Над холодными улицами сгущался густой туман грязно-серого цвета, сливавшийся с грязно-серыми улицами. Крохотное расплывшееся пятно луны боязливо выглядывало из-за разорванного облачного покрова, устилавшего сумеречное небо. Было прохладно. Очередной дождливый летний день прощался с этим светом, чтобы уйти в устроенный где-то в потустороннем мире рай или ад для Дождливых Летних Дней.
Стефли сидел в крохотном кафе на жестком деревянном стульчике и пил уже восьмую за пол часа чашку зеленого чая. Его время потеряло всяких смысл, превратившись в мягкую последовательность глотков. Из огромных перевязанных синей изолентой компьютерных наушников, болтавшихся на плечах Стефли, чуть слышно играла Лакримоза. А Стефли все подносил и подносил ко рту чашку с невероятно крепким чаем и наблюдал, как причудливо извивается туман за окном, пойманный в оранжевое пятно света уличного фонаря.
Из этого медитативного состояния его вырвал надрывный крик какого-то мальчика лет восьми, изошедшегося от плача. Ребенок скандалил и выл, как это делают дети – ему чего-то очень сильно хотелось, а родители не собирались это покупать – классическая, надо сказать, ситуация – у всех такое было в детстве. Все немногочисленные посетители кафе оторвались от своих чашек с отвратительным латте и, словно принимая это за свою прямую обязанность, посмотрели на мальчика с жутким неодобрением, как на одну из назойливых мух, которые обильно вились пополам с комарами под потолком кафешки.
Стефли безразлично задержал на мальчике взгляд своих безукоризненно карих глаз. Искривленное, заплаканное лицо ребенка…. Ему вдруг почему-то стало жалко этого глупого мальчишку, с соплями, развевающимися из носа, словно флаг США в американских мэйнстримных блокбастерах. Стефли сам еще не понимал, почему он это испытывает. Просто так иногда бывает – жалко и все.
Наконец, Стефли заставил себя отвести взгляд от этой картины и попытался вернуться к разглядыванию струй тумана, однако их очарование куда-то стремительно испарилось.
Еще несколько секунд Стефли просидел, разглядывая маленькую паутинку в уголке, вслушиваясь в тихую музыку, доносящуюся откуда-то из другого конца зала.
Наконец, Стефли задумчиво вздохнул и вернулся к чтению – перед ним на столике лежали две потрепанные книги, которые он читал по очереди. Абзац из одной – стих из другой, глоток чая, и все по-новой…
Первая – «Котлован» Платонова, вторая – стихи Басе. Да уж, сумасшедшее сочетание… Жуткий роман, написанный жутким канцелярским языком, гротескный и мерзкий, который, казалось, смыкал вокруг сознания пальцы мертвеца, огораживал холодной гранитной плитой, которая наезжала и давила. И короткие прекрасные стихи о цветах вишни, красоте Фудзи, пении кукушек…
Стефли с мукой в лице пробежал глазами абзац Платонова и с явным облегчением, шевеля губами, принялся читать Басе.
Все в этом мире быстротечно!
Дым убегает от свечи,
Изодран ветхий полог.
После этого он захлопнул обе книги – нужно искать ночлег на сегодня. Одним глотком Стефли допил горькие остатки своего сверхкрепкого чая. От избытка кофеина уже кружилась голова, а тело словно щипали сотни невидимых иголочек. Несколько секунд Стефли прислушивался к этим довольно приятным ощущениям, похожим на опъянение. Мысли расплывались, никак не удавалось ни на чем сосредоточиться, однако он чувствовал какую-то необычно-болезненную бодрость.
На дне чашки причудливо переплетались загадочные узоры чаинок. Наверное, гадалке они могли бы рассказать очень и очень многое… Несколько секунд Стефли задумчиво вглядывался в их безумное переплетение, однако ничего определенного так и не увидел – просто какие-то клубы дыма на дне чашки…
Он поднялся.
Слишком быстро!
В глазах потемнело, а в груди закололо.
