В кафешке так знакомо пахло корицей, кардамоном и, конечно, кофе. Я помешивала ложечкой пышную пенку на своем латте-маккиато и прислушивалась к миру вокруг. На кухне тихо позвякивала посуда, словно ее специально очень аккуратно ставили, чтобы не нарушить сонной гармонии бытия. От соседнего столика слышалось шуршание газетных листов. Молодой симпатичный мужчина читал утреннюю прессу. Почему-то подумалось, что он, наверняка, сам пишет. Не знаю, отчего, но ярлык с надписью "писатель" сам собой привесился ему на рукав. То ли виноватым оказался его намеренно небрежно брошенный через плечо конец шарфа, то ли "трехдневная" небритость, то ли маленький нетбук на столике рядом с большой чашкой горячего шоколада.
Мягкое поскрипывание плетеных кресел из лозы и редкое постукивание чашками о блюдца смешивались с тихим разговором кумушек, что сидели прямо у окна. Надо сказать, окно, простирающееся от стены до стены и от пола до потолка - это самая настоящая витрина. Две молодые женщины за чашкой кофе в этой витрине создавали у прохожих ощущение уютного тет-а-тета. И совершенно не понятно, кто кого интересовал больше: прохожие с таким же интересом заглядывались на разомлевших на ярком солнце подруг, с каким те в свою очередь рассматривали проходящих мимо и, по всей видимости, увлеченно обсуждали их, как персонажей личного фильма под названием "А за окном...".
Мне показалось, что еще мгновение - и растворюсь в этом чувстве отрешенности и стану частью антуража под названием "Сладкая Жизнь" - Dolce Vita по-итальянски. Скорее всего, коварный владелец кафешки именно этого и добивался. И добился бы, если бы не Лялька.
- Ты меня совершенно не слушаешь! - обиженно надула губки она.
- Ну, что ты! Слушаю, конечно, - пристыженно соврала я и постаралась изобразить участие.
Лялька опять чувствовала себя несчастной и брошенной на произвол судьбы. Ей, конечно, требовалась поддержка. Друзья ее забыли, никто не любит, родители ненавидят и заставляют делать то, чего она совершенно не хочет так далеко от дома - можно сказать, в ссылке. Да еще и секса не было уже целых девять месяцев. Как тут не взвыть.
Конечно, я понимала все. Первые месяцы в чужой стране - это не сахар. Ностальгия, тоска по дому, страх перед неизвестностью кого угодно могут вогнать в уныние и довести до отчаяния. По себе знаю, поэтому все эти месяцы старалась поддержать Лялечку, как могла.
- Я совершенно никому не нужна, - опять пожаловалась она, подкрасив блеском красивые губки и исподтишка стрельнув глазками в сторону смазливого итальянского официанта.
- Ну, что ты, Лялечка! - я старалась говорить, как можно мягче, зная ее вспыльчиво-обидчивый характер, - Ты ведь такая красивая, молодая, у тебя все будущее впереди. Преподаватели в один голос говорят, что ты талант. Ты свободна! Можешь делать, что тебе хочется. Родители тебя спонсируют во всем, никто ничего не диктует. Только от тебя зависит, какой будет твоя жизнь!
Тут в ее больших глазах снова появились слезы, а у меня в горле опять этот дурацкий ком, как несколько дней назад, когда она сквозь рыдания кричала мне по телефону, что не хочет жить. Или как тогда, когда в первый раз призналась мне, что выпила сама бутылку водки, чтобы залить тоску и просто уснуть. Меня пожирали сомнения всевозможных мастей. Но мысль о том, что, возможно, все вокруг ошиблись, и ей отнюдь не двадцать, а всего пятнадцать, оказалась, пожалуй, самой крикливой среди сородичей. Скорее всего, Лялю надо отправлять домой, под крылышко к маме... Ребенок просто не справляется с ситуацией. Но в тот момент мне срочно требовались самые нужные и самые успокоительные слова, чтобы предотвратить очередное наводнение. Мне нельзя смотреть на человеческие страдания - я тут же расстраиваюсь и зачастую сама не могу удержаться от слез.
