Дизайнер

               

Теперь, когда  с кем-то знакомился в компании, то сразу представлялся:
«Я не Иванов».
«Почему не Иванов?», изумлялись дамы.
«Потому, что я – дизайнер», ухмылялся тот, и все смеялись, вспоминая дурацкий анекдот. Он тоже смеялся, хотя ему было совсем не смешно. Федор с детства хотел стать Великим Художником, а стал дизайнером. Правда, надо сказать, тоже Великим, или почти великим. К нему даже стояла очередь, хоть и небольшая. Федор мог исправить любую «испорченную» квартиру. Когда заказчики ругались с архитектором, и отказывались платить за те «художества», что тот насоздавал в их  жилище,  все знали, что надо звать Федора. Тот приезжал, выслушивал обе спорящие стороны, и предлагал свой вариант. Причем, самое забавное, что это все всегда стоило очень дешево. Не считая, конечно, его гонорара. Его цена была высокой. Очень высокой. Но результат всегда того стоил.
 Как он умудрялся это делать, никто не мог понять. Меняли цвет стен, или занавески, или просто ставили посреди гостиной пару скульптур, и заказчики приходили в восторг. Сразу платили архитектору, и рекомендовали  всем своим знакомым. Квартира нравилась им так, что мгновенно забывали о своем недовольстве еще пару недель назад.
Его же мастерская никогда не прокалывалась. Все заказчики оставались довольны. Причем, Федор работал в любых стилях.  Ампир или модерн, хай-тек или этнические мотивы, все давалось ему одинаково легко. У него оказался удивительный врожденный вкус и невероятное чутье. Стоило посмотреть на заказчика, и Федор сразу знал, что тому понравится. Даже, если какая-то изысканная дама утверждала, что хочет ампир, он чувствовал, что той нужен модерн, и никогда не ошибался. Эти самые дамы звонили  через несколько лет, благодарили за то, что он смог угадать их невысказанные желания, и снова заказывали интерьеры уже своим детям, или подругам.
Жизнь удалась, или почти удалась. Вся, кроме личной. Тут был полный провал, или, как иногда выражался Федор, полный …
К сорока годам  успел уже два раза развестись, и больше  семьей обзаводиться не собирался. Наоборот, вернулся в лоно своей исконной семьи. К маме с папой. Понял, что ему абсолютно все равно где жить, и захотел их порадовать. Пусть будут счастливы со своим Федором.
Как же они его любили! Он был единственным сыном. Их гордостью и радостью. Уже в детском саду обнаружился  талант. Федор рисовал лучше всех. В школе  тоже рисовал лучше всех. Бабушка водила  в кружок, и там  рисовал лучше всех. Когда написал портрет бабушки, на котором ее все могли узнать, то произвел фурор. Бабушка прослезилась, а потом ходила по всему подъезду и показывала рисунок. Все приходили в восторг. Они жили в старом доме, от министерства, где работал отец, и все знали друг-друга.
Потом  поступил в художественное училище. И тут грянул гром. Федор впервые узнал, что существуют художники-супрематисты, увидел работы Малевича, Кандинского и других. И пропал. Понял, что никогда не сможет писать реалистическую живопись. И не смог. После первой сессии  как-то удержался, а в конце учебного года его отчислили. Федор не слишком горевал, а сразу поступил в архитектурный. Там  учился отлично,  все было интересно, особенно история искусств, и писал картины  уже в квартире, для себя. Дома ему выделили комнату-мастерскую. Квартира у них была огромная, во всяком случае, по тем, советским временам. Отец занимал крупный пост, и ему полагался дома «кабинет» для работы. Вот он-то и служил Федору мастерской.
Женился Федор рано, в восемнадцать лет, на самой красивой модели. Как же та была хороша! Приехала из другого города, жила в общежитии, и сразу оценила Федора, их пятикомнатную квартиру и «распределитель», где родители Федора получали изумительные пайки. Он был счастлив целый  год. Потом понял, что не один такой счастливый. Другим тоже оказалось неплохо с его женой. Какое-то время сильно  пил, пытаясь осознать сей  грустный факт, а потом купил ей однокомнатную квартиру и развелся. К тому времени  уже работал в приличной мастерской архитектором и нормально зарабатывал. Не мог же  ее выгнать на улицу. А сам остался жить с родителями.
В 20 лет жить с родителями  уже странно, и  купил себе небольшую двушку. Вскоре обратил внимание на скромную симпатичную девушку, знакомую  родителей. Теперь, получив первый опыт семейной жизни, к строительству семьи отнесся более серьезно и изучил привычки и нравственные устои своей предполагаемой избранницы.
Здесь все оказалось в порядке. Приличная семья. Факультет невест. МГУ.  Готовит, как его мама. Уже все было изучено и проверено. Все, кроме постельных дел. Но тут было все равно. Федор четко знал, что ему нужно – семья и дети. А  с любовницами в Москве проблем нет. Особенно при его-то деньгах. К тому времени Федор уже имел свою собственную фирму. С арендой прекрасного особнячка помог отец, по своим министерским каналам, а затем и с выкупом небольшого старинного домика на Арбате. На работу Федор ходил пешком, они жили совсем рядом, в Сивцевом Вражке. Машину  водить  так и не научился, куда надо, возил шофер.
Жена оказалась прекрасной хозяйкой и через год родила ему сына. Федор был на седьмом небе от счастья. Утром в кухне пахло блинами или пирогами, малыш  весел и ухожен. Федор уже мечтал еще о дочке или сыне, но ничего не вышло. У жены был отрицательный резус, пара выкидышей, и на этом надежда на большую семью закончилась. Федор сам был единственным ребенком в семье, обожал своих родителей, особенно мать, но с людьми сходился трудно. И подозревал, что все это именно из-за того, что рос один. Слишком много заботы, любви и внимания тоже бывает плохо. Слишком много надежд возлагали на него родители, и он понимал, что не сможет их оправдать.
 И не оправдал. В работе все протекало прекрасно. А личная жизнь и со второй женой не задалась. Федор во всем винил  себя. Он разлюбил жену, причем не просто разлюбил, а на дух не переносил. В обыденной жизни  как-то еще мирился с ее глупостью, слащавостью и сентиментальностью, но в постель лечь уже не мог. Когда  та обнимала и нежно называла зайчиком, или котиком, его всего передергивало. Себя  тоже любила называть ласковыми прозвищами, и также нежно обозначала свои и его интимные части тела. Федор спокойно реагировал, когда покупные девки, с которыми иногда развлекался, называли все своими именами. Но эту пошлую слащавость жены  не переносил. Считал, что образованные люди должны знать, что и как называется. Ну, если женщину в постели  возбуждали грубые матерные слова, то мог их употребить, но называть что-то «киской», был не в состоянии. Чувствовал, что вот-вот сорвется и держался уже из последних сил.
Вскоре поехал на выставку в Петербург и там  познакомился с женщиной. Та работала в Эрмитаже старшим научным сотрудником. Античность. Этот период он обожал. Разговорились, и понял, что это то, что ему нужно. Она была не замужем. Федор купил квартиру на Невском. Жене сказал, что у него много заказов и приедет только через месяц. Приехал  через три. Разводиться не стал из-за сына, но жене все рассказал, и договорился, что всем все знать ни к чему. Пусть родители и друзья думают, что они по-прежнему женаты. Будет ездить туда-сюда и работать сразу в двух городах.
Это продолжалось недолго, всего полгода. Потом Федор понял, что общность интересов – это хорошо, но далеко не все. Ему исполнилось только тридцать и хотелось вкусить все радости жизни. И  начал вкушать. Девок  вокруг всегда много. Деньги никогда  не считал. Друзья притаскивали целые пачки «красоток», и кутили по несколько дней. Федор специально для этого купил квартиру. Потом  «накушался», и все эти радости по две, или по три сразу,  уже не возбуждали. Теперь  перешел на дорогих содержанок, конечно, не на самых дорогих, те  были не по карману, а на средних, которые не выглядели как ****и, с ними можно было ходить в театры, или в гости. Даже родители не пугались, но и это вскоре  надоело. Всего тридцать пять, а интерес к жизни стал угасать. И он испугался. Понял, что надо что-то делать.
