Глава 8. Самый худший грех
- Не приближайся. Не приближайся к ублюдку.
Что? Что он несет?
Калерия изумленно смотрела на него, соображая, что в таком случае следует ответить, но в голову ничего путного не шло.
В голубых глазах незнакомца она видела твердость, рука, сжимавшая ее кисть, вцепилась так крепко, что, если он не выпустит ее, придется выдергивать. Наверное, еще и синяки останутся. «А я считала, вечер будет удачным», - подумала девушка, но, несмотря на неприятное прикосновение, осталась стоять на месте.
Прошло, наверное, несколько секунд, хотя Калерии они показались целыми минутами. Глаза мужчины, залитые небесной цветовой гаммой, и ощущение его хватки – это все, что окружило ее, - выбило из привычной колеи, заставило забыться. Красивые у него глаза…. Хоть и смотрят они как-то жестоко.
Рядом кто-то шевельнулся, и Калерия, наконец, опомнилась. Кожаная книжица с предъявлением счета едва не выскользнула из руки, но она все-таки ее сумела удержать. Переведя взгляд на тех, кто сидел возле наглого и странного незнакомца, официантка увидела встревоженную черноволосую женщину, которая взяла мужчину за плечо и слегка встряхнула.
Тот вздрогнул, повернул голову в направлении своей подруги и быстро что-то прошептал ей на ухо. Женщина же, поджав свои тонкие губы, посмотрела на Калерию настороженно… словно хотела что-то сообщить, но не могла.
«Да что же это такое?» - происходящее начало раздражать девушку.
- Вы хотели бы еще что-нибудь заказать? – спросила она деловым тоном, стараясь не меняться в лице и не показывать своих истинных эмоций. Конечно, сразу было понятно, что сидящая троица за столиком ничего больше заказывать не собиралась – у них и так стояли две плошки молочно-рыбьего супа, блюдо из ягненка и напитки.
- Простите, - отозвалась женщина с черными волосами. – Мы из отдела уголовного розыска.
Последние слова были сказаны очень тихо, почти шепотом, так что Калерия вначале даже предположила, что ошиблась. Но нет, такое послышаться не может. Удостоверение, появившееся на свет не более чем на миг, тут же исчезло за одеждой.
- А я здесь причем? – не скрывая удивления, ответила она.
- Человек, которому вы несете счет, очень опасен, - раздался третий голос, и официантка увидела низкорослого брюнета, смотревшего на нее почти равнодушно.
Опасен? Кто? Тот красавец за первым столиком?
- Попроси кого-нибудь из других официанток преподнести счет, - заговорил мужчина с голубыми глазами.
Теперь у нее появилась возможность разглядеть его получше. Ровные, мягкие черты лица, полные губы, необычные для представителей противоположного пола, светлые, солнечного цвета вьющиеся волосы. Мог бы посоревноваться с греческими богами в красоте, если бы не опасное, жесткое выражение и пугающий взгляд.
Пока она рассматривала его, длилось молчание, которое троица, видимо, расценила как ее растерянность.
- Сделай так, как мы говорим, - произнес солнечноволосый. – Это необходимо для нашей операции.
Ни черта это необходимо не было. Но больше всего Калерия сейчас хотела от них отделаться, поэтому, если бы незнакомец потребовал подтвердить, что Россия находится в Африке, то она сделала бы и это. Лишь бы не смотреть больше в эти чудовищные голубые глаза.
Только позже Калерия поняла, как ей повезло, что она послушалась его. Но это произошло уже потом, после того, как кошмар воплотился в явь.
А сейчас она просто подозвала свою подругу, проходившую мимо по залу, и попросила принести счет вместо нее. Вторая официантка, подтянутая девушка с короткими светлыми волосами, молча кивнула, взяла из ее рук книжицу и направилась к поджидавшему мужчине, сидевшему к столику следователей спиной. Калерия проводила подругу взглядом, потом отвернулась, решив, что впутываться в происходящее не стоит. Хотелось убраться от кудрявого следователя с голубыми глазами подальше. Тем более что на нее он больше не смотрел, видимо, потерял всякий интерес. Единственное, чего не понимала Калерия, было то, какое ему дело, которая из официанток принесет посетителю за первым столиком счет.
Она полагала, что этот вечер сложится удачно. Ведь день-то начался хорошо: утром прекрасно выспалась, успела пройтись по магазинам, узнала у врачей, что младшая сестра, лежащая в больнице, идет на поправку после операции, к тому же необыкновенно теплая погода, яркие лучи солнца, безоблачность приносили наслаждение и резко повышали настроение. Все было удачно.
Казалось бы, что все.
Калерия уже шла к кухне, как что-то заставило ее обернуться. Что-то, что она сперва растолковала как простое любопытство. Все-таки интересно было взглянуть, передала ли подруга счет тому брюнету за первым столиком и что делают в этот момент следователи МУРа.
Увиденное повергло ее в шок.
Нинель, протянув книжицу мужчине, что-то стала шептать ему на ухо, и тот, склонив голову в ее сторону, внимательно слушал. О чем они говорили, осталось загадкой, только внезапно стало происходить нечто…. Нечто, потрясшее и Калерию, и остальных посетителей.
Нинель ухватилась за край стола, прижав руку к своему горлу. Официантку начал сотрясать сильный кашель, и первая мысль, пришедшая Калерии в голову – надо увести подругу из зала, чтобы люди не подумали, будто она больна. Сделав шаг по направлению к ней, Калерия вдруг встала, как вкопанная: изо рта Нинель начали доноситься жуткие звуки, похожие на хрип, сильное дыхание вырывалось из легких со вскриками, которых, казалось, девушка не могла сдерживать.
Темноволосый мужчина, скомкав салфетку и положив в книжицу несколько купюр, спокойно поднялся со стула и, не глядя на мучающуюся кашлем официантку, направился к выходу, не одарив ее и взглядом.
- Стой! – заорал кудрявый следователь. – Стой, тварь!
Вскочив с места, он бросился за брюнетом к выходу, его низкорослый друг мигом побежал за ним, женщина же осталась в ресторане. Встала из-за стола и подошла к Нинель, которая уже опускалась на колени, не в силах стоять на ногах. Официантка оглядывала зал испуганными, несчастными глазами, в которых застыли слезы.
- По-хрр-по-хрр-мо-хр-гите, - выдавила Нинель.
Калерия медленно начала приближаться к осевшей на пол подруге.
И увидела, как из ее раскрытого рта текут кровавые струи.
- Нет, - прошептала Калерия, с неверием глядя на задыхавшуюся девушку. – Нет.
- По-хррр-мо-хр-гите, - раздалось вновь, почти неслышно.
Голос исчезал за страшным, утробным хрипом. Горло Нинель посинело, как будто под слоем кожи лопались десятки сосудов, широко распахнутые глаза, исторгая слезы, готовы были вылезти из орбит от боли, лоб покрылся испариной. Ногтями она водила по полу, стараясь расцарапать плиты. А кровь все текла по губам, не останавливаясь, поступая наружу из глотки, проглотить ее Нинель не удавалось.
- Дыши, - шептала ей черноволосая женщина, присев на корточки рядом. – Дыши, ну же, дыши. Не умирай, слышишь? Дыши, дыши, пытайся дышать! Не сдавайся!
Умирать? Нинель – умирать? О чем говорит следовательница? Нет, нет, такого быть не может. Нинель ведь не умрет, правда? Калерия прижала руки к лицу, растерянная, она понятия не имела, что делать, чем помочь. Это невозможно, все происходило так быстро. Слишком быстро, никто не был готов к увиденному.
- Вызовите скорую! – заорала женщина. – Немедленно, кто-нибудь, звоните в скорую! Живо!
Люди, с ужасом наблюдая за происходящими событиями, опомнились и полезли в карманы доставать мобильные телефоны.
- Дыши, - говорила женщина. – Дыши, детка, дыши. Ты должна!
Нинель, исходя кровью, уже не сидела, а лежала на полу, растянувшись, прижимая к горлу ладони. На ее красное, искаженное болью и страхом лицо, покрытое бисеринками пота, невозможно было смотреть, однако никто не отводил взгляда. Тело извивалось от терзавшей боли, перекатываясь с боку на бок, на плитах оставались слюни и багровые пятна.
А женщина в серебристом платье все продолжала твердить: «Дыши! Дыши!»
Один протяжный крик, пронесшийся по всему ресторану, мощный всхрап и выдох, похожий на стон. Секунда – и Нинель перестала жить.
