Нетерпеливая зимняя ночь темным одеялом покрыла деревню. И та, еще несколько минут назад голосившая и гремящая, в одно мгновение стихла, присмирела. И только редкое перебрехивание дворняг нарушало тишину.
Дед Митька медленно плелся по протоптанной среди сугробов тропинке.
Лежать бы ему в столь позднее время дома, на диванчике, слушать бы новости перед сном, да понесла его нелегкая к Трофимычу в гости! Давненько старики проблемы мировые не обсуждали, столько вопросов накопилось! Вот и засиделись спорщики. И переночевал бы дедок у товарища, да разговор неловко на сынка его, на Саньку перетек. А Трофимыч возьми да и скажи правду в глаза. А кому она, правда-то понравится ?! Вспылил дед Митька, обиделся на друга, да подался домой сгоряча, и еще долго на морозе не мог остыть. Слова, звучащие в голове, вызывали ненужные воспоминания, которые вначале гнали его все дальше, а теперь окончательно вымотали.
До стоящего на отшибе, почти у погоста, домика было рукой подать, но остаток пути давался деду уже с большим трудом. Силы были на исходе, больные ноги едва передвигались, а видавшая виды фуфайка не защищала худое тело от мороза. Даже звезды, так ярко и приветливо подмигивающие ему в начале пути, теперь пронизывали холодным мерцанием сквозь снежную пыль, поднятую ветром. Да и на душе от нахлынувших воспоминаний словно глыба ледяная повисла, и от этого движения замедлялись, ноги подкашивались, и оставалось лишь желание упасть на колени, да поглубже зарыться в сугроб...
Ну, вот и калитка... Старый мохнатый Полкан высунул нос на мороз, виновато прижав уши тявкнул, извиняясь, что не встречает хозяина, и снова спрятался в конуре... Дед Митька протопал до поленницы, сложенной рядом с крыльцом, набрал охапку дров, и из последних сил ввалился в сени, споткнувшись об порог. Поленья рассыпались по полу, а в распахнутую дверь рванул обезумевший ветер, и что-то противно завыл над головой. « Оо-охо-хо…,»- горестный плачь, уже не сдерживаемый, вырвался из груди деда Митьки и слезы потекли по морщинистым щекам, изливая наружу всю накопившуюся обиду...
Рыдания сотрясали тело старика, в голове носились мысли одна отчаяннее другой, волнами накатывали то обреченность, то злость, а то невесть откуда взявшийся страх. Но дед упорно, на четвереньках, полено за поленом подтаскивал дрова к остывшей печке. Взгляд его упал на стоящие в углу мешки с мукой, сахаром, и очередное полено с размаху полетело в белое пузатое брюхо , словно то было виновником дедовых бед...
Тут внезапно резкая боль обожгла грудь. Дед Митька замер, боясь пошевелиться. Но боль все нарастала, разливалась по венам, заполоняя собою всё, затуманивая разум. Сердце с отчаянием попавшей в силки птицы то рвалось из грудной клетки, то обреченно замирало... Старик с трудом дополз до печки, спиной прижался к холодным кирпичам... Перед глазами поплыли круги, запрыгали язычки пламени ...
«Ужо согреюсь…» уставше мелькнуло напоследок в его голове...
* * * * * * * *
- Бать, да ты пойми! ... Ну, на кой ляд тебе сдался этот газ?! Ты ж всю жизнь избу дровами топил, и не замерзал! А теперь тебе газ подавай! Цивилизации захотел! Кому он тут после тебя нужен будет?! А мне деньги позарез нужны! ...
фото со страниц интернета.