Здешние новости так сильно отвлекают меня, что только в поезде вспоминаю – Василий уже второй месяц в городе живёт и служит у Аксёнова. Ещё двадцать седьмого октября он ушёл из дома пешком в Мологу, сел там на пароход, заплатив за билет шестьдесят копеек из единственного имевшегося у него рубля, выданного не очень-то, похоже, щедрым Ксенофонтом, и приехал сюда, как потом оказалось, на всю жизнь. В первый свой день работы не нашёл, остался к вечеру с двадцатью копейками, за пятачок переночевал на постоялом дворе среди множества клопов и тараканов. Назавтра почти целый день бродил безрезультатно, а к вечеру встретил знакомого из Плёса, Барышева, который и посоветовал идти к Аксёнову.
Так, Плёс. Лёха малый, помнится, говорил, что где-то между Бобровом и Иловной есть Большой и Малый Плёс. Видимо, Барышев этот, нечаянно ставший благодетелем нашей семьи, оттуда. Из какого именно Плёса – совершенно неважно. Не попадись он навстречу – вернулся бы Васька домой несолоно хлебавши и история семьи пошла бы совершенно в другом направлении.
В мыслях это отмечается просто так, обычным фактом, как в дневнике было. Ни где это – у Аксёнова, ни где живёт – то ли у хозяина, как я, то ли отдельно снимает, понятия не имею. Работает приказчиком в хлебной лавке – это помню. Так и лавка в городе не одна, не пойдёшь же по всем. Ладно, отметим, так сказать, для памяти.
Вагон полупустой. Магистраль и через сто лет не особенно скоростная, а тут подавно. Правда, двухпутка. Вторым путям ещё лет тридцать с лишком лежать, пока в войну не снимут – а и не вернут потом на место. За окном незнакомые знакомые станции. Тюменево, Бокастово, Волгу переезжаем, Некуза… Подслеповатые фонари. Ужинаю километров тридцать. Вместо чая простой кипяток из титана – понял ценность пакетиков. Да ладно. Без мобильника полгода живу, а уж без этой мелочи… В голове всё смешалось. Ника, Василий, Молога, город… И везде я в разных ипостасях. И что на самом деле? Ладно, спать пора. Устал. Утро… вечера… как его…
Утро оказалось не то что мудренее, а просто утро. И весь день почти ещё ехать. Некрасов лет сорок назад летел быстро по рельсам, а наш поезд куда быстрее, но тащится. Вот уж действительно…
В купе кроме меня ещё трое. Девица лет двадцати до Питера и пожилая пара простоватого вида. У них пересадка в Бологом, так что скоро выйдут.
И книги никакой с собой нет. Любой ерунде был бы рад. Раз в кои веки время свободное появилось – и то занять нечем. Может, стихи повспоминать? Специально, правда, никогда не учил… Заодно и память проверю.
Начал с самых известных, что все знают. Пошли легко. Потом посложнее, начались сбои. Но, как говорится, с грехом пополам кое-какие осилил. Потом вспомнил куски из Онегина. Всего, правда, никогда не знал, но кое-что в памяти было. Отвлёкся и от дороги, и от белой пелены за окном. Глаза полузакрыты.
Вот придётся жить здесь, так буду иметь высокую книгочейскую репутацию. Только надо будет чётко отслеживать публикации и о ненапечатанном не говорить. А вышла книга – и пожалуйста, хвост павлиний можно немного подраспустить. В литкругах, конечно, вращаться ни в коем случае нельзя. Пусть сами пишут. А то встречусь, к примеру, с Булгаковым в середине двадцатых – почему нет, он же не классик с портрета, а живой человек, моложе меня лет на двадцать, по улицам как простой смертный будет ходить – так вот встречусь с ним и заговорю хотя бы о собаках – а повесть и не опубликована, и ещё шестьдесят с лишком лет не будет, не считая, естественно, самиздата. И что он подумает – что я из того самого учреждения, которое он только через десять лет в другой свой роман вставит? В лучшем случае спишет с меня кого-нибудь из известной свиты в том романе, свиты, которая всё обо всех знает.
И самому ничего писать не надо, потому как ни поэта, ни прозаика с моим именем не было. Впрочем, есть вариант. Ежели творческий зуд появится и что-то будет написано да вторичным, что в моём положении наиболее вероятно, не покажется – спрятать так, чтобы, пока там жив буду, не нашли. А после меня найдут, так выяснится всего-навсего, что был на рубеже веков никому не известный бумагомаратель да так писал, что время своё опередил лет на сто…
А вообще я могу такие шуточки сейчас откалывать… Взять тетрадочку нынешнюю, записать в неё несколько стихотворений. Хоть по здешней, хоть по будущей орфографии. Стихи, понятно, не свои, но поэтов, очень, к примеру, в конце двадцатого века известных. Авторство, конечно, не указать или поставить никакую фамилию. И в каком-нибудь архиве закопать. Найдут тетрадочку веке в двадцать втором – и что подумают?