- Дерьмо… – растягивая последнюю «о» прошептал себе под нос Стефли…
Почему-то стало больно вдыхать – каждый вдох отдавался уколом в сердце. Несколько секунд он стоял, на все лады задерживая дыхание, пока в груди что-то не хрустнуло и сердце не отпустило… Никто из потрепанных посетителей не обращал на Стефли внимания. Даже рыдавший мальчик успел успокоиться и теперь угрюмо прихлебывал дерьмовый латте из большой чашки, что-то бормоча себе под нос.
Стефли полез в свою потрепанную кожаную сумку – верную спутницу странника, испещренную сотнями пятен и царапин, полученных в разных далеких местах - чтобы расплатиться за чай.
Очень неловко полез. ХРУСТЬ! И длинный ноготь остался болтаться какой-то тонкой ниточке из кальция, из под многострадальной ногтевой пластинки начала сочиться темная кровь…
- Дерьмо! – снова выругался Стефли, на этот раз - громче. Он оторвал ноготь и выбросил его, а палец – сунул в рот (все это происходило под неодобрительным взглядом какой-то невероятно безразмерной тетки, сидевшей за соседним столиком с огромным куском чизкейка)…
______________________________________________________________
Через несколько минут Стефли вышел на улицу. День умер окончательно, теперь здесь безраздельно хозяйничала ночь, свободная и прекрасная... Стефли еще раз осмотрел свои пальцы – черный лак на ногтях потрескался и облупился, а отсутствие ногтя на среднем делало ладонь какой-то мерзко-негармоничной. И почему-то именно это расстраивало Стефли, а совсем не то, что он один посреди чужого города и не факт, что ему будет, где ночевать…
Прохожих на улице практически не было, словно склизкий туман проглотил их всех, их души, прожевал и высрал абсолютную тишину, размазанную по окружающему пространству, тишину, какая возможна только в туманную летнюю ночь на задворках крохотного города.
Стефли знал, куда ему можно пойти: утром, когда он только приехал в этот город в душном трясущемся автобусе, он как следует потряс, разведывая обстановку, какого-то парня, у которого добрую половину лица занимал различный пирсинг.
Вот уже пол года Стефли живет именно так – перебирается на душных ночных автобусах из одного крохотного городка в другой, перебиваясь случайными заработками и нигде не задерживаясь больше чем на две недели (за исключением крохотного городка Становое, в котором Стефли умудрился подскользнуться и очень неудачно сломать руку, так что пришлось лечь в больницу). Первым делом он всегда разузнавал о каком-нибудь клубе (капище, кладбище, стройке, и.т.д.) – в каждом маленьком городке есть такое место, где собирается молодежь, лишенная смысла в жизни. Именно в таких местах проще всего найти все что нужно: ночлег, деньги, еду, выпивку и секс.
Насколько Стефли мог судить из несвязной речи пирсингованного парня, пропахшего перегаром, точно машинист углем, клуб должен был бы быть где-то неподалеку.
Тошнотворно пахло тиной. Река - грязная и узкая, наполовину заросла желтым камышом, справа – какие-то полуразвалившиеся стены заброшенной фабрики, словно древний призрак в темном балахоне наблюдавшей за Стефли провалами разбитых стекол, слева – и вовсе трущобы какие-то, даже нельзя понять, чем они были когда-то… Просто стим-панк какой-то…
Над рекой нависли проржавевшие трясущиеся трубы – точно вены какого-то железного монстра, под ногами хрустело битое стекло…Самое место для клуба.
Но почему же так тихо? Долбанно, пугающе тихо!
Только минут через десять размеренной ходьбы Стефли услышал откуда-то издалека отголоски жестких гитарных рифов, причудливо сливающихся с этим жутким пейзажем. Стефли почувствовал какое-то странное облегчение, хотя до этого он и не замечал, что безумно напряжен…
Стефли, сам того не замечая, ускорил шаг, длинные, выкрашенные в иссиня-черный, чуть пережженные волосы вырвались из под воротника потрепанной кожаной куртки с заклепками и начали развеваться, словно неотъемлемая часть бездонной темноты мертвой летней ночи.