Но ни один человек не сразу понял, что официантка уже мертва. Следовательница, прикасаясь к рукам девушки, говорила и говорила «дыши, дыши, дыши», а люди все еще смотрели на потрясшее их зрелище.
Это было ужасно и поражающе – видеть, как человек медленно прощается с жизнью. Медленно и мучительно. Изогнутое в конвульсии молодое тело, растрепанные светлые волосы, стеклянные, распахнутые глаза, мокрые от слез щеки, открытый рот, перемазанный кровью и слюнями, синее горло – вот все, что осталось от Нинель. Труп, бездыханный, искалеченный и нетронутый.
Никто из присутствующих не произнес ни слова.
Женские крики посетителей раздались лишь в тот миг, когда мертвое тело начало выворачивать наизнанку. Скрип и звуки ломавшихся костей, появляющиеся серо-голубые пятна на груди и далее – разъезжающееся мясо, подвигаемое в правую и левую стороны вылезающими из тела ребрами. Пара мгновений – и грудная клетка Нинель разорвалась, выплеснув из себя крупную лужу крови. Резкий тошнотворный запах наполнил помещение, люди начали зажимать носы и рты, с криками отбегать в сторону…. Пол залил багровый бассейн, новенькие туфли Калерии увязли в жиже, и она отскочила назад.
Все, все, что произошло в данную минуту, было похоже на бред. Обхватив себя руками, Калерия бросилась вон, на улицу, лишь бы не видеть… не видеть больше.
Следовательница оказалась единственной, кто остался на месте.
Полина даже не отодвинулась, когда струи крови брызнули ей в лицо и испортили платье. Об этом женщина не думала. Единственная мысль, витавшая в голове – как, как все это случилось? Вытирая ладонью щеки, тем самым еще больше замазывая чужой кровью лицо, Полина, задумчиво прикусив губу, поднялась на ноги.
Нинель была мертвой, когда ее грудную клетку стало раздирать на части.
- Не понимаю, - сказала она. – Не понимаю.
- Стой, гад! Стой! Мерзкий ублюдок! – Святослав догнал темноволосого мужчину, вышедшего из ресторана, и сбил с ног.
Иностранец упал на асфальт.
Опер выбежал следом и остановился возле друга.
- Вы задержаны по подозрению в шести убийствах! – выкрикнул Глеб.
- И в попытке седьмого, - добавил следователь.
Мужчина поднял голову, и они увидели его лицо – бледное, со впалыми щеками, растянутыми в плотоядной улыбке губами и удивительно черными, как мгла, глазами, глядящими с неприкрытым презрением из-под широких, прямых, стрелами исходящих из переносицы темных бровей. Увидев эту улыбку, Святослав сжал кулаки – желание ударить преступника охватило его.
- Хочешь ударить? – внезапно заговорил иностранец, растягивая слова, будто смакуя момент. – Хочешь? Что ж, я подарю тебе возможность исполнить свое желание.
- Заткнись, - ответил Глеб и рывком, схватив мужчину за плечи, поставил на ноги. – Ты проедешь с нами.
Святослав зашел сзади и скрепил руки иностранца наручниками.
- Чертов подонок. Я тебя на пожизненное засажу, понял? – следователь схватил свою жертву за шею и потащил к машине, Глеб шел рядом, придерживая. Впрочем, мужчина не сопротивлялся, а улыбка по-прежнему не сходила с лица.
Глеб открыл дверцу, и иностранца толкнули в салон.
Он утроился на сидении и стал наблюдать, как кудрявый следователь садится рядом, с левой стороны. Опер запрыгнул в машину, сел за руль и повернул ключ в замке зажигания. «Москвич» зарычал, показывая, что готов ехать.
- Поля разберется с официанткой. Надеюсь, с несчастной ничего плохого не случилось,- выдохнул Святослав.
И тут услышал низкий смех задержанного. Мужчина, откинув голову назад, смеялся все громче и громче, заливаясь. Очевидно, развивающиеся события страшно его веселили.
Святослав сжал челюсть, борясь с желанием двинуть ему под дых.
- Поздно, - ответил иностранец. – Девушка теперь моя. Навсегда.
- Чего он тут говорит? – раздраженно спросил Глеб у друга.
- Черт его знает, - нахмурился следователь. – Вот набью ему морду и посмотрю, будет ли он потом так веселиться.
- Хочешь набить мне морду? – продолжил между тем задержанный, в черных глазах мелькнул блеск. – Хочешь?
- Не разговаривай с ним, - выплюнул опер. – Псих какой-то!
- Ничего, в тюрьме его быстренько оприходуют, - ответил Святослав, чувствуя какую-то приятную истому от того, что имеет возможность высказать убийце все, что о нем думает.
- Ага, станет чьей-нибудь женой, - Глеб мстительно улыбнулся. – Я еще навещу гада в тюрьме, посмотрю, как он там смеется.
- Такой красивый наверняка понравится какому-нибудь педерасту.
- Точно.
- Никакой адвокат не поможет.
- У нас куча свидетелей плюс записи видеосъемки. К черту адвоката.
Улыбка сошла с бледного лица иностранца, черные глаза полыхнули гневом. Святослав увидел, как на его лбу образуется пара морщинок.
- Что, не нравится? – ухмыльнулся следователь. – Это только слова. Но знай, я тоже умею исполнять желания. Особенно собственные.
Глеб вытащил мобильный и набрал номер Полины.
- Алло, Поль, - произнес он. – Тебя ждать? Мы уже в машине.
На несколько секунд повисла тишина.
- Что? – продолжил Глеб, услышав ответ от коллеги. – Умерла? Как? Что? Тем же способом? Черт!
- Она умерла? – встрепенулся Святослав.
- А ты думал, я ее отпущу? – последовал голос задержанного.
- Заткнись! – отозвался следователь. – На тебе седьмое убийство.
- Она сама умерла, - ответил иностранец.
- Поговори тут у меня. Семь жертв – и все сами погибли, да?
- Да.
- Вижу, ты по морде очень хочешь.
- Это ты хочешь.
- Да что ты с ним разговариваешь! – выкрикнул Глеб. – Тихо, я Полю не слышу! Поля, алло. Да, мы в отдел. Этот псих с нами. Тебя ждать? Ага. Ясно. Давай.
- Ну что? – спросил Святослав, когда Глеб убрал телефон в карман.
- Поля останется здесь, сейчас бригада подъедет, все будет оцеплено. Она присоединится к нам позже.
- Отлично, - кивнул следователь. – Поехали.
Спустя сорок минут человек в темно-синем, изрядно помятом костюме сидел в допросной. Тусклый свет помещения боролся с полумраком углов, серые стены создавали вокруг задержанного замкнутый квадрат, сулящий потерю свободы, действующий на сознание и подстегивающий рассказать правду – желание выбраться отсюда на волю появлялось само собой, вследствие обстановки комнаты. Черный железный стол, три стула – два с одной стороны стола и один с другой, на котором как раз и сидел человек, - лампочка на темном потолке и большое окно, через которое нельзя было увидеть, что творится снаружи. Серость и замкнутость… и ничего более.
Но задержанному, казалось, было безразлично, куда его привели. Он с неприкрытым любопытством оглядывал помещение и сидел на стуле, положив ногу на ногу, постукивая пальцами левой руки по железной поверхности стола. На губах играла умиротворенная улыбка, бледное лицо при слабом освещении выглядело почти белым.
Этот человек не должен был видеть, что с другой стороны темного окна на него взирает златокудрый следователь. Святослав, сложив руки на груди, наблюдал за иностранцем снаружи, из коридора. Теперь он был похож на самого себя – с торжествующим взглядом голубых глаз, довольной улыбкой и сглаженной мягкостью черт лица. Святослав был рад, что поймал преступника, и вся волчья натура спала с его внешности.
К нему подошел майор Филиппов, и следователь обернулся к начальнику.
- Так-так, - сказал майор, поднес руку к усам и принялся их приглаживать. Святослав знал, что этот жест означает нетерпение и предвкушение чего-то, чего Филиппову очень хотелось.
- Полина осталась в ресторане? – спросил майор.
- Да, - Святослав склонил голову. – Мне кажется, это к лучшему. Не нужно ей присутствовать на допросе.
- Может, ты и прав. А может, и нет.
- Почему нет?
- Наша Поля не лишена жесткости. Тем более, вдруг снова придется играть в «доброго и злого полицейского»?
- Мне по-любому играть злого, - усмехнулся Святослав. – Я этому психу столько наговорил!
- Что ж, - вздохнул Филиппов. – Ступай, пообщайся с ним. Кстати, он еще не сказал, как его зовут?
