Глава 7. Обращение к духу
Синий «Москвич» подъехал к клубу-ресторану и припарковался возле черного джипа и серебристой «Тайоты». Со стороны казалось, что эта машина совсем не вписывается в ряд прекрасных, вычищенных до блеска иномарок, тем более что ее владелец собирался посетить заведение для дорогих гостей. Клуб-ресторан внешне представлял собой здание, стены которого были покрыты каменной кладкой, над главным входом разноцветными огнями сверкала вывеска с названием, и огромный по размерам охранник стоял возле дверей с непроницаемым выражением широкого щекастого лица.
Из машины вышли трое: двое мужчин, совершенно не похожих друг на друга – один был широкоплечий, низкого роста, лысеющий брюнет в черной футболке и джинсах, второй был одетым в белую рубашку и серые брюки молодым человеком с вьющимися златокудрыми волосами, - худая высокая женщина в легком серебристом платье оказалась их спутницей.
Они вошли в ресторан вместе, встретили официантку, которая с приветливой улыбкой отвела их к заказанному столику и каждому подала меню, сели и, переглянувшись, стали изучать предоставленный из еды выбор.
- Уверена, что Анастасия сегодня выйдет на сцену? – в который раз за последние два часа задал вопрос Глеб.
Глеб был опером и другом Святослава. Тридцатиоднолетний холостяк, приземистый, крепкого телосложения, с редкими короткими черными волосами, приятный на внешность человек. Он знал следователя два года, часто выезжал на задержания преступников, чьи дела расследовал Святослав, помогал при необходимости. Полину же Глеб узнал позже, только в начале этого года.
День пробегал за днем, а новое дело не сдвинулось ни на шаг. Каждый день поступало сведение о новой смерти, как две капли воды похожей на предыдущие, и очевидцы всегда описывали загадочного темноволосого мужчину, миролюбиво общающегося с погибшими о весьма странных вещах. Святослав не мог не прибегнуть к помощи друга – опера. Безымянный иностранец, не существующий ни для одного государства в пределах Европы, по мнению Полины должен будет оказаться здесь, в то время, когда выступит Анастасия.
- Если он ее ищет, значит, он появится, - уверенно сказала женщина, глядя в серые глаза Глеба. – Будем следить за посетителями ресторана.
- На его месте я бы здесь не появлялся, - заметил опер. – Вот подкараулить нашу певицу в темном переулке – это я понимаю.
- Не забывай, что у нас, в сущности, на него ничего нет. Судя по тому, как он убивал людей раньше, не прячась от чужих глаз, совершая преступление перед толпой, его не заботит собственная конспирация.
- Он не боится, - добавил Святослав мрачно. – Вообще не боится.
- Ему, собственно, и бояться нечего, - Полина опустила взгляд в меню. – Закажу-ка я этот супчик с невыговариваемым названием!
Глеб наклонил голову и посмотрел на лист с изображением белого цвета супа в глубокой круглой мисочке.
- Молоко, крабовое мясо, креветки…, - пересчитал он компоненты. – Да, я, пожалуй, такой же закажу.
- Остается непонятным только способ убийства, - продолжил Святослав, перелистывая меню, не глядя.
Следователи не решились показать Глебу видеозаписи, на которых погибают продавщица из бутика и служащий известной компании, слишком уж невероятно и чудовищно лишались жизней люди. Оперу незачем было на это смотреть.
- Так он любит зрительный зал, - задумчиво сказал Глеб. – Убивает на чужих глазах.
- Повышенная самоуверенность? – произнесла Полина.
- Хочет, чтобы люди его боялись, - Святослав обвел взглядом обширное помещение ресторана.
В углу бил искусственный фонтан, голубая прозрачная вода стекала по серым минералам, выступающим из стен, приглушенный свет робко витал, стараясь не нарушить полумрак, обступающий круглые столики, сделанные из красного дерева и накрытые бордового цвета скатертями, освещаемые при помощи маленьких огоньков в стеклянных колбах. В другом конце зала находилась сцена – выступ, загороженный парчовыми занавесями. За столиками сидели женщины и мужчины, прекрасно одетые, мимо них быстро мелькали официантки с подносами на руках. Воздух был насыщен легким, приятным ароматом.
- Тщеславный, - Глеб пролистал меню и отметил для себя напиток.
- Поэтому он сюда придет, - кивнула Полина. – А еще мне кажется, что ему интересно.
- Что интересно?
- Узнать Анастасию. Увидеть ее, - следовательница бросила взгляд на прикрытую сцену.
- Это все романтизм, - поморщился Святослав. – Наш иностранец холоден и жесток. И умен, к тому же.
- Смотря с какой стороны умный. Не обращать внимания на скрытые камеры, не прятать ни от кого лицо…. Знает, что его поймают, но не опасается этого. Не держится осторожно. Вот я удивлюсь, если его здесь увижу, - хмыкнул Глеб. – Нет, он сюда не придет. Если умный, то не придет.
- Придет, - покачала головой Полина. – Раз уж мы сказали, что он любит зрителей, то этот ресторан – лучшее место для того, чтобы проявить себя во всей красе. Да еще на глазах Анастасии.
- Любопытно, связан ли он с гибелью ее родителей, - Святослав задумчиво посмотрел на напарников. – А если это он их убил?
- У нас на него нет ни-че-го, - заметил Глеб. – Ни-че-го. Понимаете? Если он станет все отрицать, то смерть четы Заозеровых ему не припишете точно.
- Надавим на него, - ответила Полина. – Заставим признаться. Это обычное дело.
- Думаю, запугать его будет непросто, - сказал Святослав.
- Откуда ты знаешь?
- Посмотрите туда, - следователь кивнул в сторону сцены.
