Он стоял на задней площадке автобуса у окна. Глядел на улицу.
В стекле, прямо напротив лица имелся небольшой воздушный пузырёк, который от нечего делать превратился в прицел лазерного гиперболоида, и кто из прохожих попадал под режущий луч, тому гибельно не везло. Гражданина, с риском для жизни перебегавшего к остановке через проезжую часть, разрезало буквально пополам вместе с пиджаком, рубашкой и галстуком. Куда, спрашивается, торопился? Зачем? Впрочем, свою судьбу никому знать неведомо, иной раз чужую лучше знаешь, чем свою собственную.
Другого… лазерный прицел подпрыгнул вместе с автобусом, луч метнулся поверху (везёт же некоторым!). Денис тоже взлетел, сильно ударился головой о поручень, приземлился и, поморщившись, зафиксировал, какая беда случилась с приятной во всех отношениях девушкой в голубых джинсах, белой тонкой кофточке, стоявшей на остановке: лазерный луч прошелся точно по её загорелой шее и головы как не бывало. Даже зажмурился, чтобы не видеть последствий. Испытывая лёгкое угрызение совести, бросил взгляд на открывшиеся двери, – девушка самостоятельно заскочила в салон первой, та самая, в джинсах и кофточке, юная, стремительная, притягательная для нечаянного знакомства, но… без головы. На месте загорелой шеи, непосредственно из плеч вился синеватый факел вроде того, что горит на кухонной газовой конфорке, а в этом огне извивалась туманом тень исчезнувшего девичьего лица, как наказание меткому стрелку лазерного гиперболоида. Вот чего лишил ты всех, урод!
Да он же понарошку! Шутил от скуки, и всё это неправда! И быть такого не может!
Быть точно не может, а вот есть и всё тут! И никуда от этого не деться: стоит девушка без головы у дверей, рассчитывается с кондуктором, говоря обычным человеческим языком: «Мне один билет, пожалуйста… спасибо». Прошла тоже к окну, встала перед Денисом, сказала: «Привет!». «Привет! – ответила ей незнакомка откуда-то из-за его спины. – Ты на дежурство? Не повезло, сегодня Трупичкина в ночь, покоя не даст».
Но, постойте, как же так? Невозможно! Быть того не может… а есть, есть, есть!
И ужасно, что никто вокруг не выразил ни малейшего удивления по поводу столь катастрофического происшествия, случившегося среди бела дня в городском автобусе шестого маршрута, не возопил на всю ивановскую, не воззвал к скорой помощи. И он тоже за компанию со всеми подавил в себе дикий крик ужаса новоявленного сумасшедшего: бежать, бежать срочно куда подальше, залезть дома под кровать, забиться в самый тёмный угол и никогда – никогда больше не вылезать оттуда, ведь под кроватью никого нет, значит, и отрезанных голов там не будет!
Затаился Денис, перестал думать. Подчинился совокупному разуму сообщества пассажиров. Молчи, язык мой – враг мой, покуда все молчат, лежи во рту смирно. Вот сейчас разберутся люди что к чему, да как начнётся паника в салоне, давка, визг, матерщина, ломанётся народ во все стороны от безголовой ходячей девицы, вот тогда и он заорёт на всю ивановскую! Ой, ну как же он заорёт, мамочка родимая, столько в нем ужаса накопилось, и уже переполнение пошло, заструился ужас холодом по шее и спине! Одеревенел Денис, из последних сил терпит. Прищурил левый глаз.
О, слава богу, вот она голова, целая – невредимая вернулась на плечи после кратковременного отсутствия без малейшего признака боли. И какая хорошенькая: с весёлыми загорелыми щеками, на которых живут симпатичные ямочки, быстрыми ресницами, ах, что за прелесть вернулась в наш жестокий безумный мир! Слава те господи, а то уж показалось… чёрте что… Открыл левый глаз, прищурил правый.
Снова факел на плечах сворачивается в голубой тлен. Развернулся Денис на прочих пассажиров. Мать честная, кругом все поголовно безголовые! Причем, если смотреть на конкретную цель издалека, то нет головы и пол туловища в придачу, зато у рядом стоящих граждан вроде на месте. Только переведёшь на соседскую – и она тут же исчезает полностью, смотришь на руку – та разорвана с вывертом ужасным и разрезана голубым плазменным пламенем, в глаза рядом стоящего пассажира случайно глянул – оппа-на! – нет глаз на лице, ниже посмотрел – носа не стало, за ним рот исчез. На что конкретно смотришь, того и нет, мгновенно исчезает, сгорая в голубоватом пламене гиперболоидного Денискиного взгляда. За что их-то?
Хорошо, что правый глаз пока нормальный. На другой день отправился Денис в поликлинику к глазному врачу, рассказал, что с ним приключилось в автобусе, про гиперболоид умолчал, всё-таки к офтальмологу на приём очередь двухчасовую отстоял, а не к психиатру пока.