- Нет. Он вообще какой-то бред нес.
- Бывает.
Святослав кивнул и вошел в допросную.
Войдя за порог, следователь погрузился в серый, насыщенный отгороженностью от мира сумрак, воздух здесь был необычно густой – эмоции прежних преступников и подозреваемых, некогда находившихся в этом помещении, их гнев, ярость, страх, обида и раскаяние перемешались в атмосфере непроветриваемой комнаты из четырех одинаковых гладких стен. И посреди всего этого маленького, по-своему жутковатого мирка сидел он.
Он – темноволосый мужчина с бледным лицом. Взгляд черных глаз обратился к вошедшему следователю, испытывающий, внимательный и… лукавый. Именно лукавость Святослав успел заметить – то, что ни с чем другим не перепутаешь. Этому иностранцу вовсе не было страшно. Он не гневался, не исходил слюной с требованием предъявить повод, по которому его, якобы законопослушного гражданина, задержали, не кричал, не ругался, не просил адвоката, хотя давно мог это сделать – деньги позволяли нанять очень хорошего защитника. Тем более что адвокат вполне мог заткнуть Святославу рот.
Но этот человек не делал ничего, что в его случае совершил бы любой.
Это очень настораживало. И это казалось неправильным.
Святослав сел на стул напротив задержанного.
- Вы понимаете, за что вас сюда привезли? – начал он, изображая наигранное терпение и спокойствие.
- Да, - заговорил мужчина, и низкий хрипловатый голос отдался от стен, несмотря на то, что здесь была плохая акустика. – Вы полагаете, что я убил Павла, Ларису, Дениса, Константина, Владимира, Лилию и Нинель.
Иностранец перечислил все имена убитых.
- Вы были с ними знакомы? – спросил Святослав, не отрывая взгляда от черных, блестящих в полумраке глаз.
- Знаком? Только несколько минут.
- Несколько минут?
- Зачем вы переспрашиваете?
- Я должен понять вас, - лицо следователя оставалось непроницаемым.
За то время, пока иностранец сидел в допросной, он успел отойти от прежнего состояния одолевавшего гнева, и сейчас истинные эмоции сидели далеко внутри, в глубине души, из которой он старался не поднимать их наружу, к сердцу. Подчеркнутая странность задержанного, которого Святослав откровенно ненавидел, вызывала не более чем привычное недоумение.
Губы иностранца расплылись в улыбке.
- Понять меня?
- Да.
- Хотите меня понять?
- Зачем вы переспрашиваете? – следователь повторил слова своего противника.
- Я не переспрашиваю, а задаю новый вопрос. Хотите ли вы меня понять?
- Вы очень часто говорите «хотите».
- Меня интересуют ваши желания.
- Мои желания? К чему они вам?
- Желание человека, нечаянно оброненное слово, сделанная глупость могут привести к катастрофам, - иностранец откинулся на спинку стула. – За те несколько дней, что провел на свободе, я понял, что люди стали гораздо глупее, чем были раньше, в мои времена.
- На свободе? – Святослав зацепился за услышанную ниточку. – Значит, недавно вы где-то сидели?
- Да, и довольно долго.
- Вы не из России?
- Нет. А откуда вы знаете?
- Перед тем, как убить Ларису, кое-что о себе вы поведали Кире Жмакиной.
- А, то славной толстушке. Припоминаю, - кивнул иностранец.
- Так откуда вы?
В комнате повисла тишина. Черные глаза, наполненные мраком ночи, боролись со взглядом ясных, цвета дневного неба глаз. Напряженная битва без оружия и крови была жесткой и по-своему разрушительной. Разрушительной для души и сознания. Святослав понимал, что увиденный им мрак, чуждый и ненавистный, никогда не оставит его в покое.
- Вы сильны, - раздался низкий голос противника, разрезавший установившееся молчание.
Следователь поднял брови от удивления, которого не смог скрыть.
- Сильны, но наивны. Впрочем, как и многие другие люди, - продолжил мужчина. – Мальчик по имени Святослав. Всегда любимый своей матерью. Всегда жизнерадостный. Когда вам было пять, мама читала для вас Библию. Ветхий Завет. О Боге, о создании мира, о Каине и Авеле. Помните?
Глаза Святослава расширились.
- Ваша мама была красивой. У нее были длинные золотые волосы, на которых отражались лучи солнца. И вы перебирали ее локоны, любовались ими. А еще у нее был музыкальный голос. Она пела вам, когда вы не могли заснуть. Что она пела? О любви. О ее любви к вам. Вы были единственным ребенком в семье. Ее ребенком. Вашего отца вы видели мало. Поэтому больше любили мать.
- Да что вы несете!
- Но в пять лет вы мало понимали смысл Ветхого Завета. Лишь позднее, когда сами стали его читать, картинка в сознании складывалась в единое целое. Вы никогда не подвергали под сомнение существование Бога. Всегда в него верили. Или хотели верить. Думали, так будет лучше для вас – верить, чтобы не стать злым. Вы боялись быть нехорошим мальчиком в чужих глазах. Желание спасти мир не оставляло вас ни на минуту. Спасти людей… какое благородство! Тех же, кто насиловал и убивал, кто становился отступником от Божьих законов, вы презирали, считали слабыми, недостойными Его милости. Вы не умеете прощать, Святослав. И не хотите учиться прощать. А ведь Бог говорил о прощении, однако вам тяжело познать эту суть, вы долго убегали от тех ситуаций, где следует просто отпустить.
Святослав склонил голову набок. В голове вертелась масса вопросов, слова подозреваемого выбивали из колеи и ввергали в шок. Что самое ужасное, эти слова были правдивы.
- Я говорю лишь то, что вижу. То, что есть в вас, - иностранец наклонился вперед, заглядывая в лицо следователя. - Вы очень любили мать. Когда ваш отец ушел из дома, она долго плакала. Всю ночь вы слышали ее всхлипывания, доносящиеся из соседней комнаты. Вы ворочались в постели, жалели ее, думали, что бы такое сделать, чтобы она перестала плакать. Вам было больно видеть ее боль. Вы возненавидели отца за то, что он заставил ее страдать. И вы его прокляли. Не так ли?
- Откуда вы это знаете? – прошептал Святослав.
- Вы смотрели в окно, следили за бликами луны, игравшими на ковре, и проклинали его. Раз за разом проклинали. Раз за разом…. Но ваш отец вас любил. Он бросил жену, но не вас, своего сына. Он находил вас на улице, дарил подарки, поздравлял с праздниками. А что делали вы? Вы смотрели на него и думали, что было бы хорошо, если бы он исчез навсегда. Вы выбрасывали игрушки, которые он вам дарил. А потом бежали к матери, обнимали за талию и шептали, как сильно ее любите. Ее золотые волосы щекотали вам лицо, вам было приятно.
- Откуда вы все это знаете?!
- Но что произошло потом? Ваш отец исчез. Пропал бесследно. Это ваше проклятие, смешанное с желанием… «хочу, чтобы он исчез» - так вы говорили, когда смотрели на темное небо, на луну? Это сбылось. Он ушел из вашей жизни. Вы чувствовали удовлетворение, когда обнаружили, что его нет? Отвечайте, вы чувствовали?
Святослав смотрел на иностранца пораженно.
- Чувствовали? – повторил он. – Чувствовали?
- Я был рад, что его нет, - ответил следователь. – Но откуда вы знаете? Каким образом?
Происходящее уже не походило на фарс.
- Но вы ведь знаете ответ, - произнес иностранец. Он не улыбался, черные глаза смотрели абсолютно серьезно.
- Нет, я не знаю ответа. Я не понимаю, как вы это делаете.
Святослав развел руками.
Весь день он боролся с одолевавшими его эмоциями. Противник вызывал ненависть, мысли о нем были пропитаны желчью и ядом. Весь день Святослав называл его психом. И теперь, глядя в черные непроницаемые глаза, неожиданно получил нож в спину.
Потому что твердая уверенность, основанная на предположении, что сидящий перед ним – опасный для общества душевнобольной, разлетелась на части и испарилась.
Мужчина с бледным лицом не был психом. Опасным – да, но не больным.
- Нет, ответ вы узнали давно. Вы даже раздумывали над этим, - сказал иностранец.
- Нет, - Святослав покачал головой. – Нет.
«Отрицать», - мелькнуло в мыслях. – «Отрицать. Нет, слишком сложно. И невозможно. Все, все обман, все ложь. Но я не понимаю. Не понимаю!»
- Каждый раз, когда вы отвергаете очевидное, уходите от истины, - продолжил противник.