Друзья повернули головы и увидели, как высокий мужчина в элегантном темно-синем костюме садится за первый возле сцены столик. Молодая официантка крутилась возле него, он же с удобством расположился на своем месте и с независимым видом принялся листать предложенное меню.
- Это он? – спросил Глеб.
- Да, - хором ответили Полина и Святослав.
Следователи узнали его сразу.
Мужчина сидел к ним боком, и они могли разглядеть только его профиль. Густые темные волосы, бледная кожа лица, прямой нос с легкой, едва заметной горбинкой... Получше разглядеть его не удавалось.
- Вы уверены? – нахмурился опер.
- Точно он, - прошептал Святослав, и Полина заметила, как ее коллега сжал кулаки.
- Когда будем брать? Сейчас? – выразил готовность Глеб.
- Нет, подождем, - сказала следовательница.
- Надо брать, - прищурился Святослав. – Брать, пока он еще кого-нибудь не…
- Подождем, - женщина положила руку ему на плечо, успокаивая. – Рано, Слава.
- И чего мы будем ждать? – коллега встряхнул своими золотыми кудрями.
- Надо посмотреть, что он будет делать.
- То есть, как он будет убивать?
- Нет, как он поведет себя, увидев Анастасию.
- Использовать ее как пушечное мясо? Как приманку? – спросил Глеб.
- Нельзя рисковать девочкой, - отрезал Святослав.
- Верно, нельзя. Мы просто будем держать его на мушке, вот и все, - Полина умоляюще взглянула на друзей. – Парни, послушайте.… Вы ничего не добьетесь, взяв его сейчас. Он же фактически ни при чем.
- Она права, - ответил Глеб. – Подождем, Слава.
- Ладно, - следователь стряхнул с плеча мягкую руку Полины и угрюмо уткнулся в журнал меню. – Если сегодня кто-нибудь умрет, это останется на вашей совести! И ваши проблемы, как вы будете потом спать!
- Да хватит тебе! – укорила его коллега. – Чего ты взъелся?
- Ничего, - буркнул Святослав.
- Ничего? Да ты с самого начала какой-то надутый!
- Да, Слав, расслабься, - поддержал Полину Глеб. – Этот иностранец теперь наш. Мы возьмем его, только не сейчас.
- Я о другом, - Полина закатила глаза, вздохнув. – Слава, послушай… Я понимаю, как сильно ты ненавидишь этого… этого человека. Но не переноси свою злобу на нас. Мы всего лишь поступаем так, как лучше.
- Все! - следователь с силой захлопнул меню и бросил на стол. – Знаете, я уже сказал все, что думаю. Отстаньте!
- Нет, ты пока только огрызаешься, - ответила Полина.
- Неужели вы не понимаете?
- Что мы должны понять? – удивился Глеб.
- Что от этого человека можно ожидать всего! Всего! Он убивает людей, мы понимаем и принимаем догадки за истину, хотя не знаем ничего. Как он убивает, каким способом, что делает при этом.… Не думаю, что люди погибают лишь от одного разговора с ним!
- Поэтому ты думаешь, что его нужно брать сейчас, - добавила Полина.
- Да, поэтому я так и думаю.
- А ты не подумал о том, что его потом придется отпустить? Если он скажет, что не убивал, мы не сможем его держать в камере. И он будет заниматься своими делами и дальше. За разговоры не сажают в тюрьму, Слава.
- Будем ждать, - сказал Глеб. – Просто будем ждать.
- Черт с вами, - Святослав ненавидяще посмотрел в сторону сидящего возле сцены мужчины.
Предполагаемый иностранец тем временем заказал себе напиток и теперь ждал, когда улыбчивая официантка принесет ему. Густые, темные волосы отдавали блеском при скромном свете помещения, рука расслабленно лежала на столике, пальцы выбивали по дереву дробь.
- Волнуется? – заметила Полина.
- Ему не терпится убить, - грубо ответил следователь.
- Не скажешь, что готовится к убийству, - Глеб усмехнулся. – Он похож на человека, который пришел на свидание и теперь ждет свою подружку.
- Ни на кого он не похож, - Полина одарила коллег примирительным взглядом.
Некоторое время мужчина сидел спокойно, не обращая внимания на окружавших его людей, расположившихся за соседними от него столиками, глядя перед собой. Из-за того, что он сидел в профиль к следователям и оперу, они не могли видеть выражение его лица.
Святослав уже в пятидесятый раз проклял все вокруг. Он сидел весь на нервах, готовый в любую секунду вскочить с места и схватить преступника. В том, что сидевший возле сцены человек – убийца, он не сомневался ни на долю секунды. Приписать ему ничего было нельзя, любой адвокат, даже самый плохенький, разнесет обвинения в пух и прах. Ну, был вместе с погибшими, ну общался с ними.… И только. Каждая проводимая экспертиза доказывала, что люди умирали своей смертью, сжигаемые изнутри таинственным пламенем, и внешних признаков насилия выявлено не было. Этот иностранец вполне мог пройти по делу как свидетель, не более того. Был там – не значит делал. Ни оружия, ни бомбы, ни яда…. Кого они ищут? Дьявола? Колдуна, наводившего порчу? Это все глупости.
И осознание абсолютной беспомощности разрезало мозг, подобно сильнодействующим наркотикам. Святослав готов был завыть. Он всегда, - всегда! – добирался до убийц, до насильников, до маньяков, отправлял их в тюрьму, ограждал от нормального общества. Здесь же все шло кувырком. Непонятно и нелогично.