Что подумают в двадцать втором веке – ты, любезный, всё равно не узнаешь. А вот сейчас ты чётко понимаешь, что фантазируешь на тему какой-то пакости. На порядочных людей тень кинуть. А посмертно не отмоешься! Будто им при жизни мало доставалось от всяких…
Что только в голову от безделья не придёт, хорошо если простая глупость… Нет уж, нет уж. Нынче ветрено, и волны с перехлёстом…
Чувствую на себе чей-то взгляд. Точно, девица смотрит, и так внимательно.
– Что с Вами?
– А что такое?
– Да Вы губами шевелите.
– Это я стихи вспоминаю. Делать-то всё равно нечего.
– А я тоже стихи люблю, и на чтениях часто бываю. А чьи стихи Вы сейчас читали?
– Да разные. И из Онегина отрывки…
– А разве это интересно? Пушкин ужасно старомоден.
– Не уверен, мне он кажется вечным.
– Ну что Вы, его только старики да старухи читают, у нас другое.
– Ну да, все на Блоке помешаны?
– Блок? А кто это?
– Здрассьте пожалуйста! У них другое, а Блока не знают. Кого же Вы знаете?
– Как кого? Надсона читала, правда, он умер давно, Брюсова знаю, Мирру Лохвицкую…
Ну да, Блока девица действительно не может знать. И не только она. Ему ведь только-только восемнадцать, и не то что сборника нет – даже в журналах ещё ничего не было. Это тебе не «Ионыч». Прокол, однако. Ладно, ерунда.
– Ничего, скоро узнаете.
– И мне понравится?
– И не только Вам.
– А может, Вы и есть этот самый Блок?
– С чего Вы так решили?
– По виду Вы явно провинциал, едете в столицу. Может, покорить её хотите своими стихами, а по дороге тихо репетируете. Разве не так?
– Именно что не так. Блок петербуржец.
– Так это Ваш знакомый? Познакомьте меня с ним.
– Если знакомый, то только в некотором роде. Как Пушкин. Стихи знаю, а самого нет.
– Тоже сравнили, Пушкина нет давно.
– Так я и говорю. Стихи мы знаем, но с Пушкиным незнакомы.
– А что, Блок этот тоже…
– Успокойтесь, ему всего восемнадцать лет.
– И что, очень талантлив.
– Прочтёте – сами поймёте.
– Ну, прочитайте хоть что-нибудь его.
– И не просите, скоро его начнут печатать.
– Скоро – это когда?
– Года через три.
– Ждать долго. Ну ладно. А вот Вы ещё читали…
– Что читал?
– А вот строчка такая: «Я сижу в своём саду, горит светильник, ни подруги, ни прислуги, ни знакомых…» Это тоже Блок?
– Я это читал? Но я же не вслух, про себя.
– Вы шевелите губами. А у меня сестра глухонемая, я с ней научилась по губам понимать.
Ещё прокол. Ладно хоть не куриные мозги моя визави услышала, а то и на свой счёт, может, ума хватило бы принять. Пришлось бы оправдываться. А следующие после мозгов этих строки в моём положении вообще двусмысленные. Не Фрейд ли подтолкнул эти письма вспомнить? Кстати, Фрейд уже или ещё? Конечно, могу назвать любую фамилию, хоть настоящую, хоть свою. Эти стихи ждать ещё семьдесят с лишком лет, девица точно не дождётся. А вдруг запомнит и будет у всех там в Питере расспрашивать, строчки в оборот войдут. Когда время придёт, их прочитает тот, кто написать должен – и не напишет. Вроде маленькая бабочка, можно сказать, комар – а поди ж ты.
– Да приятель у меня. Иногда сочинит красивую строчку, а к ней потом ещё два десятка корявых. Вот одна такая и была.
– Обманываете, так не бывает. Ну не хотите сказать – и не надо. Наверняка у кого-то вычитали и цену себе набиваете.
Пусть так. Набиваю так набиваю. Всё равно за разговором время идёт. Вдруг она спохватилась:
– Что ж мы, говорим, а не представились.
– Действительно. Михаил.
– Анна.
