Хозяйка с Анной возвращаются через несколько дней. В первый же вечер рассказано было много, я слушал более из вежливости. Какое мне дело до её кумы? Единственно понимаю, что Байловское точно не затопит, а значит, когда-нибудь можно будет съездить посмотреть. Просто так.
Через неделю Аксён засобирался в Питер. Как сказали бы у нас, за импортом. Оказалось, ездит он туда раз в год, обычно зимой. Привозит какие-то очень, как сам говорит, хорошие английские замки – не конструкции английской, а настоящие, из Англии. Да и не только их, много чего ещё – всё на полках разнообразнее. Товар хотя и дорогой – а берут. Есть у него, как и положено, в Питере постоянные поставщики. Могут и скидку дать. Почему ездит зимой, а не летом-осенью, когда товар морем приходит? А очень просто. Новый товар они и у себя в столице выгодно продадут, а что помедленнее расходится, в провинцию отправляют. Что плохого? И им не накладно, и нам хорошо.
Однако дня за три до отъезда его что-то сильно прихватило. Жар, кашель, боли в спине. Пришёл доктор. До больницы, правда, дело не дошло, но неделю полежать дома придётся, потом ещё неделю не выходить на улицу. После ухода доктора я собираюсь с его рецептами в земскую аптеку. Оказывается, для постоянных жителей уезда лекарства в ней бесплатно. Вот уж не думал! И не потому что был воспитан на идее всеобщей плохости до семнадцатого года – просто никогда с такой бесплатностью не сталкивался.
Наутро Аксён зовёт меня и объявляет, что в Питер еду я. Сам он сможет в лучшем случае к Новому году, если не к Рождеству, а в это время никто там никакими делами не занимается. Товар же нужен сейчас, поскольку самая торговля в середине зимы. Люди не землёй, а домом занимаются.
Надо ли говорить, что я сразу соглашаюсь. С Аксёном у меня последние дни установились совершенно доверительные отношения. Дело за эти месяцы я узнал насколько можно совершенно. Мне стало казаться, что торговлю чувствую чуть ли не изнутри, что-то вроде рыбы в воде. Появился в хорошем смысле профессиональный азарт. Даже как-то мысль мелькнула – а не заняться ли мне чем-то в этом роде дома, там. Мелькнула – и ушла, видимо, поняла, что не до неё сейчас.
В Питер, однако, меня влечёт не просто желание город лишний раз посмотреть, хотя увидеть его центр без модерновых построек начала двадцатого века само по себе интересно. В своё время армейский год я провёл именно там. И не просто в столь знаменитом городе, что само по себе немного гладит душу, а в самом центре – из окна казармы была видна верхушка Исаакиевского купола. Что я в Питере хочу найти особенного? Да ничего. Просто пройду по Конногвардейскому переулку, через решётку на окна посмотрю. Одно дело, когда в солдатской парадке идешь вдоль этой самой решётки на КПП, другое – когда через год-другой после службы гуляешь там же в цивильном, встречаешь знакомых офицеров и мило разговариваешь с ними, и совершенно третье, когда на эту решётку смотришь сто лет назад. И полк там не мотострелковый, а, понятное дело, конногвардейский. В первом этаже не гаражи и склады, а конюшни. И люки с третьего и второго на первый, через которые по тревоге слетали по шестам конногвардейцы прямо к своим коням, ещё не замурованы. Да мало ли чего ещё в Питере сейчас можно увидеть!
Вечером Аксён собирает меня в дорогу. Я аккуратно записываю все адреса и фамилии, кто чем торгует, у кого какое качество, цены и всё такое прочее. Отдельно интересуюсь характерами, привычками их и прочими мелочами. Некоторым моим вопросам Аксён прямо диву даётся. У кого когда именины? Вот уж никогда не думал, на день-два приезжаю, не до этого. Да и зачем? А как же, говорю. Вдруг в эти дни? Поздравишь – и человека к себе расположишь. Обоим приятно, связи крепче, может, и выгода какая будет. Да и не только в выгоде дело. Человеческие отношения – святое дело. Аксён соглашается.
Наутро сам собираюсь. Перво-наперво документы. Новенький почти честный паспорт. Почти – потому что фамилия, имя и отчество самые что ни на есть настоящие. Происхождение – из крестьян. Сущая правда. Ни дворян, ни духовного звания в роду не было никого – это точно. Сословная принадлежность – мещанин. Тоже верно. Вероисповедание – православное. В каком-то смысле без меня меня женили, но графа не могла остаться незаполненной. Впрочем, я давно уже заметил, что здешнюю религиозность воспринимаю как-то очень естественно. Той стены, что была там, точно нет, и что в этом смысле будет у меня дальше – как знать… Дата рождения – число и месяц с учётом стиля мои, а год как ни крути пришлось поставить реальный для здесь, а для меня более чем фантастический. Заодно и возраст на пять лет уменьшили – хоть не девица красная, а пригодится. Стало быть, родился я 12 февраля 1871 года. С таким годом рождения можно оказаться где-то в старших символистах и на Блока несколько свысока смотреть. Это с другими, конечно, исходными данными вроде происхождения, образования и общей культуры. Ну и местом постоянного жительства Молога записана. В самой-то Мологе можно и без паспорта совершенно законно хоть всю жизнь прожить. Но если уехал из своего города далее пятидесяти вёрст, изволь иметь паспорт. По закону положено. А Питер, как известно, подале.
