Однажды я принял участие в сеансе гипноза. Сначала проводилось пробное
гипнотизирование, позволяющее проверить, поддаются ли участники сеанса гипнозу или нет. Проба состояла в том, что нужно было поднять руки над головой, переплести между собой пальцы правой и левой руки, и проверить, смогу ли я самостоятельно разнять руки или только после команды гипнотизера. Как только я сомкнул руки, то почувствовал, что пальцы обеих рук слились в одно целое, и я забыл, как руки разнимаются. Но главное, сразу же возникла полная уверенность, что гипнотизер придет на помощь и расплетет мои пальцы, что главный спаситель - гипнотизер. И, действительно, по команде гипнотизера, при счете «три» я всё вспомнил и руки разнялись.
Нечто подобное я часто испытывал на наших концертах Камерного хора Дома культуры пищевой промышленности, когда дирижировал Владислав Алксандрович Чернушенко. У меня возникала полная уверенность в его всемогуществе и что как только он начнет дирижировать - все будет в порядке. Нужно только очень внимательно следить за его волшебными руками, за фигурой и мимикой и выполнять его просьбы: все что нужно, он покажет. Мне кажется, что и он был уверен в своем магическом воздействии на хористов и добивался от них полного «послушания», тем более, что все хористы охотно шли ему навстречу.
Однако обо всем по порядку.
Я пришел в Камерный хор ДК пищевой промышленности осенью 1968 г. В этом году в моей жизни произошли два крупных события: весной я окончил институт, а в сентябре - женился (в первый раз). Дом культуры находился на улице Правды, недалеко от Боровой ул, где я жил до женитьбы и где оставалась жить моя мама. Однажды по дороге к маме я обратил внимание на афишу, приглашавшую в ДК пищевой промышленности на концерт Камерного хора. Программа концерта меня поразила: в ней содержались только западноевропейские мадригалы 16 - 17 веков. Я был знаком с мадригалами по концертам замечательного ансамбля «Мадригал», которым руководил А. Волконский. (Многие помнят выступления этого ансамбля, в котором принимала участие знаменитая семья Лисицианов). Но большинства произведений, входивших в репертуар Камерного хора ДК, в репертуаре «Мадригала» не было.
Я пришел на концерт вместе со своей мамой - слава богу, от её дома было недалеко. Концерт проходил в небольшом концертном зале, в котором обычно собирались посетители клуба туристской песни «Восток». Выступление камерного хора произвело на меня ошеломляющее впечатление. В первую очередь, поразило слаженное, очень плотное звучание хора, казалось бы, невозможное для такого небольшого коллектива – в хоре было всего человек двадцать. Расстановка хора тоже была необычной: певцы стояли на значительном расстоянии друг от друга, причем женщины и мужчины чередовались. Но наибольшее впечатление производил руководитель хора: очень симпатичный молодой человек. Перед исполнением каждого произведения он давал краткую аннотацию: рассказывал о композиторе, о содержании каждого исполняемого произведения (все произведения исполнялись на языке оригинала), и об истории его создания. Например, о произведении, которое исполнялось первым в концерте - хорале «Иезус Христус»- он говорил, что это произведение было написано самим Мартином Лютером и предназначалось для самостоятельного домашнего музицирования, т.е. каждый прихожанин мог исполнять его у себя дома. Но в трактовке Владислава Александровича этот хорал выглядел совсем не домашним, а скорее драматичным, имеющим свою внутреннюю логику развития. Первый куплет исполнялся тихо и спокойно, второй громче; а третий, где речь шла о Боге и дьяволе – оглушительно громко, но при исполнении заключительного рефрена «Kyrie Eleison» громкость начинала стихать до еле слышного пианиссимо; при этом темп произведения замедлялся до такой степени, что казалось, хорал не окончится никогда.
В ближайший же понедельник вечером я пошел прослушиваться в этот хор. В.А. выслушал меня, сказал, что лет мне уже многовато (мне было 26 лет), да и недостатков в моем голосе больше, чем достоинств, но все-таки он меня возьмет.
Придя в хор, я сразу же обнаружил двух знакомых: тенора Женю Федорова и баса Борю Рубинштейна. С первым мы вместе пели в оперной студии Д.К. им Цюрюпы, которую я посещал некоторое время в 1962 г. Когда я подошел к Жене и напомнил ему об этом, он ответил, что мы не пели вместе, а «встречались в этом Д.К.». Женя вел себя необычайно важно: по всему чувствовалось, что он в этом хоре персона номер один. Впоследствии я выяснил, что первое впечатление меня не обмануло: у Жени был бархатный тенор, и В.А. располагал его в центре хора, объясняя это тем, что голос Федорова оказывает влияние на общее звучание хора, придавая ему неповторимый матовый тембр.
Борю Рубинштейна я узнал скорее по фамилии, чем по внешности: какое-то время мы пели с ним вместе в Хоре юношей Дворца пионеров, но тогда он был очень худеньким, а сейчас он располнел и вел себя достаточно уверенно. Меня он тоже не сразу узнал, т.к. встречались мы с ним недолго: он только пришел в хор, а я уже окончил среднюю школу и из хора собирался уходить.
На следующей репетиции ко мне подошла очень симпатичная молодая женщина и повела разучивать концертный репертуар. Это была жена В.А. – Людмила Алексеевна, работавшая в этом же хоре концертмейстером. Нотный материал оказался непростым: оказывается, кроме мадригалов, в репертуар хора входила и современная музыка, в частности: «Лебедь» П.Хиндемита на стихи австрийского поэта В.Рильке, написанные на французском языке. Были и другие произведения западных композиторов: А. Брукнера, Л.Бернстайна, Дж. Пицетти, а также русские народные песни (я помню только одну: «Вспомни моя хорошая» в обработке М. Климова). Несмотря на относительную сложность материала, я довольно быстро все усвоил и Л. А. осталась мною довольна. На одной из ближайших репетиций ко мне подошел тенор Адик Медведев (курсивом я отмечаю фамилии хористов тех, кого сейчас уже нет в живых) и тихим задушевным голосом начал долгую беседу, рассказывая об уникальности хора и его руководителя. Кроме того, он сказал, что В.А. оценил мою музыкальность и как бы извиняется за то, что он наговорил мне много неприятного. Дело в том, что во время прослушивания, я старался петь погромче и пел довольно вибрирующим голосом, но, придя в хор и слушая как поют другие, сменил манеру пения, следил, чтобы мой голос не выделялся среди других голосов Видимо, В.А. это заметил, но передал это мне почему-то через Адика.
История рождения хора
Репетиции хора проводились 2 раза в неделю: по понедельникам и четвергам и продолжались по 3 часа (с 7 до 10 часов вечера) с двумя перерывами. Значительную часть репетиционного процесса занимали беседы В.А: он рассказывал о ближайших планах, о сложностях, которые ему приходилось преодолевать для того, чтобы состоялись наши концерты. Кроме того, он рассказывал об истории создания хора. В.А. пришел в хор в 1962 г после возвращения из Магнитогорска, куда отправился сразу же после окончания консерватории и пробыл там 4 года. Своей жилплощади у него не было (он жил вместе с Л.А. и маленьким сыном в небольшой квартире своей мамы, во дворе Капеллы), а директор ДК Пищевой промышленности – Александр Павлович Ландау, пообещал ему дать квартиру, если он придет в ДК и создаст в нем выдающийся хор. Вообще – А.П. Ландау – уникальная личность. ДК в период его руководства буквально блистал: все или почти все коллективы, находящиеся в ведении ДК были, действительно, выдающимися: клуб авторской песни «Восток», театр «Суббота» и наш хор. Причем все сложности, связанные с личностями приглашенных авторов (таких как А. Галич или В. Высоцкий) или с улаживанием репертуара хора в высоких инстанциях, Александр Павлович брал на себя. Он часто приходил на репетиции, подолгу слушал, и, не говоря ни одного слова, уходил.
Хор в ДК пищевиков, причем довольно большой, существовал и до В. А. Но этот хор был довольно обычным, т.е. неважным. Его многочисленность объяснялась тем, что при хоре существовал класс сольного пения, а для того, чтобы заниматься в этом классе - нужно было обязательно посещать хор – в виде нагрузки. В то время такая практика использовалась в большинстве самодеятельных коллективов и, фактически, навязывалась сверху - отделами культуры райисполкомов и райкомов партии, которые курировали Дома культуры и следили за массовостью хоров.
Первым делом, придя в хор, В.А. распустил класс сольного пения, поскольку занятия в нем велись халтурно и каждому солисту уделялось по 10 мин за репетицию. В результате хор практически сразу же опустел – в нем осталось 16 человек. В.А. стал заниматься именно с ними. Постепенно у него возникла мысль не увеличивать численность хора, а подобрать хоровой материал именно для этого состава хора, тем более что на западе в это время стали очень популярны камерные хоры с небольшим составом хористов. Западноевропейские мадригалы идеально подходили в качестве репертуара хора, т.к. требовали небольшого количества исполнителей. О каком либо влиянии ансамбля «Мадригал» на репертуар хора В.А. никогда не упоминал.
