«Жить – хорошо» - под таким заголовком вышла публикация в «Русском инвалиде» в №10-11 (104-105) 2002г.
Генуэфа Иосифовна и Владислав Константинович Климовичи, поляки и католики, до революции владели прачечной на Охте. В семье росли три дочери: Клара, Элеонора и Ядвига.
Революция заставила уехать из родного города, Климовичи обосновались в Невеле, где в 1918 году родилась Софья.
Возвращение на берега Невы состоялось, когда Софи училась в начальной школе.
Но радости переезд не принёс. Отец стал работать сапожником, семья бедствовала.
Софья после 6 класса пошла на биржу, самовольно исправив в метрике год рождения. Конечно, такую наивную подделку сразу заметили, но девочка заплакала, сказала, что не может учиться, и ей очень-очень нужна работа.
Её взяли на фабрику ДЗУ (фабрака Ногина) ватерщицей, на станок по производству нитей.
В 1934 году убили Кирова. Всех работников фабрики согнали на траурный митинг, и Софья плакала. Плакала потому, что у неё умерла бабушка – это было огромным горем для девушки, и она не могла сдерживать слёзы. Окружающие думали, что она плачет из-за смерти руководителя Ленинградской парторганизации.
Возможно, именно о нём и надо было лить слёзы. Вскоре арестовали отца. Назад он не вернулся.
После ареста Владислава Константиновича Софья пошла сдавать комсомольский билет, не дожидаясь, когда её заклеймят «дочерью врага народа». Билет ей оставили, но при получении паспорта девушка поменяла имя и отчество и стала Зоей Владимировной.
Грянула война.
Зоя вышла замуж, работала на фабрике «Равенство». Работать приходилось по 3 смены. Спали прямо в цехах, на полу. Ходить домой не было сил. Зато были силы пешком добираться на Турухтанские острова. Под обстрелами, не обращая внимания на свистящие над головами пули, женщины ломами выбивали уголь, чтобы фабрика не остановилась.
В один из таких дней Зоя вырвалась домой, где её ждало страшное известие: умер её сыночек. Мать кинулась в ноги, прося прощения.
Смерть мальчика была нелепой. К соседке с фронта пришёл муж, принёс галеты. Соседка дала галету малышу. Начался обстрел. Зоина мать завешивала окна, чтобы не виден был свет, а малыш в это время подавился сухим кусочком и задохнулся.
Война унесла жизни и всех Зоиных сестёр. От большой семьи остались двое – старая мать и младшая дочь.
В 1942 году фабрика перестала работать, и Зою направили на работу в лазарет. Не каждый человек может вынести чужие кровь и боль. Зоя отработала санитаркой всего три месяца. Она ничего не могла с собой поделать – при виде страшных ран её тошнило, рвало, кружилась голова, она теряла сознание. С начальством лазарета отношения не сложились, и в трудовой книжке появилась запись: «Уволена за недобросовестное и халтурное отношение к своим обязанностям».
Куда можно было пойти с такой рекомендацией?
В грузчики.
Да-да, именно в грузчики. Почти год она с другими девушками таскала мешки, нарушая все законы математики. Сколько будет «4х1»? Думаете, 4? Нет, неверно. Четыре девушки, взявшись за один мешок, едва могли этот один мешок донести до грузовика – такая вот блокадная наука.
В мае 1943 года Зоя стала учиться на шофёра, и в мае же получила грузовик. Машины были старые, разбитые, с фронта, без единого стекла, и передвигающиеся на честном слове.
Зоя возила кирпичи по Дороге жизни. Дорога навесная, грузовик раскачивается как на качелях, двери на обе стороны раскрыты – чтобы успеть выпрыгнуть, если машина свалится с трассы.
От обстрелов и бомбёжек девушка никогда не пряталась, словно поняла, что Смерть выбрала свою норму в семье Климович.
В 1944 году у Зои родилась дочь.
На память о войне осталась медаль «За оборону Ленинграда».
На память о работе – трудовая книжка, сплошь заполненная благодарностями, да пачка ярких почётных грамот от всех властей за полвека.
Зоя Владимировна проработала шофёром до самой пенсии. Она знала все машины, выучилась на автослесаря. На пенсию ушла с инвалидностью: полиартрит, профессиональное заболевание.
Она доверчиво протягивает мне свои, исковерканные жизнью, руки: «Вот, смотри, дочка: ничего почти не могу делать… А какая я была раньше! А, знаешь, даже понять не могу: у меня жизнь была плохая или хорошая?» И, как открытие: «Ой, да чего ж плохая-то? Хорошая жизнь – живу ведь!»
За разговорами время летит незаметно. На прощание Зоя Владимировна говорит тихонечко: «Ты, дочка, слышишь, о плохом-то не пиши! Плохого у всех в жизни много было, а живут люди. И я ещё поживу. Жить хорошо, всё-таки».
Слышите, люди? Жить – хорошо!»
О чём просила не писать Софья:
- начальник госпиталя угрожал ей трибуналом, если не станет с ним спать, она не знала, где от него прятаться, и все недомогания при виде чужих ран, в результате, спасли её честь, но сделали практически врагом трудового народа, да ещё в военное время.
- девушки (как и все, кто имел работу с продуктами в любом виде) умудрялись отсыпать муку из мешков за голенища сапог – этой мукой Зоя спасла жизнь слёгшей от постоянного голода больной матери.