Ещё сидя в очереди, узнал, что врач Игорь Николаевич пребывает в глубочайшем трауре: у него умерла жена. О том говорили меж собой две приличного вида женщины, а остальные пациенты заинтересованно их слушали.
– Редкий мужчина, наш Игорь Николаевич, – качнула высокой прической элегантная дама, мягко улыбнувшись, – до последнего дня сам ухаживал, все делал своими руками.
– Другие-то сразу жен бросают, стоит чуть заболеть. Пол не может мыть, да обед варить – тут же уходят к знакомой, а он до самого конца сопроводил, – согласилась соседка, – во всех отношениях безупречный человек.
– Зато теперь словно потерянный. Не замечали? Вчера на приёме уж искал – искал мою карточку на столе, чтобы запись сделать, а потом поднял глаза и спрашивает: «Извините, как ваша фамилия?». А в глазах мука мученическая стоит…
На двух прилежащих к глазному кабинету скамейках располагалась публика чистая, не то, что в соседний, инфекционный. В основном присутствовали женщины возраста от тридцати до сорока пяти, празднично одетые, с маникюром, губная помада ровным слоем лежит, где ей и полагается, а вот тени для глаз и тушь для ресниц необязательны. При последних словах очередь не выдержала, закивала в знак сочувствия.
– А карточка-то прямо перед ним на столе, – закончила та, что говорила на восторженной ноте, – открытая!!!
Попав в кабинет на приём, Денис с интересом принялся рассматривать посмертно преданного жене доктора, вежливо прикрыв больной левый глаз ладонью, одним правым. Офтальмолог оказался сухощавым, подтянутым, симпатичным и на вид очень серьёзным человеком лет сорока, в блистательно белом халате. С яркой голубоватой сединой, словно специально выкрашенной в такой необычно привлекательный цвет. Он не торопясь приступил к исследованию глаз Дениса в тёмной комнатке, пуская зеркалом зайчики прямо в зрачки: «Смотрите на мой палец, сюда. Теперь вверх, а теперь в сторону, снова сюда…» И за пять минут напускал в оба глаза столько зайчиков, что больной чуть не разнюнился, а видеть стал одинаково плохо, что тем, что другим.
– Все у вас в порядке, без изменений, – обнадёжил Игорь Николаевич и выписал направление, – поделаете недельку ванночки, как рукой снимет…
В процедурном кабинете специализированного глазного госпиталя Денис послушно нырял в маленькие стеклянные ванночки глазами, моргал в жёлтый раствор по десять минут, но что-то лучше от этого действа не становилось. С красными распухшими глазами приходил в свой конструкторский отдел, где, встав у кульмана, обнаруживал, что даже обоими глазами перед собой ни черта не видит. Левый полыхает синим пламенем, правый распух, красный, изображение плывет, будто до сих пор сквозь ванночку с жёлтым лекарством смотрит. А дело стоит. Производственный месячный план рушится. Возвращаясь с работы домой, Денис хлопался на диван с закрытыми глазами. Вроде за ночь отойдёт. А утром снова на ванночки топать.
Процедурная сестра, особа в его ситуации посторонняя, и то заинтересовалась.
– Что-то в вашем направлении диагноз под вопросом, – сказала она как-то, наливая жёлтый раствор из большущего флакона в маленькие ванночки-колпачки, – похоже, Игорь Николаевич в нём и сам не особенно уверен.
– Я не вижу, а он говорит – в порядке, проморгаюсь. А оно не проходит и не проходит, – развел руками Денис.
– Ваш Игорь Николаевич – военкоматский врач, – усмехнулась медсестра снисходительно о постороннем враче из обычной поликлиники, – он привык одно говорить – годен. Я вас к нашей Мусе Давыдовне могу записать, хотите? Она настоящий диагност, лучший в городе.
– Если возможно, запишите, пожалуйста.
– Возможно, возможно. Ну, ныряйте!
Медсестра и вправду провела Дениса без направления к лучшему диагносту. Им оказалась очень толстая, лет пятидесяти пяти, маленького роста, чрезвычайно энергичная дама, которая в темнушке держала его недолго.
– Ага, – сказала, посветив в глаз всего секунд пятнадцать, – у вас отслойка на пять часов. Свеженькая, надо срочно оперировать. Направление в стационар возьмите в своей поликлинике и с ним направляйтесь в областную больницу к Лебёдушкиной. Оперируйтесь только у неё, она в городе главная «отслоечница», никому другому не давайтесь.
– А это не очень больно? – стыдливо опустил взгляд молодой человек, дабы не обезглавливать умную Мусю Давыдовну.
– Жить вообще больно, а с возрастом всё больнее и больнее, – иронически отрезала Муся Давыдовна и, проходя мимо вешалки с низким зеркалом, снисходительно глянула в него, – ничего, потерпите. Детям делают, а вы взрослый человек. Мужчина как-никак.