Почти сразу же В. А. пришел к мысли о квартетной расстановке хора – первый раз он увидел такую расстановку в 1957 г на Всемирном фестивале молодежи и студентов – в выступлении израильского хора. В. А., принимал участие на этом фестивале в качестве участника первого состава ансамбля «Дружба», которым руководил А. Броневицкий. Помимо того, что В.А. пел в этом ансамбле, он являлся автором текста некоторых песен из репертуара «Дружбы», в частности, автором русского варианта текста знаменитой польской песни «Автобус червонный» (Об этом свидетельствует сопроводительный текст на старой граммофонной пластинке). В.А. пришел к выводу, что для камерного хора такая расстановка имеет ряд преимуществ по сравнению с традиционной: дает возможность выступления при неравномерном составе голосов, приучает к самостоятельности певцов и не дает возможности, плохо зная материал, петь за счет соседа. Квартетная расстановка хора имеет аналогию с расстановкой оркестра: там разные группы инструментов распределены в группы, в которые собраны однородные инструменты. Вообще-то говоря, главным для Владислава Александровича было придумать и воплотить что-нибудь новое, а уж теоретически обосновать это новое решение для него не составляло никакого труда, и, если бы он вместо квартетной расстановки применил бы какую-нибудь другую, то нашел бы много преимуществ в новой расстановке по сравнению с квартетной. Эту особенность В. А, я замечал и в других талантливых людях, в частности, художник Михаил Шемякин, когда применял какую-нибудь новую технику, то с невероятным упорством доказывал достоинства этой самой техники до тех пор, пока не менял её на новую. Но придумать и, тем более, воплотить в жизнь задуманное могут очень немногие.
Спустя какое-то время, В. А. восстановил сольный класс, но певцов для занятий в сольном классе отбирал сам. При мне руководителем сольного класса была солистка Оперного театра им С. М. Кирова Валентина Гаген (жена В. Н. Бадулина, которого я знал по Хору юношей Дворца Пионеров). Впоследствии В. Гаген выступала вместе с нашим хором в качестве солистки.
Участники хора
Ко времени моего прихода в хор в Камерном хоре уже было не 16 человек, а человек 20 или несколько более. К этой группе хора – «старичкам» В.А. относился особенно нежно. Среди них были тенора: Женя Федоров, Коля Чернушенко (старший брат В.А. - староста хора), Володя Чернев, Адик Медведев; сопрано: Люда Беглякова, Галя Анциферова, Галя Моисеева (Крупнова) («пацанка» - как её называл В.А.), Нина Решетнева, Лина Краузе, Люда Вешнякова, Надя Чумакова (Осипова); альты – Лида Жандарова, Лена Петрашевская, Люда Брусник, Люба Кушнер, Света Анциферова Людмила (Ивановна) Калинина; басы: Олег Засухин, Виктор Шувалов, Борис Рубинштейн, Саша Анциферов, Леня Лазоренко, Юрий Козеровский, Толя Решетнев. Никто из них не имел специального музыкального образования, т.е. хор, действительно был чисто самодеятельный. У большинства хористов музыкальный слух был хорошим, лишь у нескольких человек были с этим проблемы, но в результате работы с ними В.А. и длительного пения в хоре , у них слух значительно улучшился.
Среди участников хора были и супружеские пары: Анциферовы, Решетневы. Некоторых из «старичков» я не застал, но В.А. нередко о них вспоминал. Особенно часто В.А. вспоминал о Борисе Гладкове, талантливом инженере, занимавшемся акустикой, который во многом помог ему в расстановке хора.
Хормейстером хора был тогда В. Брусник, но вскоре В. А. с ним расстался и пригласил юного В.Борисова.
В конце 1969г в хор влилась довольно большая группа (человек 10) из университетского хора Г.М.Сандлера. Все с очень хорошими голосами и вокальной школой Г.М. Сандлера. Они были постарше меня лет на пять, т. е. были сверстниками В.А, и обращались к нему просто по имени Слава. В числе хористов, пришедших из Университетского хора, были: сопрано Наташа Шрамко, альт Людмила Борисовна Калинина (её мы называли по отчеству, чтобы отличить от её тезки и однофамилицы Людмилы Ивановны), обе с очень сильными голосами и мощными лидерскими наклонностями; альт Таня Волошинова (дочь известного композитора В. Волошинова), тенора Юрий Клеванцов (геолог), Олег Москальонов (инженер), Валентин Гаврилов (художник), сопрано Стелла Флакс (дочь певца Ефрема Флакса); басы (баритоны) Сергей Парчевский – физик (правда, он пришел попозже, после нашей поездки в Венгрию) и художник Платон Швец – баритон с потрясающим голосом, наивной детской душой и живописной внешностью певца начала XX века. С. Флакс пригласила в хор свою подругу Женю Болдыреву. Голос у Жени был изумительный: она училась в Консерватории по классу вокала и стала впоследствии единственным профессиональным вокалистом в нашем хоре.
Приблизительно в это же время к нам пришел тенор Гена Васильев (не знаю, откуда) и два человека из хора Технологического института: супруги Нина и Коля Боровых. Своим уходом из «техноложки» супруги очень травмировали оставшуюся часть хора Технологического института, т.к. Нина обладала очень мощным сопрано, а Коля был солистом – тенором. В это же время или немножко позже к нам в хор пришли сопрано Валя Данилова, Соня Вишневская, альты Таня Климович, Лида Маркелова (Панюшкина), Лида Мишина, и басы Сережа Пфейф и Саша Кабанюк.
Таким образом, наш хор уже стал уже не очень камерный, но все еще численностью менее 40 человек.
В этом составе наш хор пережил период наиболее бурной концертной деятельности, продолжавшийся до 1974 г (год, когда В.А. стал совмещать руководство нашим хором с работой в Капелле). Затем в хор пришли Галя Бородинова, Майя Низовская, Таня Федорова, Наташа Машкова, Лариса Корчинская, Яша Вейнбрин, Бетти Систер, Сережа Кузнецов (врач скорой помощи, впоследствии ставший профессиональным певцом сначала Капеллы, а затем Мариинского театра) и др. Среди Среди новых хористов были музыкально образованные люди, а Наташа Машкова и Лариса Корчинская имели хормейстерское образование и работали в музыкальной школе.
Почти о каждом участнике хора можно рассказывать много, тем более что многие были очень яркими личностями, интересы которых не замыкались внутри рамок хора. К сожалению, уже многих нет в живых. Поподробнее остановлюсь только на нескольких хористах из группы теноров, в которую входил и я.
Одним из первых хористов, с кем я познакомился в хоре, был тенор Адик Медведев. Полное имя его было Адольф, но он ненавидел это имя, поскольку по национальности был еврей и его имя напоминало ему о Гитлере. Работал в Елисеевском магазине грузчиком мясного отдела. Эту специальность он избрал, чтобы доказать, что и евреи могут быть рабочими. К тому же физическую силу он имел необыкновенную. Его отличала исключительная преданность хору и его руководителю. Он считал своей обязанностью опекать каждого нового члена коллектива, и рассказывать ему о хоре до тех пор, пока этот новый хорист не станет таким же фанатиком хора, как и он сам. Обычно он говорил очень мягко и вкрадчиво, но за этой мягкостью ощущалась его страстная и горячая натура. Я думаю, что за оскорбление хориста, не говоря уже об его руководителе, он мог бы запросто дать в «морду» и мало бы не показалось. Но он всегда старался себя сдерживать, хотя это ему давалось с трудом. Ушел он из жизни очень рано, едва дожив до 50 лет.
С тенором Женей Федоровым я познакомился в 1962 г в Оперной студии Д.К. имени Цурюпы, который я посещал некоторое время. Но из тех, кого я запомнил, был, пожалуй, он один, хотя его голос не отличался силой и в группу солистов он не входил (там было принято не петь, а «выдавать»). В студии он вел он себя довольно скромно, только иногда потихоньку бросал язвительные замечания по тому или иному поводу. Через несколько месяцев я ушел из этой студии, т.к. не получалось совмещать пение с учебой в ВУЗе (помимо того, что я работал и учился, я принимал участие в устройстве различных выставок своих приятелей – художников, в том числе и Михаила Шемякина). Как-то я встретил Женю на улице и рассказал ему о причине своего ухода из студии. Он мне сказал, что в студии он тоже не поет, а поет в хоре Дома культуры Пищевой промышленности, руководит которым очень молодой, но очень талантливый человек. Тогда я не придал значения этому разговору, а если бы придал, то возможно стал бы участником Камерного хора не с 1968 г, а с 1962г. В хоре Женя пел замечательно. Больше всего мне запомнилось его соло в «Вечерней песне» А.Тома с очень красивой мелодией (В репертуаре хора, составленном В. Черневым, это произведение так и называется –«Мелодия»). В хоре Женя чувствовал себя явным лидером, и, наверное, был единственным, кто мог вступить в спор с Владиславом Александровичем. В конце концов, он «не сошелся характером» то ли с хором, то ли с В.А. и ушел из хора.
Тенор Володя Чернев отличался мягким голосом и таким же мягким и дружелюбным характером. По этой причине, я всегда выбирал его в качестве соседа по совместному проживанию в гостиничном номере во время наших зарубежных и внутрисоюзных поездок. А может быть, он меня выбирал. Занимал он в проектном институте солидную должность ГИП-а, но это никак не сказывалось на его манере поведения (в отличие от того же Жени Федорова, который работал в этом же проектном институте, правда и должность занимал еще более солидную). О своем отношении к хору Володя говорил так (накануне женитьбы): «Жена должна знать, что хор, такая же часть меня, как моя одежда, как мои носки. Хочет за меня замуж, пусть берет меня вместе с моей привязанностью к хору». Володя аккуратно вел учет всех наших исполняемых и разучиваемых произведений. Суммарное количество произведений, исполненных нашим хором за все время существования, составляло очень значительную величину, то ли 200, то ли 400 наименований. Недавно я встретился с Володей и он передал мне этот список. Ну, не 400, а 220 произведений в его списке имеется. Это при том, что Володя включил в свой список только те произведения, которые хотя бы раз исполнялись в концерте. Было очень интересно и волнительно даже просматривать этот список, т.к. за названиями вспомнились сами произведения, уже основательно забытые.
