- А как же Ванга, а Джуна Давиташвили, а Нострадамус? А библейские пророки?! Ведь были же провидцы! Прошлое состоялось и впечатано в мир, настоящее – это складочка на скатерти мироздания, которую утюг времени гонит в будущее! И будущее предопределено прошлым и настоящим! Нет никакой свободы воли – все наши потуги изменить будущее есть результат уже свершившихся обстоятельств! Прошлое и грядущее равнозначны, а значит, человек, наделенный особым даром, может разглядеть будущее – пусть и не отчетливо. Но и прошедшее мы видим смутно. И все же при благоприятных условиях можно оказаться провидцем. Так, увидев отпечаток аммонита на камне в пустыне, мы догадываемся о древнем море. Но одно дело – когда провидцем становился пастух из синайской пустыни или средневековый монах, а другое – если бы пророком стал человек образованный, как ты или я…
- Да ладно, Петрович, не горячись ты так. Я вот уже прозрел будущее – придем мы домой, Валентина твоя понюхает воздух и скажет, что опять ты с Коляном и с пузырем в гараже философствовал. И будет нам с тобой на орехи. Ну что, гожусь я в пророки?
- Ты не ерничай, Дмитрич. Вот, говорят, восточные мудрецы особый третий глаз имеют, который для предвидения. А может, в самом деле – есть под теменем такой глаз, ну, как атавизм, или рудимент – хрен его разберет. Нашим предкам он ведь нужнее, чем нам, был, а потом раз – а атрофировался. Но не у всех.
- Остынь, Петрович, какой на фиг, третий глаз – тут и старых оба залить бы хватило…
Колян и в самом деле оказался пророком. Валентина осерчала и весь вечер не разговаривала. Ночью Петровичу снилась всякая гадость, в правом боку острым кирпичом давила печень, во рту копилась липкая дрянь. В муторной дреме Петрович все не мог отделаться от видения – ему мерещился налитый кровью глаз, прораставший у него то там, то сям, но чаще почему-то на спине.
На следующий день к вечеру у Петровича вдруг стало нестерпимо чесаться промеж лопаток – как раз там, куда рукой не дотянуться. Валентина хмуро оглядела Петровичеву спину и сказала, что у него там красная припухлость – может, ушиб в гараже, а может, зреет чирей и надо бы сходить в поликлинику, или просто приложить распаренной капусты. Капуста дома нашлась. Петрович обреченно улегся лицом вниз на диван, Валентина шлепнула ему на спину горячий мокрый лист. Ощущение ошеломило Петровича – вместе с болью он почувствовал – не увидел, а именно почувствовал – вспышку света.
Ночью, осторожно улегшись на спину, Петрович снова обнаружил при надавливании на припухлость цветные узоры, какие видятся, если надавить пальцами на глаза. Усилилась и боль.
Утром ощущение постороннего света со стороны спины стало острее, казалось, что при движении мельтешат какие-то фигуры. Петрович заперся в ванной и, манипулируя зеркалом ванной и маленьким, взятым из косметички Валентины, осмотрел спину. Из ложбинки меж лопаток на него глядел мутный с красными прожилками глаз, окруженный валиками опухшей синюшной кожи, мокрой от сукровицы. Петрович дернулся – глаз моргнул, и на мгновение стало темнее. Ванная накренилась и поплыла вбок, накатили тошнота и слабость. Кое-как натянув рубашку, Петрович приглушил поток света и движения. Еще парой минут позже он научился моргать новым глазом и закрывать его: держать глаз открытым под рубашкой было больно и неудобно.
- Как твой чирей? – спросила Валентина.
- Да так… Проходит, вроде… - почему-то соврал Петрович.
Субботнее утро выдалось жарким. Петрович, не поворачиваясь к жене спиной, надел старую майку – сеточку и отправился на улицу. Новый глаз позволял видеть находящееся позади, но это создавало дискомфорт и без привычки приводило к потере ориентации в пространстве. В том, что виделось за спиной, была и еще какая-то странность, которую Петрович поначалу не мог осознать. В конце концов, непрестанно оглядываясь, он выяснил, что улица виделась и спинным, и обычными глазами одинаково, но вот люди – те были разными. Понаблюдав пару часов, Петрович понял, что глазом на спине он видит людей такими, какими они будут спустя какое-то время, причем, чем внимательнее он всматривался и чем большим было расстояние, тем дальше в будущее удавалось заглянуть.
