"Другой"... (13)
Проснулся в обед. Спал бы еще, но рядом громко разговаривали. Спорили. Не вставал, приходил в себя. Голос Антона узнал. А вот Сергей. А где же Саша? Почему не слышно, как она смеется? Прислушался, но нет. Давно бы себя выдала, наверное, опять загорает? О чем это они? Поэзия?
- Нет, Сергей, - это очень классный поэт. Его сейчас все!..
- Модный, не значит классный.
- Сейчас, сейчас еще прочитаю… Вот стихотворение…
- Антон не надо! Не надо. Я уже сложил мнение – мне не нравится.
- Но почему?
- У тебя есть любимый стих этого автора?
- Нет. Я тебе объяснял, они все хорошие!
- В том–то и дело. Не бывает, чтобы все хорошие... Должны быть любимые и не любимые. У всех, без исключения: у поэтов, у прозаиков, максимум, - это процентов двадцать по настоящему стоящих вещей. У бездарей - ноль! Если нравится все, значит, ты ничего не понял.
- Чего не понял?
- Хочешь как все. Все носятся с каким-то «попсовиком», и ты туда же. Декламируешь, и сам не понимаешь, что. Главное - модно, всем нравится, ну я тогда, тоже… Никто ведь не догадается…
- Я не понимаю, про что ты?
- Надо иметь на все свое мнение. Правильное или неправильное, - уже другой вопрос, но свое, понимаешь?.. Нельзя быть прилипалой…
- Я прилипала?
- Некоторые люди – Антон, не искренни по отношению к самим себе. Надо понять, кто ты. Что любишь, и что ненавидишь. И вот, когда ты скажешь: «Вот это я люблю, а это нет… За эти поступки, я осуждаю, - этого человека, а за эти… наоборот…» Понимаешь?
- Сергей! – крикнул я из палатки.
- Да?!
- Ты нудный, Сергей! По-твоему, я не могу любить торт целиком, а только отдельные его кусочки!
- Ты можешь любить торт, но не можешь любить все кондитерские изделия, какие есть! Только часть, маленькую часть из них.
- Могу!
Давай сделаем так. Твой любимый поэт? Хотя и так знаю, что Высоцкий. Сколько у него стихов? Не знаешь. Больше трех тысяч. Сколько слышал? Сколько вспомнишь? Сто, двести максимум, и то не все нравятся, правда?
- Про поэтов я согласен, я только про торт спросил. Вот про торт, я бы с тобой поспорил.
В палатке душно. Солнце нагрело потолок и стену. Я поменял джинсы, в которых спал, на шорты. Они у меня такие веселенькие, с сердечками и губками. Больше ничего одевать не буду, позагораю. Вылез из палатки, зажмурился. Ярко. Люблю контраст. После такой холодной, мрачной ночи, столько света и тепла.
- Ах, хорошо!
- Смотрите-ка, кто выползло! Как минометное видение… Давай к нам. – Сергей позвал рукой. Я кивнул Антону: - Желаю здравствовать всем честным людям. - Посмотрел на Сергея. - Ну и ты, тоже можешь…
Направился к ним: - Чего это вы, с утра?.. – спрашиваю.
- Два часа дня! Садись, выпей с нами… - Сергей постучал по скамье, возле себя.
- Не хочу. Только протрезвел. Как здорово не пить! Как хорошо жить на свете!..
Набрал полную грудь воздуха: - Ах, еще бы курить бросить!
- Ну хватит уже - садись: покурим, выпьем...
- Ах, здорово! Ладно, побалдел и будет – наливай! Сигареты, есть?
Саша и Игорь читали на пляже. Подкрались втроем, схватили белоруса за руки и ноги, потащили в воду. Игорь, еле успел отбросить книжку:
- Куда?! Куда?! Куда?! Паспорт, в кармане… Ааа!
Игорь упал в воду, мгновенно перевернулся, уперся в песок ногами, прыгнул, схватил Сергея за голень и потянул за собой. Сергей потерял равновесие, но не упал; Игорь подхватил на руки, закинул на плечо; ноги белоруса, как лопасти гигантского миксера вспенили воду; как лось он ворвался в озеро и уже там, по пояс в воде, поднял над собой Серегу и забросил на середину Онеги. Ну, может не на середину, но метра на два точно. Быстро выбрался на сушу и побежал за Антоном. Не успокоился, пока всех не побросал в воду. Последней была Саша. И ей досталось, за компанию.
Вода нагрелась, вылезать не хотелось. Купались уже больше часа. Взяли лодку, прыгали в воду с нее. Двое приседают, третий становится на плечи, и отталкивается, когда те, что внизу, встают. В последний раз, получал такое удовольствие от купания лет в десять. Все стали глупыми и веселыми, стали беззаботными, добрыми стали, близкими. Может, я привык к ним ко всем, и уже лучше их понимаю… или все-таки… все-таки, дело только в ней, в ее улыбке, смехе? Не было бы ее, радовался бы я так, как сейчас?
Саша делала двойное сальто, неудачно прыгнула, сильно ударилась спиной о воду. От боли заплакала, и Сергей понес ее на берег. Я испугался, за нее, но… Ничего страшного, вот уже улыбается, помахала мне. Как бы я хотел нести ее, вот также как Сергей. Почувствовать тепло ее тела, запах мяты, прикосновение дрожащих рук. Я проводил их взглядом, а когда отвернулся, увидел, как внимательно за мной следит Игорь.
- Что Игорь? Что-то не так? – спрашиваю.
- Отчего же?..
- Просто, испугался за нее.
- Я тоже.
Скоро и мы вышли из воды. Саша уже не плакала, и я опять почувствовал тепло солнца, снова можно улыбаться, радоваться, жить.
- Больше не болит?