А еще Святослав боялся, что кто-нибудь опять умрет. И больше всего он не желал, чтобы это была Анастасия – слишком юная для того, чтобы проститься с жизнью, слишком невинная, чтобы за что-то платить. Тем более ему – этому дьяволу. Молодой следователь интуитивно чувствовал суть людей, умел распознавать, кто чего заслуживает. Большие зеленые глаза, отражавшие загнанность, усталость и неимоверную грусть, не исторгнули ни единой слезы, но этого было и не нужно. Слезы – это напоказ, для веры других. Святославу же достаточно было взгляда. Анастасия не знала ничего, и каким-то странным образом оказалась втянутой в дело.
И лампа, про которую она сообщила. Лампа, появившаяся здесь через две тысячи лет забвения. Что это такое, как она связана с иностранцем и с самой Анастасией? Если лампа не у нее, то что нужно этому ублюдку? Лампа вполне могла пройти как исчезнувшая, похищенная реликвия, ее и мог разыскивать иностранец. Но тогда все складывается слишком просто. Чересчур просто. А Святослав привык был не доверять подобной прозрачности.
Он даже не до конца верил, что этот человек-загадка появится в ресторане. И удивился, увидев его. Спокойный, миролюбивый, не источающий ни капли угрозы – внешне мужчина казался самым обыкновенным посетителем, привлекающим внимание разве что молодых незамужних официанток. Еще бы – он был хорош собой. Такая стать, такое стройное, энергичное тело, такое лицо. Святослав видел его только на фотороботе и по видеозаписям, но ни разу не вживую, однако готов был поклясться, что мужчина и вправду очень красив собой.
Следователь не мог в себе разобраться. Когда-то давно, в пору практики, Константин Политковский говорил ему пугающие вещи, которые Святослав еще долго не принимал как истину. Наверное, не принимал их и не пропускал через самого себя до первой жертвы иностранца: парня – толкиениста, отправившегося на ролевые игры. Тогда-то следователь начал вспоминать эпизоды прошлого, самого учителя и то, что ему втолковывали. И понял, что до конца не знает самого себя. Ненависть к сидящему возле сцены мужчине настораживала – она была жесткой, ослепляющей, холодной, как сталь, она резала сердце и пускала кровь. От этой ненависти Святослав не мог нормально думать, в голове гудело, и советы Полины и Глеба протекали мимо. Еще никогда ненависть не рождалась в его душе, еще никогда Святослав не думал о том, что хорошо было бы вцепиться в глотку и рвать на части, рвать до тех пор, пока багровая кровь не хлынет и не зальет лицо. Еще никогда он не думал, что будет наслаждаться от мысли, как человек, похожий на дьявола, будет умирать у него на руках, задыхаться и биться в конвульсиях…. Да, Святослав жаждал смерти иностранца, жаждал так сильно, что ногти вцепились в кожу ладоней до боли.
А главное, откуда взялась эта ненависть, это внутреннее неистовство? Святослав ровным счетом ничего не знал об иностранце, погибшее люди вызывали лишь легкую, привычную для его работы жалость. Так почему же хочется убить, почему хочется разорвать на части того, с кем даже не знаком?
«Черт», - с горечью подумал он. – «Черт, черт, черт!»
- … Так вот и ты в любой момент можешь сдать позиции, бросить заниматься «наведением порядка» и впасть в состояние безразличия к окружающим, наплюешь на законы и сделаешь так, как посчитаешь нужным. И вот тогда ты превратишься в одного из тех тараканов, коих ты травил еще вчера, уподобишься мерзавцам, которых мечтал отправить в тюрьму. Преступники ничем не отличаются ни от тебя, ни от меня, все, что заложено в них, есть в любом другом человеке. Наступит время, когда захочется, очень захочется или кровь пролить, или обокрасть, или обмануть, или предать…
Слова Политковского. Жестокие, сильные, изобличающие слова, врезающиеся в мозг. В них была правда, которую Святослав, будучи юношей, не хотел, безумно не хотел признавать. «Я не такой», - говорил он себе. – «Я никогда, никогда не захочу убить». Прежние ощущения собственной святости, человеческой правильности разбились на осколки, и острые стекла непогрешимости, рассыпавшиеся по полу, резали ступни. Как больно! Как больно и обидно, что приходится разрывать собственные принципы и переступать через себя. Это было нечестно. Он ничем не заслужил того, чтобы быть беспомощным перед бесом, подговаривавшим его на самые отвратительные вещи, чтобы потерять оружие перед врагом – беспощадным и гордым, - чтобы отказаться от занимающего положения. Святослав мог взять убийцу, мог взять со всеми правами, но не имел достаточно сил, чтобы одержать победу. Иностранец уничтожал людей перед толпой, перед изумленными взглядами человечества, а он, приверженец закона, защитник невинных, раз от раза терял поводья. Темноволосый, привлекательный убийца будто смеялся над всеми, провозглашал, как он могущественен – отнимает жизни, подобно Господу, и не отвечает ни перед кем за свои свершения.
Поэтому Святослав все проклинал.
Неожиданно рядом раздался подавленный вскрик, и следователь отвлекся от снедавших его мыслей. Карие глаза Полины широко распахнулись, ее рот приоткрылся, а он даже не успел сообразить, в чем дело. И лишь когда посмотрел в сторону иностранца, понял, почему женщина издала испуганный звук.
Понял, потому что увидел черные глаза. Такие черные, что они были похожи на две пропасти. Эти глаза смотрели на него внимательным, изучающим взглядом, в них сквозил холод и, - Святослав готов был поклясться, - неприкрытое презрение. Эти два черных глаза словно говорили: «Я знаю вас, и я знаю тебя, и ты предо мною никто!» Бледное лицо с удивительно правильными, высеченными будто из камня чертами не оттенял даже полумрак, и левая часть губ отъехала в лукавой, предполагающей грядущие беды улыбке.