Тенор Коля Боровых отличался исключительно красивым и нежным голосом. Вообще, в партии теноров резких голосов не было, но Колин голос был особенно нежным и певучим. Про музыкальный слух я не говорю, почти у всех теноров слух был очень хороший. Своим голосом, да и, по-видимому, своей внешностью, Коля очень гордился. Солировал он очень хорошо, но особенно хорошо пел в дуэте. Как и очень многие в нашем хоре, он был проектировщик, и какое-то время работал в Ираке: проектировал или строил цементные заводы.
Юрий Клеванцов пришел в наш хор из Университетского хора, где он был солистом. У него, единственного среди остальной группы теноров, голос отличался звонкостью. По-видимому, сказывалась школа Г.М. Сандлера. В.А. часто его ставил солистом, например в песне «Уж ты, поле мое». Солировал он также в произведениях крупной формы, таких как «Месса» Ф.Шуберта. По своей основной специальности он был ученый- гидрограф и часто ездил (и ездит, наверное) в экспедиции. Кроме того, он - исключительный знаток среднеазиатской кухни: по праздникам готовит «узбекский» плов в мангале (на лестничной клетке). Правда, я этот плов не пробовал.
Коля Чернушенко (старший брат В.А.) отличался веселым нравом и постоянно веселил хор своими шуточками. Когда я пришел в хор, он был старостой хора и оставался им до самой смерти. Известие о его раннем уходе из жизни для меня было полной неожиданностью. Я не знал, что он долгие годы страдал неизлечимой болезнью сердца .
У Гены Васильева был ровный и красивый тенор, но запомнился мне он двумя своими хоровыми женитьбами. Сначала он женился на Свете Анциферовой и она надолго исчезла из нашего хора. Потом он развелся со Светой и женился на другой нашей хористке Наташе (фамилии её не помню, помню только, что в хор она ходила вместе со своей сестрой Таней), но после их свадьбы она тоже надолго исчезла из хора, вернее, насовсем.
Многие участники нашего хора были и остаются прекрасными специалистами по своей основной профессии. Например, Лида Панюшкина, еще учась в аспирантуре ЛИСИ, разработала сложнейшую математическую модель для исследования нагрузок зданий и сооружений). Или Таня Климович, которая была выдающимся специалистом в области разработки специальной медицинской аппаратуры для космонавтов. К сожалению, я узнал об этом слишком поздно, когда Таня Климович умерла в достаточно молодом возрасте. Некоторые, такие как Н. Шрамко, Л.Б. Калинина, Г. Бородинова обладали явными наклонностями лидеров и вокруг них группировались другие хористы (например, во время совместных поездок). Но в вопросах, касающихся чисто хоровых проблем, отдельные личности подчинялись мощной воле Владислава Александровича.
Основные идеи В.А. по повышению профессионализма хора
По всей вероятности, В.А. задумал создать на основе самодеятельного хора вполне профессиональный коллектив, вернее полупрофессиональный, т.е. чтобы хор звучал, по возможности, профессионально, но певцы хора пели бы в своё удовольствие и не требовали за свои выступления никаких денег. Для воплощения своей идеи он разработал целый ряд положений:
1. Целенаправленность концертов: например, концерт старинной западно-европейской музыки, или концерт современной музыки, или концерт произведений крупной формы с оркестром. Т.е. никакая «сборная солянка» не допускалась.
2. Включение в концерт редко звучащих или вообще неисполнявшихся ранее произведений (в большинстве самодеятельных хоровых коллективов пели то, что поют все). Все произведения должны обязательно исполняться на языке оригинала. В такие концерты очень логично вписывались комментарии Владислава Александровича, которые он давал об этих произведениях. Они занимали значительную часть времени и, таким образом, снимали избыточную нагрузку с непрофессиональных певцов. Кроме того, такие концерты дополнительно несли серьезную образовательную составляющую.
Такими произведениями как раз и были старинная западноевропейская музыка и музыка современных Ленинградских композиторов.
Для поиска произведений старинной музыки В.А. много времени проводил в библиотеках, причем нужно было найти произведения не очень трудные по исполнению. Т.е. без особенно высоких нот у теноров (в партиях теноров не было нот выше «соль первой октавы», да и нота «соль» встречалась достаточно редко; в партиях сопрано – наиболее высокой нотой была нота «ля второй октавы»: например, в музыке В. Моцарта к драме Геблера «Тамос – король Египта»). О результате таких поисков В.А. обычно докладывал во время репетиций и таким образом, обрисовывал планы дальнейшей деятельности хора.
С музыкой современных композиторов было проще: современные авторы сами искали коллективы, способные исполнять их новые произведения. Таких коллективов было немного. В числе произведений современных авторов нами в разное время исполнялись: «Вьюга» – Кантата для меццо-сопрано, камерного хора и оркестра» по мотивам поэмы Блока «Двенадцать» Л.Пригожина; «Краденое солнце» Бориса Тищенко; произведения С.Слонимского, «Машкерад» А.Журбина и др.
3. Выступление на профессиональных концертных площадках: Концертный зал Капеллы, Малый зал Филармонии, Греческий и Итальянские залы Большого Дворца в Павловске, Прицерковный зал Екатерининского Дворца в Пушкине, Малый зал им. Глазунова в Консерватории и т.д.
4. Включение в репертуар хора произведений крупной хоровой формы: реквиемов, месс, концертов и т.д. (с оркестром). Переходя от простых произведений к более сложным, мы исполнили: «Реквием» Керубини, «Мессу Соль-мажор» Ф.Шуберта, «Кредо» и «Маг/нификат» А. Вивальди, «Мессу Brevis» Моцарта, «Фантазию» Л.Бетховена, «Реквием» Дюрюфле и др. Для исполнения этих произведений должны приглашаться профессиональные оркестры, а в качестве солистов - профессиональные певцы. В качестве дирижеров оркестра могут приглашаться известные дирижеры. Но для дальнейших исполнений нового произведения дирижером оркестра все-таки был В.А.
5. Забота о внешнем виде хора, о мужских костюмах и женских платьях. Несколько раз нам шили специальные костюмы. В.А. принимал участие в нашей примерке и даже заставлял перешивать плохо пошитые костюмы.
Особо тщательно В.А относился к обстановке проведения концертов. Репетировались выход и уход хора со сцены. От мужчин требовалась обязательная подача рук дамам. Забота о внешнем виде хора была настолько значительной, что допускался даже отсев участников хора по их внешнему виду. Например, одну женщину В.А. исключил, т.к. её внешний вид портил общий вид хора (правда, тут не обошлось без учета мнения женской части хора).
6. Проверка знания участниками хора концертного материала. Для проверки применялись контрольное пение в квартетах и, что особенно страшно, сольное пение своей партии перед всем хором. Причем, В. А. считал, что свою боязнь исполнения соло певцы должны преодолевать сами и чем строже он будет подходить к певцам, тем они будут петь лучше. Но таких певцов было немного. Я, например, начисто терял голос, когда меня вызывали петь одного перед хором. (Впоследствии, я узнал у певцов Капеллы, что эту практику В.А. распространил и на них, чем приводил их в ужас, т.к. на протяжении длительной работы в Капелле их никогда не заставляли петь поодиночке). Впрочем, мой страх исчез, когда нашим хором стал руководить Валерий Борисов, т.к. в этом случае пение носило не экзаменующий характер, а входило в процесс постановки голоса.
7. Пение хоровых произведений по нотам. Причем, это касалось не только сложных произведений, но и достаточно простых, тех, которые все знали наизусть, например «Хорала» М. Лютера. Для освоения хористами нотной грамоты В.А. предложил пение по трем плакатам: на первом плакате был изображены ноты без знаков альтерации, на втором - с «диезами», на третьем – с «бемолями». В.А. брал в руки указку и в произвольной последовательности указывал на различные ноты сначала на первом плакате, затем на втором и третьем. При этом порядок показа нот не повторялся, так что исключалось заучивание мелодии, как это было у Г. И. Беззубова.
При исполнении произведений по нотам на концертах, В.А. требовал, что бы все держали папку с нотами на уровне груди, т.е. таким образом, чтобы всегда видеть дирижера и только в крайнем случае подглядывать в ноты. При этом папки должны быть у всех одинаковые: были приобретены специальные концертные папки черного цвета.
Кроме того, В.А, заботился об общем повышении нашего музыкального образования. Для этого мы сами должны были подготавливать доклады и выступать перед хором с лекциями об истории музыки. Я, например, выступал с лекцией о музыке раннего средневековья. Для этого мне пришлось почитать популярную и специальную литературу по этому поводу.