С девками завязал. Решил перейти на «порядочных». Опять стал «ухаживать», как в молодости. Его это забавляло. То, что женщина может «не захотеть», и отказать, стало его возбуждать. Федор отвык от этого, покупая шлюх. Конечно, «отказывали» ему редко. Все знали, что  известен и обеспечен. Кроме того, был красив. Высокий, с правильными чертами лица, с длинными светлыми, слегка вьющимися волосами до плеч,  действовал на женщин и без денег. Ну, а деньги и дорогая одежда с машиной всегда усиливают впечатление. Сначала  водил их  в свою «холостяцкую» берлогу, и бездомных дам там временно поселял, но однажды влип. Обычно, при расставании, женщины понимали, когда пора съезжать. А одна, приезжая из Житомира, с которой  крутил «любовь» пару месяцев, уезжать не захотела. Целых пол-года Федор ждал, что та поймет, что уже пора, но она понимать не желала. Ладно бы  просто там жила, так нет, таскала к себе непонятные компании, те буянили, и Федора уже два раза вызывали к ментам. Конечно, он  платил, и ее не трогали. Но, через полгода ему все это надоело, он еще раз заплатил, но, чтобы ее выселили. После этого случая резко поумнел, и  квартиру «продал», то есть просто переоформил на друга. И очередным подругам говорил, что снимает.
Когда у него случалась «любовь», то периодически там ночевал, а так давал ключи от квартиры  приятелям. Друзей, настоящих друзей, у него не было. А приятелей дофига. Все любили Федора. Он никогда не жмотничал, всегда давал в долг «до получки». И, если у кого-то с финансами становилось трудно, то «списывал» долги.
Единственным условием «пользования» квартирой было четкое правило – побыл с дамой, сразу позвони  уборщице. Та жила в соседнем доме, и не спрашивала, почему иногда надо менять постельное белье по три раза в день. Платил ей Федор, и столько, что  никогда не отключала мобильник, и прибегала убираться через 10 минут. Один из приятелей как-то позабыл позвонить, и его лишили «права пользования» на месяц. Больше таких эксцессов не наблюдалось.
Жизнь была, если не прекрасна, то относительно хороша. Федор жил с родителями, в своей любимой квартире. Кормила его кухарка тетя Нюся, которая относилась к Федору, как к любимогу племяннику. Но именно сегодня, 4 декабря, Федор окончательно понял, «что так жить нельзя».

Два дня назад он отметил свое сорокалетие. Хорошо отметил. Гуляли два дня. Тетя Нюся сбилась с ног. Веселились дома, у родителей. У Федора имелось много прибабахов. И одним из них являлась нелюбовь к ресторанам. Как-то раз, еще в молодости, его по-хамски «обслужили». Минералку, им заказанную, несли полчаса, и он запомнил это на всю жизнь. Конечно, сейчас все было  по-другому, и Федор часто ходил в рестораны. Но дни рожденья всегда отмечал дома. Гостиная у них  большая, около тридцати метров. Еду заказывал в ресторане. Тетя Нюся только подогревала и раскладывала по блюдам. Всегда приходила их постоянная домработница, и вроде все выглядело нормально, но сейчас Федор осознал, что все равно его «гульки» уже стали утомлять родителей. Те старели, и хотя Федор предложил отправить родителей  в дом отдыха, они  не захотели, все-таки круглая дата, сорок лет. А он не настоял. И уже утром понял, как те устали от всего этого, хоть и хорохорились.
«Пора покупать свою квартиру», осознал Федор, «но рядышком, в  соседних домах. Сегодня и займусь».
 Деньги у него имелись. Нормальные деньги. Тратил гораздо меньше, чем зарабатывал. Уже отложил на обучение сына в Англии. И прикупил там же небольшой домик, чтоб жена могла жить, когда сын будет  учиться, ну, и самому, чтоб было куда приткнуться, если захочет  повидаться.
Встал, выпил чаю, завтракать после двух дней гуляний не мог, и сел за компьютер. Влез в сайт «Из рук в руки», и стал выбирать. Квартира ему нужна была большая, минимум четырехкомнатная – спальня, гостиная, мастерская и кабинет. Дом обязательно старый, прошлого века. Федор не выносил муравейники-новостройки. Деревянные перекрытия его не смущали. Весь центр Парижа и Лондона  застроен такими домами, и нынешнюю боязнь людей жить в таких домах,  не понимал. Когда Лужков пообещал снести все дома в Москве с деревянными перекрытиями, то Федор был просто ошарашен такой глупостью. Но с мэром не поспоришь. Хотя, похоже, сам  Господь Бог тоже был против сноса таких домов, и наслал финансовый кризис.
«Теперь еще нескоро их начнут сносить», думал Федор злорадно, «пусть сначала продадут то, что уже понастроили, эти кошмарные монолитные многоэтажки, изуродовавшие весь центр».
Федор сидел, и выбирал себе квартиру. Предложений было мало. Во всяком случае, рядом с родителями. А ему нужно именно рядом. Сейчас в Москве, по этим диким пробкам не наездишься. Надо ходить пешком.
Тут она и попалась. Очень интересная квартирка. Вполне приличная  на вид. Но в ней была имелась  странность. Три больших квадратных комнаты по два окна в каждой и одна, вытянутая, шириной 2.10 и длиной 5,5 метра. Федор рассматривал  план БТИ на картинке, и не понимаал, что делать с этим недомерком. Как там можно жить, и можно ли вообще. Но решил посмотреть. Квартира была в соседнем доме,  Федор позвонил на фирму и договорился о просмотре.
Смотреть пошел в тот же вечер, и взял с собой отца. Хотел пойти с матерью, но у той заболела нога, и не смогла. Федор понимал, что выглядит странно, притаскивая с собой папу, но ему это было все равно.
«Не их собачье дело, с кем хочу, с тем и хожу», думал он. Конечно, мнение отца при покупке квартиры вообще ничего для Федора не означало, такие вещи он решал сам. Но ему нравилось, когда родители одобряли его выбор. Они всегда одобряли любой его выбор, даже одобрили  первую жену, при взгляде на которую, сразу можно было ставить диагноз – ****ь. Родители его и поставили, но не посмели  возразить:
«Раз Федор  хочет, пусть так и будет», решили они.
 И он всегда был благодарен им за это, что ни разу не попрекнули  дурацким выбором. Самое забавное, что его первая жена потом и впрямь стала профессиональной ****ью, и он сам иногда ходил к ней, в собственную квартиру, и там трахался с ней за деньги, как и все остальные ее клиенты. И через десять лет она все также была хороша.
И вот вечером, часов в девять, Федор отправился смотреть выбранную квартиру. Сначала посмотрел двор. Он оказался небольшим, но тихим. Причем, газоны расположены прямо под окнами, значит,  машины не смогут там парковаться и бензиновые  выбросы не пойдут прямо в окно. Не выносил, когда прогревают машину под твоим окном, а ты, лежа в постели, должен вдыхать этот «аромат».
 Когда зашел в квартиру, то сразу попросил показать ему эту дурную вытянутую комнату. Хозяйка удивилась такой странной просьбе.
«А остальные комнаты Вас разве не интересуют?», улыбнулась она.
«Они попозже», сказал Федор.
Когда  прошел в маленькую комнату, то обомлел. Та была на редкость уютной, и выглядела так, что  просто захотелось туда зайти и остаться жить. Около окна стоял письменный стол с компьютером, а справа от него несколько книжных полок. Вдоль правой стены стоял разложенный диван, но оставалось достаточно места для прохода. Вдоль другой стены стояли шесть книжных полок, по трое в ряд. А при входе, платяной шкаф. Фактически, вся комната была заставлена мебелью, но выглядела большой и свободной. Федор считался прекрасным дизайнером, но тут, впервые в жизни, столкнулся с человеком, который умеет структурировать пространство не хуже него.