- Как? Как вы узнали о… моем отце… матери?
- Я умею видеть душу. И на вашей душе лежит глубокий отпечаток.
- Что еще вы видите? – Святослав задал этот вопрос скорее по наитию, нежели продуманно.
Черные брови мужчины, изящные, будто нарисованные смелой кистью на бледном лице с правильными, ровными чертами, приподнялись, выражая легкое изумление.
- Что я вижу? Многое. А вы, наверное, решили заглянуть в зеркало, полюбоваться собой со стороны, пока появилась возможность, не так ли? Ведь вам никто больше не расскажет правды.
- Какой правды?
- Ну, например, вы боготворили мать. Ставили ее в ипостась святой. Она была для вас идеалом женственности и природной красоты. Глядя на нее, вам казалось, что вы видите саму природу в ее женском проявлении. Конечно, эти прекрасные блестящие глаза, эти золотые длинные волосы, волнистые, мягкие…. Как можно не прельститься?
- У меня нет Эдипова комплекса, - ответил Святослав.
- Нет, конечно нет. Такой любовью, какой на данные момент любите женщин, мать вы не одарили. Вы стыдились думать о ней пошло, вы просто на нее молились. И боялись ее потерять.
- Она меня воспитывала, и я ее любил как мать!
- Конечно. Но разве вы не испытали укола ревности, когда она привела в дом постороннего мужчину, якобы «на чай»?
- Вы и это знаете?
- Вы об этом думаете. Все в ваших мыслях. Все в вашей душе.
- Кто вы? – Святослав наклонился, и его лицо оказалось слишком близко от лица иностранца. Так близко, что даже чувствовал его горячее дыхание.
- Разве вам не озвучили мое имя? – спросил противник.
- Кто должен был это сделать?
- Те, кто рассказал вам, как я отнял душу у Дениса.
«Он спросил, чего хочет парень», - прозвенели в голове оброненные слова свидетельницы Вероники. – «Представился демоном…. Парень сказал, что хотел бы повелевать ветрами, вызывать ураганы. Иностранец ответил, что все будет исполнено, и на остановке вышел…. Но перед тем как все закончилось, в автобусе вдруг появился ветер».
- Не думаете же вы, что я поверю, будто вы – джинн?
Святослав почти выкрикнул это.
- Вы уже в это поверили, - ответил мужчина. – И будете правы. Я джинн.
- Невозможно!
- Тогда как вы объясните тот факт, что я вижу самые сокровенные уголки вашей души?
- Я скажу вам, - следователь поднялся со стула и встал перед иностранцем в полный рост, сложив на груди руки. – Я скажу вам! Вы опытный убийца. У вас есть какое-то оружие, которое вы используете. Оружие… да. А еще вы гипнотизер. Вы умеете заставить людей сделать то, что захотите. И ваши черные глаза это доказывают! Гипнотизер. Убийца. Преступник.
- Как мелко, - поморщился иностранец.
- Разве это не так?
- Без сомнений, я убивал, - при этом уголки рта мужчины дернулись в улыбке. – И не раз.
- Значит, я прав.
- Что касается гипноза… Знаете, он не особенно нужен. Я умею уговаривать.
- Но вы не отрицаете, что владеете гипнозом!
- Не отрицаю.
- Я прав. Вы признаете, что убили семерых человек? Павла Заозерова, Ларису…
- О нет, - иностранец усмехнулся. – Они заключили со мной сделку, я выполнил свою часть договора, а они перешли ко мне.
- Издеваетесь? – Святослав чувствовал, как на него налегает ярость.
- Над вами? Что вы. Я говорю лишь правду.
- Если вы и дальше будете называть себя джинном, я вызову сюда психолога, и пусть над вами поработают профессионалы. Спешу вас уверить, что если вы будете настаивать на своем, вас отправят лечиться в психиатрическую клинику. И не думайте, что в скором времени вы оттуда выберетесь, особенно в полностью здоровом состоянии.
- Какие славные угрозы.
- Это не угрозы. Это констатация факта.
- А в клинике много душ? Наверное, там еще проще заключать сделки?
- Да еще и опасность для окружающих! - добавил Святослав. – Вас напичкают таблетками, вколют кое-какие препараты, и вы долго будете лежать на койке и смотреть в потолок.
- На меня не подействует ваша человеческая отрава.
Святослав закатил глаза.
- Все, - выдохнул он. – Мне это надоело.
- Вашей маме тоже надоело, когда вы стали ее преследовать, следить, с кем она встречается и как проводит время. Не помните, как испуганно она на вас посмотрела, когда вы изъявили желание никогда больше не видеть дома мужчину в коричневом пиджаке?
В допросной повисла тишина.
Святослав не знал, что сказать. Последние слова стали очередным ударом ниже пояса. Пораженно посмотрев на иностранца, сел обратно на стул.
То, что он здесь говорил, не мог знать никто. Ни одна живая душа. А он говорил. И не улыбался, словно это не есть тема для насмешек над врагом.
- Вот так, - кивнул мужчина, бледное лицо которого приобрело благодушное выражение.
Следователь молчал.
- Скажите, вы ненавидите меня?
- Да.
- И давно?
- С самого начала, как только увидел.
- Нет, вы ненавидели меня и раньше. До того, как те люди отдали мне жизни. Вы ненавидели меня всегда, Святослав. Всегда.
- Что вы имеете в виду?
- Вы идеалист. Вы делите людей на хороших и плохих, на злых и добрых, на достойных уважения и тех, кто не заслуживает жить.
- Нет.
- Да. И вы боитесь попасть в разряд «плохих». Одно только осознание того, что вы можете переступить запретную черту, отвергнуть вымышленные постулаты того, что «можно», а что «нельзя», ввергает вас в панику. Вы боитесь стать преступником. Вы боитесь самого себя.
- Это… не так. Это неправда.
- Не обманывайте себя, - мужчина улыбнулся почти сочувственно. – Зла и добра в том смысле, в котором вы его понимаете, не существует. Зло не является абсолютным, зло – это тень добра, а добро – тень зла. Черное и белое сливается воедино и становится серым в душе человека. Какие угрюмые краски, не так ли? Серое, белое, черное…. Вот если бы появилось красное. Или зеленое.
- Бред.
- Не бойтесь себя, Святослав. Как только вы примете себя таким, какой вы есть, сразу же обретете силы. Это даст вам оружие, позволит совершать намного больше, чувствовать себя лучше. Полюбите себя и увидите, что мир не делится на части, мир един.
- Знаете, - ответил следователь. – А ведь… мне кажется… то есть я уже начинаю верить… что вы и вправду джинн.
- Вы давно в это поверили. А знаете почему?
- Почему?
- Потому что вы верите в Бога.
Святослав удивленно вскинул брови.
- Бог – это высшая сила, самая могущественная, властная и прекрасная. Для того, чтобы не верить в Бога, нужно доказать себе, что Его нет. Но ведь вы знаете, что Он существует. Вы не просто в Него верите, вы еще и знаете. Не так ли?
- Да, - ответил он. – У меня был сильный ожог. Мне было пятнадцать, я слишком долго пролежал под солнцем, и моя кожа на груди покраснела и покрылась жесткой коркой… в общем, мое тело в области груди изуродовалось. Было очень больно, особенно по ночам, когда я спал.
- И вы стали молиться Ему?
- Да. Я молился всю ночь. Говорил, что никогда не перестану в Него верить, если боль пройдет, а ожог исчезнет.
- И что произошло?
- На следующее утро мой ожог был почти незаметным, боль прошла…. В общем, кожа стала как новая.
- Божественная помощь. Вы увидели и вы узнали.
- Да.
- А когда вы увидели меня, что вы почувствовали?
Святослав обвел взглядом серое полумрачное помещение. Он знал ответ на вопрос.
- Отторжение. Ненависть. Неприятие, - сказал он.
- Раб Божий узрел демона, - улыбнулся мужчина. – Так всегда бывает с теми, кто знал Бога и увидел меня в первый раз.
- Это кажется нереальным, - ответил следователь. – Я не могу принять… осознать…
- Может, это вам поможет? – мужчина поднялся со стула, скинул с себя пиджак, небрежно бросив на стол, и расправил плечи.
Святослав едва не вскрикнул, когда увидел, как наливаются кровью черные глаза иностранца, как белок краснеет, становясь почти багровым, как по окружности зрачка вспыхивают огненные искры. Ровные черты мужчины исказились, за несколько секунд преобразились, огрубели, ямка на подбородке углубилась, через раздвинутые в улыбке губы проглядывали удлиненные клыки – и уже не среди белых нормальных зубов, коих Святослав видел, а желтых и заострившихся, будто подточенных.