8. Максимальное развитие слуха и контроль певцов за своим пением. Для этого В.А. придумал пение по четвертям тона. Весь хор пел одну ноту. Довольно долго. В.А подходил к роялю и проверял точность исполнения. Затем В. А. жестом предлагал повысить ноту, но не на полтона, а на четверть, т.е. совсем ненамного. Он снова подходил к роялю и проигрывал по очереди две ноты, окружавшие исполняемую. Убедившись, что хор поёт точно тот звук, который по высоте располагается между двумя нотами. В. А. предлагал «добрать» высоту ноты до нормальной и тоже проверял чистоту звучания. Пытался В.А. научить нас петь даже по 1/8 тона. Но из этого ничего не вышло: различить столь близкие по высоте звуки даже в небольшом хоре невозможно. Зато удавалось одновременно исполнять всем хором «глиссандо» в октаву туда и обратно: здесь требовалась от хора только аккуратность и внимательность.
9. Развитие взаимопонимания между дирижером и хором. Особенно это проявлялось в начале исполнения произведения. В. А. поднимал руки, и хор начинал пение. Если В.А. что-то не устраивало, В.А. опускал руки, и затем, не говоря ни слова, снова поднимал руки и делал жест для начала исполнения. И так несколько раз. Постепенно, максимально обостряя внимание, хор сам осознавал, что от него требовалось, и В.А. продолжал исполнение произведения.
В процессе дирижирования В.А. старался показывать буквально все: вступление и окончание каждой партии (несмотря на квартетную расстановку хора), темп, динамику и фразировку (тихонько пел сам). Конечно, это требовало от него немалых усилий.
Позднее, требования к хористам по исполнению произведения в точном соответствии со своим «показом» В.А. перенес и в Капеллу, причем тут он добился абсолютного взаимопонимания с хором. На одном из концертов Капеллы 2000 г я был потрясен: у меня создалось впечатление, что В. А. не дирижирует, а играет на огромном инструменте, под названием хор: словно невидимые нити связывали его руки со ртами хористов. В дальнейшем (в следующем составе Капеллы) В.А. отказался от такой абсолютной синхронности жеста и звука. Видимо, для создания подлинно художественных произведений хору необходимо давать некоторую свободу.
10. Тщательный разбор выступлений после концерта. Занимала она значительное время и наши родственники и знакомые подолгу ожидали нас во дворе Капеллы. Во время разборки доставалось всем и каждому по полной программе. Единственным случаем, когда нас не ругали, а хвалили, было исполнение «Реквиема» Дюрюфле – исключительно сложного произведения, на выучку которого не хватило времени. (По- моему, это был год, в котором наш хор был заявлен исполнителем цикла абонементных концертов - год оказался очень трудным и больше таких экспериментов В.А. не ставил). Но на концерте произошло чудо, о котором я писал в начале: под гипнотическим действием рук В.А. все всё вспомнили и не сделали ни одной ошибки, за что заслужили поклон от Людмилы Алексеевны Чернушенко. Я думаю, что после концерта это произведение забылось, как предметы после институтского экзамена.
11.Строгая посещаемость. Тут не было никаких поблажек. За несколько прогулов можно было запросто вылететь из хора. Даже за опоздания. Как-то я опоздал на очень важную репетицию с оркестром «Старинной и современной музыки» из-за перерывов в расписании электричек (это было летом, и мне пришлось ехать на репетицию с дачи). В.А. так на меня посмотрел, что я понял, что больше мне таких опозданий не простят.
В дальнейшем, когда В. А. (и В. Борисов) работали в профессиональных хоровых коллективах, им пришлось столкнуться с массой отрицательных качеств таких коллективов, связанных с «человеческим» фактором: наушничество, ябедничество, бесконечные жалобы на несправедливое лишение загранпоездок, на плохое место в вагоне поезда, на отсутствие жилья; «выпрашивание» зарплат и т.д. – то, чего не могло быть в самодеятельном коллективе. Я думаю, что в этом плане нашим руководителям было гораздо легче: можно было заниматься «чистым» творчеством и не думать о житейских проблемах хористов.
Репетиции
Репетиции хора всегда были очень насыщенные, интересные и разнообразные. Я не помню, чтобы В.А. одинаково проводил репетиции (в отличие от Г.И. Беззубова, который проводил свои репетиции всегда одинаково: с пения трезвучий, переходящих в гамму.). В.А начинал свои репетиции, как правило, с бесед, на которых он рассказывал о планах или найденных произведениях, разбирал прошедшие концерты (несмотря на проработку концерта «по горячим следам»). На таких беседах решалась масса вопросов, например, объявлялся конкурс на придумывание наименования хора. Но последнее слово сохранялось за В.А. Так что названием нашего хора мы обязаны опять таки В.А. Сначала наш хор назывался «Ленинградский камерный хор ДК пищевой промышленности, а затем просто «Ленинградский камерный хор».
Затем мы расходились по классам для разучивания нового материала по партиям. При разучивании простых произведений на «третьем заезде» проводилось сведение нового материала. При разучивании нового материала В.А. применял интересный метод: повторное разучивание нового материала спустя значительное время после первой разборки. Я неоднократно замечал, что второе разучивание нового произведения осуществлялось не на следующей репетиции, а только через 3 недели. Такое возвращение к почти забытому материалу, по-видимому, сродни методу заучивания в момент засыпания и дает мощный стимул к концентрации памяти.
Во время сведения партий В.А. почти никогда не прерывал исполнение произведения и старался создать впечатление о произведении в целом. Но вместе с тем значительное время уделялось работе над «словом», т.е. над выразительностью отдельных музыкальных фраз или целых эпизодов.
Начиная с какого-то времени, на наших репетициях постоянно присутствовали целые группы студентов дирижерско-хоровых факультетов консерватории или института Культуры. В.А. по ходу репетиции давал необходимые пояснения.
Однажды к нам на репетицию пришел сотрудник кафедры психологии Ленинградского государственного университета Василий Петрович (или просто Вася): на коллективе нашего хора он решил опробовать новую методику изучения личностных качеств индивидуумов как членов коллектива. Методика эта была приобретена в США за огромные деньги: сотни тысяч долларов. Там она использовалась для исследования космонавтов на возможность их совместимости друг с другом и их способность сколь угодно долго находиться в тесном коллективе. С помощью этой методики можно было определить профессиональные наклонности исследуемого человека к определенному виду деятельности и дать ему научные рекомендации по его трудоустройству. В.П. как психолога интересовал вопрос, почему некоторым людям недостаточно тех коллективов, в которых они постоянно находятся, например, группы сотрудников по работе или членов семьи дома. Для ощущения гармонии этим людям необходимо постоянно находиться еще в каком-то сообществе людей. Его как психолога интересовала не музыкальная составляющая наших интересов, а социально-психологическая. Методика включала в себя огромное количество разнообразных вопросов, на которые нужно было ответить, и массу загадочных незаконченных рисунков, которые нужно было завершить. Вопросы были составлены так, что скрыть свою суть испытуемый не мог. Помогала В.П. в проведении тестирования Наташа Машкова, тогда студентка института Культуры им Крупской, которая потом надолго осталась в нашем хоре. Исследование с помощью этой методики проводилось в течение нескольких лет. В конце концов, были получены коэффициенты для каждого участника хора. Под большим секретом мне удалось узнать, что означают эти коэффициенты для меня. Оказалось, что профессией, к которой я наиболее склонен, это воспитатель детского сада или священник (вероятно, имелось в виду - быть католическим священником, который проводит индивидуальные беседы, а не проповеди среди большого количества людей, т.к я сразу же теряюсь, если число моих собеседников превышает 2 человека). Первой секрет моей индивидуальности выведала приближенная к Васе - Наташа Машкова, которая после подведения итогов первых статистических опросов решила, что я идеально подхожу на роль мужа, и громко спрашивала женскую половину нашего хора, можно ли вообще думать о замужестве, если я уже женат. Но, по-моему, её переживаний по этому поводу, больше никто, кроме неё, не разделял.
Концертная деятельность 1969 – 1974 г
Первые выступления хора проходили в малом зале Д К Пищевой промышленности, но отчетный концерт в конце сезона проходил в кинозале ДК. Зал был неудобный, с очень плохой акустикой и В.А. стал искать новые концертные площадки для выступлений хора. Такой концертной площадкой оказался зал Капеллы и весной 1969 г я принял участие в таком концерте. Это был уже второй концерт хора в этом зале. Первый концерт в Капелле состоялся в апреле 1968 г. еще тогда в хор не ходил, но В.А, часто о нем упоминал, и рассказывая, как несколько человек из женской группы чуть не сорвали концерт, т.к. от страха перед концертом напились валерьянки и едва стояли на ногах.
В апреле 1969 г состоялся концерт Камерного хора в Капелле, в котором я принял участие. Концерт состоял он из двух отделений. В первом исполнялись мадригалы 16 - 18 веков « а капелла» (Джезуальдо ди Веноза, Орландо Лассо, Ханс Лео Хасслер, Джованни Палестрина). Во втором отделении исполнялся концерт Гассе (Йоханна Хассе – Л. Михеева) для баса с камерным хором и камерным оркестром. В качестве оркестра В.А, пригласил группу из 2 состава оркестра Большого зала Ленинградской филармонии, которой руководил тогда скрипач А. Носков. Впоследствии мы часто встречались с этим оркестром на сцене концертного зала Капеллы. Партию баса великолепно исполнил солист Мариинского театра Георгий Селезнев – однокурсник В.А. по Консерватории. Уже тогда он приобрел репутацию выдающегося педагога по вокалу. Впоследствии он стал солистом Большого театра, но преподавательскую работу по вокалу не оставил и воспитал много великолепных певцов, таких как Сергей Лейферкус и Владимир Чернов.
