Утро наступает вовремя. Новости вчерашнего вечера проявляются моментально, и я ловлю себя на непонятной боязни идти к Стёпке. Однако быстро понимаю, что боязнь эту, если я хоть немного думаю себя уважать, надо раздавить пальцем о стену, растереть и смахнуть вниз. Именно это и делаю.
За завтраком молчим. Я одеваюсь и иду к двери. Марья выходит вслед и объясняет, куда и как мне идти. Этот конец деревни я, конечно, знаю, но опять-таки через сто лет.
Домик Груни нахожу быстро. Из-за сарая раздаётся глуховатый стук топора. Стало быть, Стёпка там – кто ещё в этом доме будет колоть? Туда и направляюсь. Увидев меня, Степка опускает колун, подходит и подаёт руку.
– Я Вас давно жду.
– Я с Никитой на ты, может, и с тобой будем?
– На ты так на ты.
Мы оба молчим. Наконец Степка продолжает:
– Что здесь стоять, пойдём в дом.
– А не разбудим?
– Уже знаешь…
– Я вчера вечером приехал, у твоих ночевал.
– Стало быть, мать всё рассказала.
– Всё не всё, но рассказала.
– Ну, всё-то она не знает…
– Догадываюсь…
– О чём?
– Как тебе сказать… Письмо я прочитал и кое-что подумал…
– Правильно подумал, – резковато, как мне показалось, отвечает Стёпка.
– Но я даже не сказал что… – начинаю было я.
– Что это сын Никиты, – сказано это было тем же уверенно-жестковатым тоном. – И что это меняет?
– Для меня – ничего.
Стёпка продолжает:
– В письме Никита написал обо всём, что было до его ухода. И как Стешку спасли, и как он собирался, и как я на телефон его смотрел, как на чудо какое.
– И о том, как из-за Стешки в тот день вы подрались, и ещё раз…
– Миша, ты Никиту увидишь? – вдруг меняет тему Стёпка.
– Надеюсь… – как-то неопределённо говорю я.
– Ты должен его увидеть! – режет Стёпка. – И передать, что о Стешке я просто врал. Именно врал, а не выдумывал.
– Что именно?
– А всё. И что я с ней ещё два года назад путался, и что у неё таких как мы… В общем, ты понимаешь…
– Не беспокойся. Что-что, а это буду просто рад передать. Но зачем ты так?
– Дурак потому что. Понимаешь, я ему всё-таки завидовал. Не понимал даже кто он такой, но завидовал. Что он плавает здорово, что он одет не так как мы, что телефон этот у него – это всё ерунда. Плавать он меня научил, кого хочешь сейчас обгоню. Джинсы эти самые – ну и что? Штаны и штаны, разве что прочные, долго не порвутся. Телефон – а зачем он мне такой здесь? Просто завидовал. Как Стешка его в сарай зазвала, я случайно издали увидел. Подсматривать – что да как да зачем? – и в мыслях не было. Показалось, долго они там были. Потом вышла Стешка. Я хотел было к Никите пойти, но тут как в голову ударило. Нельзя идти. Поймёт он всё да ещё и подумает, что у щели стоял. Тогда врагом злым меня назовёт, дурака такого, и прав будет.
Потом и он вышел, в лес пошёл. Затем я его на Волге увидел, но тоже так и не подошёл. А вечером какая-то поганая мысль в голову пришла. К той самой зависти вдобавок. Вот у него уже и с девкой было. А я что, хуже его? И девок в округе всех знаю, кто постарше, но они на меня как на маленького смотрят. И знаю кто да с кем – в деревне не скроешь. Вот только о Стешке никто никогда ничего такого не говорил. А из пацанов наших я, наверное, один такой остался. Есть и помоложе меня, да уже. Вот я и ляпнул про эти два года и всё такое прочее. А если хочешь знать, два года назад я вообще самым маленьким был, на девок и не смотрел ещё, только недавно вырос, а так меньше всех. Так что, может, Никита у Стешки первым был.
– Какая разница. Она у него первая – это точно.
– Ну да. Это он в письме написал.
Стёпка молчит.
– Ну а дальше?