Он показал малую часть своего истинного облика. Он – джинн.
И это был факт. Чудовищный, сводивший с ума, не укладывавшийся в голове, но все равно факт.
- Я был рожден в огне, - произнесло существо, носящее человеческую оболочку.
Мгновение – и перед Святославом снова стоял красивый мужчина, с идеальными чертами лица, белоснежными ровными зубами. Трансформация занимала несколько секунд, но этого было достаточно, чтобы понять.
Понять то, что раньше ты ничего не понимал.
- Пылающий огонь без дыма – вот из чего я состою, - продолжил демон, усаживаясь на стул.
Святослав сделал глубокий вдох.
«Как-то тесно в допросной», - пробежала мысль, - «тесно и жарко».
Замкнутый квадрат, состоящий из одинаковых страшных серых стен, небольшая висящая на потолке лампочка, источающая холодный, неяркий свет, часто бьющееся в груди сердце – тук, тук, тук, тук, - удары можно сосчитать, - запах собственного вспотевшего тела, влага подмышками, кудрявые локоны, прилипшие ко лбу, желание почесать затылок…. Еще немного, и голова пойдет кругом.
Святослав прикусил губу и сжал в напряжении кулаки.
- Сколько тебе лет?
- Я существовал задолго до рождения Христа, - прозвучал ответ.
Более двух тысяч. Намного более.
- Как ты здесь появился? Откуда ты взялся?
- Долгое время я находился в лампе. И не мог выйти. Меня лишили всего, что я имел до этого… до того, как Иисус воскрес.
Ноздри демона слегка раздулись. Упоминание о собственном поражении было для него болезненно даже сейчас, спустя много столетий. Он все еще помнил… еще не простил.
Святославу не пришлось спрашивать, как джинн угодил в оковы. Он понял это по выражению лица, по тому, как прищурились черные глаза. Люди.
Джинна засадили в лампу люди.
- Лампа, - прошептал Святослав. – Альмандиновая лампа? Та, которую добыл на раскопках Павел Заозеров?
- Павел обнаружил лампу случайно, - ответил демон. – Но из случайностей строится история, не так ли? Случайность… или судьба. На данный момент это неважно.
- Ты единственный джинн, разгуливающий по миру?
Губы существа растянулись в подобии улыбки. Раньше, до того, как Святослав узнал, кто перед ним сидит, он с уверенностью сказал бы, что сидящий напротив мужчина улыбается. Но теперь следователь знал, что это была не улыбка.
Это был оскал. Коварный, торжествующий, злобный оскал хищника.
- Нет, - прозвучал низкий голос. Чем ближе мужчина сближался со своей истинной сущностью, тем меньше походил на человека. Менялось все – черты лица, выражение, голос, взгляд…. Демон в шкуре человека. – Я не единственный, кто живет в мире.
- Сколько же вас?
- Мало, - признался он. – Но не так мало, чтобы собраться вместе и нанести удар по вам.
- И почему я не вижу остальных?
- По разным причинам.
- Например?
- Одни из них невидимы и приходят к людям в образах животных, другие не имеют сил для того, чтобы вселиться в тело, третьи же заключены в предметах.
- То есть, вы все просто духи?
- Духи, созданные из чистого огня.
- Ты не похож на духа.
- Я особенный джинн. Я не был способен передвигаться, сидел в тюрьме, которую для меня определили, и ждал, когда человек решит прийти и подарить свободу.
- Но другие джинны… ты сказал, они невидимы, но я тебя вижу.
- Было мое время, - прозвучал ответ. – Время моего торжества, моей власти. Знаешь, до того, как Бог решил отправить к вам мессию, люди поклонялись подобным мне. Прежние боги были демонами. Самыми обычными демонами.
- Ты говоришь о временах язычества?
- Старая религия. Для нас совершали жертвоприношения, проводили ритуалы, для нас убивали…. Мы правили!
- Вы были мифом, - ответил Святослав. – Прекрасным, но жестоким мифом.
- Я собрал столько душ, что мое тело узрели люди, - демон улыбнулся. – Оболочка, которую ты видишь, я создал себе сам. Энергия душ позволила мне быть больше, чем просто духом. Стать живым. По-настоящему живым!
- Но ты всегда был жив.
- Это другое. Одно дело – зависеть от людей, являться не более чем тенью, но совсем другое – появляться в зримом образе, из плоти и крови! Я появился здесь в человеческом обличие, но на такое может пойти не каждый джинн. Другие позволяют себе только пребывать в растениях или деревьях, в собаках или скорпионах, но я… я другой. Я сильнейший!
- И ты исполняешь желания.
- Да. Чем большей силой я обладаю, тем больше могу совершить.
- В обмен на душу?
- Да.
- Знает ли человек, что когда загадывает желание, продает себя тебе?
- Мне незачем говорить об этом человеку. Когда человек платит за хлеб больше, чем нужно, он ведь заранее знает, что должен получить сдачу?
- Это бесчестно.
- Что именно?
- Ты не предупреждаешь. Люди не знают, что ты – джинн, - и говорят о своих желаниях, а ты этим пользуешься!
- Когда люди меня спрашивали кто я, я отвечал правду.
Святослав прикусил губу.
- У меня другие вопросы.
- Спрашивай.
- Что загадала Лариса?
- Она пожелала, чтобы я ушел. И я ушел.
- И все?
- Да.
- И только за это она… умерла?
- Я вырвал душу из ее тела. Тело оставил вам. Мне нужна лишь душа.
- А Владимир Соболев?
- Он умер, потому что его враг так пожелал.
- Враг?
- Константин Гришин. Его душу я забрал, а Владимир сейчас на небе.
- Ты не взял душу Владимира?
- Он не заключал со мной сделки. Он всего лишь жертва своего врага, который дорого заплатил за победу. Пустую победу.
- А Денис Ульянов?
- Денис пожелал повелевать ветрами. Я исполнил его желание.
Святослав почувствовал, как кровь отливает от лица.
- Ты… ты превратил его в ветер?
- Повелевать ветром можно тогда, когда сам являешься ветром!
- О, черт, - выдохнул следователь.
- На твоем месте я проглотил бы свой язык, - ответил джинн, нахмурившись.
- Тебе не нравится, когда я говорю «о, черт»?
- Мне все равно, что ты бормочешь.
- Тогда в чем дело?
- В твоей глупости. Не поминай черта, он и так перед тобой.
- Это же обыкновенное выражение.
- Это был призыв, - демон вновь улыбнулся. – Впрочем, говори как знаешь, сам будешь виноват.
Святослав встряхнул головой. «Держись», - приказал себе следователь.
- Что загадала девочка из университета?
- А, Лилия. Она сказала, что хочет со мной побыть. И я остался посидеть с ней несколько минут.
Так просто. До безобразия просто. Похоже на издевательство, но нет. Это была реальность.
- Павел Заозеров тоже что-нибудь загадывал?
- Конечно.
- И что же, позволь узнать?
- Он сказал: «хочу увидеть, как распяли Иисуса Христа, а после этого оказаться здесь без тебя!» И я исполнил его желание.
- Заозеров видел… как Христа… распяли? – запинаясь, спросил Святослав, не веря своим ушам.
- Я перенес Павла на Голгофу. Там он много чего интересного увидел.
- Он видел Христа?!
- Да.
- Живого Христа?!
- Он видел Христа распятого. Он видел Его глаза. Видел Его лицо.
Святослав поймал себя на мысли, что сидит с открытым ртом и широко распахнутыми, выпученными глазами. Шок, изумление, неверие – все навалилось разом, смешалось.
- Мне… мне надо выйти, - прошептал следователь, после чего, не дождавшись ответа от улыбавшегося демона, встал и быстро покинул допросную.
Святослав закрыл за собой дверь и прислонился к стене. Ему было жарко, тело вспотело, волосы липли ко лбу и к вискам.
Он только что беседовал с джинном. С воплощением ужаса верующих, с выродком тьмы, с выходцем из адских глубин. С демоном. С существом без сердца, злым и жестоким. С тем, кого существовать вообще не должно. С тем, кого люди не видели.
«Я хочу напиться», - пришло в голову следователю. – «Хочу нажраться, как свинья, выпить столько, чтобы забыть… суметь забыть». Осознание того, что за дверью, в соседнем помещении сидит демон, сводило с ума.
Это было невозможно, но это было.