Участие в этом концерте мне особенно запомнилось, т.к. я как бы впервые соприкоснулся, даже в буквальном смысле ощутил себя рядом с оркестром: я всегда хотел оказаться внутри оркестра, когда вокруг тебя все источает музыку, и ты становишься неотделим от общей звуковой массы.
Дирижировал оркестром тогда сам В.А, причем дирижировал пластично, легко и непринужденно. Да и выглядел он изумительно красиво: в соответствии с исполняемой музыкой с необыкновенно красивым бантом.
В этом же году (мне кажется) состоялось исполнение на студии Ленинградского телевидения «Вьюги» Л.А. Пригожина для меццо-сопрано, камерного хора и оркестра. Солисткой была Надежда Дроздова-Вайнер. У нас было несколько репетиций на телестудии, во время которых мы с удовольствием прослушали еще одно произведение Л. Пригожина: детскую оперу «доктор Айболит», которую исполняли З. Виноградова и В.Матусов. Заодно я и еще несколько человек приняли участие в исполнении вместе с хором Капеллы отрывка из кантаты Л. Пригожина «Слово о полку Игореве». Нужно было наговаривать какие-то слова, изображая бунт или шепот. За участие в этой телепередаче нам даже заплатили какие-то деньги.
Начиная с 1970 г, началась настоящая бурная концертная деятельность хора, мало чем отличавшаяся от деятельности профессиональных хоров.
Поскольку этот год отмечался как год 100- летия со дня рождения В.И.Ленина, в Ленинграде прошла масса фестивалей и мы, как правило, становились лауреатами этих фестивалей. В качестве обязательного произведения должна была быть песня о Ленине. Таким произведением в репертуаре нашего хора стала «Первая песня о Ленине» С. Пожлакова. Солистом был П. Швец и исполнял он эту песню очень проникновенно.
В мае состоялось незабываемое первое исполнение музыки Моцарта к драме Геблера «Тамос – король Египта», при этом дирижировал нами выдающийся дирижер Г.Н. Рождественский.
Затем состоялся концерт хора, в котором участвовал выдающийся органист И. Браудо. Кажется, это был его последний концерт, т. к. осенью 1970 И. Браудо умер. Летом этого года состоялась поездка на международный конкурс хоров им. Б. Бартока в Венгрию.
После возвращения из Венгрии все получили домашнее задание на «летние каникулы»: выучить текст «Реквиема», т.к. на следующий год предполагалось исполнение «Реквиема» Керубини. Нам выдали отпечатанные на машинке листки с текстом на латыни и переводом текста на русский язык. Текст я, конечно, не выучил – позже он запомнился сам при выучке музыки. Знание текста Реквиемом и его русского перевода (подстрочника), который сделал сам В.А, в дальнейшем оказалось очень полезным при прослушивании и разучивании других католических месс
С осени 1970 г мы начали разучивание музыки этого «Реквиема». Она оказалась несложной, за исключением одного номера – фуги, над которой мы возились достаточно долго. Концертное исполнение «Реквиема» состоялось в апреле 1971 г. Вскоре после концерта мы выучили знаменитую грегорианскую секвенцию «Dies Irae», ту самую, музыкальную тему которой включали в свои произведения добрый десяток, если не больше, композиторов разных стран и эпох. Про историю этой секвенции я прочитал, когда готовился к лекции для нашего хора по истории средневековой музыки, но музыку самого хорала не слышал. Теперь я, да и все наши хористы, сразу же узнаем тему этого хорала в точном или преображенном виде в различных музыкальных произведениях.
Запомнился мне и «Реквием» Моцарта, отрывок из которого мы пели значительно позже, участвуя в концертном исполнении оперы Н.А. Римского Корсакова «Моцарт и Сальери». Тут я получил полное удовольствие, находясь в накатывающихся волнах звуков, когда не слышно собственного голоса, и когда ты не слышишь, а скорее знаешь, что поешь.
Вообще-то многие произведения мы выучили, но по разным причинам, не исполняли. В основном, из-за недостаточно качественной, по мнению В.А, выучки музыкального текста. Ну, а некоторые произведения русской духовной музыки нам не разрешали включать в концертную программу по идеологическим соображениям. Например, мы выучили «Трисвятое» П. Чеснокова задолго до «перестройки». Но тогда исполнение этого произведения было невозможно ни при каких условиях. Хотя некоторые произведения старинных русских композиторов, например Д. Бортнянского и А. Веделя, входили в постоянный репертуар хора. По всей вероятности, они были «разрешены», т.к. в них явно не присутствовали канонические тексты молитв.
Зарубежные поездки
Летом 1970 года наш хор стал участником Международного конкурса хоров им Б. Бартока. Это традиционный конкурс, проводящийся в Венгрии, в г. Дебрецене.
На этот конкурс мы попали случайно. Вообще-то мы должны были поехать на Международный конкурс хоров им Гвидо Аррецо в Италию. Но у нас нашлись соперники: Московский хор молодежи и студентов Б. Тевлина. Для того, чтобы попасть на этот конкурс, Б. Тевлин специально разделил свой большой хор на два хора и маленький хор отправили на конкурс в Италию. Таким образом, наш хор «прокатили», хотя длительное время нам говорили, что на этот конкурс обязательно поедем мы. В утешение наш хор отправили на конкурс больших хоров в Венгрию. Причем, времени для поездки оставалось совсем немного, а готовить нужно было совсем другую программу.
На конкурсе в качестве обязательных должны были исполняться или народные венгерские песни или произведения современных венгерских композиторов. В.А. отобрал два современных произведения З. Кодаи «Опаздывающие» и Б. Бартока «Скиталец». Исполняться эти произведения должны были на языке оригинала, т.е. на венгерском языке. Язык этот оказался очень сложным и очень непохожим на языки, на которых мы исполняли произведения раньше (немецкий, итальянский, французский и латынь). Музыка тоже особенной легкостью не отличалась, особенно Б. Бартока («Скиталец – Буйдоши»). Для конкурса национальных песен подготавливались также и русские народные: «Уж ты поле мое» в обработке А.Новикова, «Уж как пал туман» в обр. И. Полтавцева и «Веники» в обработке Ф. Рубцова.
Не менее сложным оказалось и оформление поездки за границу. Каждому из нас на работу из Министерства культуры СССР прислали просьбу об откомандировании нас в Венгерскую социалистическую республику. Таким образом, наша поездка приравнивалась к рабочей командировке, что существенно отличало нашу поездку от туристской, (о частных поездках тогда вообще не могло быть речи). Но, тем не менее, нужно было оформлять характеристику и проходить через партком и райком. Мне повезло пройти через партком, т.к. секретарем партийной организации ЛНПО «Красная заря» был мой однокурсник по институту. Он просто приказал оформить заседание парткома задним числом и характеристику мне выдали через 10 минут. В райком хлопотать за меня уже ходила заведующая художественной частью Дома культуры Нина Павловна. Так что утвержденную райкомом характеристику я получил вовремя.
Для участия в конкурсе В.А. пригласил дополнительно 4 – х наиболее талантливых студентов Ленинградской консерватории - учащихся Дирижерско-хорового факультета, среди них В. Нестеров, Н. Корнев, А.Степанов и В.Орехов. В качестве хориста принял участие и наш молодой хормейстер В. Борисов. Таким образом, несмотря на то, что некоторых из нас не пустили в поездку (т.е. не дали характеристику на работе, из-за «сверхсекретности» этой самой работы), общее число участников хора стало ровно 40 человек.
Конкурс состоялся в небольшом венгерском городе Дебрецене. Большинство из нас, включая и самого В.А, до этого никогда не были за границей (кроме группы университетцев – те были, и не по одному разу). Многое для нас было в диковинку: и чистота улиц, и наличие частных магазинов и то, что люди подолгу стоят и не переходят улицу, дожидаясь разрешающего света светофора. И венгерские форинты, которые нам выдали в обмен на тайком привезенные рубли. Разрешалось вывезти по 30 рублей, но А.И.Анисимов (Главный хормейстер Кировского театра, возглавлявший нашу поездку, и входивший в состав жюри конкурса) шепнул нам, что проверяют только тех, кто выезжает по частным визитам, а по деловым, вроде нас, не проверяют. Все равно было страшно, когда пограничник в поезде спрашивал нас, глядя нам прямо в глаза, не провозим ли мы лишние рубли. Внимательность у пограничника была необыкновенная: мгновенно он обнаружил, что у одной нашей хористки в загранпаспорте под фотографией была наклеена еще одна. Но, слава богу, все обошлось, так как обе фотографии оказались одинаковыми.
Впечатление от обстановки на конкурсе было очень волнующим. Один за другим выступали хоровые коллективы из разных стран. И все пели довольно прилично. Но поскольку все пели одно и тоже, то слушать эти выступления было очень скучно, тем более что музыка обязательных произведений была довольно тоскливая. Веселее было слушать выступление небольшого хора из Франции. Фигуры у хористов были очень забавные: сразу было видно, что это настоящая самодеятельность. А довольно хороший хор из Кубы, вообще не допустили до конкурса, т.к. он не подготовил обязательную программу. Свои песни и танцы кубинцы исполнили «вне конкурса».