Он знал! Проклятый иностранец знал, что за ним наблюдают следователи! И нисколько не тревожился по этому поводу. Ни капли волнения. Только усмешка. Дикая, коварная усмешка, сводившая с ума.
Миг – и мужчина отвернулся, всем своим видом показывая, что правоохранительные органы его нисколько не интересуют.
- Я тебя возьму, - проскрежетал сквозь зубы Святослав. – Я тебя возьму, тварь, и ты никуда не денешься, даже если мне придется тебя убить!
Официантка поднесла иностранцу напиток, тот взял бокал и, одарив девушку исполненным театральности благодарным взглядом, начал сосать из белой трубочки. Она, постояв рядом с его столиком несколько секунд больше, чем того требовалось, повернулась и пошла обслуживать остальных. Святослав успел запомнить ее: ясные серовато-синие глаза, острый носик, русые волосы, перехваченные сиреневой лентой, светлая прозрачная кожа. На вид ей было не больше двадцати лет.
- Как ее зовут? – неожиданно для самого себя спросил он у коллег.
- Не знаю, - ответила Полина, переведя взгляд с иностранца на него. – А что?
- Ничего, - Святослав отмахнулся. – Забудь.
Но, когда официантка проходила мимо их столика, он успел прочитать имя, обозначенное на бейджике, – Калерия. «Зачем?» - подумал он, злясь на самого себя. – «Зачем мне это нужно?» Однако проводил девушку внимательным взглядом до двери, за которой она исчезла и где повар должен вручить ей заказ посетителя.
- Эй! – услышал он голос Полины. – Ты чего?
- Да так, - он вернулся к журналу меню.
- Уже придумал, что закажешь?
- Да. То же, что и вы.
- Слава, - Глеб настороженно на него посмотрел. – Мы в ресторане, ты не забыл? Когда ты в последний раз был в ресторане?
«Давно», - пришло ему в голову.
- Закажи что-нибудь для себя, - сказал Глеб. – Просто для удовольствия.
- Ладно, - Святослав немного полистал меню и отметил для себя каре ягненка с баклажанами и черный чай. – Довольны?
- Да, - улыбаясь, Полина и Глеб сказали хором.
Ответить им Святослав не успел.
Занавес приоткрылся.
Святослав запомнил Анастасию измученной, уставшей девушкой, когда та давала в отделе свои показания. Тогда ее лицо было мертвецки бледным, словно обескровленным, и, насколько он мог судить, даже чуть-чуть, совсем немного отдавало синевой. Хотя, возможно, это была всего лишь игра света.
Все его представления о ней разлетелись, когда на сцене появилась бардовская певица – совсем иной человек. Тот же, но не такой же.
Он даже успел заметить, как напрягся иностранец. Мужчина подался вперед, будто хотел дотянуться до нее, но остался сидеть за своим столиком, повинуясь этикету.
И Святослав вполне понимал его реакцию. И даже разделял.
Темно-рыжие, густые волосы мощной волной падали на хрупкие плечи девушки и при неясном свете зала переливались золотыми отблесками. Белое, снежного цвета шелковое платье облегало стройную фигуру, спускалось по округлым бедрам вниз и доставало до щиколоток, разрезаясь от колена и показывая любопытным зрителям ножку. На уровне груди платье было закрыто, что придавало ее облику оригинальность. На зардевшемся, а потому кажущемся живым лице особенно выделялись подчеркнутые зеленые глаза, яркие, как драгоценные камни, такие чистые по своему необыкновенно ясному цвету, что их можно было заметить даже с другого конца зала. На щеках сидели глубокие ямочки, появляющиеся при каждой, даже самой легкой улыбке. Тонкие руки держали гитару, и умелые пальчики любовными, ласковыми движениями гладили струны, готовы были овладеть ими и заставлять издавать звуки.
Она была похожа на ангела. Самого настоящего ангела, невинного по своей натуре и прекрасного на облик. И даже ее экзотическая подруга восточной национальности, тоже играющая на гитаре, не могла затмить Анастасию: открытое во всех местах красное платье, выставляющее напоказ богатое, смелое тело, казалось банальным и неуместным рядом с ангелоподобным менестрелем.
Святослав краем уха услышал, как Глеб издал какой-то вздох, содержащий в себе восхищение. И вдруг улыбнулся.
Странно, но появление Анастасии напрочь выбило все мысли о ненависти. По груди прошла странная, даже жутковатая наэлектризованная волна, которая смыла собой до этого прочно сидевшую боль. И облегчение, приятная эйфория завладели душой, и все вокруг совершенно внезапно оказалось понятным, и любая проблема была разрешимой.
Иностранец откинулся на спинку стула, не сводя взгляда с изумляющей, выглядящей фантастически перед обыкновенными людьми девушки.
А когда она взяла первые аккорды, все мысли вылетели из головы, оставив пустоту, заменяя блаженством, вызванным под действием какого-то нереального наркотика. Перед глазами оставался лишь белый ангел с длинными волосами цвета огня, и ее пальцы, пробегавшие по струнам, принуждали гитару исторгать звуки, вырывавшиеся на воздух и вцеплявшиеся в душу, мелодия песни переплеталась с мелодией человеческого духа – настороженного, пугливого, но все же достаточно сильного, чтобы выдержать ошеломительный, ни с чем не сравнимый накал.
А когда Анастасия начала петь, Святослав вдруг почувствовал, как предательские слезы подступают к глазам; грудь защемило, дышать становилось тяжелее. Хотелось плакать. До боли хотелось, но он не мог. Глупый предрассудок того, что мужчины не плачут, резал по живому, а голос – удивительно ровный, нежный, взывающий к сердцам, - распускал нитки последних частиц оставшейся гордости.