Минут через двадцать Стефли достиг цели – подвал полуразрушенного здания, изрисованного яркими граффити, оглашающий черную маслянистую гладь реки приглушенным ревом гитар…
Возле клуба примостилось стадо огромных байков, точно монстровидные лошади, пасущиеся возле средневекового паба, покуда хозяин-разбойник пьет эль, они печально вглядывались в загадочную тьму летней ночи отблесками слепых фар.
Стефли как-то печально-облегченно улыбнулся и направился к огромной проржавевшей железной двери, возле которой стоял классический здоровяк, закованный в кожу пополам с металлом, точно античный гладиатор.
- Сколько вход? – пытаясь быть максимально дружелюбным, спросил Стефли.
- Сегодня двести – донесся хриплый бас откуда-то из глубин бороды.
Стефли всучил здоровяку мятые купюры и попытался шагнуть внутрь.
- Стой, куда ж ты попер, торопыга - довольно успешно перекрикивая рев гитар, рыкнул здоровяк, - печать надо поставить, руку давай.
Стефли осторожно засучил полуразодранный рукав выцветшей кожаной куртки, чтобы не задеть израненные руки и протянул здоровяку относительно целое место. Тот смерил тонкие руки Стефли оценивающим взглядом, дыхнул легким перегаром на печать и с неожиданной от такого гориллоида аккуратностью и тактом приложил ее к нежной белой коже Стефли. Парень поморщился, ему показалось, что холод железной печати распространяется по его венам, безумно захотелось отдернуть руку, но он сдержался.
Через секунду здоровяк, удовлетворенный результатом, резко оддернул ладонь. Стефли выдохнул. «Wild Club» – гласила теперь чуть расплывшаяся чернильно-синяя вязь на его руке…
- Много народу-то? – попытался он разговорить здоровяка.
- Сам увидишь, - добродушно ответил тот.
- А кто играет?
- «Flash».
- И что, хорошая группа?
- Да нет, говно местное.
- Ясно. Ну, я пойду?
- Ну давай. Че, в первый раз в городе?
- Ну да.
- Ясно. Ну все, вали. Кстати, у тя макияж разъехался.
- Да я в курсе.
Здоровяк добродушно подтолкнул Стефли в дверь и тот чуть не свалился с узкой железной лестницы, с которой, видимо, попадало уже немало полувменяемых тел (судя по погнутости перилл). Воздуха в клубе не было абсолютно, вместо него присутсвовал причудливо смешанный удушливый сигаретный дым, дающий пятьсот очков вперед любому туману.
Было очень тесно, но все же довольно уютно, зал был явно стилизован под эдакую пещеру с трубами из стен и фигурами монстров, сделанных из металлических остовов.
На сцене пытались рубить мясо пятеро парней. Музыка походила на предсмертный вой какой-то паршивой собаки, которая отравилась крысиным ядом.
Скорее всего, такой эффет был из-за того, что звук был настроен галимо: если барабаны и гитары звучали отчетливо и громко, то клавиши и вокал было практически не слышно, так что можно было бы и не стараться и играть чисто инструменталку. Однако собравшихся это, похоже, не особо волновало. Народ был всем абсолютно доволен и самозабвенно танцевал.
Какой-то парень в футболке-сетке на голое тело в экстазе размахивал выкрашенными в ядовитое многоцветье дредами в такт гитарным рифам, не замечая ничего вокруг, а пятеро мускулистых мужиков в центре зала – увлеченно толкали друг друга, пытаясь выбить из голов дурь, словно пыль из старого ковра. Какая-то пьяная компания просто прыгала, поддерживая друг-друга, чтобы никто не упал – вот такой вот алкосимбиоз… По углам – стояли суровые парни в косухах, которые с хмурыми лицами смотрели на сцену и только и делали, что слегка качали ногой в такт.