- Все хорошо Глебушка.
Лег возле нее.
- Дать полотенце? – предложила она.
- Так обсохну.
- А я возьму, - говорит Антон. Стал вытираться. – Ух, какой запах… Такой приятный, мягкий… Сашенька, оно пахнет тобой.
- Не ври – оно чистое.
- Не! Я в хорошем смысле…
- Эх ты – фетишист неудачник, - сказал Игорь. Сел рядом на песок: - Вытерся? Давай мне, я тоже хочу понюхать.
- Поздно, - сказал бородач. – Теперь, оно будет пахнуть настоящим мужчиной.
- Никогда оно уже не будет пахнуть настоящим мужчиной. Я, после тебя вытираться побрезгую.
- Зачем ты его обижаешь? – заступилась за Антона, Саша. – Он, между прочим, каждый день обтачивает ноготочки, и грудь бреет, скажи Антон? И от него дезодорантом пахнет.
- Кремом от комаров от него пахнет. И он не бреется, у него стригущий лишай.
- Правда?
- Ты видела, чтобы он брился?
- Видела. Он вот тут, на мостике сидел…
- Та... То он не брился, то… Трогать себя бритвой, еще не значит – бриться.
- Я каждое утро бреюсь, – возмутился Антон.
- Ты бреешь грудь каждый день? – спрашиваю. – Зачем?
- Так гигиеничней. И подмышки тоже, и…
- И даже так? Брови не выщипываешь? Губы не красишь?
- Кстати, у меня пропала помада, - сказала Саша.
- Это не я! – Испугался Антон.
- Есть такой термин, - сказал Игорь: «Латентный гомосексуализм».
- Антон! – из лагеря, окликнул Сергей. – Насос и мяч – где?
- В черной сумке.
- Где в сумке?
- Ааа… - Антон встал, посмотрел на белоруса: - Я не латентный…
- Я просто говорю, что есть такой термин, причем тут ты?
- Ну ты же, про меня, сейчас…
- Я за тебя, уже забыл давно… Нет, но если ты настаиваешь…
Антон раздосадовано махнул, пошел к Сергею.
- Зачем вы его обижаете? – грустно упрекнула Саша.
- Просто, пытаемся привить чувство юмора.
- Не надо, он отлично себя чувствует и без него. И вообще, будете обижать, поссоримся.
Потом играли в волейбол. Игорь с Сергеем, против нас троих. Почти все партии всухую. Они отказались от своих подач, уже откровенно навешивали, чуть ли не подавали мяч в руки, но и так мы не могли выиграть. Хотя, мне это не нужно. Мне больше не нужна победа, ни разу не послал мяч на их поле, всегда отдавал Саше. Зато, когда Антон забил гол, она так обрадовалась, даже в щеку его поцеловала. Почему так, ведь я «хожу королем»?
- Сашенька, а я забью – поцелуешь?
- Еще как!
И я начал играть всерьез. Так паршиво всерьез я еще не играл… Но к своему оправданию скажу, что поддаваться они сразу перестали.
Игорь подает, и из десяти подач, не беру ни одной. Я же стабильно посылаю мяч ниже веревки, или бью с такой дурью, что сам не могу предугадать направление. Мяч живет своей непредсказуемой жизнью. То его тянет в воду, купаться, то в лес по грибы. Мой последний шанс – четырнадцать один. Если я не забиваю, то подает Сергей, и на этом игра заканчивается.
«Великий мяч, бог всех мячей! Подари мне этот гол. Ты самый мудрый мяч на свете; ты летаешь высоко над нами; ты знаешь все наши слабости, тайны, грехи; ты спрятал в себе пустоту, чтобы они не набили тебя мусором; ты стал круглым, чтобы выкатываться из их черных углов; ты стал белым и они ослепли; ты покрылся кожей и им уже не найти тебя среди срубленных голов своих королей!(К чему, я это? Не важно – он меня понял) Воспари же в небо, стань вторым солнцем, новой вселенной, отдайся сути, разродись всем! Всем! Всем! Я дарю тебе свободу, а взамен-то прошу…»
И он взмыл, закрутился вокруг своей оси, и с какой-то горбатой невозможной траекторией пролетел над веревкой, вдруг набрал скорость, и ударился о землю с такой силой: что вздрогнула земля, ударной волной повалило деревья, на километры ввысь поднялся столб пыли и… Может, и преувеличиваю слегка, но гол я забил!
Саша выполнила обещание. А эти, конечно завидуют. Замерли, как столбы на фотографии. Только зря они так. Поцелуй мне не понравился. Не почувствовал того трепета, возбуждения. Скорее, что-то театральное, такой, бутафорский поцелуйчик. Стало неприятно, меня обманули, но все равно улыбнулся, поклонился, когда заголосили: «Ууууу!» и захлопали.
Через минуту - уже пятнадцать-два, и мы отправились в лагерь. Время полдника.
- Антон, а экскурсия сегодня будет? – спросила Саша. - Говорил, сегодня нас куда-то поведут?
- Сегодня Анатолий занят.
- А чем он может быть занят?
- Подожди, - сказал Игорь, - еще не все идолы готовы. Что-то где-то шлифануть, стомесочкой там… Новых, опять же должны подвезти. Только отлили – очень древние, тыщ десять до нашей эры.
- Я, что предлагаю, - сказал Антон. - Давайте перекусим, и сплаваем на «Велемоны». Это недалеко. Часа за три туда и обратно.
- А что давайте, - поддержала его, Саша.
- Это на восточном берегу? – спросил я.
- Да, их, практически, от сюда видно, они за островом, во - что слева...
- На веслах?
- А вот и нет. Журавлев дал бензина, так что, поплывем нормально.
- Не заведется, вода в моторе.