– А что дальше? Мать, наверное, рассказала, как тётка Груня ей проговорилась, как она отцу сказала, а я услышал…
– Рассказала…
– Понимаешь, как только я это услышал, так сразу и понял всё. Если бы это не Никита был, а Пашка или ещё кто – какое моё дело? В деревне всякое бывает, девка в подоле принесёт. Мы ещё от горшка два вершка, а о таком уже слышим. Эка невидаль! А тут как в голову ударило – не отдам я его никому! Не отдам – и всё тут! Я же Никиту больше никогда не увижу, а так и память о нём на всю жизнь. Он мне помогал, и я ему помочь должен, сына его поднять. А что мне всего пятнадцать, что сам ещё пацан и всё такое – да плевать на это. Должен!
Последние слова были сказаны как-то очень упорно, даже яростно. Мне остаётся только промолчать. Стёпка, видимо, расценивает моё молчание как несогласие и так же яростно продолжает:
– Дураком меня считаешь? Чужую вину, хомут на шею и всё такое? Все вы, взрослые, такие умные, рассудительные…
В его глазах появляются злые слёзы.
– Успокойся. Кем-кем, но только не дураком. Какая вина? Чья? Завидую я тебе…
– Завидуешь? Чему?
– А тому самому, что ты сказал. У тебя есть друг. Даже если ты его больше никогда не увидишь – он всё равно есть и останется с тобой навсегда. Ты можешь оказать ему самую большую услугу в жизни – воспитать его сына. Услугу именно дружескую – взамен ничего. Разве этого мало для настоящей зависти?
Стёпка молчит, потом продолжает:
– В тот же вечер я пошёл к Стешке. Вызвал ее, мол, поговорить надо. Да всё ей залпом так и выложил. А в конце сказал, что ребёнок Никиты должен быть моим.
– Ты рассказал ей, кто такой Никита?
– Пока нет, она всё равно бы не поняла. А что, надо рассказать?
– Как знаешь…
– Стешка сказала, что Никита ни в чём не виноват – а в чём его вообще можно винить? Что даже матери о нём не сказала, хоть та и допытывалась. А потом ещё, что не хочет меня сюда впутывать и что я вообще ещё маленький. А я ей – мы с Никитой одногодки, он для тебя уже большой, а я… И добавил грубо как-то – мне что, раздеться перед тобой? Даже рубаху за ворот схватил, чуть было не содрал с себя. Стешка даже испугалась – что ты, что ты, как можно… Ну я вроде поостыл сразу. А ребёнок, говорю, всё равно будет моим, и сейчас я пойду домой и во всём признаюсь.
– Напористый ты…
– Так я уже всё решил. И за себя, и за Стешку.
– И за Никиту?
– И за него тоже. А потом пошёл домой да за ужином не раздумывая… Мать заохала – да как, да что… А отец так грубовато ей – что, не знаешь как? Я даже чуть не рассмеялся… Слушай, ты же его ещё не видел, пойдём в дом. Стешка его сейчас кормить должна.
Вот уж действительно. Сюда шёл и первое, о чём думал, – посмотреть.
Входим в горницу. Здороваюсь. Оказывается, Стеша красивая. Передо мной вечная картина умиротворённости. Что-то винчианское, хоть и в русской избе. Да хоть где! Слышу причмокивание. Стеша показывает сначала издали. Кажется, весь в отца. Или я хочу так думать?
Я должен взять его на руки. Должен почувствовать эту жизнь. И должен буду как-то эти чувства передать Нике. Но как? Словами не получится. Чем изреченные чувства лучше изреченной мысли? Или вообще Нике ничего не рассказывать?
Стеша передаёт Нику очень маленького мне. Принимаю с опаской. Никогда такого не было. Своих нет, да и чужих держать не приходилось. Тамошняя моя компания как-то не торопится семьи заводить, а здесь первым будет Мокей, но…
Вот он, маленький сын своего странного отца. И впереди у него безо всяких скидок век, который один очень умный поэт назовёт волкодавом. А что, остальные легче бывали? Тот, который заканчивается, другой великий и умный поэт назвал жестоким, когда только-только треть его прошла. А для нас он какой-то романтичный – дворянские гнёзда, неиспорченная природа, гусары, балы…
Отдаю Нику очень маленького обратно Стеше. Выхожу. Стёпка за мной.
– Знаешь, – говорю как-то нерешительно,– я ему, конечно, много что расскажу… Но вот не знаю, рассказывать ли о Никите…
Стёпка видимо напрягается.