«Удивительно», сказал Федор, «не думал, что эта комната окажется такой уютной».
Когда зашел в другие комнаты, то уже не удивлялся умению хозяйки создавать интерьер. Такие вещи умел только он. Каждая вещь стояла на своем месте. Сочетание простых деревянных «дачных» дверей, стандартной современной мебели и антикварного столика с полукреслами «из дворца», создавало невероятное ощущение простоты и уюта. Картины и эмали на стенах слегка удивили Федора. Вкус у хозяйки дома был очень своеобразный. У Федора висели похожие вещи. Больше таких картин  никогда и  ни у кого не встречал. Абстрактная живопись в сочетании с наивным искусством, вообще большая редкость. Квартира Федору очень понравилась. Оставался один важный вопрос. Это третий этаж, а во дворе росло много высоких деревьев. Федор был художник, и вопрос освещения  один из существенных.
«А как у Вас насчет света?», спросил  хозяйку.
«Вы имеете в виду электричество», удивилась та, «вообще-то в доме старая проводка, но я ее полностью поменяла».
«Нет», нетерпеливо сказал Федор, «когда у Вас бывает солнце?». Она понимающе улыбнулась, видимо догадалась, что тот художник. Такой вопрос мог задать только он, да и длинные волосы Федора выдавали в нем представителя богемы.
«О!», улыбнулась та, «с этим у нас полный порядок. Летом даже шторы днем приходится закрывать, а то очень жарко».
Когда Федор уже хотел уходить, то напоследок решил окончательно прояснить ситуацию.
«А Вы достаточно решительно настроены продавать эту квартиру? Если мы завтра ударим по рукам, не передумаете?» Сам  Федор ни за что бы такую квартиру не продал, настолько та  хороша.
Хозяйка посмотрела на него, улыбнулась и сказала:
«Если завтра, то решительно! А, если через месяц, то не знаю».
«А, что может измениться через месяц?» заинтересовался Федор.
«Может, уеду в Финляндию», произнесла она.
«И надолго?», улыбнулся Федор.
«Не знаю, может навсегда», сказала хозяйка, а затем, поколебавшись, добавила «это зависит не от меня. Я развелась с мужем. У меня двое внуков. Совсем не хочу уезжать от них в Финляндию. А у моего нового мужика ничего нет. Он гол, как сокол. И единственный шанс удержать его здесь, это разменять квартиру. А то нам негде жить с ним. Ведь не могу жить в съемных квартирах».
 Федор улыбнулся и сказал:
«До завтра. Нам надо подумать».
 И они с отцом ушли. Дома  рассказал про квартиру матери, и решил, что утром поедет на фирму оформлять договор. Если та не передумает. Уже знал, где и какую мебель поставит в этой квартире. И какой сделает ремонт. Сдерет все обои и покрасит темно-бордовой краской, с золотыми накатами. Как делали раньше, сто лет назад. Единственную комнату  не тронет, эту маленькую. Оставит все, как есть. Попросит хозяйку продать всю мебель из нее. А, если та не согласится, то купит все такое же, один в один. Федор лежал в постели, курил и думал:
«Надо же, не может жить в съемных квартирах. Прям, как я».
 Для Федора окружающий интерьер был крайне важен. Несоответствие цвета занавесок оттенку обивки на креслах сразу выводило его из равновесия и нервировало. Конечно, когда  приходил к женщине, то занавески не слишком разглядывал. Но утром все это так резало взгляд, что последние годы никогда не оставался в гостях на ночь. Вызывал шофера, и ехал домой. Ночные вызовы не слишком  того радовали, но Федор платил столько, и так мало загружал  днем, что желающие работать всегда находились. Такси Федор тоже не любил. Но последнее время эти ночные эскапады стали большой редкостью. Федор вообще потерял всякий интерес к женщинам. А ведь ему еще не было и сорока.
 Иногда  думал:
«Надо же, ведь  раньше читал о пресыщенности римских патрициев, что теряли интерес к жизни и к женщинам, но считал это полной фигней. Если мужик не импотент, как это женщины могут надоесть».
 Но факт был налицо. Они надоели. Если он все-таки добирался до постели с женщиной, то никаких проблем не возникало. Также, как и удовольствия. То есть, конечно, чего-то такое  испытывал, на редкость скучное и неинтересное, и желания повторить уже не возникало.
И он пошел к врачу, известному сексопатологу. На дом, чтобы никто не догадался о его проблемах. Врач был самый дорогой, и дома почти никого не принимал. Но Федор делал загородный дом любовнице врача, и его приняли.
«Ну, что ж», сказал врач, все выслушав и осмотрев, «ничего особенного. Кризис среднего возраста. Просто секс Вас уже не интересует, а влюбиться Вы не можете. Это у многих бывает, но никто об этом не говорит. Решение самое простое. Если не будете заниматься сексом, то потом начнутся проблемы. Значит, минимум раз в две недели берете профессионалку, и в кроватку на часок, а, лучше, раз в неделю. Если хотите, дам телефончики. Хорошие девочки, умеют работать. Еще никто не жаловался. А так, как сейчас, Вам жить нельзя».
И Федор взял телефончик. Приезжал раз в неделю, строго по часам, как на прием к врачу, и отрабатывал положенное. Особого удовольствия не получал, но было приятно, как при массаже. Заодно стал регулярно делать массаж, и тоже иногда трахаться с массажисткой, приучая себя к спонтанному сексу. Удовольствия особого и тут не получал, но хвалил себя, как в школе, за выученный урок.
Утром Федор поехал  в риэлторскую контору, дал задаток за квартиру, и подписал договор. Через месяц прошла сделка, а еще через месяц начался ремонт в квартире. Вьехал туда перед майскими праздниками, прямо на день рождения Ленина, 22 апреля. Он хорошо помнил это число. У первой жены день рожденья оказался  именно в этот день. И он всегда дарил ей изумительные по тем временам цветы – охапки белых лилий и стрелиции. Эти изысканные цветы появлялись  при социализме только раз в году, ко дню рожденья вождя, зато их хватало на всех желающих. Его жена обожала стрелиции и утверждала, что именно так выглядят птицы в раю, такие-же красные клювики и оранжево-фиолетовые хохолки. Потом эти цветы засыхали, но та их не выбрасывала, а делала «сухие» букеты.
 Федор до сих пор любил эти цветы, и первое время дарил их и второй жене. Но та признавала только розы, и смущенно улыбаясь, говорила, что роза это символ женственности. Сначала эти слова не раздражали Федора, но с годами  уже не мог это слышать. Да и розы переносил с трудом. Дарил жене дорогие, изысканные букеты из орхидей, изготовленные на заказ, но та их не понимала и искренне радовалась, когда кто-то из знакомых приносил розы. И всегда ставила их в спальню. Именно тогда Федор и перешел спать в кабинет. Потом уехал в Питер, а позже,  в спальню к жене уже   никогда не заходил. Вскоре развелся и виделся только с сыном.
И вот  вьехал в новую квартиру и  устроил новоселье-мальчишник. Квартиру к новоселью оформлял сам, заказал всякие там орхидеи и свои любимые цветы – лилии и стрелиции. Запах этих цветов разбудил воспоминания о первой любви к первой жене, и он ей позвонил. Сначала  было все чудесно, почти, как раньше, двадцать лет назад, но наутро  себя чувствовал, как будто вывалялся в грязи. Видимо, воспоминания о всех его друзьях, прикоснувшихся к их интимной жизни, до сих пор копошились где-то в подсознании, и не давали спокойно получать удовольствие. Федор  попрощался, и понял, что больше никогда уже не сможет лечь с ней в постель. Это было очень грустно. Ни с кем, ни с одной профессионалкой ему не было так хорошо, как с первой женой.
