Он родился в тот час, когда солнце захлебнулось холодной водой осеннего моря. И только через полчаса, когда все уже знали, что ребёнок умер, он закричал. И тогда небо задёрнулось серыми тучами, и наступила зима.
Он не кричал больше ни разу. И не говорил тоже. Когда молодая мать гуляла с ним, он безучастно смотрел в небо, и в его глазах отражалась мутность плывущих облаков. А если вдруг начинался дождь, его весомые капли падали прямо в распахнутые глаза мальчика и стекали холодными струями по лицу. Он не закрывал глаз.
Так прошло четыре года. Ребёнок существовал параллельно жизни людей, что были вокруг. Целыми днями он сидел там, где его оставляли, и смотрел в пустоту. Не двигался и не говорил. Когда мать заходила в его комнату, там было тише, чем в чреве самой глухой ночи. А когда она, свыкнувшись с сумерками, всматривалась в его лицо, то видела там волны теней, мягко струившиеся неземным светом.
Он всматривался в пустоту. Растворялся в ней. Но пустота не могла поглотить его окончательно.
Однажды отец держал его на руках. Шёл снег, и пронзительный ветер сдувал его с окоченевшей земли, направляя вновь в темноту Вселенной.
Люди зябко ёжились, оказавшись на пути этого противоборства, но ребёнок, как всегда, даже не шевелился. И когда небо совсем почернело и будто провалилось вверх, в недра Космоса, он впервые сказал:
- Мне холодно.
С тех пор он говорил эти слова.
Напрасно в его комнате включали самые мощные обогреватели, тщетно мать укрывала его в свитера и шарфы, и даже летнее солнце не могло согреть мальчика.
Подходя к нему, родители чувствовали могильный холод, а их сын время от времени повторял:
- Я мёрзну. Мне холодно.
И казалось, его губы совсем не двигались, а звук исходил из ниоткуда и всё же от него.
Он всё время слушал тишину. И смотрел в пустоту внутри себя. Он был убеждён, что весь мир – это пустота, а дома, люди и всё остальное просто висят в этой пустоте. Однажды всё упадёт и рассыплется в прах, из которого оно и создано. Эта комната, окна соседнего дома, дерево, дети, играющие во дворе, сам двор – всё было эфемерным и искусственно созданным. Просто однажды кто-то поместил в глухую пустоту мироздания этот мирок и жизнь на нём, повернув его к солнцу.
Та сторона, на которую падал солнечный свет, казалась живой. Но другая, оборотная, сторона мира была смертью. И жизнь, созданная из смерти, должна была исчезнуть, как только исчезнет солнце.
Никто не знал этого, все жили в слепом неведении. Но он всё видел. Оттого и сидел, не двигаясь, слушал пустоту, из которой состоял и он.
Стоило ему протянуть руку, и он тут же видел, как она наполнялась пустотой. Стоило закрыть глаза – и возникал чёрный кусок Вселенной, который был у него внутри. Холодный, недвижный, совершенно пустой. Едва заметные течения пересекали его в ожидании полного покоя. И он ожидал тоже.
- Мне холодно, - говорил он.
И мать включала обогреватель и кутала его в шерсть и материю.
А всё, что стоило бы сделать, это попробовать повернуться к солнцу другой стороной себя.
Но никто из живущих не умел этого, потому что создатель данного мира сотворил его плоским и чёрно-белым. И повесил в пустоте. Кусочки жизни обречены поглотиться тьмой смерти, всё предопределено.
Когда мальчику исполнилось шестнадцать лет, он заметил некоторые изменения в пустоте мира. Она стала более вязкой и чёрной. Он больше не мёрз, хотя солнце побледнело и окончательно скрылось за покрывалом безликих туч.
Его некогда молодая мать умерла. Просто однажды она заболела и много времени пролежала, не сумев повернуться к солнцу той стороной, которая была создана из света и питалась им. Мальчик видел, как пустота вышла из его матери и затянула её в медленную воронку небытия.
Иногда отец входил в его комнату, садился рядом, и они долго молчали в наступающих закатных сумерках. А когда ночь окончательно разливала вокруг тишину и прохладу, мальчик терял отца из виду, потому что тот тоже становился пустотой. Они незримо присутствовали в комнате, не видя друг друга и всё же будучи частью одного – пустоты Вселенной.
Мальчик был уверен, что когда в этот мир приходит ночь, а солнце скрывается за толстой пеленой теней и безмолвности, все создания становятся почти равны – и живые, и мёртвые. Тогда он более внимательно вглядывался в темноту, в которой можно было увидеть других, не освещаемых солнцем жизни. Там можно было увидеть и его мать.
Ночь проходила, смываемая первыми перламутровыми разводами зимнего утра, и вновь начинался долгий, скучный в своей попытке выжить день.
Мальчик сидел и слушал пустоту. И ничего не делал.
Но однажды пустота ещё раз изменилась. Она приобрела тепло и стала приятной на ощупь, да, её можно было коснуться. Это открытие нарушило покой мальчика, смутило и встревожило его. Он чувствовал, что границы открываются, и Вселенная готова принять его.
Тогда он попросил отца глухо задёрнуть шторы и скрылся от ставшего ненужным солнца. Теперь переход между днём и ночью не был столь чётким, и время потекло единым безликим потоком – странно упоительным, плавным и безраздельным.
Он не знал, сколько прошло дней за стенами его дома, но пустота была всё ближе и осязаемее. И он входил в неё с широко открытыми глазами, переставшими видеть силуэты вне неё.
_________________________
Однажды отец зашёл в комнату и не нашёл мальчика. Было темно, и ему показалось, что где-то промелькнули тени его жены и сына. Он понял, что скоро сможет увидеть их вновь – ближе и дольше.
- Я хочу видеть сына, - сказал он людям, окружившим его. Было серое зимнее утро, он был стар и болен.
- У тебя не было сына, - ответили ему. – Он умер при родах. Вспомни.
- А жена?
- Она умерла много лет назад.
Вокруг него стояли друзья и родные. Но он не видел их. Он видел пустоту и силуэты тех, о ком думал…