Постояв пару секунд в уголке этого дурдома, Стефли понял, что сейчас сойдет с ума от этой мерзости, жуткая музыка заглушала даже мысли, отдавалась омерзительными вибрациями в колющем сердце, поэтому он поскорее проскользнул дальше, в бар, стараясь не спотыкнуться о наваленные то тут, то там железяки и протянутые трубы.
В баре было тише и относительно немноголюдно – видимо почти все посетители уже успели хорошенько накатить. Стефли обвел глазами всех собравшихся: закованная в кожу парочка, увлеченно гладящая друг друга под столом, и явно желающая поскорее отправиться в постель (ну или, хотя бы, на капот автомобиля, лето все-таки), убитый в хлам парень в забрызганном свитере, прикорнувший за крайней стойкой в лужице собственных слюней, двое парней с раскрашенными под Kiss лицами, увлеченно ласкающие друг друга в углу, черноволосая девчонка, курящая отвратительные сигареты и трое относительно вменяемых на вид ребят у стойки с виски – два крашенных блондина с короткими растрепаннаыми стрижками и обилием пирсинга и один длинноволосый, с натуральными черными волнистыми прядями парень, закованный в латекс.
Понятное дело, Стефли подошел именно к ним.
- Привет! – поздоровался он, стараясь изобразить кого-то вроде «свойского парня, котороый остался один, но был не прочь провести вечер с такими прикольными ребятами, как вы».
Парни кивнули ему.
- Выпьешь с нами? - добродушно спросил один из блондинов – парень с голубой помадой и пугающими контактными линзами, уже видимо успевший хорошенько накатить (как выяснилось позже, его здесь звали Горох).
Стефли еще раз внимательно осмотрел троицу – когда он напьется пути назад уже не будет, однако и повторная ревизия дала неплохие результаты – Стефли чувствовал к этим парням какую-то симпатию, особенно к этому, с голубыми губами.
Как раз то, что надо, - подумал он и ответил:
- Конечно!
________________________________________
Стефли осторожно открыл глаза и долго разглядывал размытые трещины на потолке, освещенные утренним солнцем, робкие лучи которого пробивались сквозь запыленные, не мытые уже долгие годы, окна квартиры Гороха. Стефли осторожно снял со своей груди тяжелую руку хозяина помещения и медленно, держась за голову, встал с кровати.
- Так, нужно найти трусы или штаны и пойти в душ, - начал он говорить сам с собой.
Тогда в клубе все сложилось как нельзя лучше. Этот подвыпивший парень, который вчера сразу пригласил его выпить, услышав, что Стефли негде жить, сразу позвал его к себе. Разумеется, не за просто так, а за секс, но Стефли это вполне устраивало, Горох был очень симпатичным и обещал помочь с работой.
Стефли вообще очень любил эгоистичных парней – этот Горох даже ничего не спросил у него, ни как его настоящее имя, ни откуда он приехал, ни чего хочет, даже не стал делать вид, что ему интересно. Это радует. Все, что ему нужно – это секс, а взамен он дает место, где можно жить, это просто сотрудничество.
Стефли оглядел квартиру Гороха – вчера вечером, мелированный домовладелец даже не зажег свет, а сразу набросился на Стефли в порыве страсти, так что у того даже не было шанса оценить место, где ему предстоит жить следующие несколько недель. Однако сейчас утреннее солнце позволяло оценить все помещение во всей его красе и концептуальности…
Крохотная, жутко захламленная однокомнатная квартирка с мебелью, оставшейся, видимо, от бабушки. Вдоль стен выстроились ряды пустых бутылок, на всех поверхностях – слой глубокой пыли, стены – завешаны плакатами, в основном - Анна Кьеджи. Стефли даже слегка поморщился. В воздухе стоял запах пролитого пива, дешевого одеколона и ганджи. Желтые цветочные обои на стенах выцвели, напоминая мертвую птицу.
На окне засыхал бедняга кактус – единственное живое создание во всей этой квартире, его желтые иголочки осыпались, оставляя странную кактусоплешь. На полу валялась какая-то одежда, коробки от дисков с гуро-хентаем, поцарапанные пластинки и носки, шприцы, таблетки от головной боли, куски изоленты, болты, да и чего только не было.