- Кто-то дрыхнет до обеда, а кто-то работает...
- Не заведется, Антон.
- Спорим.
- С тобой не хочу. А вот, честно, «хеменгуэю» с такого отношения. Вон - индейцев проспорил Игорю, и что?..
Но мотор завелся. Выплыли в начале шестого. Озеро спокойное, гладкое. На берегу остался Журавлев; махал нам на прощание. Крепкий старик. На дорожку мы так хорошо посидели. Водочки так… и за Сашей еще вино допили… И пиво. Много пива, еще и с собой взяли пак.
Не думаю, чтобы Игорь сильно хотел рыбачить, но взял спиннинг, и больше часа его не было. Только ушел и Сергей присоединился к нам, тоже так, по доброму… Так напиваться, за час, надо уметь. Давно таким не видел.
Пришел Игорь, принес двух окуней, небольших, с ладошку. Показал нам, и пошли с Сашей, отпускать. Издалека уже крикнул: - Да, и заканчивайте «ледовое попоище», плыть куда-то, вроде собирались!
- Мы готовы давно, - ответил Сергей. - Тебя ждали!
- Собирайтесь…
Разместились, немножко непривычно. Антон(опять в форме), как и прежде на штурвале, Игорь и Сергей на бортах: туда - ближе к носу, я и Саша в центре. Сергей взял фотоаппарат, фотографировал невесту, я рядом, поэтому все время в кадре. Только с нами двумя, уже пол сотни снимков. Игорь забрал фотоаппарат у Сергея:
- Давай я вас клацну... Сергей ниже… еще ниже… Антон, тебя не видно, приподнимись... вот, вот, вот... Ап! Готово!
- А ты? – расстроилась Саша. – Хочу фотографию с тобой.
- А мы попросим Журавлева, и он нас, всех, разом, того…
- Антон, что за «Велемоны», стоит ли?.. – спрашиваю.
- Я дам книжку почитать…
- Так, расскажи.
- Много лет назад, здесь было землетрясение…
- Присутствовал?
- Мне рассказывать? Сам вроде просил…
- Давай, давай…
- Четыре тысячи лет назад. Обнаружили двадцать пять признаков землетрясения. Люди покинули эти места – надолго. Эпицентром оказалось – урочище «Велемоны». Это уникальный природный памятник, и он неразрывно связан с древними поселениями «Пегремы». Благодаря открытию «Пегремского землетрясения», в отечественной археологической науке возникло новое сейсмоархеологическое направление, разработан секторно-графический метод, по фиксации развалов сосудов, для выявления направленного сейсмического удара. Успешно применен в разрушенных жилищах энеолитических поселений...
- Ты читаешь, что ли? – Повернулся к нему.
- Да.
- Саша посмотрела на меня: - А я слушаю, и с ума схожу.
- Рули лучше! В двух словах объяснить не можешь, что там?
- Подплывем, высадимся, поднимемся на гору и увидим разлом. Гигантская трещина, она расползается в разные стороны. Мы будем в самом центре: ширина метров сто и длинна пол километра. Здоровая такая, вам понравится.
- Другое дело. А-то устроил тут – секторно-графический позор.
- Зря. Тут интересно, вот послушайте: «Другая, мощная сейсмодислокация расположена в пятистах метрах к западу от береговой линии...», так, это не то… А вот – «Самообвал имеет форму трех террас, на которых залегают глыбы с разной степенью выветрелости. Такое строение позволило…»
- Стоп!
- Что случилось?
- Антон, друг, не делай так со мной! Я, человек, не для этого!
- Разве, не интересно?
- Не в том дело… Хочется ж самому прощупать глубину «выветрелости», понимаешь?
Не послушался, еще что-то читал, но я уже не слышал. Подумал, кажется, но вдруг явно почувствовал на спине, возле лопаток, Сашину ладонь. Испуганно оглянулся на Антона, но бородач увлечен чтением, ничего не видел. Ее пальцы нежно касаясь, очертили круг, стали грубее, настойчивее, и когда Антон перестал читать, пальцы с силой сжали кожу и ладонь вдруг исчезла; на лопатке, возле сердца вспыхнуло пламя. Саша отдернула руку, и вся отпрянула, отвернулась от меня. Больше ничего не слышу и не понимаю. Все, как в тумане.
Лодка уперлась в большие скользкие камни. Саша испугалась, что лодка порвется о их острые ребра. Но капитан сегодня – сама уверенность, лишь слегка приподнялась верхняя губа, обнажая рельеф искристых зубов, да глаза моряка сверкнули в оправе смелого прищура.
Антон сказал:
- Такую же лодку выставляли на стенде. Ножницы – рядом… Кто проколет – того и лодка. Бесплатно… Такая акция.
- И ты проколол? – спросила девушка.
- Это невозможно!
- Новый сверх прочный материал, - сказал Игорь, - ничего не боится, кроме воды.
Вылезли на берег. Я помог девушке подняться, довел до ровной каменной плиты. Подтащили лодку, привязали к камням.
Над нами скала, вокруг, огромные камни. Под ногами мох и целое море спелой колированной брусники. Все вдруг кинулись ее поедать, и я еле остановился. Брусника и пиво, не лучшее сочетание. Я знаю свой организм.
Ступал осторожно. И эти камни, я тоже знаю:
- Антон, как думаешь, тут есть змеи?
- Журавлев, за сорок лет видел один раз, километрах в двадцати отсюда.
- Блин, значит есть! – Запрыгнул на большой, не очень удобный камень.- Сашенька осторожней, здесь все кишмя-кишит змеями!
- Ой! – Тоже залезла на косую плиту. – Глебушка, ты видел?
- Анатолий видел двадцать штук, в километре отсюда. Сорок лет уже здесь не появляется.