«Наверное, и, правда, любовь слишком важна даже в сексе», печально констатировал Федор. О новой любви он уже давно  не мечтал, пословица «сорок лет, жены нет – и не будет», говорила сама за себя.
Федор лежал в кровати и любовался своими картинами. Вся новая квартира оказалась увешана его вещами, как музей. Может поэтому и купил, чтобы их вешать. Квартира родителей тоже вся в картинах. Федор был продуктивный художник и много работал. К сожалению, с результатами  творчества существовали большие проблемы. Картины нравились одному Федору. Конечно, родители восторгались, и совершенно искренне, но они также реагировали, если бы он начал клеить коробочки из картона. Федор это явственно сознавал, и страдал от этого.
Что  только не делал со своими твореньями. Сначала отдал знакомому галеристу. Тот их вывесил и поставил приличную цену. Потом эту цену неоднократно снижали, до пристойного минимума. Федор не мог продавать свои вещи по рублю. Просто не мог, это было бы неприлично. Но, он подозревал, что и по рублю бы не купили.
Утешался только тем, что и «Черный квадрат» Малевича оценили бы также. Каков вкус у сегодняшней публики, Федор знал не понаслышке, сам всем им «дизайны» творил. Пытался «прививать» нормальный вкус и иногда  это удавалось. Стал дарить свои картины заказчикам и так «вставлять»  в интерьер, что без них сразу становилось пусто. Заказчики поражались Фединому творчеству, но его вещей не трогали, и не снимали. Относились как к закатам солнца, или облакам на небе, что-то непонятное, но радующее глаз.
На все дни рожденья друзей Федор также дарил свои картины, потому, что их стало так много, что некуда было девать. А не писать Федор не мог, из него что-то перло. Он, конечно, знал, что его «творчество» не слишком всем и нужно, и дополнял другими подарками, настолько дорогими, что был уверен, его картину никто не посмеет выкинуть. Вдруг Федор припрется в гости, и увидит, что ее нет в наличии. Все помнили, что произошло после такого факта. Один из Фединых приятелей выкинул  картину на помойку, а Федор, как черт толкнул  под руку, пришел именно в эту минуту и все увидал. Забрал свое творенье, а этого приятеля вычеркнул из своей жизни. Как же тот каялся и просил прощения. Все было тщетно. Федор не простил.
Мужик после этого просто выпал из жизни. Если  кому-то делал квартиру, то доброжелатели всегда сообщали заказчикам, что Федор никогда не прикоснется ни к их жилищу, ни к ближайшим их родственникам. Слухи в Москве расходятся быстро, особенно в определенных кругах.  Тот мужик сразу приземлился на другую ступень, и никто из богатых заказчиков уже не имел с ним дела. Архитекторов в Москве полно, А Федор один.
Потом Федор пил чай на кухне, и решал, какие именно картины вывесит на своей персональной выставке. В сорок лет уже положено иметь персональную выставку. И он ее организовал. Точнее, его приятельница, дочь директора Курчатовского института, которой  бесплатно сделал интерьер загородного дома, и той хотелось отблагодарить Федора. Иногда на Федора «находило», и  работал бесплатно. Эта Лена понравилась ему, они познакомились в компании, та была с мужем, и оба глянулись Федору. Поболтали о психологии, те были сильны в ней, и иногда стали встречаться, пить виски. Когда они надумали строить свой дом, Федор нашел  дешевого архитектора-подрядчика, который все сделал за четверть цены, и все остались довольны. Особенно этот подрядчик. Тот сразу понял, как Федору дороги эти люди, и все делалось задешево, бревна покупались не с наценкой, а со скидкой,   экономил на всем, как для себя. Федор крайне редко кого-то о чем-то просил, и никогда не оставался в долгу. Потом  «кинул» этому архитектору несколько выгодных заказов, и тот просто молился на Федора.
А Лена была достаточно продвинутой, и хотя Фединых картин не понимала, но самого Федора очень ценила и сама предложила организовать  выставку. Конечно, Федор мог бы сделать все сам, и в ЦДХ, но не хотел унижаться и как бы просить. Там нужна была экспертная оценка его работ, что они мол «достойны». Вряд ли кто-то  в Москве посмел бы заявить, что его работы «не достойны». Все мы люди, все человеки, и все хотят кушать. Но Федор патологически боялся ухмылок, и закулисных «обсуждений» его творчества. И согласился на ДК Курчатовского института. И, сейчас составлял список своих работ на выставку.
Следующая неделя прошла, как в бреду. Федор забросил все «дизайны» и оформлял выставку. Позвал своего галерейщика и вместе, ругаясь до хрипоты, развешивали картины. Потом расставляли цветы, экзотические цветы. Разные там монстеры, олеандры и цветущие орхидеи. Завозились еда и выпивка для фуршета. Федор в принципе был не слишком экономный, ну, а тут тем более. Подозревал, что его картины вряд ли поразят чье-то воображение, но когда человека накормить и напоить, как следует, то он будет гораздо благосклоннее  воспринимать автора, причем совершенно искренне.
 «Так уж устроены мы, люди», думал Федор.
 И  делал все, что в его силах, чтобы каждому  выставка понравилась.
И выставка удалась. Прямо с утра, с двенадцати часов,  фуршет для приглашенных. Потом, в два часа, настоящий обед, накрытый в кафе института. Как и положено, с официантами,  французскими винами и коньяком. Одних салатов  штук десять. На горячее шашлык и котлеты по-киевски. А мороженое и кофе снова подавали в зале выставки.
 Потом, несколько микроавтобусов развозили гостей по домам. Все это было указано в приглашении заранее, и привозили тоже  эти же микроавтобусы. То есть народ мог пить вволю, благо  не за рулем, что большинство и делало. Контингент оказался  доволен. Журналисты вообще на своем веку не помнили таких банкетов, и отзывы на следующий день должны были быть впечатляющими.
 Такими они и были. Федор уже с утра, в постели, принимал поздравления, и радовался жизни, как трехлетний малыш. Прямо лучился от счастья.
Родители тоже были довольны. Наконец-то творческие порывы их сына оценили по достоинству. Конечно, Федор не говорил, чего и сколько  потратил на это дело. Да, и какая разница, раз такой ошеломляющий результат. Федор был большим мальчиком, и знал, что в этой жизни за все приходится платить.
«Без труда не выловишь и рыбку из пруда», подумал он, и ехидно улыбнулся.
 Позвонил родителям, и сказал, что придет к ним обедать. Он почти всегда обедал у них, да и ужинал, и даже часто завтракал. Он обожал блины, и кухарка, тетя Нюся всегда их ему делала. Блины с красной икрой, их вкус он помнил с детства. Черная икра тоже у них часто водилась, но ее Федор почему-то не любил. Еще  любил блины со сметаной, с настоящей сметаной, в которой ложка стояла.
«А хорошо, что  вчера не нажрался, как зюзя», подумал Федор, «а ведь и повод был».
 Последнее время  пить стал в меру. И вообще вел какой-то правильный образ жизни. Мало пил, занимался спортом – регулярно играл в футбол с мужиками, и в теннис с симпатичной девушкой. Просто играл, любуясь ее очаровательной фигуркой. Та  была свободна, недавно развелась, и явно ему симпатизировала. Тоже факультет невест, истфак МГУ, история искусств, кандидат наук, тридцать пять лет, москвичка, с квартирой. Ее квартира Феде была на фиг не нужна,  мог сам купить, сколько надо, но то, что женщина обеспечена, не лимитчица, и он интересен ей, не только, как спонсор, радовало Федора.
«Может, и женюсь», подумал весело, «сколько можно к ****ям ездить. Вдруг и с ней будет хорошо, или, хотя бы не очень плохо. А, в конце-то  концов, чего я теряю. Если, не понравится, опять к девкам начну ездить. Хотя бы будет дома какое-то человеческое общение. Не попугая же для этого заводить», подумал Федор и рассмеялся.
