Комната этого старого дома была похожа на газон, который обнажился после таяния зимних снегов, с заметным мусором и следами летне-осеннего безумия. Известь цеплялась за глубокие шрамы стен и потолка, но, ей это не удавалось и она с, характерным только для нее звуковым отчаянием, валилась на пол, усыпанный мусором, природа которого не была известна хозяину дома. Полное отсутствие мебели позволяло увидеть в углах комнаты фантики от конфет, кусочки новогодней мишуры, крошки сдобы, свежесть которой тоже не была установлена. В самом центре себе отвоевали пространство рулоны и кипы бумаг; старые журналы, которые за давностью лет стали противны сами себе и «неполноценные» коробки, не имевшие – кто дно, кто правой или левой стороны. И пыль, пыль, пыль, абсолютно везде, похоже, она выживала каждого из этой комнаты, чтобы полноправно и единолично владеть этим пространством. Однако и пыли суждено было лишиться своего жилища…
Два огромных, светлых окна комнаты были уставлены стопками книг, разными по длине, толщине, содержанию и размеру. Окна как будто оберегали книги, не давая им оказаться на полу среди этого жизненного и жилищного мусора. У двери стоял хозяин дома – мужчина средних лет, с явными жизненными трудностями, отражавшимися на его лице. В тот момент его лицо было похоже на лицо человека, который решает – пойти ему направо или налево; плыть пароходом или лететь самолетом; разозлиться или остаться равнодушным – этот человек решал что делать, как поступить, как быть. Он еще раз обсмотрел свою пустую и пыльную комнату, провел пальцами по ближайшей стене, оттолкнул, попавшуюся под ноги коробку от «тульского пряника», и вышел из дома.
Мужчина шел прямо, не сворачивая, по дороге попадались чужие дома, играющие дети, резвящиеся собаки и редкие голые деревья, которые лишились своей одежды вследствие прихода осени. Мужчине тоже предстояло сегодня лишиться чего-то важного… Прошагав 20 минут, он вошел в ближайший магазин, в котором кроме кассирши больше не было ни души. Ни души, подумал мужчина, и у меня скоро не будет души.
Продавец, увидев потенциального покупателя, негромко спросила.
- Добрый день. Что Вам предложить?
Мужчина повернулся к ней лицом и спокойно ответил.
- Здравствуйте. Дайте мне веревку и мыло.
Женщина, с порозовевшим лицом, медленно попятилась назад. Затем, взяв себя в руки, спросила
- Вам, какое мыло?
Мужчина невозмутимо ответил
- Хозяйственное.
И тут продавец, не сдержав своих эмоциональных коней, разразилась громкой тирадой слов: «Зачем вам веревка и мыло, что Вы собираетесь делать? Постойте, Вы такой молодой, у Вас все еще будет хорошо, обязательно будет!» Ужаснувшись от банальности произнесенных слов, женщина замолчала ровно на 10 секунд, а потом, подумав – ну и пусть банально, главное сейчас не молчать, только не молчать, и продолжила. «Давайте поговорим, ну прошу, давайте, Вам непременно станет легче», - с этими словами она положила на прилавок веревку и кусок хозяйственного мыла.
«Простите, я очень тороплюсь, мне нужно бежать, а то боюсь не успеть», - с прежним спокойствием ответил человек с веревкой и мылом в руках. Слезы женщины хлынули прямо на пригоршню мелких монет, ей казалось, она бессильна, онемевшее горло только и сумело выкрикнуть
- Зачем Вам веревка?
- Связать стопки книг. Ответил мужчина, открывая дверь магазина.
- А мыло?
- Вымыть руки. И дверь захлопнулась.
Мужчина бежал обратно, в свой пыльный дом, спотыкаясь но, не падая, а в голове стучало – не успею, не успею. Подбегая, он увидел, что дом, как и прежде, стоит на своем месте. Хозяин ветром влетел в комнату и стал спешно связывать книги, которые были отсортированы по размеру, чтобы удобно было нести. Когда последняя стопка была перевязана, книги стали в руках мужчины перемещаться из пыльного дома, на заднее сидение автомобиля, стоявшего рядом. Он даже забыл про мыло, которым предполагалось вымыть руки, и которое так и осталось лежать на полу, в окружении пыли.
Снос дома должен был начаться вот-вот. Мужчина подумал – снос… но ведь здесь осталась часть моей души, и, не в силах смотреть на добровольное умирание своего дома, человек сел в машину, и уехал. Книгам было все равно, где их поселят, гораздо важней для мужчины был вопрос расселения своей собственной души.