- Очень ядовитые?
- Если долго варить, то не очень.
Игорь и Сергей полезли в гору. Из под ног посыпались мелкие камни. Если оступиться, или не удержать равновесие, то наверняка разобьешься. В скале расщелина, из которой растет ель. Если не разбиться на пути к расщелине, то ель добьет наверняка. Наивные думают, по дереву можно забраться на скалу. Но я, там никого не видел. Куда делись одичавшие, те, что не смогли спуститься?
- Давай за нами, - крикнул Игорь.
- Я не могу девушку одну оставить, ей и так бедной страшно.
- Сброшу Вам веревку.
- Не надо, Сашенька этого всего не любит!
Антон пробрался наверх каким-то другим путем. Там наверху, услышал, разговаривал с Сергеем.
Я слез со своего неудобного камня, взял из лодки пиво, пошел в гости к Саше.
- Ты, хочешь смотреть на разлом?
- Это интересно, но мне не нравится эта скала.
- А мне почему-то совсем неинтересно. Я наверное не люблю разломы.
- А что ты любишь?
Опять этот вызов. Как она это умеет. Сдаюсь.
Не стал долго смотреть в ее глаза, итак все ясно. Одной рукой коснулся чуть выше бедра, пальцы другой скользнули по шее, губы прижались к ее губам…
И я дрожу , и она дрожит, но больше не стесняюсь; ладонь уже на ее груди, сжимаю, не сильно, боюсь сделать больно. Такая, интересная манера целоваться. Ее язык не знает покоя; она будто лижет леденец. Вот он горячий, страстный трется об мой, хочет задушить; а вот он нежный, скромный, чуть касается кончиком, исчезает и снова появляется, но уже другой, опять горит, извивается, ласкает.
Она вдруг убрала мою руку, отвернулась:
- Все, больше не надо.
- Почему? – задал идиотский вопрос.
Повернулась ко мне. Посмотрела в глаза. Опять как-то зло, как тогда на часовне.
Отвел взгляд в сторону, трусливо так, отвел. Неприятный стал сам себе. Откуда эта неуверенность? Живет во мне какая-то паскудь, клоп какой-то по брюхо вгрызся, корни пустил, командует.
- Хочешь пиво? - Дернул за кольцо, зашипело, по рукам побежала пена. – О! Мужское, - говорю.
Даже не улыбнулась.
- Ты за что-то на меня сердишься? – виновато спросил у нее.
- На себя.
- Дурацкая ситуация. Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал, и я сделаю…
Саша погладила мою шею.
- Правда, уже готов сделать все, что попрошу?
Наклонилась, и поцеловала возле уха. Щекотно, слегка передернуло, по спине проехались зубчатые колесики.
- Ты отравишь моего отчима, ограбишь банк, и мы поможем одному хорошему человеку сбежать из тюрьмы.
Повернулся к ней. Хорошо, что опять улыбается. Два угрюмых человека, на таком маленьком камушке – это перебор.
- Еще раз – ограбить тюрьму, подыскать для отчима хорошего человека, и что?..
- Ты меня отлично понял - сделаешь?
Лег на спину, в ребро воткнулось острое, слишком длинный – голова неприятно откинулась, между лопаток хрустнуло.
- Конечно, - говорю. - А можно, я по дороге, еще, кого-нибудь убью?
Девушка спрыгнула с камня, шагнула ко мне, слегка боднула кулачком в грудь:
- Ты можешь быть серьезным?
- Сашенька, ты не физиогномист. Я, сама сосредоточенность.
- Мы договорились?
- Я сейчас в отпуске… Если попозже.. У меня, и инструменты все дома.
Саша полезла наверх:
- Все ясно, с тобой мы кашу не сварим!
- Подожди Сашенька. Про кашу ты ничего не говорила! Кашу запросто!
Она остановилась на не большом уступе, задумалась, как карабкаться дальше.
- Нужна помощь? – спрашиваю.
- Какая от тебя помощь?
- Антон забрался как-то иначе, там, за теми сосенками должна быть тропа. Не иди здесь – упадешь!
Переживал, но она легко справилась. Не хотела меня слушать, но смирилась, пошла путем Антона. Осторожно обошла скалу, исчезла за очередным выступом.
Смял пустую банку, выбросил в воду, достал из пака другую – «Барон, незаметно нажирайтесь». Надо написать книжку: «Десять шагов на пути к предательству», «История падения, на пятистах страницах, или - как я стал мерзавцем!»
Скоро, в воду полетела еще одна банка, и еще одна, и еще... Потяжелел на полтора литра, парадокс, но мне легче. Теперь ясно, почему было так тоскливо: организму не хватало жидкости. Теперь, все в норме, все гармонично.
Почти час ждал внизу. Надоело. Пошел за ними. Ползу, цепляюсь, карабкаюсь, прыгаю. Вместо того, чтобы подняться по вертикальной стене, пошел в обход вдоль ельника, залез в березовую рощу, потом поляна, пролез под валежиной , поднялся на холм , впереди еще один, слева осинник и сосны, сосны, сосны… Так, где мое пиво? Вот оно. Без пива в лесу нельзя. Хорошо, что еще не заблудился... Оглянулся. Но плохо, что - уже заблудился. А если назад? Осинник, холм, вот рощица знакомая… поляна, тропинка – стоп. Тропинки не было. Протоптали, пока туда шел? Пойду налево, точно, вон ту ель помню… а вот тех кустов не было. Как, однако, тут быстро все меняется. Поляна, скала, заросли какие-то, так… А где мое пиво? Выпил? Всегда кончается в самый неподходящий момент. Как бы я смотрелся с банкой, возле той березы, и булыжник тот, тоже ничего, медведь – симпатяга. Медведь? Показалось? В ту сторону не пойду. Ерунда конечно, откуда здесь медведи, - не зоопарк же?
