолкнувшее небо насупило тяжелые облака над овчарней. Спустилось небо низко, а ветер отвеивал поповскую рясу. И в то мгновение когда все оцепенели, в тот миг неизвестности, в те минуты тревожного ожидания, пролаяли сначала собаки, а потом заблеяли и овечки, и все вместе кинулись к выходу. Поднялся страшный шум, толкотня и пыль. Ягнячье и овечье блеяние перемешались в одно с собачьим лаем и погнались животные за завистливыми и непрошенными "гостьями".
Когда все утихло, и звезды показались на небе, пастух присел у дерева, чьи ветви нависли над звучными волнами реки и запел длинную грустную песню.
автор: Магдалена Манчева