Так, наверное, воспринимает информацию о скорой смерти человек, которого снедает долгая, неизлечимая болезнь, когда врачи перед его лицом разводят руками и жалостливо смотрят. Так, наверное, воспринимает гибель единственного сына старая мать. Невозможность реальности. Невозможность факта.
Святослав не заметил, как к нему приблизился майор.
Он и забыл, что Филиппов все это время находился рядом, смотрел в окно допросной… смотрел и слушал.
Следователь поднял на майора глаза. И против воли усмехнулся.
- Ну что? – спросил он, видя, как вытянулось усатое лицо.
Филиппов молчал.
- Вы сами все видели, - сказал Святослав. – Верите ли? А?
- Я…, - начал было майор, но осекся.
- Вы уже поняли, с кем мы имеем дело?
Филиппов весь подобрался, спрятав руки в карманах брюк. Он не знал, что надо говорить в таких ситуациях. Не знал, что нужно сказать, что сделать дальше, что предпринять, не знал, стоит ли вообще что-нибудь делать. Он видел то же, что и Святослав. Слышал то же.
«Но чувствует ли то же, что я?», - спросил себя следователь. – «Или просто боится? Просто растерян?»
- Я возвращаюсь, - сказал Святослав.
- Постой, - ответил Филиппов.
Оба взглянули друг другу в глаза.
- Ты уверен? – спросил майор. – Уверен ли… что надо… снова туда заходить?
- Я начал разговор, я и должен его закончить, - следователь пожал плечами. – Не думали же вы, что я откажусь… что я побегу?
- Побежишь? – Филиппов покачал головой. – Нет, ты не побежишь. Ты никогда не убегал.
- Да, - кивнул Святослав. – Не убегал. И, наверное, уже не побегу.
- Тебе страшно?
- Не знаю. Да, страшно. А может, и нет. Мне просто надо закончить. Дайте мне закончить.
- Хорошо, - ответил майор. – Только будь осторожней.
Святослав угрюмо посмотрел на дверь, через которую собирался войти. Дверь, ведущая все равно что в ад. Черт знает куда. В полумрак допросной, где дожидается джинн.
- Может, тебе что-нибудь нужно? – спросил Филиппов.
Святослав заглянул в зеленые глаза начальника.
- Нет, ничего. У меня нет желаний, - твердо ответил молодой следователь, словно стараясь самого себя уверить в этом. – Нет желаний. Нет желаний.
С этими словами он вошел в допросную.
Мрак обступил его со всех сторон. Свет, исходящий из лампочки, не в силах был разогнать его. «Может, у меня просто в глазах темнеет?» - с горечью подумал Святослав, но продолжил путь до стола с высоко поднятой головой, стараясь не показывать щемящих эмоций противнику, сел на стул и встретился с черными глазами.
Бледное лицо, правильные черты которого не показывали никакого выражения. Как будто сидевшему напротив мужчине было все равно. Демон, равнодушный к происходящему. Ему-то бояться нечего. Спокойный, потому что способен на все. Абсолютно на все.
«Я боюсь», - мелькнуло в голове следователя. – «Господи, я очень боюсь!»
«Нет, я не боюсь», - что-то внутри него шевельнулось. – «Не боюсь. Нельзя бояться. Нельзя».
- У меня не закончились вопросы, - сказал Святослав, внезапно поразившись, как уверенно прозвучал собственный голос.
Правы те, кто говорит, что на грани гибели человек совершает то, что не мог сделать раньше. Что это – инстинкт самосохранения?
- Что произошло с официанткой в ресторане?
Джинн улыбнулся, показав ровные белые зубы того, чью шкуру он для себя создал.
- Нинель, - проклокотал он. – Девушка пожелала иметь такой же голос, каким обладает Анастасия.
- Что? – Святослав невольно вздрогнул. – Ее горло…
- Пришлось измениться голосовым связкам. Да и всему горлу тоже.
Следователь почувствовал, что его мутит.
- Это… это… невообразимо, - произнес он.
- Хотите, я расскажу о том, как требовал Энтраз Кварианна?
- Что?
- Хотите?
- Что такое… Энтраз… Энтраз…?
- Энтраз Кварианна? – изящная бровь мужчины изогнулась, черные глаза лукаво блеснули красной искрой.
- Энтраз Кварианна, - повторил Святослав. – Что это?
- Прошение о пролитии крови, - небрежно ответил джинн, поняв, что человек проигнорировал предложение об исполнении желания. – Энтраз Кварианна – это молитва, просьба, произнесенная на языке демонов.
- Молитва? Кому?
- Духу огня.
- И… дух огня отвечает?
- Дух ответил: Энтраз Кариан.
- И что такое… Энтраз… Энтраз Кариан?
- Согласие. Мне разрешили проливать человеческую кровь свыше. Разрешили взять этот город. И я его возьму.
- Москву?!
Святослав почувствовал себя совсем несчастным.
- В этом городе достаточно душ, чтобы я стал богом, - торжествующе ответил демон.
- Нет, - выдохнул Святослав. – Нет.
- Не вставай у меня на пути, человек. Если не хочешь погибнуть, пасть, то не мешай мне. Я безжалостен и жесток в бою, я умею подчинять себе человеческие сердца, я отнимаю души. И ты мне не ровня.
В голове прозвучали до боли знакомые слова, которые он не мог забыть уже несколько лет, слова, которых он боялся, но все равно помнил… Слова Политковского, одинокого сыщика: «…рано или поздно наступает время, когда приходится решать, что тебе дороже.
- А что должно быть дороже для человека? – спросил тогда Святослав.
- А это каждый решает для себя сам. Но такое время наступает, поверь.
- И из чего приходится выбирать?
- Из того, что тебе предлагает жизнь. … Выбирая что-то одно, приходится терять другое».
Вот он – миг. Тот самый, когда нужно принимать решение.
Миг, когда следует определиться, что выберешь. Выбор всегда небольшой, но ничего другого не остается. И Святослав в какую-то долю секунды с грустью признал, что всегда знал правильное для себя решение.
- Не ровня, - с неожиданной для себя уверенностью согласился он. – Но я не оставлю тебя, демон. Я не отступаю и не бегу. Никогда!
- Твое сердце чисто, как вода, человек, но тайный огонь сожрет твою душу. Все, что тебе остается – это бежать. Ибо ты не одержишь надо мною победу.
- Я. Не. Бегу! – выговаривая каждое слово, ответил Святослав, привстав со стула. – Запомни, демон. Ты от меня не уйдешь. Я достану тебя, где бы ты ни был. И я буду спасать от тебя людей. Я не отдам тебе Москву. Это мой город. Это мой мир и моя земля.
- Ты объявляешь мне войну? – джинн наклонился вперед, заглядывая в голубые глаза дрожавшего от волнения следователя. – Ты, человечишка, жалкий, беззащитный, влюбленный в собственную мать, глупый и бездарный ученик своего учителя, объявишь войну мне, древнему демону, собравшему сотни душ подобных тебе?
Святослав тяжело дышал. В груди защемило, сердце на миг пропустило удар.
- Я всего лишь человек, грешник, но я не беззащитен. Я верую в Бога, - и, не раздумывая ни на секунду, он расстегнул первые несколько пуговиц рубашки и вытащил наружу золотую цепочку, на которой висел маленький крестик.
Улыбка спала с бледного лица демона.
- Расплату и наказание для меня определишь не ты, - продолжил Святослав. – Только тот, в кого я верую. Господь. Бог. Аллах. Создатель и Творец.
Джинн поднялся и сделал два шага назад.
- В любом случае, - прошипел демон. – Ты не остановишь меня. Энтраз Кариан дано. И я овладею городом.
- Москва принадлежит мне! – выкрикнул следователь, сжимая в ладони крестик. – Мне!
- Что ж. Ты начал войну. Берегись. Я буду мешать тебе идти по прямому пути истины, буду сбивать с этого пути и вводить в заблуждение всеми возможными способами. Клянусь, я буду являться тебе и тем, кого ты защищаешь и спереди, и сзади, и справа, и слева, и с любой стороны, с которой я смогу подойти к тебе и к ним, пользуясь вашей неосмотрительностью или слабостью, чтобы искушать вас и сбивать с пути благочестия и веры в Бога. От большинства тех, кого защищаешь, ты не получишь благодарности.
Святослав поморщился.
- Вон из моего мира. Убирайся обратно в ад.
- Это твое желание? – демон рассмеялся, низкий голос пролетел по помещению и отдался эхом от стен.
- Мое желание? У меня для тебя нет желаний!
- Так будет не всегда. Однажды я воспользуюсь твоей слабостью, и ты проиграешь.
- Я тебя ненавижу.