Если увеличить скорость – скажем, в два раза, то теоретически, найду их в два раза быстрее, чем… Поляна, дерево, дерево, дерево, стоп… А где мое пиво? А… Почему человек петляет в лесу? Левая нога короче, вот и петляет, - это все знают. Что если временно не пользоваться правой ногой? Нет, тогда я поскачу прямо, и углублюсь еще дальше. А так, длинная правая выведет в изначальную точку. В лесу главное, что? Чтоб без паники и компас… А если все наоборот?
Знаю - мох это Север… или Юг? И что это дает? Спасение рядом. Что я знаю про лес? В лесу нельзя сорить, нельзя шуметь, костры, тоже нужно тушить за собой...
Устал, сел в тени кустарника. Надо собраться с мыслями, перевести дух. Отдыхал, приходил в себя. Как я мог заблудиться? Я – человек, который знает про лес все.
Надо как-то выходить на людей? Что я буду есть? На ночь, наверное, буду делать шалаши? Стелить мох, укрываться еловыми ветками…
- Это так красиво! А тебе, лень два шага сделать! А я тебя ждала…
Саша сказала это скороговоркой. Вышла из-за кустов, сказала, и скрылась за деревьями.
- Аааа! Сашенька! – Подорвался следом.
- Чего ты орешь? Что с тобой?
- Ааааа…
Догнал ее, обнял, присел рядом, на траву.
- Ты чего?.. Черники хочешь?
Протягивает мне, горсть черных ягод. Не смог слово вымолвить, просто смотрел и улыбался.
- Аа-аа! – Девушка укоризненно покачала головой. – Мы тебя ждем, ждем, а ты здесь… Все, не дружу с тобой, и не ходи за мной… - Развернулась, и быстро пошла от меня, почти побежала.
- Подожди! Подожди! – крикнул ей. Побежал следом. – Сашенька, не иди одна, без меня заблудишься!
Догнал, пошел рядом.
- Сергей хотел нас сфотографировать на фоне… Там такой вид…
- Да?
- Да. Здесь правда эпицентр, земля раскололась…
- Да?
- Да.
- Сашенька, не беги так, пожалуйста.
Остановилась, говорит: - Хочу, чтобы ты это увидел?
- Что – это?
- Разлом. Ты сейчас поднимешься наверх, и посмотришь.
- Я?
- Ты.
- Наверх, - это, вот туда, куда, туда? – Махнул куда-то в сторону.
- Наверх, - это наверх! И если ты не пойдешь, я обижусь… уже навсегда…
- А можно, я пойду с тобой? Обещаю убить всех твоих родственников, а так же друзей, подруг и домашних животных. Возьми с собой. Я полезный…
- Нет.
- Сашенька, я не знаю куда идти, если честно – я заблудился.
- Не придумывай.
- Правда. Я час ходил по лесу, ободрался, устал, одичал. Не могу без людей, я забыл человеческую речь, заговариваюсь, не слежу за собой… не брею грудь и почти не пользуюсь косметикой…
Саша засмеялась: - Ты бываешь такой смешной…
Подошла, обняла, поцеловала. Не могу привыкнуть к ее импульсивности, но кажется, осваиваюсь. Прижал к себе. Поцеловал шею, подбородок, губы. Несколько минут блаженства. Но все закончилось резко, как в прошлый раз. Только теперь не злилась, наоборот стала улыбаться.
- Все, иди!
- Уже?!
- Наверх. Не заблудишся.
Сделала несколько шагов назад, подмигнула, пошла вниз.
- Сашенька! - окликнул я.
Остановилась, повернула голову, подбородок слегка подался вперед, глазки вопросительно округлились.
- Сашенька!.. Ты любишь Сергея?
- Да.
Проводил ее взглядом, несколько раз оглянулась, махнула нежной кистью, и не верилось в это последнее: «Да», и я, кажется счастлив; вены обжигал адреналин; слабая грудь болела, ей трудно удержать бешенное, залитое сладкой кровью, сердце. Но это быстро проходило, и вот уже расплата: пустота, стыд, раскаяние…
Наверху их не оказалось. Они внизу, в гигантской расщелине.
Красиво. Объем. Масштаб. Вот они – «Велемоны».
Когда-нибудь потом, придумаю себе воспоминания об увиденном. Один мой друг, несколько лет подряд не может отметить Новый год в кругу семьи, из-за командировок, но нашел выход. Перед тем, как выбросить елку(в двадцатых числах января), одевает детей в новогодние костюмы, себя осыпает конфетти, пластиковым дождиком и на фоне, той самой елки, делает несколько фотографий. Лет через пять у него уже будут идеальные воспоминания о Новом годе, которого не было. Так и я, смотрел кругом и ничего не чувствовал.
Спустился вниз по серпантину. Несколько раз тропинка обрывалась, но спуск легче, чем я думал.
Сергей фотографировал, Игорь лазал по отвесным стенам, Антон читал, лежа на плоском камне, рядом наполовину пустая (или полная, кому, как больше нравится) бутылка коньяка. К кому же присоединиться? Если бы у меня был фотоаппарат, или был бы я альпинистом, то конечно… все равно пошел бы к Антону. Есть в нем какая-то загадка…
- Наливай, - говорю.
- Здесь, это не принято. Мы, как древние Саамы пьем коньяк из горлышка.
Я сделал несколько глотков, закурил. Хороший коньяк, можно не закусывать, даже нужно. Как-то подарил отцу Сергея бутылку «Хеннесси» за двести долларов, а он стал закусывать селедкой…
- А вы тут, два часа сидите? – спрашиваю.