Во власти у сумрака, в ожидании стремительной пули
Вдруг время замрет, пропадут посторонние звуки.
Останется в памяти голос из нами забытого мира,
Где жизнь была не такой, где мы с тобой не знали о боли.
Звуки гитары достигали даже самых дальних уголков ресторана. Святослав заметил краем глаза, как официантки, сжимая в руках подносы, встали как вкопанные, на время забыв о своих обязанностях, а из столовой выглянули повара с раскрасневшимися лицами – они не могли оставаться на своем рабочем месте, желание посмотреть на поющего ангела пересилил долг. И следователь прекрасно их понимал. Он и сам забыл обо всем: огневолосая девушка в белом платье являлась центром мира этого ресторана, и ничего важнее, ничего лучше, ничего прекраснее нее здесь не было. Только она. Только Анастасия.
Твое имя я вспомню, и сразу лукавый струны сердца натянет,
Ослепляющий свет не дает мне свободы желанную ношу.
Твой голос не тонет в широкой забвенья реке,
А черный пистолет продолжает лежать предо мною…
О Боже, она пела о любви, и как красиво пела…. Слова о любви срывались с ее губ, и грустный взгляд больших зеленых глаз не предназначался никому из сидящих в зале. Она пела о ком-то, кого здесь не было, или о ком-то, кого не было никогда. Любовь, исполненная горем, страданием, которого нельзя вынести, врезалась в мозг, исторгая обломки воспоминаний, давних, забытых… Люди, находившиеся в ресторане, когда-то любили в первый раз, много лет назад, в пору юности: то были годы, когда мы все сходили с ума, приносили пустые клятвы и строили воздушные замки, то было время, когда каждый из нас готов был вскрыть себе вены от неразделенного чувства. Юность, принесшая столько боли, была вычеркнута из памяти, как нечто позорное, напоминающее о том, какими глупыми, какими несмышлеными мы были. А этот голос, эта парящая музыка вытаскивала наше грязное белье и предъявляло нам – вот, смотри, каким глупцом ты был, когда стоял на крыше и кричал подружке или дружку, что спрыгнешь, если тот не согласится любить тебя!
Ты лишь оступись на опасной развилке судьбы,
Окунись в зыбучий песок великого, страшного горя,
Что зовешь ты безответной несчастной Любовью!
Не заметишь, как пуля мгновенно влетит в твое сердце,
И не станет ни безмерного горя, ни боли, ни света!
Смерть…. Она пела о смерти как об освобождении, долгожданном, желанном. Но что есть смерть, когда любовь так сильна, когда ты не можешь сопротивляться терзающему чувству? Заколотить себя в гроб, закопать заживо…. Лишь бы не помнить. Лишь бы не чувствовать. Мы так жаждем управлять своими эмоциями, которые некогда убивали нас. Настоящая пытка – смотреть на ангела и слышать, как он карает нас за жестокость, за равнодушие к собственной душе. Нет, не карай. Не наказывай, прошу. Смилуйся, ведь мы просто люди. Не более чем люди. Смерть…. Что мы о ней знаем? Что мы вообще можем знать о жизни, с которой пытаемся расстаться? Нет, нужно жить… Жить, чтобы хотя бы что-то понять. Должен же быть смысл? Хоть какой-нибудь?
И какая-то сила вдруг дает на жизни краю устоять,
Не взять пистолет, не нажать на железный курок…
Впереди меня ждут испытания, а пока надо что-то понять.
И решить, довериться ли слепящему свету.
О да, нужно довериться свету. Пропустить его через себя и понять, что ты – хозяин судьбы, а не марионетка собственного эгоизма и жалости к самому себе. Самоубийство ради освобождения от боли – что за чушь, что за ничтожная мысль, пришедшая в наши юные головы? Победить можно все, если знать, как побеждать, если найти ключ, если правильно подобрать замок. Каждый с этим справляется, чем мы хуже? Детская наивность, которая сыграла с нами злую шутку. Но мы выросли, мы справились с нею.
И все же мы не знаем до конца самих себя. И не осознаем, какой из темных уголков нашей души однажды нанесет удар.
Святослав понял, что проигрывает битву. Его новый «я», сильный, жестокий, требующий замарать руки в крови, вызывал лишь слабость. «Преступники ничем не отличаются ни от тебя, ни от меня, все, что заложено в них, есть в любом другом человеке» - старая истина, проверенная веками. «Ты не можешь судить тех, кто оступился. У каждого есть причины. И каждый будет осужден. Только не тобой. Не ты судья. Есть кое-кто, кто всегда это делает. И он не делится властью. Лишь помогает. Или наказывает».
Но Святослав по-прежнему судил. И ненавидел.
Когда мелодия затихла, раздался шквал аплодисментов. Это был явный успех. Анастасии удалось пощекотать людям нервы, и Святослав, погруженный в свои мысли, хлопал в ладони наравне со всеми – громко и часто.
Но тут он заметил кое-что, что внезапно сжало сердце от испуга.
Анастасия смотрела на сидящего за столиком возле сцены иностранца. Глаза в глаза. И тут следователь понял, что она узнала убийцу.
Ему показалось, что прошла целая вечность. Несколько секунд превратились в десятилетия, нет – в столетия, - прежде чем Анастасия, не показав ни капли волнения, отвернулась и направилась за кулисы. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, пока взгляд был обращен к безжалостным черным глазам разыскиваемого преступника. На миг – всего лишь на миг, - Святославу показалось, что девушке было все равно, кто перед ней.