- Твоя ненависть ослепит тебя.
- Моя ненависть сольется с верой, и я стану сильнее, чем ты думаешь!
- Когда ты разгневаешься, я заползу в твое сердце, моими глазами станут твои глаза, и я буду течь в твоих жилах, как течет кровь, - с улыбкой ответил джинн.
- Прочь, - выдохнул Святослав. – Ты проклят, демон. И я найду способ отправить тебя в геенну огненную.
- Бойся своих желаний, человек.
Святослав не успел ответить, как что-то невидимое толкнуло его, и он упал на пол. Мгновение – и рядом джинна не оказалось. Сзади хлопнула дверь.
«Он ушел?» - с удивлением подумал следователь. – «Или сбежал?»
Но ответить на свой вопрос он не успел. В глазах померкло, голова откинулась назад, и всем телом завладела странная слабость. Он даже не понял, как потерял сознание.
Проснулся Святослав там же, в допросной. Мрак по-прежнему витал вокруг, но атмосфера уже была иная. Не было чувства злости и напряжения, был лишь покой. Чья-то мягкая рука гладила его кудри, и следователь пошире открыл глаза, вглядываясь в потемки.
Его голова лежала на коленях той, что разбудила его своими прикосновениями. Черные волосы, кончики которых падали ему на лицо, блестящие карие глаза, теплые, шоколадные, кажущиеся такими родными… нахмуренные брови, подчеркивающие обеспокоенность, поджатые тонкие губы, знакомые острые скулы лица.
- Поля, - прошептал Святослав.
- Как ты себя чувствуешь? – раздался легкий, воздушный голос.
Как приятно было слышать ее!
- Нормально, - ответил он, приподнимаясь.
- Выпей воды, - рука поднесла пластиковый стаканчик.
Он, не задумываясь, взял и поднес к губам, выпивая до последней капли.
- Легче?
- Да. А где Филиппов?
- У себя в кабинете.
- Сколько я лежал так?
- Не знаю. Филиппов странный какой-то. Мне сообщили, что ты допрашивал нашего иностранца, но когда я стала узнавать подробности, майор посмотрел как-то… не так. Он не сказал ничего. Я стала искать тебя и нашла здесь. Ты был без сознания.
- Он ушел, да?
- Кто?
- Джинн.
- Джинн? Слава, о ком ты?
- Я об… иностранце.
- Его нет в камере. Я не знаю. Его что, отпустили?
- Нет. Я не знаю. Он исчез.
- Слава, объясни мне, что здесь произошло?
Святослав поднялся на ноги и только сейчас заметил, что серебристое платье, которое до сих пор было надето на женщине, замазано кровью.
- Э-э-э, - произнес он. – Что с тобой случилось?
- Нинель умерла у меня на руках, - ответила Полина. – Славка, расскажи мне все!
В мозгах стояла пустота, ноги подкашивались, но следователь, упираясь рукой о поверхность железного стола, встал во весь рост. Полурасстегнутая рубашка пропотела, вся спина была мокрой. Тяжело дыша, Святослав огляделся, удостоверяясь, что тот, с кем ему пришлось разговаривать об ужасных для себя вещах, не присутствует в помещении, и только потом молча направился в свой кабинет. Полина, с изумлением наблюдая за ним, пошла следом.
Пока следователи шли по коридору, им на глаза попадались коллеги и несколько оперов. Все, завидев Святослава, провожали его взглядом, и это было неудивительно. Никто еще не видел его в подобном состоянии.
Раскрасневшееся лицо, сырая рубашка, вздыбившиеся соломенные волосы на голове и жуткая усталость, читающаяся во всем – в выражении, в походке, в том, как сгорбилась спина. Затуманенные голубые глаза словно не видели ничего.
Святослав дошел до своего кабинета, открыл дверь, по привычке пропустил вперед Полину, зашел за ней следом, включил свет, закрыл дверь, подошел к шкафу, достал новую рубашку, припасенную «на черный день», стянул с себя ту, что взмокла, надел другую, эту куда-то забросил, после чего сел за свое рабочее место. Полина смотрела за его действиями, встав у окна, серебристое окровавленное платье контрастировало с теменью на улице. Он же избегал ее взгляда, потянувшись за документами, некоторые перелистал, будто это как-то могло ему помочь, потом откинул в сторону, поняв, что не сможет прочитать ни слова из того, что написано в бумагах.
- Расскажи мне, - услышал он требовательный голос Полины. – Ты должен мне все рассказать!
- Все? – отстраненно спросил он.
- Все.
Только теперь Святослав поднял на нее глаза. Высокая женщина, прямая, необычно худая, с растрепавшимися черными, как смола, волосами, в поблескивающем длинном платье, на котором сидели пятна крови, взирала на него упрямым взглядом, шоколадные глаза вовсе не излучали холода. Святослав любил ее глаза за их природную теплоту. За их южный цвет.
И он начал рассказывать.
Святослав говорил о том, как в детстве мама напевала ему колыбельную, как ее волшебный голос действовал на него подобно эликсиру, как он засыпал под ее песню. Он говорил о ее красивых больших глазах, сверкающих подобно двум бриллиантам, говорил о длинных волнистых волосах, в которых любили играть лучики солнца, придавая им золотой цвет. Говорил о том, как мама расчесывала свои волосы, глядя на себя в зеркало, а потом замечала, что он на нее смотрит, и улыбалась, а он бежал к ней, желая, чтобы мама его обняла. Говорил о том, как мама грустила, когда узнала, что ее муж встречается с другой женщиной, и как из ее больших глаз скатывались слезы.
И тут он замолчал.
- Дальше, - потребовала Полина.
Святослав кивнул и продолжил о предательстве отца, днем гуляющего с какой-то женщиной, а вечером возвращающегося к жене, о том, как отец ложился в одну постель с ней, как мама принимала его объятия, зная, что он так же обнимал и другую, как потом она плакала, когда он уходил на работу. Он рассказал и о своих переживаниях, о своей жалости к ней, о том, каким слабым, беззащитным существом она представлялась в его глазах, в то время как отец плевал на ее чувства, считая, что дело жены маленькое. Рассказал он и о Ветхом Завете, который читала ему мама, о рождении веры в Бога, о начале представления добра и зла, о том, как отец превратился в выражение зла – обмана, жестокости, лицемерия, - о том, как появилась ненависть. И о проклятии в ту ночь, когда отец собрал вещи и ушел из дома, оставив мать оплакивать себя в спальне.
Святослав подробно рассказал о проклятии. О лунном свете, пробивавшемся в окно его комнаты, о снедавшей темноте и страхе за любимую мать. Проклятие было обличено в желчных, пропитанных гневом и презрением словах – его словах, ребенка, еще не видавшего мир. И потому это проклятие было страшно по своей природе, оно свершилось, когда отец исчез бесследно, будто бы канул в небытие. Никто так и не узнал, что произошло с Черных – старшим, но маленький Слава радовался его исчезновению.
- Я ненавидел его, - говорил Святослав, вертя в руке карандаш. – Я проклинал его раз за разом, и моя ненависть была сильна.
Полина не перебивала друга.
- Моя бедная мать осталась совсем одна. Но нет, не одна. Я был с ней. Был с ней до конца, до самой ее смерти. Она часто плакала, никак не могла смириться с тем, что это ничтожество, являющееся моим отцом, ушел. Я слышал ее всхлипывания по ночам, иногда заходил к ней в спальню и ложился рядом, а она поворачивалась и протягивала ко мне руки. Я охранял ее сон, пока я лежал рядом, она не плакала. Моя мама… она была самым дорогим для меня человеком, самым любимым. Хрупкая, нежная и очень грустная женщина.
- Как звали твою маму? – вдруг спросила Полина.
- Мария, - он произнес это имя, словно молитву, с резонансом, от которого каждый из слогов еще будто бы витал в воздухе, подобно эху.
С минуту стояла тишина.