- Ты что? Мы тут все облазили… Такие кадры сделали. Сейчас Игорь залезет, скинет веревку, поднимет фотоаппарат и будет фотать оттуда…
- Зачем?
- Оттуда вид…
Игорь покарабкался по отвесной стене, держась на одних только руках; ногам зацепиться не за что. Засовывал пальцы в щели, подтягивался и опять искал, за что зацепиться. Добрался до маленького выступа, спустил веревку.
Антон допил коньяк, вылил последние капли на землю:
- Да, и это пройдет… Как верно, подметил Пушкин.
- Достоевский, - говорю.
- Что?
- Что сказал Достоевский? – крикнул сверху белорус.
Я задрал голову:
- Акустика… Все услышишь, да? Он сказал: «Красота спасет мир».
- Исторический казус! – крикнул Игорь. - Отдыхая в Переславле в тысяча восемьсот семьдесят седьмом году Ф.М.Достоевский познакомился с известным лицедеем и бомбистом КрасОтой П.Д. Близкое знакомство, вскоре переросло в дружбу, и их часто встречали в казино или на процедурах. Павел Дмитриевич уверял Федора Михайловича в своей миссии. Теперь уже понятно, Федор Михайлович искренне верил – именно Павел Дмитриевич спасет мир!
Я посмеялся, но посмотрел на пустую бутылку и опять загрустил.
- Значит, все таки, наполовину пустая…
- Что ты говоришь? - Антон хотел читать свою книгу, но отвлекся.
- Не кажется ли тебе, что жизнь наша, подобна клейстеру в треснувшем сосуде? Сосуд, мы держим над головой, и липкая жидкость сочится из трещин, капает на волосы, заливает глаза…
- Однако ассоциации… - перебил Сергей. Он далеко, но слышимость здесь хорошая. – Ученые доказали: жизнь – набитый творогом носок. Мы держим его над сосудом с клейстером, и вот, только после этого уже…
- Не согласен, у тебя неверно соблюдена очередность. Так уже никто не делает.
- Я по другому не умею.
- О чем вы? – спросил бородач.
- О жизни Антон, о жизни…
Он задумался: - Вы совсем ничего не знаете о жизни… Я хирург, - сказал после долгой паузы. - Я даже спас нескольким людям жизнь... Но я не люблю людей… Зачем я стал врачом?
- Интересно, продолжай.
- У меня состоятельные родители. Даже очень. Но я таксую на «копейке», за копейки. Отец не хочет меня видеть.
- Так врач или таксист?
- Таксист. Уже четыре года. Сам по себе… ну и пусть! Я не видел их четыре года.
- Родителей?
- Пусть сам роется в кишках. Так и не привык. Мерзко. Мать звонила, говорит: «Приезжай. Поговори с ним», а я говорю: «Пусть перезвонит». А он не перезвонил.
- А ты?
- У меня тоже есть гордость.
Сергей подошел к нам, сел возле: - Чего замолчал?
- А ты говоришь, жизнь…
- Антон, за три года, ни разу не слышал от тебя слово – работа. То ты в Москве, в клубах каких-то, то в Карелии, то на Волге, то... На какие деньги?
- Есть тетка, дядя – брат отца.
- Вот видишь. Не так все плохо, оказывается, правда?
- Плохо. У меня было все. Трудно отвыкнуть. Но теперь я морской волк! Я капитан! И я могу выбирать!
- Отлично, - говорю. – Ты счастливый человек. Научился находить радость там, где…
- Да, - сказал он грустно, - я счастлив. – Вздохнул, посмотрел наверх: - А Игорь, обязательно разобьется.
До вершины ему метров десять, вниз падать, чуть больше. Специально выбрал самый трудный участок: стена гладкая, отвесная. Ноги Игоря болтаются над пропастью. Подтягивается на одной руке, замирает, вторая не спешит, гладит стену, пальцы нащупали выемку; переносит всю тяжесть тела на два пальца, подтягивается теперь на левой, и опять замирает. Наверное, профессиональные гимнасты, тоже могут, вот так, на одной руке - не знаю? Только однажды видел такое. Парень, тогда лихо крутил на турнике: выходы, солнышки, склепки, а потом сделал уголок (поднял ноги под прямым углом к туловищу), разжал кулак, повис на одной руке, и с большим трудом, но дотянулся подбородком до перекладины. Правда, он весил килограмм шестьдесят, а Игорь больше сотни.
Какая чудовищная сила в руках. И страшно и красиво и… Даже Сергей не смог скрыть восхищения: глаза загорелись, весь напрягся, вытянулся, как нить воздушного змея в сильный ветер.
- Вот так и в детстве, - говорит. – Думал, можно научиться, но… Тридцать раз я подтягивался в десятом классе, а он…
- А он?
- Больше ста.
- Не бывает такого.
- К сожалению бывает. К сожалению – потому, что, много шишек набил, пока понял: «Что позволено Марсу, то…»
- Ты никогда не рассказывал о нем. Почему?
- С ним все непросто… С ним всегда тяжело. Его бывает слишком много. Думаешь, даже иногда: может, лучше бы его не было совсем?.. А в другой раз… Знаешь, не могу себя представить без него… Я был бы другим. Я был бы не я.
- Расскажи. Какой он?
- Всегда одинаковый. Все люди разные, а он одинаковый. Я расскажу, как-нибудь, потом.
- А Саша? Расскажи про нее.
- Если бы мне кто-нибудь, про нее рассказал…
Сергей ухмыльнулся, погрозил белорусу кулаком. Игорь на самой вершине, поднял руки вверх, пальцы показали римскую пятерку, победа – «Виктори». Разлом наполнился раскатистым: - Э-ге-ге-гей!!