Но нет, подумал он, такого не может быть. Ей не должно быть все равно. Ведь ее дядя погиб из-за этого проклятого иностранца. Однако то, что он видел, доказывало обратное.
Анастасия никак не отреагировала на появление ЕГО. Только в изумрудных глазах по-прежнему светилась грусть.
- Она его узнала? – первой нарушила тишину Полина, закончив аплодировать.
- Да, - ответил Святослав.
- Когда мы его возьмем? – спросил Глеб.
- Подожди, - следователь чуть наклонил голову вперед, напрягшись, как зверь перед прыжком.
Он и вправду чувствовал себя хищником. Все, чего он сейчас желал – успеть схватить свою жертву, схватить и суметь удержать. Взять. Взять за глотку, вцепиться в плоть и почувствовать во рту вкус крови. «Черт», - подумал он с остервенением. – «Забудь, Слава, забудь! Опять ты рассуждаешь не пойми как!» Но поделать с собой ничего не мог.
«Я всегда их брал», - шептал внутренний голос. – «Этих чокнутых психов, ублюдков, не заслуживающих прощения. Всегда! И сейчас возьму. Нет, ничего не изменилось. Только сцена новая».
«Ага», - прошептал какой-то второй голос, незнакомый, чуждый душе. – «Утешай себя, парень. В последнее время ты явно сдал обороты».
«Заткнись!» - воскликнул родной голос.
«Вот увидишь, что я прав», - наседал чужой.
«Черта с два».
«Да что ты все время черта поминаешь! Он ведь перед тобой! Только взгляни в его черные глаза! Маньяк маньяком!»
«Поэтому я с ним справлюсь».
«Глупец. Он стольких убил, а ты с самим собой не можешь справиться!»
«Это пройдет. Просто не ожидал, что все будет так…»
«Так сложно?»
«Да».
«Чуть сложнее становится, сопли распускаешь. Вон, даже под любовную песенку прослезился. Какой из тебя герой?»
«Я возьму его. Вот увидишь, возьму!»
«Ну-ну».
- Слава, с тобой все нормально? – на него смотрели изумленные карие глаза Полины.
- Да, - он встряхнул головой, приходя в себя.
- Ну что, она будет вторую песню петь?
- А что, у Анастасии много песен?
- Говорят, целый альбом, - коллега усмехнулась.
Святослав ощутил себя круглым идиотом.
- Прости, - буркнул он.
- За что?
- За то, что не информирован.
- Забудь.
- По-моему, я раскис.
- Ты просто взволнован.
- Нет, я серьезно раскис. Обычно я много знаю об интересующем меня человеке.
- Слав, понимаешь, эта девушка не такая, как все.
- В смысле?
- Она слишком загадочна. О ней мало информации, даже приятели почти ничего не знают. Она как призрак, но в то же время очень значима. Это сложно объяснить, - Полина театрально закатила глаза, вздохнув. – Видишь ли, мне сказали, что она рисует картины. Много картин. Однако никто никогда не смотрел на них.
- Почему?
- Она слишком таинственна. Могла бы побороться за место под солнцем. У нее потрясающий голос, аудитория плакала, когда Анастасия пела. Я давно не слышала ничего подобного… душераздирающего. Однако девушка не стремится получить популярность.
- Может, она боится? – предположил Глеб.
- Нет, - женщина внимательно посмотрела в глаза оперу. – Ей просто все равно.
- Как это, все равно?
- Ну вот так.
- Не понимаю, - Святослав покачал головой и поджал губы.
- Я же сказала, объяснить сложно.
- Но ты попробуй.
- Видите ли, с течением времени вырабатываются определенные взгляды на жизнь, - Полина явно не знала, с чего начать, несколько раз потерла пальцами нос и оглядела зал, надеясь, что в голову просочится нужная ей мысль. – С одной стороны, работают все животные инстинкты: похоть, самосохранение, агрессия, страх…. С другой, вырабатываются компоненты, определяющие личность: равнодушие или эмоциональность, безжалостность или милосердие…. Эти компоненты рождаются со временем в зависимости от влияния окружающей среды, происходящих событий, сливаются с животными, изначальными инстинктами и делают собственно человека.
- И? – спросил Глеб, моргнув глазами пару-тройку раз.
- Что «и»? – не поняла Полина.
- Ну, как это связано с тем, что она не хочет стать популярной?
- Я же сказала, ей все равно. Ее не интересует известность.
- А что же тогда ее интересует?
- Откуда я знаю? Я что, с ней давно знакома?
- Прости.
- Ладно.
- Инстинкты, говоришь? – подал голос Святослав.
- Да. А что?
- Инстинкты…. Интересно. А могут ли они помочь человеку почувствовать, кто перед ним: друг или враг?
- Да, конечно. Недаром ведь дети не хотят сидеть на коленях у злых людей. Они чувствуют…. Прямо как животные.
- И могу ли я сейчас почувствовать, что передо мною тот, кто совершил преступление?
- Слав, - Полина вздохнула и потерла виски. – Слушай, ты занимаешься подобной работой не первый год. Разве у тебя чутье было все это время в выключенном состоянии?
- Нет.
- Ну а зачем тогда спрашиваешь?
- Просто не вязал чутье с инстинктами, - он неопределенно пожал плечами. – Извини, просто запутался.
- Этот иностранец не так прост, как кажется, - уголки рта женщины дернулись в улыбке, которую Полина не смогла выдавить в качестве ободрения. – Может, он и не иностранец вовсе. Может, он больной. Слав, мы это обсуждали.
- Да, но лично мне больным он не кажется.
- Внешность обманчива.