Анна вторая в этом мире. А если добавить будущую жену Василия, то третья. Оказалось, Анна учится на курсах, но пришлось в урочное время по семейным, как она сказала, делам съездить к тётке. Приглашает на какой-то поэтический вечер («Вот увидите, будет очень интересно!»), но расстраивается, узнав, что я в Питер ненадолго.
Конечно, интересно было бы попасть на какие-нибудь чтения. Сидишь себе в зале как все – и совершенно не как все! Слушаешь и даже аплодируешь, а в голове проскакивает – этот, сейчас внешне вроде бы успешный, через пять лет покончит с собой; другой любимец публики через полвека нищим умрёт в оккупированном Париже; третьего ждёт нобелиатский фрак и на многие годы искусственное забвение на родине; четвёртый вдруг резко бросит писать, уйдёт в спокойное, размеренное и ничем не примечательное существование, потому и уцелеет, проживёт долгую жизнь – и даже не в эмиграции… Да мало ли ещё что! Ладно, увидим. Если получится, почему бы и не сходить.
Время, однако, ползёт вместе с поездом. Старики давно вышли, а мы уже выбрались на Николаевскую дорогу. Начинаются знакомые даже для меня пригороды, и вот Николаевский вокзал обрывает короткое дорожное знакомство. Через сто лет обменялись бы телефонами, потом по сети сбрасывали бы друг другу новые стихи, обсуждали и прочая и прочая. Здесь проще.
В Питере вообще всё просто и всё знакомо. Кое-чего, правда, ещё нет. Нет ротонды метро на Знаменской. На этом месте, естественно, храм, по которому площадь и названа. Нет даже знаменитого и всё-таки несправедливо прозванного комода-бегемота-обормота, стоявшего на площади до появления этой самой ротонды. Однако Невский на месте, и у меня остается сегодня немного времени на дела.
Перейдя Лиговку, уверенной походкой по Невскому до Гостиного двора, потом влево по Садовой – и вот он, Апраксин. Далее сложнее. Складов да лавок сотни, но мне нужна Мариинская линия.
Линию нахожу достаточно быстро, а там язык хоть до Киева… Хозяин ещё на месте. Ему, естественно, привет от Аксёна, то бишь Авксентия Васильевича из Мологи. А что не сам? Так заболел. Смотрю, что есть, проверяю качество, начинаю отбирать товар.
Уже вечер, решаем закончить завтра. Хозяин гостиничку присоветовал. Совсем рядом, недорого, чисто и надёжно. А что, бывает? Да как сказать, где-то и да, а здесь не бойся, спокойное место. Ну и хорошо.
Захожу. На первом этаже трактир, стало быть, поужинаю. Кормят вполне сносно. Поднимаюсь на второй этаж. Маленький чистенький номер абсолютно без претензий, для небогатых провинциалов, которым только переночевать, то есть как раз для меня. Кажется, сегодня высплюсь.
Наутро, немного поторговавшись, заканчиваю дела на Мариинской. Следующий адрес по соседству, там тоже всё вполне успешно. Будто ведёт меня кто – в свои-то времена командировки шли далеко не всегда так просто и легко. Вроде бы и договоришься предварительно, и согласуешь, и договор согласованный, бывало, скинешь – поездка формальностью должна быть. Ан нет, какая-то кошка дорогу перебежит – и сыплется то одно, то другое, и тратишь силы и время. Ниточки лопнувшие связываешь. А тут как по маслу всё.
К концу второго дня весь товар упакован и сдан в багаж. Билет беру на завтрашний вечер. Сутки – свободен.
Конечно, роль подгулявшего провинциального купчика не по мне. Не моё, так сказать, амплуа. Вечером можно просто пройтись по Невскому в сторону центра, себя ощутить, что и делаю.
Оказывается, вечерний Невский в любом веке интересен. Огней сейчас, конечно, поменьше, да и яркость не та. Но развлечься вариантов, похоже, ничуть не меньше. И публика – ежели закинуть её на сто лет вперёд, так адаптируется за полдня, а вечером от нашей не отличишь. Разве что гардеробчик поменять.
Но на этом Невском я только наблюдатель. И дело даже не в том, что местных точек не знаю. Наверняка на все вкусы есть – и для тугих бумажников, и что-нибудь артбогемное. Вот только компании моей питерской – увы… А одному разве что по-джентльменски зайти в место с очень хорошей кухней, лаконично поужинать и так же точно уйти.