Когда вернулись, было еще светло. Все вдруг перевернулось кверху дном: Игорь пошел спать, Сергей взял гитару, чего-то там завыл, Саша, вместо того, чтобы заняться ужином, стала разводить костер, а мне что делать? Гречку варить? Я, человек, не для этого.
- Сашенька, так кушать хочется, - говорю.
- И не говори Глебушка, так хочется…
- И что же нам, теперь делать?
- Ну, ведь это же не честно, - спел Сергей. - Ты готовь, с нас будет песня. Мы же - это не умеем! Мы от голода немеем…
- Нет ребята, сегодня ваша очередь.
Сергей продолжал:
- Как сказал Наполеон, приготовь-ка нам бульон.
Саша задумалась, и в ответ: - Просит, фройлена Жюстин: «приготовьте сами – блин!»
Первое, что пришло мне в голову: - Как сказал кореец - Тхе: «Мы сегодня, не в духе!»
- Жив китаец Чу-вай-конг, приготовьте макаронг, - парировала она. - Принцу Аль Джамул Кашионку бросьте в макаронг тушенку.
- Ха-ха-ха… Серега, ты смотри, какая умница. Сашенька, давай еще! Одновременно, можешь чистить картошку.
- На сегодня рабство отменяется. Как сказал Лукум Рахат: «Шпрехен зи матриархат».
- Класс! Сашенька, да ты ж поэтесса… Да мы с тобой, такие стихи забабахаем!
- Стихи – хорошо, но как, насчет, поесть?
- Хорошо солнце, я приготовлю. Но если, будет невкусно…
- Не бойся, я буду руководить.
- Где у нас картошка?
- Под столом.
- А, вижу. Я сделаю суп из рыбных консервов – хочешь?
- Очень.
Набрал картошки, сел напротив Саши, принялся чистить.
- Мой друг – художник, давал интервью одной газете. Были такие слова:
«Я давно себя нашел.
У меня все хорошо.
Я рисую и пишу.
С помощью карандашу».
Сергей положил гитару на скамейку. Говорит:
- Идеальная рифма, для меня, или даже не рифма... Обожаю в стихах фамилии… - «...особист Суэтин, уже давно приметил», «Опять, Пача подвел потерей роту», или… Вообще Сашенька: «Жив китаец Чу-вай-конг, не сыграть ли нам в пинг-понг» - это прекрасно! Но, есть нюансик. Бриллиант надо правильно огранить. Лучше, чем шансонье в этом смысле, конечно… Не нашел он рифму, на слово – бывает, и вставляет прямо в центр этого роскошного колье, рубин. Например: «Я иду, избит и грязен, помоги мне одноклассник Колязин», или: «Менты избили пацана, по приказу опера Головина». Идеальная рифма - уже граненый алмаз, выглядит так: «Я иду, избит и грязен, помоги мне одноклассник Колязьев». Чувствуете разницу? «Менты избили пацана, по приказу опера Головиной».
- То есть, идеальная рифма, - отсутствие рифмы?
- Идеальна рифма - почти рифма. Если уж решил вставить фамилию, не стесняйся, чего уж там, пусть все видят. Истинных поэтов пока мало, но мы уже поднимаем мятежные головы…
Чистил картошку больше часа. Уничтожил половину запасов; увесистые бесформенные булыжники, в руках мастера, превратились в симпатичные теннисные шарики. Саша не выдержала:
- Дай сюда!
- Нет. Если я берусь за дело, то довожу до конца.
- Ты победил… Я сама приготовлю… Ужас… Откуда в тебе столько жестокости? Тебя в детстве били картошкой?
- Я не повар, я скульптор. Аппетитной формой, я компенсирую нехватку белка.
- Вот этими – голубиными яичками?
- Вода кипит… Давай сюда… - Бросил картошку в воду. – Так... морковка… А где открывалка?
- Тебя просить, лучше самой все сделать… Отойди от плиты!
- Это, когда я уже все приготовил… Нет уж…
- Уходи! Третий лишний, оставь меня наедине с кастрюлей.
- Вот как?!
- Если хочешь, почисть - вот - луковицу.
- Какую ты хочешь, чтобы я придал ей форму?
- Так, дай сюда!
- Нет, я сделаю!
- О! Наточи нож… и этот. Их два, оба тупые…
- А точилка?
- Нету. Один об другой, смотри... раз-два, раз-два…
- У тебя, так хорошо получается.
- Наточишь?
- Сашенька, я по образованию...
- Тогда иди мой сковородку!
- Ммм… так, дай ножи…
Сергей все это время усиленно расстраивал гитару. Добился своего, отнес инструмент в палатку. Вернулся:
- Давайте сковородку… Что еще?..
- Чашки, ложки – сгребай со стола, не видишь что ли?
- А моющее?
- На берегу… полно моющего.
- Как? Сковородка жирная: песком не отмоется.
- Я же как-то мыла…
- Кстати, я по образованию тоже…
- Сережа – назвался груздем...
- Я не назывался. Глеб, я назывался?
- Он мухомор, Сашенька.
- Он боровичок. - Она сделала шаг к Сергею, поцеловала в щеку:
- Все, иди.
Обрадовался, что останемся наедине, но не успел уйти Сергей, как появился Антон. Уставший, угрюмый сел в углу стола.
- Что с тобой? – спрашиваю.
- Без трех минут девять, а мы еще не ели.
- Как так, только две минуты назад было без пяти… и уже без трех?
- У меня часы идут точно! – Разозлился бородач.
Саша успокоила:
- Антоша, не злись так, сейчас поедим.
- Просто уже без трех… Ну ладно…
Я засмеялся, Сергей потащил посуду на пляж, по дороге хихикнул.