- Ну, у меня чутье не в выключенном состоянии, - следователь раздвинул губы в улыбке, которая друзьям показалась как волчий оскал. Святослав в тот момент и вправду очень походил на зверя: на лице – странная, пугающая решимость, блеск широко распахнутых голубых глаз казался болезненным, уж слишком был ярок, под рубашкой угадывались напряженные, и от этого слегка вздутые мышцы рук.
Полина согласилась с мыслью, что с напарником в данный момент лучше не спорить. Она знала, что порой он становится нервным и раздражительным, особенно когда не может осуществить задуманное. Терпит, терпит, а давление начальства и собственная гордость кричат о своем. Филиппов уже несколько раз намекнул им, что данное дело следует решить как можно скорее, не растягивая времени.
Официантка, чей бейджик указывал имя Калерия, принесла им заказ и с привычной миролюбивой улыбкой, которая уже, видимо, вошла в привычку на профессиональном уровне, разложила блюда на столе. Святослав поднял глаза и увидел лицо, на котором выделялись острый носик и большие серовато-синие глаза, подчеркнутые яркой черной обводкой. Девушка смахивала на лисенка и потому была забавно мила на внешность. Шелковая сиреневая лента, перехватывавшая длинные русые волосы, дополняло девушке какую-то детскую непосредственность. Опустив взгляд ниже, следователь отметил тонкую шею, перетянутую черной ниткой с голубыми искусственными камешками, еще ниже располагался белый воротник блузки, выглядывавшей из-под черного платья плотной материи, а еще ниже – округлость груди.
Неожиданно столкнувшись с вопросительным взглядом официантки, которая не могла не заметить его разглядываний, он поспешно отвернулся, сделав вид, что его больше интересует угол с располагающимся там фонтаном. И не увидел, как смущенно загорелись щеки незнакомки. Но было уже поздно – девушка развернулась и направилась к кухне, где должна была взять приготовленные поваром иные блюда.
- Нравится? – услышал Святослав голос коллеги.
- Что? – он состроил удивленное выражение на лице.
- Не что, а кто, - поправила Полина. – Она тебе нравится?
- Кто? – мужчина посмотрел во внимательные карие глаза. – Калерия?
- А, ты и ее имя запомнил.
- Ну… да. Это моя работа, - он пожал плечами.
И словил довольную улыбку Глеба.
- А ты чего улыбаешься? – не выдержал он.
- Да брось. Я всегда знал, что ты западаешь на светленьких, - ухмыльнулся опер.
- Ничего я не западаю. Просто на нее посмотрел.
- Ага, - кивнула Полина. – И просто выучил имя.
- И просто в кино пригласил, - добавил Глеб. – Слав, мы это уже проходили много раз.
- Что проходили? – не поняла Полина.
- До того, как ты начала с ним работать, Славка развернул бурную жизнедеятельность. В список его жертв попадали разные женщины, которых он находил, когда выискивал преступников, - Глеб рассмеялся. – И почему-то я всегда оказывался свидетелем их первых встреч. Вот как сейчас. Только, в отличие от настоящего, в прошлом он имел по три подружки сразу.
- Да ну, - отмахнулся Святослав. – Врешь ты все. Я однолюб.
-Ага, - кивнул Глеб. – Не верь ему, Поля. Славка любит прикидываться, вроде он ничего не понимает и не знает. А потом вдруг такое выясняется…
- Прости, ты меня ни с кем не перепутал?
- Я-то? – опер состроил обиженное лицо. – Я никогда ничего не путаю, в отличие от тебя!
- А я что, путаю?
- Думаешь, я не помню, как тебе названивали девчонки, и ты предлагал встретиться с ними на одной неделе, только в разные дни?
- То было прошлое…
- Да, потому что рядом Поли не было.
- А она здесь причем?
- Да притом. Работаешь с красивой и умной женщиной, видишься с ней каждый божий день, конечно, она на тебя влияет.
- Как?
- Положительно.
На счет «умной» Глеб отметил точно: следовательница думала и рассуждала не хуже любого своего коллеги. Ее живой ум и хваткость отмечал даже строгий Филиппов. Но насчет «красивой» он погорячился. Выпирающие ключицы и незаметная плоская грудь под открытым платьем нежно-серебристого цвета выступали в неприглядном свете, природная худоба тела и тонкие ноги не привлекали взгляда, лицо же – остроскулое, с тонкими губами, - вполне соответствовало несовершенству фигуры, и лишь черные, отливавшие блеском волосы и выразительные, шоколадного цвета глаза могли дать спор.
Впрочем, Полину расценивали как друга, прекрасного напарника, поэтому излишних мыслей, а уж тем более вынесения темы женственности на общее обсуждение считалось бессмысленным.
Коллеги взглянули на иностранца, который по-прежнему сидел за своим столиком. Откинувшись на спинку стула, он неспешно потягивал свой коктейль из трубочки, вытянув вперед ноги. Широкий серебряный пояс часов на его левой руке блестел при попадании на него тускловатого света ламп, головы в сторону следователей и опера он больше не поворачивал.
Минуло уже десять минут с тех пор, как бардовские певицы покинули сцену. Все, кто находился в ресторане, понимали, что девушки должны исполнить еще несколько песен, однако минута следовала за минутой, а они не появлялись.
- Видимо, Анастасия петь не будет, - сказал Глеб. – Жаль, я очень хотел бы послушать еще.
- Я тоже, - согласилась Полина. – Ведь эту песню нигде, кроме как здесь, не услышишь.
- Еще не просочилась в Интернет?
- Для этого нужно делать записи. А кто сейчас станет этим заниматься?
- Жаль. Меня очень тронул ее голос.
- Был бы не против закачать себе на телефон? – добавил Святослав с быстрой улыбкой.
Глеб раскрыл рот, чтобы ответить, но не успел.