Стефли, аккуратно ступая босыми ногами по полу, подобрался к стулу, на котором была навалена куча одежды. После нескольких минут рысканья в нестиранном и мятом море, он выудил какие-то штаны и довольно чистую черную футболку.
Горох заметался во сне – видимо видел кошмар. Стефли вгляделся в его смятенное лицо: бледная от наркотиков кожа, растрепанные немытые волосы, потеки макияжа, искривленные черты. Почему-то Стефли показалось, что он снова смотрит на того маленького мальчика из кафе. И в этот момент ему стало вдруг невероятно, до боли, жаль Гороха. Почему? Хрен уж его знает.
Все еще голым, держа одежду в руках, Стефли подошел к Гороху, метающемуся на грязных простынях, и погладил его по волосам.
- Все хорошо, - прошептал Стефли и поцеловал его в горячий лоб.
Горох перестал метаться и успокоился, а у Стефли почему-то стало очень тепло на душе
___________________________________________________________
Стефли и Горох сидели на крохотной, захламленной до предела кухне и ели яичницу со скорлупой, пожаренную дрожащими руками Гороха. Стефли забрался на стул с ногами, обхватил одной рукой голые колени, а второй – пил чай из треснутой кружки с Гарри Поттером, неясно какими судьбами оказавшейся на кухне Гороха (но уж явно не купленной хозяином, как, впрочем, и практически все здесь). Хозяин квартиры пил теплое пиво из мятой банки и чертил ногтем какие-то причудливые символы по пыли на стекле, тут были анкны и пентаграммы, кресты, христианские и нацистские, какие-то фразы, логотипы групп, просто рожицы, цифры, неясно что для Гороха значащие, и, наконец, чьи-то силуэты. Стефли молча наблюдал за этим творчеством, похлебывая чай и изредка морщась, когда ноготь Гороха слижком уж противно скрежетал по стеклу. Было тихо, Безумно тихо. Только тикали старые бабушкины часы над холодильником.
- Дерьмо! – произнес наконец Горох, оторвавшись от своего художественного занятия.
- Что такое? – спросил Стефли.
- Нам завтра выступать, а наш вокалист куда-то делся, скотина.
- О, так у вас группа, - удивился Стефли.
- Ну да.
- И как вы называетесь?
- Seekers.
- И что вы ищете?
- А хрен его знает. Когда найдем – поймем.
- Ну-ну.
- Не нукай тут.
- Да я так)))
- Кстати… эээээ… Стефли, - все же вспомнил он имя, - ты умеешь петь?
- Нет.
- Жалко.
- Я на флейте сыграть могу.
- Ух ты, а вот это круто. Флейта – это да, - заинтересовался Горох, - у тебя есть флейта?
- Ага, в сумке.
- Сыграешь что-нибудь?
- Попозже, ладушки? Дай отсохнуть маленько.
Стефли тряхнул еще мокрыми волосами и потянулся. Он приблизился к Гороху, провел ладонью по его мускулистой груди и игриво укусил его за ушко.
- А что, ты хочешь взять меня в группу? – прошептал он, продолжая поглаживать его грудь.
- Смотря, как хорошо ты играешь.
- На профессиональном уровне, - все таким же шепотом ответил Стефли и лизнул Гороха за шею.
- Тогда конечно беру, пусть у нас в группе будет хоть кто-нибудь, кто умеет играть.
Стефли рассмеялся. Ну да, ну да.
- А еще, я тексты могу писать!
- Ну вот и офигенчик!
________________________________________________
И все-таки вокалист нашелся. Прошло три дня с тех пор, как Стефли оказался в этом городе и вот он уже стоит на сцене. Вокалист – Страйф – парень с длиннющими дредами что-то кричит публике, жестикулируя, точно физкультурник на разминке, Горох занял свое место за барабанами. Кай – парень с черными кудрями, эротично закованный в латекс, гладит свою черную бас-гитару, точно возбуждая ее для игры, а полуголая девчонка с синим ирокезом, Стефли так и не запомнил ее имя, показывает фак кому-то в толпе и что-то говорит одними губами.