Это уже сулило перспективы, которые компенсировали бы неудобства, связанные с глазом на спине. Можно было бы подсматривать выигрышные номера еще не состоявшихся лотерей, успешно играть на скачках, да и вообще в любых тотализаторах – и будет не страшна предстоящая пенсия; любую болезнь можно будет давить в зародыше; стоит прочитать еще не изданные газеты – и можно будет предсказывать последствия любых экономических реформ. А игра на бирже – вот где золотое дно! Но нужно потренироваться в рассматривании будущего, следует найти лучшие точки для наблюдений.
И Петрович начал изучать новые возможности и тренироваться.
Скоро он понял, что чем дальше в будущее заглядывал, тем большего напряжения сил это требовало. Следовало каждый раз глубоко вдохнуть и задержать дыхание, а потому увидеть удавалось только эпизоды длительностью не более минуты. Кроме того, чем дальше он удалялся от настоящего, тем хуже контролировалось место, на которое он смотрел: взгляд непроизвольно смещался куда-то в сторону и Петрович не знал, где находится то, на что он смотрит. Мелькали чьи-то руки, появлялись незнакомые лица, кто-то ругался, кого-то вели под руки, а он пьяно озирался… Проку от этого не было никакого. Нужно было заглядывать еще дальше в будущее – и тогда, может быть, найдется что-то, достойное внимания?
Лет двадцать назад Петрович сдуру приобрел на квартальную премию телескоп. Полюбовавшись на луну, он закрыл объектив крышкой и забросил инструмент на антресоль. Теперь Петрович решил попробовать увидеть далекое грядущее с помощью оптики. Поставив на балкон треногу с трубой и отрегулировав ее высоту, Петрович прислонился спиной к окуляру, вдохнул и напрягся так, что покраснело лицо. Перед третьим глазом замельтешили странные картины.
…плоская равнина (аэродром? ледник?), вдоль которой, куда хватает глаз, тянутся бесконечные белые трубы. Меж труб бредут тощие голые люди – одинаковые, как близнецы. Через каждые несколько шагов они останавливаются и кладут ладони друг другу на лысые головы…
…город с огромной высоты. А может быть, что-то вроде печатной платы под микроскопом? Расстояние не определить: или это очень далеко – и тогда это огромные сооружения. А может, наоборот, очень близко…
…по небу, почти закрывая его, медленно летит циклопический самолет, крылья его снизу покрыты ржавыми потеками, отчетливо видны невозможной величины заклепки. С крыльев вниз падают, падают, падают люди – и не чувствуется в их падении ни трагедии, ни праздника… Деловито и буднично…
…красная луна на черном небе покрыта паутиной. Паутина ритмично исчезает и появляется вновь…
…люди в длинной одежде кладут улыбающуюся полную женщину в бассейн, она погружается в жидкость, делается прозрачной и вдруг начинает неистово биться, расплескивая воду, а затем исчезает...
…огромная толпа в странном медленном танце копошится в заполненном жидкой глиняной слякотью котловане, лица обращены к небу, улыбки слепцов, коптящие костры по периметру…
В том, что все это будет, Петрович не сомневался. Но какую пользу можно извлечь? Кто ему поверит? Когда и где это произойдет и как может быть истолковано?
Неделей позже после баньки были очередные хмельные посиделки в гараже у Коляна.
- Ты, Петрович, начет провидцев как в воду глядел: тут по телику одну бабу показывали из деревни под Красноярском, так она еще в тридцать седьмом предсказала, что негр президентом в Америке станет. Наверное, у ней этот самый третий глаз прорезан.
- А что толку? Кто ей поверил бы, в тридцать седьмом-то, да и не нужно это было ни кому. И потом, я ж тебе говорил, что будущее предопределено? А раз так, то и изменить его нельзя, коли что увидишь, то только такое, на что не повлиять, ни понять. И толку от этого третьего глаза – ни людям показать, ни пиджак надеть – одна морока. У самого у тебя такой бы прорезался, ты б взвыл тогда.
- Да ладно тебе, Петрович, что ты всякий треп близко к сердцу принимаешь?
Через три дня после этого разговора на спинном глазу приключился ячмень: веки сомкнулись, ушли в складки отекшей кожи, только ресницы торчали наружу, да невольные слезинки скатывались по позвоночнику. А вскоре глаз исчез совсем, оставив только припухший бугорок меж лопаток.
- Посмотри, Валентина, там у меня не чирей ли опять зреет? – попросил Петрович жену.