НАТЮРМОРТ К НЕНАПИСАННОМУ РАССКАЗУ
Я сидел за письменным столом в своем номере и штурмовал очередной девственно-белый лист бумаги, наводняя его чернильными плотными строчками. Рассказ не клеился, я зачеркивал и начинал снова. Суть рассказа ускользала, как только я брался за перо, просачивалась между букв, оставляя мне лишь абсурдный смешной текст. Я никак не мог обосновать поведение своих героев, мотивы и действия моих персонажей в некой точке повествования становились мне самому непонятными, я никак не мог логически верно выстроить сюжетную линию. Мне самому себе не удавалось уяснить, отчего же мои алчные герои, спустившиеся в глубокую шахту по добыче серебра, оказались не в состоянии разобраться в том, как же запустить снова стальной механизм, который их вывел бы на свет Божий, и почему они обречены теперь на гибель, позорную, надо сказать, для представителей Homo sapiens. Я вымучивал новые подробности, стараясь вместить их в общую сюжетную концепцию, но то чего-то остро не хватало, то что-то делалось нестерпимо лишним. Не было божественного вдохновения в моем рассказе, образы изобиловали ржавыми бездушными лебедками, рычагами и шестернями, да и сами герои и ловушка, в которую они попали, казались всего лишь плодом застоявшегося воображения. Я раз за разом комкал лист бумаги, бросал его в пластмассовую корзину в углу комнаты и начинал писать снова. Наконец я выдохся. Одного упорства было мало. Мои герои в недоумении взирали на меня из мрачного подземелья, им тоже было не понять, чего же от них хотят, во взглядах их застыли в предсмертной судороге безнадежность и неверие, а механизм, который мне все не удавалось запустить, становился все более хитроумным, замысловатым, мудреным...
Я зажег белую большую настольную лампу-гриб и в полной уверенности, что рассказ мне написать не удастся, взглянул на стену, где висела небольшая картина маслом. Когда я вселился в номер, то не обратил на нее внимания. Здесь в каждом номере висят похожие натюрморты или пейзажики, чтобы несколько скрасить писательское житье-пребывание. Но сейчас, когда мне не удавалось выдавить больше ни строчки, картина мне показалась прекрасной. На ней был изображен букет каких-то альпийских желтых цветов, не разобрать каких, втиснутый в горло глиняного сосуда. Букет был огромным, большая видимая его часть скрывалась в тени. Вернее, букет был не просто огромным – он был величиной с гору. Его вершина, больше напоминала расходившееся цветочное море и задевала мягкие призрачные облачка, а сам круглый кувшин тяжело давил на широкую пеструю равнину, начинавшуюся от берега безмятежного озера. Букет оглушал самым удивительным ароматом, и снова было не понять, что это были за цветы. А в вышине вокруг него долго кружили крохотные точки птиц-мошек. Оставалось только гадать, кто же собрал этот величественных размеров букет и для кого? Внизу, на горизонте, прозрачной, бледно-синей волной накатывал горный кряж, а почти на его гребне была хорошо заметна церковь, как вечное олицетворение неистребимых человеческих веры, любви и надежды. Все в картине было туманно от обилия слепящего утреннего света. И весь этот мир был обнесен выкрашенной бронзой деревянной рамой, потемневшей в местах, где ее коснулись нетерпеливые человеческие пальцы, не давшие краске как следует высохнуть...
Я позавидовал вдохновению и выдумке художника, который смог вложить в свое творение столько ума и таланта. Картина дышала свежестью и была разительным контрастом моему тесному и затхлому подземелью. Все в ней было пронизано жизнью, движением и светом.
Я поднялся из-за стола, подался к картине и попытался разобрать подпись в правом нижнем углу холста. Сделать это мне не удавалось. Первой буквой была точно М. Дальше было не разобрать. Я снова напряг зрение... не может быть! Вдруг я совершенно отчетливо различил: М. Абаджянц. Я стоял в оцепенении, не в силах поверить. Затем догадка потревоженной ночной птицей влетела в мою душу. И только я понял, что сам же и написал в своем воображении этот странный натюрморт, подпись снова стала неразборчивой, да и сама картина померкла, лишилась пронизывающих ее света и смысла и погрузилась во тьму собственных красок.
Дом творчества писателей в Цахкадзоре, 211 комната, 2011 год.