 И с этими продуктивными мыслями пошел к родителям завтракать, или, по времени, пожалуй, обедать. Был уже час дня. Пообедав, решил снова поехать на свою выставку,  «приглядеть за порядком». Как человек, имеющий отношение к строителям и всяким там подневольным людям, Федор прекрасно знал, как только отвернешься в сторону, сразу будет бардак. Он велел и на следующий день на выставке кормить народ – шампанское каждый час, вместе с фруктами, а чай с пирожными по расписанию: в два, в четыре и в шесть. И хоть  достаточно платил обслуге, но боялся, что те решат сэкономить, и пирожные упереть домой, а не раздавать задарма. Вот Федя их и проверит.
Как всегда,  оказался прав, пирожные вынесли только в 16.20, при его появлении. Федор пошел к директору ДК, принес «подарочек», и попросил лично проследить в течение недели, что будет проходить  выставка, за «раздачей слонов». Подарочек был такой, что та  клятвенно пообещала следить за этим. Зачем все это Федору нужно, не понимала.
«Ну, ходят всякие пенсионеры и мамаши с детьми, жрут Федины пирожные, сотрудники института тоже поняли, что к чему, повадились шампанское пить, да фрукты кушать», думала она, «а Федору-то что с того? Ну, посмотрит его картины сто человек, или тысяча, ему какая разница?», удивлялась директор.
Но Федор видел и знал разницу. Во-первых, отзывы. Когда человек выпьет шампанское с фруктами, погуляет по красивому залу в цветах под приятную лирическую музыку, а потом ему предложат прекрасно сваренный кофе с пирожным, то мало кто откажется написать что-нибудь доброе в книгу отзывов. За это дело отвечала крайне обаятельная дама средних лет, мимо нее никто не мог проскочить. Отзывы писала минимум половина посетителей. Конечно, смешно было бы рассматривать их всерьез. Но Феде все равно хотелось их читать. Хотелось, и все тут. Почему он должен  отказывать себе в этой маленькой радости. А родители! Это  настоящий бальзам на их души.
 И, кроме того, Федя всеми фибрами своей души чувствовал, что некоторые, приходя на чай с пирожными каждый день, вскоре  капельку проникались духом  работ, и они им уже больше нравились. Федор сам видел, как отношение к его работам меняется, некоторые даже писали об этом в своих отзывах.
«А может и не зря, эти самые художники-передвижники таскались со своими работами по России», стал задумываться Федор.
«Может и впрямь культуру надо нести в массы, глядишь, кто и прозреет. Я ведь тоже узнал про супрематизм только в художественном училище, а рисовал-то с детского сада», Федор аж взопрел от своих мыслей.
Был последний день выставки, и Федор радовался успеху, как дитя. Правда, еще никто лично не подходил, и не благодарил его за «великий» вклад в искусство, но  уже был готов и к этому. Федор снова осматривал свои владенья, и тут обратил внимание на женщину. Она уже минут десять сидела и смотрела на картину. Федя велел весь выставочный зал уставить скамейками, чтобы народ оставался подольше, и сразу после шампанского не сбегал. Сначала Федор думал, что она присела, чтобы выпить кофе с пирожным. Но все давно было выпито и съедено, а та все сидела. Федор удивился и подошел поближе.
«Как Вам здесь нравится?», спросил  у дамы. Та обернулась и восторженно улыбнулась:
«Давно не получала такого удовольствия. Цвета невероятные. Оранжевое с зеленым и фиолетовым, просто завораживает. А какая динамика, даже голова кружится, затягивает, как в воронку. Не могу оторваться, так здорово!».
 Федор посмотрел на нее и сел рядом. У него просто не было слов. Наконец услышал то, чего ждал двадцать лет, а думал, что услышит только посмертно. Еще раз взглянул на эту женщину и обалдел. Он узнал ее. Это была хозяйка квартиры, в которой  теперь жил. Еще тогда, зайдя к ней в дом, Федор заметил, что все стены  квартиры были увешаны картинами и эмалями, и удивился ее вкусу. Тот сильно отличался от стандартного. Живопись, в основном, была абстрактная, или наивное искусство.
И вот снова  встретились. Федор вспомнил, что она как раз и квартиру купила где-то рядом с площадью Курчатова. Оформляли же покупки квартир одновременно.
«Значит, живет тут по соседству», мелькнуло у него в голове, «и в Финляндию, получается, так и не уехала. Живет здесь со своим новым  мужиком».
 Еще тогда, при первой встрече, Федор подумал:
 «Надо же, везет некоторым. Баба готова все бросить ради него, и квартиру разменять, и в Финляндию уехать. Интересно, хотя бы одна из моих баб способна на такое?».
 И  ухмыльнулся. Даже во сне  знал, что ни одна, и ни на что такое никогда не пойдет.
«А, знаете, ведь это мои картины», заявил  внезапно с гордостью трехлетнего малыша, сам себе поражаясь. Он жаждал похвалы, как-будто научился сам писать на горшок, и гордился своим мастерством, ожидая, что сейчас  воспитательница в детском саду его похвалит. И дождался.
«Удивительные вещи! Последний раз была в таком же восторге на выставке «Бубнового валета», там еще Кандинский был, и Лентуллов».
 Федя слушал ее, потеряв дар речи, а она продолжала:
«Жалко, у меня сейчас с деньгами не очень, я бы купила что-нибудь для новой квартиры. Там как раз место есть, но, ведь у Вас, наверное, дорогие вещи? Может, есть что-то подешевле, небольшая  картина?»
Наконец-то Федор пришел в себя. Первый потенциальный покупатель за двадцать лет. Федор офигел. Он не мог поверить своему счастью. Кто-то готов заплатить за его работу.
«Не зря, значит, я вбухал в эту выставку кучу денег. Хоть в ком-то пробудил «светлые» чувства», радостно ухмылялся Федор.
«У меня много работ, здесь далеко не все, есть и побольше и поменьше. С удовольствием Вам покажу», сказал Федор, и дал свою визитку.
 Специальную визитку. Он их заказал к выставке. Там не указывалось, что он архитектор, владелец своей мастерской, и все его регалии. Было напечатано просто и скромно, имя, фамилия и телефон. Договорились созвониться  завтра, и  расстались.
Федор сидел как дурак, и думал, что  делать. Очень хотелось, чтобы она купила картину, хоть за рубль. Но, понятно, что за рубль  продать никак  не мог, и какую назначать цену,  непонятно. Целый вечер  ломал себе голову, но так ничего и не придумал.
«Ладно, утро вечера мудренее», подумал Федя и лег спать.
С утра, как проснулся, сразу позвонил своему галерейщику:
«Слушай, ко мне клиентка сегодня зайти должна, хочет у меня картину купить»,  как можно небрежнее произнес Федя.
«Не может быть!», офигел тот, «неужели ты дожил до этого светлого дня!»
«Да! Дожил!», перед галерейщиком Федор не выпендривался, тот знал, как Феде необходимо хоть чье-то признание.
«Ну, и чего звонишь? В чем там проблема?», сразу взял быка за рога прожженный торговец.
«Не знаю, какую цену назначить…Чтоб не спугнуть. Дорого не могу, у нее с деньгами не очень, а дешево тоже как-то стремно. Ты лучше скажи, сколько ставить».
«Да! Не простой вопрос. Цены  сам знаешь  какие, для заказчиков берешь. В общем, меньше трехсот баксов ставить нельзя, минимум двести пятьдесят. Иначе, совсем стыдно», вынес решение галерейщик.
«Боюсь, а вдруг для нее это дорого!»
«Ты где эту бабу нашел, на помойке, что ли, что для нее двести пятьдесят уже дорого?», обалдел тот.
«Не совсем. На своей выставке. Восхищалась моими твореньями. Представляешь, впервые за двадцать лет мои вещи кому-то понравились. Я бы сам ей заплатил, чтобы купила, но так ведь нельзя».
