Я хоронил отца…
Что еще может потрясти человека в такое время? В одном из могильщиков я узнал Лёху Голосова. Он и еще двое стояли с лопатами и веревками возле свежей горки. У Лёхи был фингал под глазом и совсем черное лицо. Увидав меня, он виновато протянул мне такую же черную, сухую ладонь.
Могильщики безучастно, механически делали свое дело, только Лёха пытался быть более аккуратным, бережным что ли. Спасибо, друг, мне от этого стало чуть легче. В голове мгновенно отмоталась назад четверть века. Дворик на Лесной улице, осенний вечер, кучи курящихся в темноте тополиных листьев. Алёха Голосов, сидящий со мной у костра. Теплый свет отражается на его выпуклом лбу, блестит двумя огоньками в широко открытых глазах. Леха прикуривает от веточки самодельную папиросу – обрывок тетрадки в клеточку, свернутый в трубочку, набитый измельченными листьями.
- Я буду дальнобойщиком, буду в загранку ездить, - ответил он тогда на мой вопрос уверенно.
- А я стану археологом, это интереснее – клады искать.
Когда мы ушли, Лёха жадно выпил рюмку, оставленную на песке у венка, и закусил куском черного хлеба. Штуку за работу поделили на двоих, Лёхе обещали отдать вечером его сотку…
Через пару лет я узнал из случайного разговора, что Леха Голосов умер.