- А потом появился он, - продолжил Святослав. – Этот человек в коричневом пиджаке. Конечно, мама была взрослой женщиной и имела право заводить новые отношения, раз отец ее покинул. Но я тогда не понимал этого. Я сразу же возненавидел ее любовника. Он казался мне надменным и напыщенным, однако… лишь позднее я понял, как ошибся. Как страшно ошибся. Они любили друг друга, понимаешь? Любили друг друга по-настоящему, а я разрушил их счастье собственными руками. Я боялся ее потерять. Я не мог ее потерять. Моя мама… она была только моей, я не желал делить ее любовь с кем-нибудь еще, не желал видеть с ней рядом другого мужчину. Я подстраивал разные пакости, старался представить любовника в плохом свете, «вставлял палки в его колеса». И она поверила… поверила в то, что он ужасен. А он не был ужасным. Она сказала, что между ними все кончено, а он застыл… он был не готов к тому, чтобы расстаться. Он ее любил. Их разговор произошел на улице, мама высказала свое решение, повернулась и ушла, он остался стоять, а я наблюдал из-за угла. Я никогда не смогу забыть выражения его лица. Этот человек, которого я ненавидел и боялся, вдруг заплакал, и мне стало его жаль. И я заплакал… я плакал вместе с ним… Я так плохо с ним обошелся, и не только с ним. Я плохо обошелся с нею. Мой эгоизм подталкивал всех в пропасть, и я падал вместе со всеми, не понимая, что еще имею шанс уцепиться за выступ и спастись. Боль… жалость… отчаяние… страх… Все смешалось в моем сердце. Что было потом? Потом я понял, что не хочу быть злым. В школе я считался одним из лучших учеников, самым примерным, самым добрым и отзывчивым, но никто, ни одна живая душа не знала, что внутри меня сидела сволочь, желавшая лишь одного – дать мне все. И эта сволочь нашептывала: «Бери все себе, плюй на остальных, держи при себе то, что имеешь и никому другому не отдавай». И я никому не отдал свою мать. Она так и осталась вдовой. Не вышла снова замуж, не нашла себе хорошего мужчину, по моей милости, конечно. Я сделал все, чтобы она была только со мной. Только моей. Моей мамой. Все говорили, что я добрый. Я и сам полагал, что я добрый. Наивные. Мы все наивные.
Святослав замолчал, переводя дух.
На улице было темно, хоть глаза выколи.
- Я решил стать следователем. Знаешь почему? Потому что обрел опыт, набил себе руку, когда следил за ней. Смотрел, с кем и как она общается, кто за ней ухаживает, кто смотрит на нее не как на подругу, а как на женщину. Я был детективом. Устранял конкурентов, делая все, чтобы она разрывала связи с неугодными для меня людьми. Но потом она будто поняла, что происходит… Помню ее испуганный взгляд. Помню, как странно она на меня посмотрела – не как на любимого сына, а как на маленькое чудовище. «Что такое, мамочка?» - спросил я. А она промолчала. Испугалась, наверное. Но с тех пор стала нервная.
Святослав горько усмехнулся.
- Он был прав! Был прав. Он сказал мне все, что я должен был услышать. Проклятый демон… Я его ненавижу. Ненавижу! Но мне ничего не остается, кроме как избавиться от него.
- О ком ты говоришь? – спросила Полина.
- Об иностранце. Это не псих, Поля. Это демон. Джинн. Теперь я понял все. Как страшно осознавать, что болен. Как ужасно думать, что одержим собственной матерью. Слава Богу, что ее нет. Она умерла, Бог забрал ее, когда мне исполнилось восемнадцать. Господи, она заслужила рай. Она заслужила счастье и покой. Там ей хорошо, я уверен. Там ей лучше, намного лучше, чем мне здесь. И я рад, признаться, что она умерла. Я бы не вытерпел. Я не смог бы сдерживаться. Я хотел ее, Поля. Как женщину. Хотел собственную мать. Я стыдился себя, ненавидел за это. Я повторял себе без устали: «я добрый, я добрый, я должен быть добрым, должен быть хорошим», не понимая того, что проклятие, поразившее исчезнувшего отца, распространилось и на меня. Но она покинула Землю, и теперь я свободен. Теперь, когда ее нет, я дышу легко.
Святослав обхватил себя руками, зажмурил глаза, затем открыл и посмотрел на внимательно слушавшую его исповедь подругу.
- Сейчас ты знаешь, кто я такой, - сказал он. – Знаешь, какой я страшный и отвратительный человек. Я грешник, презренный, жалкий человек. Я никогда не прощу себе. Никогда. Но знаешь, когда я увидел глаза джинна… черные, залитые мраком глаза… я понял, что могу искупить свою вину перед Богом и матерью.
- О каком джинне ты говоришь?
- Поля, - он вскочил со стула и быстро к ней подошел.
Святослав страшно волновался. Он раскрывал главную тайну своей жизни, рассказывал о том, чего стыдился и боялся так долго, но понимал, что должен это сделать. Полина на сегодняшний день была единственным самым близким для него человеком, более того, она была настоящим другом, тем, кому он мог доверить все… доверить свою жизнь… доверить самого себя. Глядя в ее шоколадные глаза, блестящие, умоляющие, он протянул руку и осторожным движением коснулся щеки, проведя пальцами по нежной коже.
- Поверь мне, - прошептал он. – Поверь…. Тот, с кем мы имеем дело, вовсе не человек. Это демон, самый настоящий демон. Воплощение нашего кошмара.
- Слава, - ответила она тихо. – Слава… Ты запутался… Слава, ты просто запутался.
- Нет, - он сделал еще шаг и встал совсем близко от нее, почувствовал ее прерывистое дыхание. – Нет, Поля. Это джинн. Люди погибали не потому, что он их убивал. Люди погибали, потому что продавали ему души в обмен на желание.
- О чем ты говоришь? – воскликнула она. – Слава, милый, опомнись!
Полина протянула руки и взяла его лицо в свои ладони.
- Слава, послушай меня. Ты устал. Ты очень устал. Я сейчас отвезу тебя домой, ты ляжешь спать. А утром, когда проснешься, выпьешь кофе, приедешь в отдел, и мы поговорим на свежую голову. Хорошо?
- Ты мне не веришь, - произнес Святослав, поджав губы. – Поля, поверь мне… пожалуйста. Мы имеем дело не с человеком, а с демоном.
- Они все демоны, милый, - ответила она. – Эти убийцы и маньяки, они нелюди. И ты это знаешь.
- Нет. Нет, Поля. Он демон. Демон. Демон!
Выкрикивая это, Святослав опустился перед женщиной на колени и взял подол ее окровавленного платья в руки. Мужчина даже не осознавал, что по его щекам потекли слезы, губы затряслись, пальцы судорожно выворачивали ткань.
- Слава, - взмолилась она. – Встань, Слава. Встань, пожалуйста. Тебе надо домой. Ты устал, слышишь? Ты просто устал, тебе надо отдохнуть.
- Ты мне не веришь. Не веришь! А она мне верила. Моя мать, моя бедная несчастная мать мне верила, до последнего дня, до последнего вздоха! Она так и не узнала правду. Но это к лучшему, это разбило бы ей сердце. Ей ни к чему знать о моей презренной душе, она любила меня, я был ее сыном. Но ты… ты мне не веришь. Ты не понимаешь. Я желаю уберечь тебя. Он захочет отнять тебя у меня, он захочет твоей погибели, потому что он знает, как ты мне дорога. Я не могу позволить ему победить, не могу позволить причинить вред тебе!
- Слава! – Полина опустилась на колени и взяла его за руки, заглядывая в расширенные голубые глаза, из которых вылились две струйки соленых слез. – Слава, послушай меня. Никто не захочет меня убивать. Слышишь? Я сейчас отвезу тебя домой. И ты уснешь.
- Почему ты мне не веришь? Ты ведь не была там, в допросной, ты не видела его, не разговаривала с ним. А я там был. И Филиппов там был. Он все видел, он все подтвердит.
- Приди в себя, Слава! Это просто человек, который убивал. Что такого он тебе сказал, что ты так расстроился? Что он сделал, Слава? Ты ведь никогда так не раскисал, никогда не падал духом. Очнись, Слава, дорогой!
- У него острые желтые зубы и огненные глаза, - прошептал Святослав. – А еще он читает наши мысли, наши страхи, наши потаенные желания. Он знает наши слабые места. И он цепляется за случайно оброненные слова, заключает сделки, выполняет свою часть договора, а потом отнимает душу. Это джинн. Это существо, рожденное в чистом огне. Ты должна мне поверить, Поля! Ты должна! Почему ты не веришь? Почему не слушаешь меня? Он знал, ты слышишь, он знал о моей болезни, знал, что я был влюблен в свою мать! А еще он сказал, что собирается овладеть Москвой. Но это наш город, Поля, наш! Мы не можем ему отдать Москву! Почему ты не веришь мне? Почему отворачиваешься? Почему закрываешь глаза? Поверь мне, прошу! Поверь!
Полина встала с колен и отошла в сторону. Черные волосы закрыли ее лицо, и Святослав не смог увидеть в тот момент ее слезы, когда она горько прошептала:
- Я не верю, потому что демонов не существует, как не существует и Бога.