– Боишься, что он думать да охать будет, что не увидит сына своего никогда и всё такое? Хочешь в себе это держать? По мне так надо рассказать, он знать должен, он выдержит. И ещё. Мы, наверное, отсюда скоро уедем. Может, в Мологу. Я обещал Никите, что учиться буду, надо как-то выполнять. И работать тоже буду, семья у меня. А у Никиты ещё и брат должен быть обязательно, чтобы они вдвоём были как мы. Помладше, конечно, но будет…
Он улыбается и разводит руками.
– Тем более уедем, что Никиту я должен не просто вырастить, выучить его надо. И не в церковноприходской, как я сам учился, а получше.
– Должен?
– Должен. Так и передай.
– Передам.
– Да, ещё… – Стёпка мнётся. – Я у Никиты как-то раз спросил, как вы там живёте, так он ничего не стал рассказывать…
– И я не буду. Прошлое знать можно, но только не будущее.
– Ну хоть немного…
– Немного ты и так знаешь. О телефоне таком… Или вот. Есть такой писатель Жюль Верн, в Мологе в читальне найдёшь. Так он книгу написал «Из пушки на Луну».
– Вот здорово! А разве так бывает?
– Он-то всё выдумал. Но через семьдесят лет люди туда полетят на самом деле.
– Не врёшь?
– А зачем мне врать?
– Доживу – проверю. Мне восемьдесят пять будет. Многовато, правда…
– И ещё. Слушай внимательно и запоминай. Если будете в Мологе жить, а Никита вырастет и учиться уедет, так и вы уезжайте. И даже если не уедет – тоже. Хоть в Рыбну, хоть в Москву, хоть в Питер или ещё куда. Но из Мологи уезжайте. Обязательно.
– Почему? Никита в большом городе жить должен, так чтобы с ним рядом?
– Можешь считать, что и так. Запомнил?
Он кивнул.
– А теперь слушай ещё внимательнее.
Стёпка даже напрягся.
– Когда я попал сюда, у меня с собой были царские деньги, почти полторы тысячи.
– Царские? А у вас тогда какие?
– Н-не важно… Просто у нас их так называют. Ну, потому что на них портреты царей… Для меня-то они старинными были…
– Полторы тысячи! Так ты таким богатым сюда попал?
– Если бы! Здесь-то их ещё нет. Вот смотри.
Я достаю небольшой свёрток. Ещё в Мологе я их все перебрал. Керенки вернул в торбочку сразу, им в этом мире вообще делать нечего. Какие-то странные рубли с тремя цифрами туда же. Всё остальное выложил перед Стёпкой.
– Я таких и не видел…
– А ты вообще пятьсот рублей одной бумажкой видел?
– Так я и говорю, что нет.
– Я не об этом. Пятисотки и сейчас есть, но они другие. Так что такую у тебя нигде не возьмут. Видишь, и год у неё тысяча девятьсот двенадцатый. Пусть она у тебя ещё полежит, до поры до времени спрячь подальше. Только чтоб мыши не сгрызли. Ну и на остальных на год тоже посматривай.
Объясняю я ему и про управляющего, фамилию и подпись которого вся страна должна знать. Назначат – смотри на другие деньги. Как появится его подпись, так и доставай.
– Тогда Никита уж в гимназии учиться будет…
– Вот и пригодятся за обучение платить.
– Так у тебя же эти деньги с собой были, когда сюда попал?
– Были.
– Так они и обратно быть должны, вдруг не получится. Это и Никита говорил…
– Пусть это будет моей заботой. Ты сказал, что должен. Так вот, и я тоже должен. Мы оба должны.
– Понятно.
– Да, как у вас с деньгами? Я не об этих, а о самых обычных, которые сейчас.
– Какие деньги в деревне? Огород кормит.
– Держи, пригодятся. У меня, правда, не так много, уж сколько есть. Только на обратную дорогу рубль на всякий случай оставлю.
Пересчитываю. Около двадцати рублей, больше нет. Да и куда они мне?
Стёпка пытается отвести мою руку, но я смотрю ему в глаза.
– Вы что, чужие мне все? Если больше не увидимся, хоть так немного помогу. А если не получится…
– Но у него же получилось. И у тебя…
Ничего себе! Уж и Стёпка меня утешает. Или надежду даёт?
Я пожимаю плечами. Мы прощаемся, я поворачиваюсь и иду не оглядываясь.