Иностранец, за которым они пристально следили, допил коктейль и, приподняв руку вверх, дал знать официантке, что просит счет. Святослав перевел взгляд на девушку, собирающуюся исполнить требование посетителя, и узнал в ней Калерию.
Что-то тягучее, ужасно неприятное узлом сжалось внутри, где-то в области сердца. Он не знал, откуда и почему взялось это странное ощущение, но зато четко понимал: подпускать к этому мужчине официантку с лисьем личиком нельзя. Нагнувшись вперед, Святослав разглядывал предполагаемого преступника, стараясь запомнить каждую черту его фигуры, каждую складочку темно-синего костюма, каждое ленивое движение. Иностранец никуда не спешил, наслаждаясь своим одиночеством, посиделками в дорогом ресторане, которое, как казалось со стороны, может себе позволить подобно любому человеку с высокой заработной платой.
Но Святослав не верил этой иллюзии. Создаваемый вокруг черноглазого мужчины мираж становился роковым для всякого, кто поверит в него и посмеет заговорить.
Вот почему следователь так не хотел, чтобы Калерия приближалась к нему. Один лишь разговор, невинный с виду, мог закончиться для молодой девушки смертью. Столько людей уже пребывало на том свете, и только благодаря тому, что иностранец начал с ними о чем-то говорить.
Но вот о чем – так и оставалось загадкой.
«Кира сказала, что он никогда не видел и даже не слышал о Красной площади», - вспомнил он слова Полины, которая пересказывала ему то, что поведала свидетельница второй жертвы. - «Он спрашивал у них, чего бы они желали, на что Лариса ответила, что хочет, чтобы он ушел из магазина».
Бред. Полный бред. Иностранец ведь спокойно ушел, безо всяких вопросов.
«Он спросил, чего хочет парень», - раздался в голове голосок девочки Вероники, свидетельницы смерти толкиениста. – «Представился демоном…. Парень сказал, что хотел бы повелевать ветрами, вызывать ураганы. Иностранец ответил, что все будет исполнено, и на остановке вышел».
Было и что-то еще. Что-то, что Святослав не сразу запомнил.
Вероника добавила какую-ту важную деталь, которая, казалось бы, никак не вязалась с общей темой, однако именно после того, как он услышал про эту деталь, у него разболелась голова и сразу вспомнился Политковский со своей проповедью. Но что же это за деталь? Что сказала Вероника перед тем, как покинуть кабинет?
Ответ пришел неожиданно. Мимо столика, за которым сидели следователи и опер, быстро прошла официантка, неся поднос, ее сладкие духи врезались в нос, а из-за движения воздуха белая смятая салфетка, лежавшая возле тарелки, отлетела в сторону.
«Но перед тем как все закончилось, в автобусе вдруг появился ветер».
Ветер. Желание повелевать ветрами. Уход из магазина. Желание этого ухода.
«Брось», - засмеялся ехидный голос разума. – «Славка, не думаешь же ты, право, что перед тобой сидит демон!»
«Но как объяснить тогда, откуда берется это ощущение?» - спросил Святослав у себя самого.
«Ощущение? С каких пор ты веришь эмоциям?»
«Это не эмоции. Это чутье».
«Да? А как, по-твоему, умер Заозеров? Какое желание он загадал?»
«Не знаю».
«И что за ощущение у тебя такое, что ты начинаешь терять рассудок?»
«Я рассудок не теряю. Просто привык верить интуиции».
«Интуиция… оставь ее женщинам».
«Это чувство… не могу истолковать. Все как-то не так. Неправильно».
«Что неправильно?»
«То, что происходит. Это против правил. Это против всего».
«Неправильность происходящего? Это глупости. Бери преступника и веди в допросную. Вот мой совет».
«Как будто была альтернатива».
В зале появилась Калерия, держа в руках тонкую книжку в темно-коричневом кожаном переплете. Она легко и непринужденно пересекала расстояние от барной стойки до столика, где ее терпеливо поджидал темноволосый мужчина, и Святослав слышал каждый шаг, отдававшийся легким ударом шпилек о пол. Подняв глаза, он смотрел, как двигалась девушка: будто парила, летела между столиками, - в серовато-синих глазах ни капли тревоги, алые губы вот-вот собирались улыбнуться преступнику, в котором она видела всего лишь богатого посетителя, приглушенный свет слегка смазывал румянец на щеках светлокожего лица. Ее грудь высоко вздымалась, Калерия явно устала, но не показывала виду.
До столика иностранца осталось всего ползала. Вот она уже совсем близко к напряженным следователям, всего несколько шагов до них, а потом еще несколько – до черноглазого мужчины. Всего, считай, ничего.
Святослав готов был поспорить, что уже чувствует аромат девушки, хотя она еще не прошла мимо. Вот, почти рядом…. Еще шаг…
Не отдавая отчета за свои действия, встрепенувшись, он выбросил руку и схватил Калерию за кисть. «Слава Богу, что псих не видит», - мелькнула мысль, но было уже не до того, чтобы что-то анализировать. Девушка резко остановилась и, недоуменно посмотрев на Святослава, собиралась сказать, что подойдет позже, но вдруг увидела его взгляд.
Следователь и сам не осознавал, как сильно был похож в то мгновение на волка. Стальной, жесткий взгляд слегка затуманенных голубых глаз, злое, хищное выражение на лице, сильно искажающее черты, могли испугать кого угодно. Калерия выждала мгновение, пытаясь сообразить с ходу, недоволен ли клиент и как лучше его задобрить в таком случае, чтобы не вышло проблем.
- Не приближайся, - вдруг услышала она его голос. – Не приближайся к ублюдку.