«Да, представляю. Если ее упустишь, еще будешь покупателя двадцать лет ждать. Слушай, ты вот чего сделай. Мы у себя, кто берет дорогую картину, рассрочку даем, на год, или на полтора. Так ты сразу ей это предложи, ну по двадцать баксов-то в месяц небось осилит».
«Классно придумал», завопил Федя, «прям сейчас кинь мне на «мыло» квитанции, я ей и скажу, что продаю только через галерею, и бумажки выложу. Ну, а с меня бутылка!»
«Нет, Федор, две бутылки. Вторую сам ставлю. Такой успех надо отметить. Как продашь, сразу приезжай! Пожалуй, это самая потрясающая новость за этот год. Удачи тебе».
Федор встал, и даже не пошел завтракать к родителям. Кусок не лез в горло, так нервничал.
Заново перевесил все свои картины, и позвонил Наташе, так ее звали. Договорились, что встретятся на закрытии выставки в шесть вечера, а потом поедут к нему в мастерскую смотреть его вещи
Сегодня как раз среда, в эти дни  обычно играл перед обедом в теннис, и тут тоже пошел. И вдруг понял, что не хочет жениться на своей партнерше, только, что вернушейся из Италии. Отдыхала там  две недели, и на его персональную  выставку так и не сходила. Путевку  купила заранее, до того, как стало известно о  выставке, но Федор был уверен, что та перенесет поездку. Сам бы  обязательно перенес, а она нет. И Федор понял, что ей глубоко безразличны его  увлечения и проблемы.
«Значит, буду жить с попугаем. По крайней мере, ему буду интересен. Будет разделять мои взгляды», грустно подумал Федор.
 Надежда на счастливую семейную жизнь рухнула, так и не успев, как следует оформиться. Но он уже успел к этому привыкнуть и особо не парился. Поиграл в теннис, сделал пару комплиментов по поводу прекрасного загара партнерши, пообедал у родителей, и поехал на свою выставку.
Когда вошел в зал, то снова увидел Наташу, сидевшую на той же скамейке, и смотревшую на картину. На ее лице блуждала странная мечтательная улыбка. У Федора внезапно улучшилось настроение. Вспомнилась известная фраза из кино:
«Счастье, это когда тебя понимают».
Фраза была глупой, и даже пошлой. Но правдивой. Когда тебя понимают, всегда хорошо.
Федор подошел и резко сел рядом. Он мог бы сидеть так вечно. Просто сидеть рядом с человеком, которому интересна его душа и его картины. Наташа улыбнулась, и сказала:
«У Вас тут обалденный кофе с пирожными. Хожу уже целую неделю, каждый день, после обеда. Пью кофе, и смотрю Ваши вещи. А теперь все закончилось. Ни кофе, ни картин».
Федор посмотрел на нее и неожиданно для себя, произнес:
«А у меня каждый четверг компания в мастерской собирается. Тоже кофе с пирожными пьем. Ну, и коньяк с виски, конечно. Вы как насчет виски?»
«С удовольствием. Особенно под философские беседы».
«А Ваш  новый муж что предпочитает, коньяк, или виски? Вы меня, похоже, не узнали, я же у Вас квартиру купил», сказал Федор.
«Нет, только сейчас узнала. У меня близорукость,  плохо запоминаю людей. А  он  меня бросил», спокойно сказала Наташа.
«Наверное, жалеете, что квартиру продали?»
«Нет, ни капли. У меня оказалась психологическая несовместимость с мужем. Очень рада, что развелась и живу одна. И абсолютно счастлива».
Федор посмотрел на нее с удивлением, и вдруг понял, что та говорит правду. Она и  выглядела счастливой. Лицо веселое и задорное, а глаза лучатся интересом к жизни. И, когда рассказывала о себе, то ничуть не огорчилась.
«Забавно!», подумал Федор, «я тогда позавидовал тому мужику, а ему все это на фиг было не нужно. Вот так всегда в жизни и бывает», резюмировал он, и добавил:
«Ну, что еще выпьем кофе и поедем?».
 И они поехали. Зашли в ее бывшую квартиру, и та сразу ахнула:
«Боже мой! Как у Вас красиво. Всегда мечтала именно о таком цвете стен. И о японских столиках и шкафчиках. Такое ощущение, что Вы сделали все то, до чего у меня просто не дошли руки. Изумительная квартира!»
Федор стоял, и молча смотрел на нее. Не понимал, что происходит. Как может быть, чтобы чужая, посторонняя женщина любила именно то, что дорого ему. Потом она увидела охапки белых лилий и стрелиций, и продолжила:
«Ой! Это мои любимые цветы. Вы, наверное, не знаете, но при социализме они всегда появлялись ко дню рождения Вождя, 22 апреля. А у меня день рожденья 24 апреля, и я сама  себе их всегда дарила».
 Она что-то говорила дальше, но Федор ничего не слышал. Просто впал в ступор. Смотрел на нее, в ее глаза, и его туда затягивало, как в воронку. Похоже,  начинал терять голову. Такое первый и последний раз случилось с ним в восемнадцать лет, когда  полюбил свою первую жену.
«Не может быть», думал Федор, «наверное, у меня что-то с давлением, вон как голова кругом пошла, надо выпить коньяка. Не хватает еще в обморок грохнуться».
 Он знал за собой такие штучки, когда сдавал кровь, всегда падал в обморок. И при гриппе, когда температура поднималась, тоже бывало. Родители чуть с ума не сошли, когда  впервые отколол такой номер, а потом уже привыкли, и пугались не так сильно.
Они сели в кресла, выпили по бокалу  виски, и стали смотреть картины. Сразу было видно, что Наташе они нравятся. Даже не нужно  говорить об этом. Потом  Федор еще плеснул виски на дно бокалов.
 И решился. Задал вопрос, который давно  вертелся на языке. Знал, что такие вещи не спрашивают, и все-таки спросил:
«А почему он Вас бросил?».
 Она совсем не удивилась, и не стала изображать оскорбленную невинность. Просто ответила:
«Потому, что считал, что сделает меня несчастной. Он игрок, и боялся, что сорвется. И я умру с горя. Но ошибся. Я бы не умерла. Хотел, чтобы  встретила более достойного мужика, и была бы с ним счастлива».
«Вы его до сих пор любите?», спросил Федор, и вдруг почувствовал боль в своем голосе.
 Она тоже это поняла, и посмотрела на него с интересом:
«Нет, все в жизни проходит, и это прошло.  Осталось лишь сожаление, что жизнь сложилась именно так».
«И как же Вы теперь будете выбирать достойного?»,   у Федора дрогнул голос, и он нервно и нахально усмехнулся.
Наташа посмотрела на него с блятской улыбкой и сказала:
«А как все выбирают. Буду пробовать, пока не выберу!»
Он встал и схватил ее. Разорвал блузку, и кинул на кровать. Федор  лихорадочно срывал с себя одежду, а та хохотала, стаскивая с себя брюки. Все это напоминало какой-то дешевый латиноамериканский сериал. Такое у него было только с первой женой, и поверить, что  снова стал способен на такие страсти, казалось невозможным.
«Невозможное  стало возможным» -  вертелась в голове совершенно дурацкая фраза.
 В себя  пришел только  часа через три. Лежал в кровати и курил, а она была рядом, у него в подмышке. Как же ему  хорошо с ней. Даже лучше, чем с первой женой. В это  трудно поверить, но оказалось чистой правдой. Лежал и думал:
«Вот все мужики умрут от смеха. Сколько у меня было красоток, и не сосчитать. А тут совершенно обычная баба, прямо никакая, с простым лицом и неказистой фигурой, а я  влюбился без памяти. Да, все ошалеют. Ну, и хрен с ними!», решил Федор, «не их это собачье дело. На ком хочу, на том и женюсь», и повернулся к ней.
