Наследник

Теперь по утрам  Таня пила кофе только из этой сервизной чашки. Сервиз был дико дорогим и достался ей от свекрови. Когда  одна ее подруга пришла в гости и увидала этот сервиз, то сказала, что точно такой видела на прошлой неделе в антикварном на Арбате. И  стоит он  ровно пять тысяч баксов.  Таня чуть с дивана не упала. Конечно, она знала, что тот дорогой, свекор его аж из Германии привез после войны, ему там в награду выдали за какой-то подвиг, но что такой дорогой, никак не думала. Свекор ее прошел всю войну, ушел в ополчение в сорок первом, прямо с парада, как в кино показывали, и вернулся в сорок пятом, летом. Уже после победы, в чине майора. Ранен был всего один раз, зашили его, пулю вынули, и снова на фронт. Про войну свекор никогда и ничего не рассказывал, и фильмы не смотрел, не любил. Всякие ордена надевал редко, только на работу, на торжественное собрание по случаю 9 мая, свекровь заставляла. И то, если та недосмотрит, то пиджак надевал с планочками, а не с медалями и орденами, и та его всегда заставляла переодеваться, и говорила:
-Как тебе, Петя, не стыдно! Родина тебя Орденом Красной Звезды наградила, а ты надеть не хочешь.
Тот смирялся и одевал, что велят. И только потом стал  надевать  этот пиджак с орденами в Парк Горького, на День Победы, чтобы внуков порадовать, уж больно тем нравилось идти рядом с орденоносным дедом при всем параде.
Имущества дед вывез из Германии совсем мало, особенно если сравнивать с другими. Только этот сервиз да старинные часы с боем, и все. Больше ничего. Потом-то Таня уже узнала, что некоторые другие повывозили. Подружки много чего порассказали. У кого отец привез, у кого дядя, а у некоторых просто сосед по дому.
Одна тут ей как-то историю рассказала, другой бы Таня никогда не поверила, но Наташа никогда не врала, а знакома с ней была аж лет тридцать, вместе в институте учились. А отец у Наташи генерал был, но уже из молодых, и в войне не участвовал. А в доме она жила генеральском, и там много кто воевал, и из Германии вернулся. Но, правда, большинство уж поумирало, но наследники-то остались.
Ну, так и случилось, что протечка у них вышла. Трубу прорвало и залило Наташу. Правда, повезло ей, что в кухне, а не в комнате, убытку меньше. В кухне и ковров нету, и книг, и шуб всяких. Ну, а с ее кухни вниз протекло, и мужик снизу пришел на нее ругаться, что мол та его залила. Ну, Наташа ему показала на свой потолок мокрый, что она не виновата, тот извинился и проникся к ней. Позвал к себе чаю  выпить и посмотреть, что у него делается. Дать, так сказать женский совет, чего ему с потопом делать. Сам он уже в возрасте, семьдесят пять стукнуло, один живет, без жены и детей и прямо растерялся, как быть.
Наташа взяла пару тряпок и помогла ему полы вытереть. Сидят они, чай пьют, глядит та по сторонам и изумляется. У мужика этого прямо не квартира, а музей. Вазы стоят расписные, прямо, как из Лувра, несколько сервизов из серебра, и вся кухня картинами увешана. Наташа и говорит:
-Хорошо, что вода Ваши картины не залила. Копии  до чего хорошие. Прямо, как в музее, от настоящих и не отличить.
А тот посмотрел на нее, улыбнулся и произносит:
-А с чего это Вы решили, что это копии. Это все подлинники.
Ахнула тут Наташа и говорит:
-А что ж Вы их в кухне повесили? Здесь же всякая копоть, грязь. Вы их лучше в комнатах повесьте.
А тот и отвечает:
-Не могу, некуда. Там и так все завешено.
И повел ее смотреть. Три комнаты и все стены картинами увешаны, как в музеях, места свободного нет. И везде вазы стоят. Мебель антикварная из карельской березы и чего только нет.
Тут Наташа и спрашивает:
-А ведь, наверное, и ювелирные украшения у Вас имеются?
Тот улыбнулся и говорит:
-Да, моя мама очень их любила, ну, а я так и не женился, так что носить  некому.
Достает он коробку  из-под обуви, и прямо на стол их и вываливает.
Наташа думала, что с места не сойдет. Прямо ноги у нее отнялись. У нее-то у самой много чего имеется – пять лет в Индии с мужем жила, всего накупила. Лет двадцать назад все это там дешево стоило, и брильянты, и сапфиры и изумруды. Это сейчас не подступиться. Она недавно из любопытства свои драгоценности оценила. Оказалось – сто  тысяч баксов. А тут, у него на столе валялись миллионы баксов. Два или три, так точно, а может, и десять.
Перед ней сидел долларовый миллионер. В потертом костюме и со скромной улыбкой. Она его и раньше часто встречала около подъезда, когда покупала виноград или персики к столу. И видела, что тот покупает, в отличие от нее, самые дешевые помидоры.
Наташа подумала и произнесла:
-А Вы не могли бы продать мне вот эти изумрудные серьги. Уж больно они хороши.
Тот застенчиво улыбнулся и покачал головой:
-Я бы с радостью, но никак не могу – это ведь память о маме, она так их любила.
-А какую-нибудь картину? Вам ведь, наверное, деньги бы пригодились, не лишние?
-Да, конечно, не лишние, я ведь на одну пенсию живу, а она небольшая. Но никак не могу – ведь все это память о моих родителях. А больше у меня никого нет, ни родных, ни близких. А Вы заходите, как время будет, ко мне ведь никто не ходит, буду рад.
И она ушла. И стала иногда заходить. Чаю выпить. Жил тот бедновато. И Наташа все время чего-то носила – то конфетки, то булочки. А, когда тот приболел, то и лекарства. Ну, и еще пару раз спросила, не продаст ли тот ей чего. Так тот и не захотел. Правда, те самые серьги с изумрудом все-таки подарил ей на день рожденья со словами:
-Уж больно Вы, Наташенька, заботились обо мне во время болезни. Спасибо Вам. И на маму мою Вы немного похожи. Может, она и не против будет, что я Вам ее серьги отдал.
А, осенью, как приехала с дачи, узнала, что помер тот от сердечного приступа. В больнице. И кому его имущество досталось, неизвестно – наследников то не было, и ни с кем тот не общался.
Может, чего врач со скорой взял, или жэковские, когда квартиру опечатывали, или еще кто, неизвестно. Но, кто-то точно взял, потому что жильцы, что вьезжали в эту квартиру через год, уже ничего не застали. Это точно.
Как рассказала Наташа Тане эту историю, то та и начала кофе из сервизной чашки пить за тыщу баксов. Все равно, говорит, с собой в могилу не унесешь.
 Так и пьет теперь.
 И, вообще, ни в чем себе не отказывает.