После выступления нашего хора в жюри сложилось мнение, что среди участников нашего хора выступают оперные певцы. Действительно, в числе басов нашего хора был Платон Швец, который с удовольствием исполнял оперные партии, причем исполнял их в любом месте, но он не был профессиональным вокалистом. И больших усилий потребовалось А.И. Анисимову доказать, что мы – самодеятельный хор. В итоге нам присудили 2 место (после венгерского хора) и наградили премией, которую мы потратили на поездку в Будапешт. Мы с удовольствием побродили по Буде и Пешту и даже полюбовались подсвеченным Парламентом, о котором нам с восторгом говорил Валя Гаврилов. Он уже неоднократно посещал Будапешт как художник. Во время поездки у нас были две запоминающиеся встречи с другими хорами, принимавшими участие в конкурсе: очень хорошим немецким хором Монтеверди-хором из Гамбурга и польским хором «Эхо».
Я очень боялся, что после того, как я приеду в Ленинград и выйду на работу, ко мне привяжется «1 отдел», и будет подолгу выспрашивать, не было ли у нас встречи с представителями «запада» и не завербовали ли меня «ихние» спецслужбы. Но, слава богу, никто из «1 отдела» меня не вызывал. Вскоре от дирекции ДК пришла благодарность руководству «Красной зари», за то, что меня «пустили» за границу, и, таким образом, наш хор сумел занять призовое место. Меня вызвали в редакцию заводской газеты «Красная заря» и попросили написать заметку о нашей поездке, что я и сделал, правда, утаив, на всякий случай, информацию о встрече с хором из Ганновера: все-таки это был хор не из «дружественной» восточной Германии, а из «враждебной» - западной.
Не всех тогда пустили за границу и для них, по предложению В.А., мы закупили в частном овощном магазине банки со стерилизованными венгерскими огурцами, чем немало удивили и обрадовали хозяина магазина. Эти банки через все границы мы отвезли в Ленинград, где состоялся грандиозный «апофеоз».
Следующая наша поездка за рубеж состоялась через три года – в 1973 г. На этот раз на фестиваль хорового искусства, посвященный 500-летию Коперника. В январе этого года у меня родился второй сын Саша. И домашними делами (стиркой пеленок и т.д.) я был занят настолько, что пришлось испросить «академический» отпуск. Т.е. на репетиции я не ходил, хотя на концерты ходил как зритель. Но в эту поездку, которая состоялась в конце апреля, меня, несмотря на мои пропуски, взяли.
Это был фестиваль, поэтому там не было напряженной конкурсной обстановки. Но какие-то места там присуждали. И нам снова дали 2 место. Запомнились очень многочисленные уличные шествия. И сама Варшава, особенно Старо Място.
После этого были запланированы, но не состоялись еще две поездки: одна в Мидлс-бру (Англия) , вторая в Югославию. Первая в 1974 г не состоялась из-за «Ленинградского» дела (именно в этом году сбежал за границу М. Барышников: после гастролей остался в Канаде, да еще будучи каким-то высоким комсомольским чином). Вторая (в 1975 г) не состоялась по причине не политической. Нам прислали приглашение на (сербско-хорватском языке) от совета хора города Загреба. Высокие ленинградские начальники решили, что это приглашение от Горсовета г. Загреба и поездку в Югославию сможет возглавить Председатель или зампредседателя Ленинградского Горсовета. Нам тут же дали добро на оформление характеристик. И когда мы уже оформили соответствующие характеристики и были готовы к поездке, выяснилось, что это недоразумение: одно дело приглашение от Горсовета, а тут приглашение от какого-то Совета хора - никто из руководителей города не сможет возглавить поездку. Несмотря на оформленные характеристики, в поездке нам было отказано.
В 1979 г наш хор был направлен на международный конкурс хоров в г. Горицию в Италии. Наряду с Международным конкурсом в Дебрецене этот конкурс является одним из самых престижных хоровых конкурсов Европы. К этому времени институт, входивший в объединение «Красная заря», в котором я работал, получил «нулевую» категорию и стал секретным. И хотя я ни к каким секретам отношения не имел, наш Зам. Генерального директора по кадрам в поездку меня не допустил. Не помогли ни звонки В.А., ни уговоры Нины Павловны. Хотя по телефону им Зам по кадрам говорил, что, скорее всего «мой вопрос» будет решен положительно, все оказалось безрезультатно. В конце концов, его секретарша нашла моё заявление об оформлении характеристики с визой: « В выезде - отказать». Так что мне достался утешительный сувенир из Италии, который вручили всем «невыездным» хористам после возвращения хора из поездки: «золотая» гондола из Венеции.
Внеконцертная жизнь хора
Наряду с развитием профессиональных навыков хористов В.А. заботился и укреплении взаимосвязей внутри коллектива, т.е. о том, чтобы хористы дружили между собой. Этому способствовали совместные проведения «апофеозов», посвященных различным знаменательным датам («Новый год», окончание сезона, возвращение из концертной поездки за рубеж, 10 - летие хора, 20 - летие хора и т.д.). Обычно эти «апофеозы» обставлялись очень оригинально с обязательными «капустниками». Особенно мне запомнился «Новый год в Древней Греции». Среди участников нашего хора были профессиональные художники и архитекторы: Н. Боровых и В. Гаврилов. Они расписали стены репетиционного зала Д.К. в древнегреческом стиле, а всех участников хора нарядили в простыни, которые должны были обозначать древнегреческую одежду. Особенно хороша была живая скульптура «три грации», которую изображали: Л.Б. Калинина, Л. Беглякова и Н. Шрамко.
Идея росписи репетиционного помещения Д.К., имела развитие: один раз мы сами решили сделать в обеих репетиционных комнатах ремонт, оформив эти помещения в «своем» вкусе. Но это оказалось довольно сложным делом, и потребовала много времени и усилий художников и самого В.А, который утюгом обжигал деревянные панели, покрывающие стены.
«Капустники» для «апофеозов» специально подготавливались. На них исполнялись старые оперетты (я помню какую-то, где я исполнял роль влюбленного Адольфуса) или еще иная музыка «в легком жанре».
Кроме таких апофеозов, устраивались и поездки просто для отдыха. В.А. часто приглашал хористов провести выходные или отпуск у себя на даче в Усть-Нарве. Правда, я ни разу не воспользовался этим приглашением. У В.А. даже была идея построить для хора собственную дачу из старых шпал, для приобретения которых нужно дать концерт или несколько концертов для железнодорожников. Но эта идея осталась невоплощенной в жизнь.
Многочисленные концертные поездки способствовали укреплению дружеских отношений между хористами, а также освобождению от магии руководителя, т.к. В.А. сам внутренне раскрепощался во время таких поездок. В одной из таких поездок (в Туркмении) у нас было свободное время и я расписал по партиям «Гармоническую гамму» из репертуара Г.И. Беззубова и предложил её исполнить нашим хористам (в их числе были: Нина Боровых, Коля Боровых, Лида Панюшкина, Юра Козеровский и еще несколько человек). К моему удовольствию, мы «с листа» спели эту гамму и она всем очень понравилась. Позже я познакомил с этой гаммой Галю Бородинову и, при случае, мы тоже пели её «для себя». Кроме этой песни, мы с ней разучили «Слети к нам тихий вечер» и эта песня надолго вошла в наш «домашний» репертуар.
Выдающиеся дирижеры
В конечном итоге, мы были «вышколены» до такой степени, что были готовы к пению под руководством других дирижеров. В качестве таких дирижеров запомнились Г. Рождественский, А.Янсонс и Игорь Блажков. Наибольшее впечатление на меня произвело дирижирование Г.Н. Рождественского. Первое наше знакомство произошло в 1970 г. Однажды В.А. сообщил, что нашим хором заинтересовался Г.Н. Рождественский. В одной из зарубежных поездок ему попалась партитура никогда ранее неисполняемой музыки раннего Моцарта к драме Геблера «Тамос - король Египта», предназначенных для хора и оркестра. Исполнение хоровых частей Г.Н. предлагает поручить нашему хору (он слышал, что в Ленинграде имеется «уникальный» Камерный хор, т.е. наш). Концертное исполнение этой музыки предполагалось через несколько месяцев.
Выучили мы «Тамос» достаточно быстро. И вскоре мы познакомились с самим Г.Н. Рождественским. Он буквально излучал какой-то внутренний свет, был необыкновенно интеллигентен, блистал эрудицией, но отличался мягкостью и простотой. Оркестранты, осознав мягкость его характера, много шумели и острили на репетиции, обещая, что вечером (на концерте) все будет в порядке. Обещание свое они выполнили.
Текст «Тамоса» был на немецком языке и когда Г.Н. начал произносить отдельные фразы, создавалось впечатление, что это его родной язык. Дирижировать он начал приблизительно вдвое медленнее, чем мы учили, но от этого произведение только выиграло. Единственное, что поскольку в нашей расстановке неизвестно, кому что нужно было показывать, Г.Н. устремлял жесты, предназначавшиеся для хора, куда-то вверх.
Позднее он пригласил нас в Москву для исполнения этого же произведения. Кроме того, мы дважды встречались с ним в Ленинграде при исполнении цикла вальсов – «Песен Любви» И.Брамса для двух фортепиано и хора. При этом Г.Н. выступал в качестве одного из пианистов. Другим, вернее, другой, пианисткой была его жена Виктория Постникова.
С другим выдающимся дирижером А. Янсонсом мы встречались при исполнении мессы «Соль мажор» И.Шуберта. Концерт проходил в Большом зале филармонии с Первым составом оркестра Ленинградской филармонии. Сольную партию сопрано исполняла выдающаяся певица Кира Изотова. Впоследствии эту «Мессу» мы исполняли неоднократно с разными оркестрами и солистами, в том числе и участниками нашего хора (Н. Шрамко, Ю. Клеванцов, П.Швец). Дирижировал оркестрами В.А. Сохранилась магнитофонная запись одного из наших концертов с исполнением «Мессы», сделанная из зала. Несмотря на низкое качество записи, чувствуется, что хор звучит очень стройно, да и солисты поют вполне профессионально.