Наташа привстала в постели и нежно провела пальцами по его груди. Точно так, как делала  первая жена. Странно, но то, что они были похожи в постели, не раздражало Федора, а, наоборот, заводило. Как будто  сам  сумел создать копию той первой, но такую, что была его собственностью, только его, и больше ничьей.
«Ты выйдешь за меня замуж?», спросил улыбаясь.
«А то! смотри, какой ты выгодный жених – и квартира, и машина с шофером, и имущества полный дом! Обязательно выйду».
 Он усмехнулся, нагло, по-мужски,  и улегся на нее сверху. Пристально смотрел ей в глаза и думал:
«А ты ведь даже  не представляешь, насколько я, и, правда,  выгодный жених. Сколько у меня бабла и всякого барахла. И, ты, может, единственная, кому это все равно. Совсем все равно».
Потом  слез с нее и сказал обиженно:
«Мне кажется, что ты меня не слишком любишь!», и отвернулся.
«Почему?», спросила та удивленно.
«Потому!», ответил, и лег на живот.
«Значит, ты хочешь доказательств?»
«Да! Хочу!», заявил  нахально.
И он их получил. В полном обьеме.
Федор всегда просыпался рано. Странная, и даже слегка неприличная привычка для богемы, к коей  принадлежал. Вся эта публика обычно ложилась около двух, а вставала в двенадцать. Даже если Федор ложился в два, то поднимался не позже девяти. А так обычно в семь-восемь. Это был секрет, о котором  особо не распространялся – ни к чему. Трудоголиков  в этой среде, как и в любой другой,  не любили.
Когда проснулся, то  встал, пошел на кухню и заварил чай. Федор любил крепкий черный чай с сахаром. Всякую моду на зеленый, да еще без сахара, не понимал и не признавал. Выпил чаю из большой глиняной кружки. В принципе  был эстет, но чай из тонких фарфоровых чашек пил только при гостях, а так не любил. Потом налил чаю в тонкую дорогую фарфоровую чашечку и понес в спальню.
Шел и думал: «Вот уже и «кофе» в постель ношу. Как легко дамы приручают нас, мужиков. Скоро и «поноску», как собака, начну носить по первому требованию. Она еще не попросила, а я уже готов. Может не давать ей чаю, не баловать зря?».
Федор сел на кровать и посмотрел на  Наташу, так сладко спящую, что  задумался, будить или нет. И вдруг та открыла глаза, которые мгновенно засияли. Наташа приподнялась и стала тереться  носом о его  футболку. Федор взъерошил  волосы и спросил: «Чаю хочешь?»
«Очень!», засмеялась Наташа.
«Ну, тогда пей», и  протянул  чашку. Она выпила чай, глядя ему в глаза, и сказала:
«Никогда в жизни никто не носил мне чай в постель».
«А кофе?», спросил тот, улыбаясь.
«И кофе тоже. Вообще никто и никогда ничего  для меня не делал. Всю жизнь все делала сама. Сама ходила в магазин, таскала сумки по двадцать килограмм, варила обед и договаривалась с мастерами о починке кранов или розеток. Сама  гуляла в парке, если мне хотелось гулять, сама ездила с детьми на юг и сама ходила в гости к подругам».
«Подожди. Я чего-то не понял. Ты же была все эти годы замужем. Только недавно развелась».
«Да, была замужем. Мужу было неинтересно гулять со мной, скучно отдыхать с детьми и со мной, гораздо интересней с друзьями. Неинтересно ходить в гости к моим подругам. Все были с мужьями, только я одна».
«Почему же ты не развелась с ним?»
« Любила его без памяти семь лет. Потом любовь прошла, а привычка осталась. Мне было все равно с кем жить. Он меня не бил, только орал периодически на меня и на детей. Вежлив был до патологии, со всеми, кроме своих близких. А то, что ему неинтересна, то, что же, почти все так живут. Дети тоже ему неинтересны. Раньше думала, что все мужики такие».
«А этот, твой новый мужик, тоже не носил чаю?»
«Мы же не жили вместе. Просто несколько раз встретились, и поговориди. Мне казалось, что он любит меня. Никто и никогда не жалел меня так, как он. Меня вообще никто и никогда не жалел. Я сильная женщина, и не нуждалась в жалости, но, видно  сломалась. А он сумел сделать так, что мне захотелось жить. Сначала жить с ним. А потом просто жить».
Федор поцеловал ее в скулу и сказал:
«Забудь! Плюнь и разотри! Это все прошло и никогда больше не вернется. Больше ты никогда не будешь одна. Я буду всегда рядом. И к твоим подругам буду ходить, какие бы они ни были. Раз ты ходишь. То и я буду. И отдыхать будем вместе, и гулять по паркам. Хочешь, прямо сейчас пойдем?»
«Хочу! А только в чем я пойду? Ты же вчера мою блузку порвал».
«Да ладно тебе горевать! Пойдем в магазин, я тебе сразу  сорок штук куплю».
«Это что же, ты мне на месяц, что ли хочешь купить? Каждый день теперь их драть будешь? И вообще, чего это на тебя вчера нашло? Ты на всех одежу рвешь, или только на некоторых?». Федор расхохотался:
«Наверное, ты не поверишь, но это у меня впервые в жизни. Почему-то  решил, что ты в любую секунду можешь передумать, и боялся  потерять. Ладно, хватит валяться, вот тебе моя футболка, и пошли завтракать к родителям, есть охота».
«Не могу. Прости, но в твоей футболке не пойду. И в магазин не хочу. У меня дома навалом барахла. Сейчас давай съездим ко мне, я переоденусь, и пойдем к твоим. Сегодня суббота, пробок нету. Это быстро».
Они встали и поехали. Зашли к Наташе в квартиру, и она пошла в спальню переодеваться. Федор зашел следом и прямо одетый улегся на кровать. Наташа удивилась:
«Ты чего улегся? Мы же сейчас уезжаем. Посиди в гостиной в кресле».
«Нет! Буду лежать, пока не уедем». Она посмотрела на него с удивлением. Федор был какой-то грустный.
«Что-то случилось? Что с тобой? Почему такой невеселый?»
«Не знаю, чего-то боюсь. Знаешь, как коты метят свою территорию. Ходят везде и метят. Так и я. Хочу, чтобы все знали, что это моя кровать, и ты моя, и все здесь мое». Наташа села рядом с ним, и прижалась к его груди.
«Перестань. Никуда я от тебя не денусь».
В этот самый миг зазвонил ее мобильник.
«Алло! Да,  слушаю». Она посмотрела на экран, и увидела, что это звонит Денис. Тот самый мужик, в которого  была влюблена, и который ее бросил. Он не звонил ей четыре месяца, и  больше уже не ждала его звонка.
«Да, Денис, привет, как дела?»
«По-маленьку. Можно,  подъеду, мне нужно с тобой поговорить».
«Да, конечно, подъезжай».
«А когда удобно?»
«Если хочешь, прямо сейчас и приезжай. Записывай адрес».
Наташа посмотрела на Федора и улыбнулась.
«Не прятаться же мне теперь. Пусть приедет, и я ему все скажу. Не по телефону же говорить такие вещи. Я люблю тебя. А его уже нет».
Федор улыбнулся и спросил: «Мне уйти, или вместе встретим?»
Наташа рассмеялась: «Не дури. Езжай домой,  а потом   позвоню, и пришлешь мне шофера».
«Нет,  подожду тебя внизу, в машине».
Она подошла, нежно обняла Федора и прижалась к нему:
«Не стоит. Возможно, разговор будет долгий. Тебе надо выставкой заняться. Сходи к родителям и позавтракай. А обедать будем вместе».
«А что ты хочешь на обед?»
«А какие есть варианты?»
«Любые! Можно русскую кухню, а хочешь, узбекскую».
«Не может быть! Неужели даже плов?»
«А то! Тетя Нюся все может».
«Фантастика! Если бы ты знал, как я люблю плов! А готовить не умею. Сто лет собираюсь научиться и все никак. Мне кажется, что я могла бы ради плова продать Родину!»