Следующее – одеться. По-нашему, прикид какой. Опять же декабрь, питерская мокрая зима достаточно неприятна, хотя там бывает и настоящая. Однако в сеть не войдёшь, погоду не узнаешь. Тёплые сапоги, тулупчик, шапка. Прошли летние времена, когда всё моё на мне было.
Деньги на себе прячу. Эх, где наши электронные переводы! Как бы славно и просто было. А вещей немного – в стареньком саквояже вроде врачебного полно места. В целом вид как вид. Вполне себе молодой провинциал в столицу едет, а зачем – кому какое дело.
Ехать можно, в сущности, с любой станции. Хоть со знакомого мне Бокастова, хоть с берега от моста, хоть с Некузы, однако ближе всего добираться было по нашему тракту до города. Часа за четыре можно успеть. Потом, правда, в поезде лишних часа два, но зато тракт наезженный, кто угодно довезёт. Да и станция конечная, садиться проще. Опять же к Нике заскочить – святое дело.
Последние наставления выслушаны, прощаемся, присаживаемся на дорожку, и я отправляюсь.
Всё начинается как нельзя лучше. Ещё накануне узнаю, что сосед за товаром поедет, и договариваюсь с ним. Отправляемся как собирались. Волга давно уже замёрзла, быстро выезжаем на тракт, сани идут ходко. Деревни по дороге сменяются одна другой. Только по часам прикидываю место – сколько проехали, сколько осталось. Часа через три проезжаем очередную деревню. Рыбари? Они самые. Чутьё, что ли, сработало, ведь дорогу эту и знать не могу по определению. Стало быть, по моим меркам мы уже в городе. Но это по моим, а по здешним ещё вёрст десять.
Вот вдали показались и тюремный замок, и церковные купола. Значит, проезжаем Иваново. Дела у соседа были на Сенной площади, где мы и расстаёмся. Вокзал в десяти минутах пешком. Минаш там появится лет через пять, пока что стоит Рахау перпендикулярно путям. Сгорит он года через четыре, поскольку деревянный. Так что пока всё в старом здании.
Билет покупаю в третий класс – перед кем выпендриваться? До отправления три часа. Никита уже должен вернуться, так что буду небольшим сюрпризом.
А красиво в городе зимой! Снег всю грязь укрыл, по дорогам санные колеи. Конские яблоки создают некий дорожный стиль. Хотя их немного, видимо, убирают. Никаких правил уличного движения, извозчики правят кто куда. Или это только кажется, и какие-то правила, официальные или стихийные, есть?
Иду по кратчайшей через Бабарыкин луг, потом мимо театра по бульвару и на Казанский. Знакомый дом, захожу без стука – двери запираются только на ночь.
Лукерья Матвеевна всё такая же. Зовёт в дом. Захожу, спрашиваю Никиту. Она смотрит на меня с удивлением, и я понимаю, что что-то не так. Оказывается, Игнат ещё летом приезжал, сказал, что Никита учиться больше не будет, вроде куда-то далеко уезжает с родителями. А сейчас он, Игнат то есть, в гимназии был и документы забрал. В комнату поднялся, посмотрел вещи Никитины, что остались, взял. Ушёл быстро, дело-то уж к вечеру шло, знать, домой торопился. А ты разве не знаешь?
Я ошарашенно что-то мямлю, мол де уехал ещё летом в Питер, вот сейчас сюда ненадолго, а вечером на поезд и обратно. В деревне не был, а мне никто не написал. Знал бы, так остался на день, съездил да всё узнал, а тут некогда и ехать надо.
Мы прощаемся, и я отправляюсь обратной дорогой. Ничего не понятно. Вроде учиться собирался, всё складывалось – и на тебе! Или что-то с ним произошло, ведь Ника сюда не приезжал. В голову лезут какие-то глупые мысли, и я понимаю, что этот паренёк мне действительно очень дорог. Что я на самом деле собирался помогать ему в этом мире чем смогу. Что мне после Питера нужно бросить всё и, не дожидаясь Рождества, ехать в деревню и самому во всём разобраться.
Ни о каких «пакостях» Игната, вроде год позабавились-поучились, и будет, я не думаю. Не такой он человек. Хотя мало ли что, вдруг казённый кошт кончился, и надо теперь платить. И денег у них на это нет, да и вообще они учить его совершенно не обязаны. Своего же Стёпку не учат. А слова об отъезде просто отговорка для Лукерьи. И Ника хорош, хоть бы написал. Или не мог? Да и есть ли в деревне почта? Может, ему проще было в Мологу приехать, прямо тогда? Или и приехать не мог?
И сам я не лучше! Давно бы день выкроил да съездил. Хоть ещё летом в деревню, хоть сюда осенью. И в том, последнем разговоре в лесу не зря Ника предчувствовал что-то. Я отшутился, а он не поддержал. Но у меня же и в мыслях не было его бросить!
Тут я понимаю, что начинаю в чём-то оправдываться перед самим собой. Верный признак неправоты. Да что гадать? Ехать надо. И до деревни не грузить себя бессмысленными вопросами. Если что случилось, то ещё летом. И сейчас, поехав в деревню хотя бы на будущей неделе, я могу в лучшем случае что-то узнать. А повлиять на это что-то вряд ли получится.
По дороге покупаю в лавке перекус в дорогу и вечером, как говорится, согласно купленному билету отбываю в столицу.