Говорю:
- Как сейчас помню… В прошлую пятницу… Проснулся в семь четырнадцать. Уже в восемь девятнадцать (по Московскому) смаковал в «Аппетитном» бифштекс, конечно с луком. Секундная стрелка отсчитала еще сорок пять делений, когда принесли счет, на тонкой желтой бумажке с двумя поперечными линиями. Чай, в восемь двадцать пять: на серебряном матовом подносе в форме сердечка. Без пяти десять, - по тротуару велосипедист, в красных шортах, и синем шлеме. Через минуту тридцать семь, скрылся на углу «Ленина» и «Гоголя». Десять семнадцать – Площадь Маяковского, фонтан, голуби, запах пирожков. Мимо – «Фиат», номер – четыре единицы и семерка - окна тонированные. Двенадцать тридцать пять – орбит с ментолом. Без двух час – выплюнул. Тринадцать десять – стою на красном, девушка в очках, заколка бабочка – раздает визитки: «Похудей навсегда. Телефон: четырнадцать семнадцать восемьдесят пять». Нет, кажется: четырнадцать восемнадцать семьдесят пять. Семнадцать тринадцать – звонит мобильник, высвечивается номер...
Продолжал бы еще, но в палатке застонал Игорь. Протяжно, жалобно. - Разбуди его, - попросила Саша. – В прошлый раз, тоже так…
…дернул за пятку: - Игорь, пора в школу.
Проснулся, опять всего колотит, посмотрел на меня, кажется, не узнал: - Что? Куда?
- Подъезжаем уже! Сдавай белье и выходи…
- А… Ты сказал: «пора в школу»?
- Приснилось тебе школа, видишь, как трясет. К доске, что ли вызывали?
Игорь приподнялся на локтях: - Я сейчас выйду…
- Спи, если, что я разбужу. Вид у тебя, так себе…
Через минуту вышел: - Доброе утро.
- С Новым годом, - говорю.
Белорус улыбнулся, пошел к озеру. Хотел уже идти за ним, но услышал голос Сергея. Вспомнил, он же сегодня посудомойка.
- Сколько уже не спит? – ни к кому не обращаясь, сочувственно спросила Саша.
- В Питере спал. У Сергея, как приехал… и все.
Захотелось курить.
- Без меня, ничего не ешьте, - говорю. - Пойду, помогу Сергею.
Распечатал новый блок, пошел на пляж.
Сергей встретил радостно:
- О! Помощник идет!
- Не-не, я сегодня ужин готовлю, во - Игоря проси.
- Да Игорь…- Сергей расстроено посмотрел на белоруса. – Проснуться никак не может.
Игорь нас не слышал, стоя на четвереньках, опустил голову в воду, и так больше минуты. Не шелохнется. Я закурил, подкурил Сергею, воткнул ему в зубы сигарету, руки жирные, в песке, сам взять не может.
- Что с ним?
Сергей пожал плечами.
- Он ночью плавал на тот берег, - говорю. - Я еле успел…
- Тонул?
- Еще немного и…
Цвет лица у Сергея стал белым как бумага. Я не ожидал такой реакции:
- Ты чего друг? – спрашиваю. - Все уже в порядке. Мы же вернулись…
- Поэтому вы были мокрые? Все правильно.
- Не расстраивайся так.
Сергей опустил глаза, скрипнул зубами. Разозлился. Потом встал и силой швырнул сковородку в воду. С шумом скользнула по поверхности; в небо взлетела стая белых брызг; черный чугунный бок махнул на прощанье; вода сомкнулась и больше ничего; Онега поскупилась даже на круги, желчно затянула обрывистой рябью.
- А я спал!
Сергей нервно улыбался.
- А чем бы ты помог?
- Ты же помог. Что ж ты делаешь, скотина! - крикнул белорусу.
Игорь вытянул голову из воды:
- Ты это мне?
- Зачем Игорь, что опять?..
- Голову мочу... Что?
- У тебя и так водянка мозга! Сушить пора! – крикнул зло, сплюнул, пошел в лагерь.
Игорь посмотрел на меня: - Истерика какая-то, чего он?
- Я рассказал ему…
- Что рассказал?
- Как ты тонул… Не надо было, да?
- Сказал и сказал.
- Ну извини.
- Ладно. Он сковородку выбросил?
- Да. Старая уже была, - говорю. – Поломалось в ней что-то, скрипела все время, на нервы действовала.
- Монолитная вроде была…
- А запах…
Игорь вышел из воды, собирает разбросанную по берегу посуду.
- Оставь, - говорю. - Я домою.
- Переоденусь.
- Давай.
Игорь ушел, я принялся начищать жирные миски. Думал, будет проще: песок хорошо счищает накипь, а вот жир… Не люблю мыть посуду. Всегда мыла Маша. Сначала из-за этого ругались, но отстоял свое мужское достоинство. Зато я мыл полы, и готовил по выходным. Супружество требует компромисса. Как низко я пал. Я мыл полы… да-да! Я – «человек, который вращает сферами!» - и на самое дно. Я рыскал в трущобах семейного благополучия: протирал монитор телевизора, выставлял бокалы в сервант, поливал цветы и кормил хомячка. Стыдно, стыдно… Подумать только - я выносил мусор. И сейчас это делаю, но совсем иначе, с гордо поднятой головой. Вернулась былая стать, косой саженью раскинулись удалые плечи; лихо заломлен молодецкий чуб, смелый, напористый голос пленит неискушенных деревенских барышень и видавших виды посетительниц престижных Губернских салонов.
Как же так вышло? И мы с ней хорошо жили, не помню, чтобы ссорились. Говорят: любовь через три года проходит, остается привычка, люди устают друг от друга, выговариваются… Ничего этого не было: только ее хотел, только о ней думал, ни разу не изменил. Ни разу! Не верите? Хорошо. Только один раз изменил, от силы - два.