Перед концертом они все вместе закидались кислотой и сейчас тело Стефли горело, кровь приливала к лицу, все тело пронизывала какая-то особая, мягкая энергия. Безумно хотелось скорее начать играть. В глазах все выцвело, в ушках звенело. Поднести флейту к губам – безумное желание, возбуждение, сродни сексуальному.
Наконец, Страйф закончил свое бормотание и Кай выдал первый риф. Он пронесся над залом, точно рокот обрушившейся скалы – чистый и мощный, как сила самой природы. Музыка. Она входила прямо в тело Стефли, она становилось его повелительницей.
Она была вокруг, и он был ее частью. Стефли поднес ко рту флейту и выдохнул. Еще никогда в жизни он не играл так чисто, зрители замерли. И вот, наконец, вступил Горох, барабаны бешено зарокотали, задавая ритм сотни сердец….и понеслось.
Вокруг – только безумство музыки, прекрасная, совершенная,она лилась отовсюду, прямо из темных глубин израненной, Стефли не контролировал себя, его тело само играло на флейте, оно полностью отдалось музыке. Что-то пел Страйф, но его голос терялся в этом потоке, слов невозможно было разобрать, но сам голос был очень красивым и чистым и она стал еще одним музыкальным инструментом. А публика сходила с ума, увлеченная бешенным потоком, она полностью отдалась на милость музыкантов.И они стали единым существом, увлеченным единым экстазом…
Одна мелодия за другой. Стефли не помнил мелодий, названий и слов этих песен, но его флейта идеально сливалась с музыкой в безукоризненной и мелодичной импровизации, одна за одной, одна за одной… Время исчезло в царстве музыки, в ярком безумье. Только свет, только раскаты грома басс-гитар, только льющаяся нежность флейты, только безумный ритм барабанов, только ткань голоса Страйфа…
Боль. Сердце. Укол. Еще один. Дерьмо. Дерьмо-дерьмо-дерьмо. Стражная боль. Темнота. Не уходи! Нет. Темно. Колет. Дышать!. Колет. Колет. Больно. Жжет. Жжет. Дышать! Нет! Боль. Темнота. Нет! Нет! НЕТ! НЕТ!
Стефли умер на сцене. У него не выдержало сердце. Так просто и глупо заканчивается наша история, лишь несколько бесполезных и малосвязанных кадров из жизни глупого парня, ни смысла, ни сюжета… Вы разочарованны?
Стефли падает. Его лицо бледно. Сердечный приступ. Как глупо. Вот и конец бессмысленной жизни. Жизни, не согревшей никого, жизни, не имевшей цели, жизни в которой почти не было счастья. Что мы знаем о Стефли? Ничего… Совсем ничего… Кто он? Кто он?
Но знаете, за секунду до смерти, он совершил нечто прекрасное. Его последний выдох был звуком флейты, и это была идеальная трель. Никто и никогда на всей земле не заставлял флейту звучать настолько идеально, пусть и на долю секунды. Это было нечто совершенное. Абсолютно совершенное…
Какой в этом смысл? Этот звук не был записан на пленку, он не был оценен знатоками… Но он навеки останется в сердцах этих глупых парней и девчонок, которые замерли на секунду, пораженные его совершенством… Парней и девчонок, у которых, как и у Стефли нет смысла в жизни… Этот звук был последним даром Стефли этому миру…
И Стефли побледневший лежит, скрючившись на заплеванной сцене, его лицо – мертвенно бледно, а руки – невероятно крепко, словно в каком-то спазме сжимают флейту. Не заметивший ничего Горох все еще рубит на барабанах, еще звучит отзвук басс-гитары… А жизнь этих парней и девчонок, которые были здесь, уже никогда не станет прежней…
Как глупо, боже как глупо и несвязанно… Просто парень, у которого отказало сердце на сцене…
О боже, как прекрасно звучит флейта
Последнего дыхания умирающего юноши.
Сегодня ночью мне нет сна.
Святослав Леонтьев.