В это мгновение в двери кафешки толкнулось инвалидное кресло. Массивная дверь не поддалась с первого раза. Большие колеса сделали движение назад и снова вперед, заставляя дверь приоткрыться на четверть размаха. Смуглый официант бросился вперед, распахнул ее и запустил в тихий уют "Сладкой жизни" темноволосого молодого мужчину лет тридцати, который сильным движением руки направил колеса своего кресла к столику в центре зала. Официант поспешно убрал от столика один стул, освобождая достаточно места для инвалидного кресла, и протянул безногому гостю меню. Тот жестом отказался от карточки и что-то тихо заказал. Итальянец живо закивал и скрылся за стойкой бара.
Немногочисленные посетители кафе коротко оглядывались на парня и опять поспешно утыкали носы в свои чашки, потому что все знают: пялиться на чужое горе неприлично. Вообще, мало, кто может себе представить, каково это - быть всегда на виду, хотя бы потому, что ты не такой, как все. Тем более, с выставленной на всеобщее обозрение инвалидностью, которую даже не прикроешь ничем. И жить, постоянно сталкиваясь с препятствиями, которые обычный человек едва ли заметит. Вот, например, бороться с тяжелой дверью и одновременно управлять неуклюжим инвалидным креслом.
Я сжала вечно холодные пальцы Ляльки, но она не дала мне возможности что-то сказать.
- Ужас, - прошептала она одними губами в то время, как ее лицо выражало высшую степень жалости по отношению к молодому человеку в коляске, - Бедный...
Нового посетителя вполне можно было бы назвать симпатичным, если бы не кривой шрам на правой щеке, который перечеркивал гармонично оформленное лицо от виска до самого подбородка. Сильная шея, косая сажень в плечах, крепкие руки, широкие ладони с длинными пальцами. Наверняка, если бы он мог встать на ноги, оказался бы высоким и статным молодым человеком.
Мужчина несколько обеспокоенно поглядывал на барную стойку, где как раз суетился официант, когда двери кафе шумно распахнулись, запуская очередных посетителей. Сияющая молодостью и красотой, светловолосая женщина, в руках у которой был добрая дюжина сумочек и пакетов из всевозможных бутиков, в сопровождении двух заливисто смеющихся детишек так же с трудом справилась с массивной дверью. Но это, очевидно, потому, что детвора, которую она пыталась пропустить вперед, запуталась в этих самых пакетах. С их появлением в уютный зал ворвался ветер и создалось ощущение, будто брызги веселого фонтана, отражающие солнце, долетели до самого дальнего угла, где на темном диванчике сидела пожилая пара с одной большой вазочкой мороженого на двоих.
- Папа! Папочка! - белокурый мальчишка радостно кинулся на шею инвалиду. - Мама купила мне динозавра! Того самого!
- Да ты что! - искренне рассмеялся мужчина, целуя мальчишку в щеки, и отодвинул для него соседний стул. - Вы все нашли, что хотели? - обратился он к молодой женщине с пакетами.
- Да, - она склонилась к нему и нежно поцеловала его в губы, - Все! - и устало опустилась на стул напротив. - Они меня утомили.
- То ли еще будет, - со смехом возразил мужчина, снижая тон. - Сегодня они хотят игрушечного пони, а завтра попросят настоящего.
- Настоящего! Настоящего! - захлопала в ладошки белокурая девочка с розовыми заколками в локонах. - Хочу сегодня!
- Тише, дочка, - погладил ее по голове отец, - мы же не дома. Тише. Ты мешаешь людям, - и с извиняющейся улыбкой оглянулся на нас.
Вопреки стараниям отца, всех накрыло новой волной восторженного детского смеха, когда официант подлетел к столику с огромным подносом, на котором громоздились розетки с фруктами и мороженым, кофе и молочными коктейлями.
Все присутствующие откровенно любовались ими. Удивительно красивая и счастливая семья. Картинка из дорогого каталога про счастье, если не брать в расчет инвалидную коляску. Все четверо лучились от счастья, как бы ни банально это звучало, и заражали своим сиянием окружающих. В кафе не осталось ни одного серьезного лица. Все до единого улыбались, включая Ляльку, которая хоть на минуту забыла о собственных бедах.
Прав был классик. Хочешь быть счастливым - будь им. Каждый день я все больше убеждаюсь, что счастье - это не выигрыш по лотерейному билету, выданному Богом. Счастье - это сознательный выбор каждого из нас, живущих. Не важно, сколько тебе лет, каков твой финансовый достаток, насколько ты соответствуешь эталонам красоты и есть ли у тебя ноги. Вопрос в том, хватает ли у тебя мужества принять себя таким, какой ты есть, и сделать из данности что-то стоящее.