Но место подобное надо ещё поискать, да и прикид не тот… Ладно, вечерняя прогулка по Невскому – сама по себе достойное занятие. Зато завтра…
А завтра великолепная, хотя и вполне стандартным туристским маршрутом прогулка по центру. Поначалу появляется даже мысль пойти в Русский музей, но быстро отпадает. Туда нужно идти на весь день, так сказать, с чувством, с толком, с расстановкой. А на час-два просто глупо. Хотя музей работает ещё всего ничего, даже аборигенам внове. Может, и задержался бы на денёк, но билет взят, а передумывать решённое я не привык.
По прежней привычке останавливаюсь ненадолго на Казанском мосту. Вот уж где архитектурный музей! Впереди роскошная с претензией на Рим колоннада Казанского собора. На месте, куда он денется! Справа… А справа Зингера нет! Ещё – нет! Мне почему-то всегда нравился его некий диссонанс с Казанским. А с ними обоими по-своему диссонирует Спас на крови. Поворачиваюсь в сторону канала. Спаса, естественно, нет, но – строится. Так что правильно я Лукерье Матвеевне сказал. И понятно, что будет что-то очень интересное. Мне – понятно. Только я представляю, что здесь будет. Если не считать, конечно, архитектора Парланда и заказчиков. Но они пока лишь теоретически. И то – без Зингера. Всем остальным надо ждать. А потом ещё долго все кому не лень будут ругать это несочетаемое сочетание трёх ключевых зданий, пока через много десятилетий с этим окончательно не свыкнутся.
А Парланду повезёт как минимум дважды. Петербургский Спас в двадцатом веке уцелеет. Вроде уж сносить соберутся, да война помешает. И уж где-где, а здесь в это время совсем будет не до этого. А у нас он скоро заказ хороший получит и построит коммерческое училище под стать настоящему столичному университету. И через семьдесят лет всю мелочь перед училищем снесут, сделают до Крестовой обширную площадь и раскроют здание во всей красе. Чем не везение?
Сейчас же на Невском никакого модерна. Не только Зингера, Елисеевского тоже нет. Даже как-то не по себе. Эти-то два всегда были. Что-то похожее я испытал, когда в прошлом году не обнаружил на месте новую биржу.
Далее начался спортивный интерес, высматриваю ещё не построенное. Туризм наоборот. Обычно ищут знакомое, общеизвестное. Как это – быть в Питере и не посмотреть на Зимний, на знаменитые соборы, на Аничковом мосту не остановиться. О Стрелке уж не говорю. А я в тот день всё это великолепие только фиксирую – на месте мол, а где им ещё быть? Разве что на граните под конями выбоин от снарядов нет и долго ещё не будет.
Иду по Невскому, в боковые улицы заглядываю. Так, ДЛТ на Большой Конюшенной, понятное дело, отсутствует. Как нет и банковского здания на Большой Морской около арки Главного штаба, и там же рядом Дома моделей на Невском.
А вот Дворцовая площадь вроде бы один к одному. Похоже, ничего не изменилось. Дворцовая набережная – мосты ещё не перестроены. Можно прогуляться. Зимой здесь не менее интересно. Сейчас все перебираются с берега на берег по льду, это понятно. Замечаю – сегодня достаточно толстый слой облаков, но солнце сверху всё-таки пытается пробиться, отчего облака немного розового цвета, остатки которого достаются и невскому снегу. Зрелище красивое, это мне и в той жизни казалось.
Но у антитуриста только один день, так что иду дальше. На Исаакиевской всё чин чином, что должно быть, то есть. Кроме, естественно, «Астории» и тяжеловесного, как репутация самой страны, германского посольства.
Далее мимо Манежа в Конногвардейский. В казармы попасть, конечно, и думать нечего. А в остальном что ожидал, то и вижу. Если вернусь, свяжусь с ребятами – точно не поверят. Но цифровичка опять-таки нет, доказать нечем. Славка напишет, что я откровенно заливаю, потребует разговора в скайпе, чтоб уличить эту нагло врущую рожу. Его земляк сержант Толик со своей Оболони понимающе рассмеётся, вологодский мужичок Игорёк будет под мой трёп подкладывать житейское обоснование, архангельский Санёк тоже позабавится. А в целом сойдутся на мысли, что я их просто от скуки развлекаю – поболтать захотелось.
Ладно, иду к Мариинке. Здание новенькое, почти с иголочки. Ещё и полувека нет, а уже перестраивали недавно. К слову, тот же Шретер, которому у нас так не повезло. Впрочем, он об этом несчастье не узнает, и слава Богу.
Обратно иду, естественно, по южной стороне Невского. Надо зайти в Гостиный Двор и купить подарки моим благодетелям. С хозяевами понятно. Анне – чтобы без намёка. Во всяком случае пока. Времени это занимает немного. Себе столичный подарок не покупаю. Зачем?