Федор расхохотался:
«Ну, теперь я спокоен за тебя. Еда это святое. Если женщина так любит поесть, ее с правильного пути никто не собьет. Собирай вещи, и звони. Пока, я пошел».
Вскоре раздался звонок в дверь. Наташа открыла, на пороге стоял Денис. Он выглядел больным и измученным. Наташа отстраненно улыбнулась и сказала:
«Раздевайся и проходи». Он посмотрел на нее затравленно, скинул куртку прямо на пол и схватил  Наташу в охапку. Денис  порывисто целовал шею и грудь, а она не понимала, что происходит. Его глаза потемнели и взгляд стал тяжелым. Попытавшись снять с нее блузку, запутался в рукавах, рванул и разорвал ее.
«Да, что они, все с ума посходили, что ли», думала она, «один вчера разодрал кофту, и этот туда же. Целый год  ждала, что  на что-то решится, а он меня ни с того, ни с сего бросил, а тут вдруг созрел».
 Наташа хотела оттолкнуть его, и прекратить все это, и вдруг увидала его глаза. Эта боль поразила  прямо в сердце. Никогда в жизни  не видела таких глаз, нежных и несчастных. И, вдруг, как в дурацком дамском романе,  ощутила, что не может без него жить. Все то, что так долго  вытесняла из своего сердца, снова хлынуло  туда, и растопило  весь лед.
Наташа порывисто обняла Дениса и взъерошила волосы. Тот прижал к себе и стал целовать. Затем повел  в спальню, и стал раздевать. Наташа смотрела на него и думала:
«Как  могла вчера забыть о нем. И ведь совсем не думала о том, что целый год любила его. Любила без памяти. А потом, раз – и нет ничего».
Денис лег рядом и стал целовать ее шею. Наташа обнимала его, и не верила своему счастью. Время остановилось.
Когда  пришли в себя, был уже вечер. Денис курил, а она пошла на кухню ставить чайник.
«Ну, что ж», задумалась, «надо звонить Федору. Интересно, что я ему скажу».
Они с Денисом выпили чаю с сушками, и пошли в гостиную смотреть новости. Наташа   зашла в кухню и набрала номер  телефона Федора. Тот снял трубку.
«Не знаю, что тебе сказать, наверное, я просто дрянь», медленно произнесла она.
«Да нет,  еще вчера ожидал это. Я ведь никогда не рвал одежды ни на ком. Только вчера, впервые в жизни. Был уверен, что стоит мне секунду промедлить, и ты передумаешь. Как видишь, слегка ошибся. Ты передумала только утром. Ну, что ж, по крайней мере, будет, что вспомнить. Спасибо, что позвонила. Пока. Будь счастлива».
Федор повесил трубку, взял бутылку коньяку и налил полстакана. Выпил, и налил еще. Внезапно встал и пошел в мастерскую. Включил яркий свет, как всегда во время работы и стал грунтовать холст.
Отец позвонил около семи и спросил, придет ли тот  ужинать. Федор сказал, что нет, и продолжил писать.
Такого вдохновения у него никогда не было, не останавливаясь,  рисовал ее глаза, десятки распахнутых глаз. Они смотрели на Федора  одинаково. Счастливые глаза влюбленной женщины.
 Влекущие зеленые глаза ведьмы, будоражили воображение и не отпускали от себя. Он смотрел в них, как в зеркало, и видел там себя.
Через два часа  дописал картину, выпил выдохнувшийся коньяк и рухнул в постель. Заснул мгновенно.
Когда проснулся утром, то сразу пошел в мастерскую. Сейчас писал ее плечи. Их было несколько десятков. Плечи и лопатки, они находили одни на другие, образовывали стволы каких-то диковинных деревьев и уплывали вдаль. Это были странные и дикие картины. Они дышали страстью и чем-то первобытным.
 На следующий день  начал писать ее волосы. Они сплетались, как медузы и уносились ветром, а вдали, в глубине картины, появлялись странные образования, похожие на цепочки ДНК.
Через неделю  повез семь картин своему галеристу. Тот ахнул, когда их увидел.
«Слушай, Федор! Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты мне дороже всех моих баб, а ты знаешь, как люблю женщин! Никогда не говорил тебе правды, ты бы ее не пережил. Но все твои прежние картины просто мазня, глупая бездарная мазня, не знаю чего там твоя баба в них разглядела. Но это – шедевры! Настоящие великие шедевры. Ты меня знаешь. Конечно, все ошибаются, но 99 из 100, что ты попал в десятку. Просто выстрелил. Такого в жизни не видел, а видел, поверь, много чего. Прямо сейчас все вывешу и начну обзванивать клиентов. Цену ставлю самую высокую. Увидишь, все уйдет».
«А может не надо самую высокую?. Сам знаешь,  двадцать лет жду покупателя, а вдруг спугнем? Давай подешевле, я на другом нормально заработаю».
«Нет, Федор, прости, но не могу! Я же не учу тебя, как интерьеры делать. В цене  без твоих советов разберусь. Ошибусь, сам куплю все твои работы по дешевке».
«Ну, ладно, тебе виднее. Пока, поеду».
«Ты чего, а выпить?»
«Извини, не могу, к мольберту так и тянет. Потом позвоню. Пока».
Все картины ушли за неделю. К тому времени Федор написал еще семь штук. Цены выросли в два раза. Такого бума у галерейщика  не было никогда. Выстроилась очередь.
Федор забросил все интерьеры и писал картины с утра до ночи. Он был счастлив. Счастлив,  впервые в жизни. То, что давно пыталось исторгнуться  из самой глубины его души, наконец-то нашло выход, да еще оценила публика. Поверить в это было крайне трудно.
 Через год на его персональной выставке в ЦДХ, был аншлаг. Очередь стояла под сто метров. Когда его родители увидели это, то поняли, что вот оно счастье, которое можно ощутить и пощупать руками. Вскоре Федор поехал со своей выставкой в Финляндию и там встретил Наташу. Она пришла на вернисаж в первый же день. Как и тогда, в первый раз,  заметил ее случайно, та сидела и долго смотрела на холсты. Поэтому,  и обратил на нее внимание и подошел.
«Ты гений! Я была уверена, что ты можешь! Но, что можешь так, не думала».
«А я и не мог до тебя. А потом сумел. Слово есть такое красивое – сублимация».
«Значит, ты меня простил».
«Да, почти сразу. Или вскоре, не знаю, как будет честнее. И я тебе благодарен. Боюсь, если бы ты меня тогда не бросила, так бы и лепил всю жизнь эти дурацкие интерьеры».
«А помнишь,  хотела у тебя картину купить?»
«А то! Конечно, помню. Специально сюда  привез. Сначала хотел тебе  подарить. А потом понял, что нет. Хочу, чтобы ты ее у меня купила. Как тогда условились. За двести  пятьдесят баксов, по двадцатке в месяц, в рассрочку. Осилишь?»
«Да, осилю. У Дениса своя фирма, и неплохо зарабатывает. Мы купили коттедж в лесу, недалеко от Хельсинки. Заедешь в гости, посмотреть? Может, какие советы по интерьеру дашь».
«Нет, не заеду. Чего зря притворяться. Мне будет тяжело видеть твой дом, где ты живешь не со мной. А интерьеры нам всегда нравились одинаковые, помнишь, когда купил у тебя квартиру, то одну комнату, оставил такой, как была у тебя. А потом иногда думал, может надо было  все оставить, как  у тебя раньше. Тогда бы ты зашла в мою квартиру, как к себе домой, и уже не смогла  уйти. Прости, мне пора. Оставь адрес, тебе привезут картину и квитанции об оплате. Прощай!»
И они расстались. И больше никогда не виделись.
 Но она всегда смотрела в интернете его работы, а он ее.
 Ведь вскоре стала лучшим в Финляндии специалистом по интерьерам.