Из выдающихся исполнителей, с которыми мы выступали вместе, запомнились органисты: И. Браудо, А. Браудо, В.Майский, пианисты А. Угорский и Г.Тальрозе? и скрипач Б. Гутников.
Внутрисоюзные поездки
Не такими масштабными, как поездка за границу, но довольно запоминающимися, были и внутрисоюзные поездки. Поездки были дальние: в Ригу, в Москву, в Ереван, в Ашхабад и ближние: в Таллин (без меня), в Бокситогорск, Кингисепп, в Пушкинские горы (неоднократно).
В мае 1972 г состоялась поездка нашего хора в Ригу. Ездили мы по приглашению руководителя Латвийского Камерного хора «Ave Sol» И. Кокарса. Жили в летних домиках на берегу Рижского залива и добирались в Ригу на электричке. Помню, что было очень холодно, поэтому даже подойти к заливу было невозможно.
У нас состоялось несколько концертов, в том числе и органный вечер в Государственной Латвийской Филармонии, расположенной в Домском соборе. На этом концерте великолепно пела наша солистка Е. Болдырева, причем она стояла в нише собора, в то время как весь хор и В.А. располагался на хорах где-то наверху. В программе первого отделения исполнялись произведения А.Кальдары, Дж.Гастольди, А.Габриели, О.Лассо, И.Пицетти, К.Джезуальдо, Д.Кариссими и А.Скарлатти. Во втором отделении исполнялись произведения Х.Хасслера, И.Х.Баха, А.Брукнера, Г.Дистлера, В.А Моцарта и Г.Шютца. Органные произведения исполнял В. Майский.
В заключение поездки состоялся грандиозный вечер встречи двух хоров, на котором нас угощали традиционным латышским блюдом – тушеной капустой со свининой и пивом, причем пиво нужно было наливать самим из огромных бочек с краниками.
Очень интересной, не в смысле творческом, а в познавательном, оказалась поездка в Ереван (по приглашению руководителя Академического хора Хорового общества Армении - Эммы Цатурян). Город исключительно гостеприимный и красивый. К тому же нам показали самую большую достопримечательность Армении - Ичмеадзин. В последствии (в 1977г) этот хор приезжал в Ленинград, и мы выступили в совместном концерте в Капелле. В программе были Месса соль мажор Шуберта и Фантазия Бетховена.
А осенняя поездка в Ашхабад в 1971 г по приглашению Туркменского ЦК ВЛКСМ оказалась просто замечательным отдыхом (вместо летнего отпуска). Произошла какая-то накладка и нас пригласили в осеннее время, т.е. в то время, когда все горожане от мала до велика, вернее от велика до мала, были заняты сбором хлопчатника. Слушать нас был некому. Тем более в колхозе, куда нас привезли для концерта В.А. пришлось даже прерывать выступление хора и сделать замечание мальчишкам, которые писали прямо в зале. Поездка была в конце октября и, по мнению горожан, было холодно (градусов 18), т.к. что им приходилось одевать пиджаки. Тем не менее, мы великолепно отдохнули, отведав туркменские шашлыки на бараньих косточках (тогда еще в Туркмении была баранина. В конце 80-х годов, когда мы с женой решили повторить такую поездку и поехали в Среднюю Азию - уже никакого мяса не было, даже знаменитый плов в ресторане был с фруктами вместо мяса) и великолепные среднеазиатские овощи и фрукты: помидоры, дыни, арбузы и виноград. Поскольку выступать особенно было негде, нас познакомили с основными достопримечательностями Ашхабада. Свозили в пещеру "Ков-Ата", расположенную вблизи села Гараган Бахарденского района Ахалской области - одну из самых крупных карстовых пещер горного массива Копетдаг. Находящееся внутри нее Бархаденское озеро является поистине уникальным с горячей (до 35 градусов) водой (говорят, что сейчас это озеро гибнет, т. к. туркменские солдаты используют его вместо бани). Кроме того, свозили нас и в другой знаменитый курорт Туркмении – Фирюзинскую долину.
1977 г широко отмечался как год 60 - летия Октябрьской революции и по этому поводу по всей стране проводились многочисленные смотры самодеятельного творчества. Мы стали победителями фестиваля северо-западной зоны (смотр проходил в Театре оперы и балета им С. М. Кирова, а заключительный концерт в Октябрьском зале). В этом же году состоялись два концерта в Москве: весной на ХVI съезде профсоюзов и осенью на 7 сессию Верховного совета СССР (на котором была принята новая «Брежневская» конституция). Оба концерта проходили в КДС. В зрелищном плане эти концерты были организованы на очень высоком уровне, причем исполнительское мастерство выступающих коллективов было вполне профессиональным (атмосфера на этих концертах напоминала фильм «Волга-Волга»). Но если на весеннем концерте петь нужно было под фонограмму, то на осеннем петь нужно было вживую. Это был особо ответственный концерт, на котором присутствовали члены политбюро, появление которых нужно было приветствовать со сцены. Каждый день нас подолгу мучили и подсовывали новый «утвержденный» текст песни, написанной специально по случаю принятия новой конституции. В конце концов, кто-то чего-то испугался и новую песню о Конституции на этом концерте мы не исполнили. По-моему, мы все вместе спели проверенную «Песню о Родине» И. Дунаевского.
Во время этих поездок мы все-таки находили время отдыха от бесконечных репетиций и посетили выставку полузапрещенного советского художника Василия Шухаева и концерт хоровой музыки, на котором исполнялось какое–то произведение А.Д. Кастальского. Это было одно из первых в Брежневскую эпоху публичных исполнений церковной музыки.
Дирижер Валерий Борисов
В 1979 г В. А. назначают на должность ректора Ленинградской консерватории, и он вынужден был оставить наш хор. И так, начиная с 1974 г, он совмещал руководство двумя хоровыми коллективами: Ленинградской академической Капеллой и нами. Я уже не говорю о том, что до 1974 г он постоянно работал дирижером Малого оперного театра.
В период между уходом из хора В.А (с 1979г) до прихода В.Борисова, который руководил хором с 1981г до 1998 г, сменилось несколько руководителей, в том числе А. Андрианов, А. Чернушенко, А.Теплов, С. Иньков. Но оказалось, что руководить нашим хором не так легко: хор привык к жесткой руке, да и ощущение собственного «величия» у хора было достаточно велико.
В. Борисов прошел школу В.А., но, придя в хор, продемонстрировал абсолютно другую манеру поведения руководителя: его мало интересовала публичная деятельность хора, а больше волновали технологические проблемы в хоре. Он хотел добиться чистого пения, основанного на правильном звукоизвлечении, и не пытался эмоционально воздействовать на хор. Он подолгу выпрашивал идеального пения в унисон и, не находя такового, расстраивался чуть ли не до слез. Но, после нескольких минут расстройства он находил в себе силы и добивался все-таки, чтобы каждая нота звучала чисто.
Манера дирижирования В. Борисова резко отличалась от манеры В.А., скупая и строгая: его идеалом был Е. Мравинский. О нем В.Борисов мог рассказывать часами.
На репетициях он ввел распевки, на которых прослушивал каждого, заставляя поющего до начала процесса звукоизвлечения «опускать гортань»; при этом он показывал, как это он делает сам: несколько лет до этого он дома подолгу просиживал перед зеркалом, с помощью зеркала изучал собственное горло и научился опускать гортань чуть ли не на 10 см. Отдельно петь я уже не боялся и, наоборот, ждал, когда меня вызовут.
К этому времени состав хора значительно обновился. Многие ушли из хора вслед за В.Чернушенко. Несколько певцов перешли из нашего хора в Капеллу и стали профессиональными хористами (С. Кузнецов, Н. Кузнецова, С. Вишневская), а С. Парчевский бросил работу физика в Ленинградском университете и стал работать в Капелле администратором хора. Работал он там недолго: как только руководителем хора стал В. Борисов, он вернулся в наш хор. Затем в хор В. Борисова пришла довольно большая группа ребят, которые вообще до этого никогда не пели в хоре, но очень хотели петь (Леня Марголин, Слава Белов, Саша и Наташа Маркосовы, Нина Иванова, Ира Сизова, Ю.Майский, Г.Дубровина, Т. Мулкиджан, Н.Ягунов и др.). Многих из них объединяла любовь к занятию лыжным спортом. В. Борисов значительно им помог в вокальном отношении, т.к. они не имели устойчивых навыков неправильного пения. Впрочем, Слава Белов вокалу учился и у него даже открылся дар преподавания тайн вокального искусства. Раньше он занимался он у Тамары Яковлевны …, у которой какое-то время занимался В.Борисов, а также некоторые другие участники нашего хора. Но это выяснилось позднее.
Вскоре к нам присоединились Лариса Борисова, Юля Антонова, Оля Семенова. Они учились в институте Культуры и сначала работали у нас в хоре в качестве стажеров, а после окончания института стали участниками хора и одновременно помощниками руководителя.
В этот период, совпавший с началом «перестройки», репертуар нашего хора фактически был переориентирован на произведения русской духовной музыки, которые, наконец, «разрешили» исполнять. Среди этих произведений были произведения С. Балакирева «Свыше Пророцы», Д. Бортнянского «Херувимская песнь», В. Анцева «Верую», А. Веделя «Ныне отпущаеши» (выученное еще с В.Чернушенко), С. Дегтярева «Высшую небес», Н.Лирина «Плачуся и рыдаю», П. Чеснокова» Трисвятое», «Да исправится молитва моя», «Литургию» М.Слонова и др.
Несмотря на обилие выученной духовной музыки, интенсивность концертной деятельности резко снизилась: В.В. не очень умел заниматься налаживанием внешних контактов и вообще какой-либо деятельностью, отличной от чисто хормейстерской. Да и ему особенно было некогда: в 1988 г он был назначен Главным хормейстером Мариинского театра и некоторых хористов он увел с собой в хор театра. На постоянную работу туда перешли Лариса Борисова, Юля Антонова и Оля Семенова. Вслед за ними туда перешел из Капеллы и наш бывший хорист – бас Сергей Кузнецов.
Правда, несколько запоминающихся концертов у нас было: в доме - музее А. Пушкина, в церкви на Васильевском острове, в Концертном зале г. Кингисеппа (оба эти концерта были записаны на пленку) и другие. В качестве солиста в наших концертах принимал участие А. Тимофеев, обладатель уникального баса-баритона, ставший вскоре солистом Мариинского театра.
Недавно прослушал эти записи и отметил, сухой («лающий») характер звука хора. Я думаю, это связано с тем, что за долгие годы пения с В.Чернушенко у нас выработалась привычка ожидать изменения характера дирижерского жеста и мгновенно, даже опережением, реагировать на предложение дирижера.
Из наших «гастролей» запомнились почти ежегодные поездки в Пушкинские горы, где давали концерты и, заодно мы посещали достопримечательности Пушкинских мест. Оканчивались наши поездки грандиозными «апофеозами» в помещении сауны.
В конце концов, основная деятельность В.В. привела к тому, что он вынужден был уйти из нашего хора. Расставание с хором было очень болезненным и напоминало развод супругов. В. Борисов всячески откладывал минуты расставания и чувствовал свою вину перед хором, хотя, собственно, никто его в уходе из хора не обвинял.
Последующая «перестройка» привела к полному развалу профсоюзных домов культуры. Их перевели на самоокупаемость, но они оказались неспособными к самостоятельному выживанию. От нашего хора осталась только небольшая группа: человек 10 - 12. Пытались мы петь и самостоятельно (под руководством Гали Бородиновой). Но руководство даже таким небольшим коллективом оказалось делом довольно сложным: хористы (я, в частности) во многом не соглашались с руководителем, хотя пели мы хорошо известные («накатанные») произведения русской духовной музыки
Осенью 1997 г Слава Белов пригласил для руководства этими остатками хора Зою Журавскую, выпускницу института Культуры. З. Журавская уже имела небольшой опыт в руководстве хором профтехобразования, которым руководил когда-то Г.И. Беззубов. В живых Григория Ивановича З. Журавская уже не застала, но много о нем слышала. Впоследствии З. Журавская стала работать в Академическом хоре Культурно – досугового центра «Московский» (бывшем ДК им Ильича): она приняла хор от бессменного руководителя и создателя Академического хора ДК им Ильича - А.Е. Никлусова, у которого когда-то в Консерватории учился В.А. Чернушенко. Таким-то образом, круг замкнулся: моим первым руководителем хора был Григорий Иванович Беззубов – ученик В. Климова, последним руководителем стала З. Журавская – ученица А. Е. Никлусова, который также был учеником В. Климова. Последние репетиции хора проходили в непрерывно разрушающемся здании ДК: одну репетицию пришлось проводить даже при свечах – электричество было отключено. Тем не менее, вскоре под руководством З. Журавской состоялся небольшой концерт в репетиционном классе ДК.
В начале 1999 г ДК пищевой промышленности окончательно закрыли. Мы пришли на репетицию, а нас туда не пустили. Нам не разрешили даже забрать ноты, запертые в шкафу репетиционного зала. Особенно мне жалко свои ноты: за все время пребывания в Камерном хоре у меня накопилось такое количество нот (не только своих партий, но и партитур), что для их хранения потребовались три папки. Закрыт ДК и до сих пор. Сейчас там очень приличная гостиница и бизнес-центр.
***
После того как Камерный хор при ДК пищевой промышленности перестал существовать, многие наши хористы стали искать какие-либо хоровые коллективы, где можно было бы попеть «в свое удовольствие». Таких хоров оказалось немного: хор Лютеранской церкви, ДК им Газа, ДК «Выборгский», Хор ветеранов ЛГУ, КДЦ «Московский», Еврейский хор «Ева». Н.Боровых, С. Парчевский стали петь в Лютеранском хоре, Ю. Козеровский оказался в ДК им Газа; А. Кабанюк – в хоре Выборгского ДК; О. Москальонов и Таня Волошинова в Университетском хоре «ветеранов.
Я и Галя Крупнова оказались в КДЦ «Московский, хором которого до сих пор руководит последний руководитель ДКПП - Зоя Журавская. Всего на один год ее заменяла О. Дубиницкая, но она оставила о себе заметный след и многие хористы, в том числе и я, общаемся с ней до сих пор, правда теперь только по интернету.
Стремление «вернуть прошлое» привели меня в хор любителей еврейской песни при культурно-просветительском обществе «Ева», куда до меня перешли Галя Крупнова, С. Парчевский, Леня Марголин, Слава Белов, Яша Вейнбрин, Т. Мулкиджан и Надя Осипова. Когда я первый раз услышал этот хор и прошел за кулисы, чтобы поздороваться со своими прежними друзьями, Сережа Парчевский, очень мне обрадовался, пригласил перейти в этот хор и сказал, что его в первую очередь, привлекают в нем очень дружелюбная обстановка в хоре. Я в этом убедился когда я в первый раз пришел на репетицию хора, чтобы познакомится поближе с хором. Ко мне подошел один из участников хора и протянул огромную пачку нот. После этого мне уже было неудобно отказаться петь в этом хоре. Позже выяснилось, что подходил ко мне Давид Беринский. Пришлось познакомиться с нотным материалом. Произведения оказались несложными. Единственной сложностью был язык, сопровождавший музыку: идиш или иврит. Оба языка были для меня абсолютно незнакомыми, несмотря несколько слов, которыми обменивались мои родители в моем детстве (когда хотели, чтобы мы с братом не понимали о чем они говорят. Например, папа часто говорил маме слово «эруф», что, по-видимому, обозначало: «остынь и не относись к мальчикам слишком строго»). Моя память отказывается запоминать тексты на идиш. Кроме того, идиш, в отличие от иврита, мне показался немузыкальным, вернее, не вокальным. Это, конечно, совсем не так, В этом можно убедиться, прослушав, как поют сестры Берри. Но музыкальность идиша совсем другая, не такая как в русском или итальянском: в этом языке вокальны не гласные, а согласные. И научиться петь эти согласные очень трудно. Но больше всего на меня произвело впечатление произведение «Кол нидрее», предназначенное для хора и солиста-кантора. Исполняется это произведение на арамейском языке. Позднее я познакомился со смыслом этого произведения. Но тогда, когда я услышал его в первый раз, не понимая смысла я был буквально потрясен великолепным исполнением партии кантора Сергеем Парчевским, слушать которое невозможно было без слез. Таким образом я остался в этом хоре. Вернуть прошлое мне не удалось, но я не только восстановил отношения со своими старыми хоровыми друзьями, но и приобрел много новых.
Конечно, мы уже немолодые и вряд ли можем профессионально петь, как в пел когда-то Камерный хор ДК ПП. Да и таких задач руководитель хора Л. Б. Тарвайнен перед хором не ставит. Большее внимание она уделяет зрелищной стороне хоровых выступлений, ставит неплохие спектакли. Оказалось, что наши солисты Л. Кравец (обладатель великолепного баса), С. Парчевский, О. Рудина, Л.Марголин и другие мало того, что имеют очень неплохие голоса, но и замечательные актеры.
Совсем недавно я был буквально заворожен очаровательным голосом молодой девушки Марины Гуревич, которая исполнила партию Эстэр в музыкальном спектакле «Пурим» Более трогательного и нежного голоса я никогда раньше не слышал. Даже жалко, что ее легкий голос теряется в массе звучных голосов хора. Не случайно Лена так замечательно поет: она является дочкой одного из наших хористов Лева Гуревича, к сожалению, рано ушедшего из жизни. Я его часто вспоминаю: он был настоящим хористом, посвятившему этому искусству значительную часть своей жизни: он умел слушать не только собственный голос, а всю партию вместе.
Дорогим подарком из прошлого стало для меня известие о том, что З. Журавская взяла в репертуар мужского хора КДЦ «Московский» произведение «Озеро спит» Г. Пфейля, партитуру которого я «восстановил» по памяти и поместил в свои воспоминания о хоре юношей. Книгу своих воспоминаний я подарил Зое на ее юбилей.
В прежнем составе хора ДК ПП (насколько это возможно) мы иногда встречаемся. Чаще всего это происходит в капелле на концертах В.Чернушенко. И эти концерты становятся настоящим праздником, т.к. помимо встречи друг с другом, мы встречаемся с подлинными вершинами хорового искусства. И, самое радостное, что В.А., несмотря на страшную занятость, находит время для встречи с бывшими участниками Камерного хора в неформальной обстановке. Таких встреч было несколько и мы с нетерпением ждем следующих встреч.
.