- Тебе надо просто хвост распушить, крылья расправить, когти выпустить. Рожу кому-нибудь начисть, у Алевтины в театре выступи, в баскетбол начни играть. Главное – не ной, ты же мужик.
Лева стоял перед зеркалом, и ему очень хотелось начистить рожу маленькому еврею, что смотрел на него исподлобья – противному, курчавому, с розовыми щечками, как у девчонки. Он вспомнил, как ему пришлось вчера у всех на глазах, стыдясь и краснея, отвечать на уроке литературы. Как у него потели и холодели руки, пропадал голос, дрожали и подкашивались ноги. Ему показалось, что этот стыд и оцепенение делили с ним все, кто был в классе, только Вано Кабанов и Тимур ржали над ним с задних парт и бросали бумажки в затылок и спину. И если бы Денис Петрович не нарушил этого состояния неудобства, он бы, наверное, упал в обморок, и тогда пришлось бы переехать в другой город или повеситься.
Лева погонял во рту слюну и смачно плюнул на свое отражение, хотел еще и размазать жидкость по стеклу, но тогда пришлось бы выходить в туалет за бумагой – вытирать зеркало, мать могла заметить. Он собрал слюну краем полотенца и выключил воду...
***
Парта в кабинете истории стояла у окна, и он мог глядеть на спортивную площадку, посыпанную мелким песком, с бортиками для хоккея, на которых весной и осенью все сидели, свесив ноги, как на скамейке запасных. На площадке длинный худой физрук, с кличкой Чума, принимал нормативы на броски в длину. Девчонки разбегались перед броском и смешно водили в воздухе руками, у Маринки Савельевой высоко вздымалась грудь, в тренировочных брюках ее чеканная фигура была еще красивее, на ягодицах под тонкой тканью были хорошо видны резинки от трусов. Лева покраснел, подумав о том, что было у Маринки в том месте, где материя сужалась в тонкую полосу. В этот момент Семка Журавлев стукнул его локтем в бок, ему задали вопрос, которого он не услышал. Со всех сторон одноклассники, смеясь, шипели разнообразные подсказки, и Лева, выбрав на этот раз версию ботанички Авериной, не ошибся. Ему пришлось мямлить, краснея, про внешнюю политику России до второй мировой войны. Благо дело, историю Союза он хорошо изучил задолго до школьного курса.
***
Они все танцевали, прижимаясь друг к другу, некоторые целовались, они выходили на сцену, шутили, курили на улице и пили в углу портвейн из пронесенной в рукаве бутылки, закусывая хлебом с майонезом. Вано напился и дрых в углу, среди сброшенной на пол верхней одежды, кажется, его стошнило прямо на левкину куртку. Она перетанцевала уже со всеми, шла по кругу, все-таки выпуск из девятого, многих больше не увидит. Тимура она целовала в засос, а он нагло лапал ее всюду, мял ягодицы и лез под кофту. Левка сидел в углу и боялся подойти, чтобы пригласить на танец, боялся, что не сумеет, не смотря на то, что он тоже выпил дома коньяку из графина, который мать прятала от него на кухне. И вот она проходит мимо, смотрит не него, улыбается, машет рукой, он пунцовеет, но вскакивает на ноги и делает неловкий жест, вроде как расшаркивается и все такое, но она вдруг проходит мимо и начинает хохотать, сгибаясь и топая своими ножками. А напоследок она поднимает юбку до трусов и он видит сквозь прозрачную ткань черную полоску волос внизу живота, а она продолжает ржать, показывая пальцем и топать ножками.
***
Мать в очередной раз проводила среди Левки воспитательную работу. Она словно бы исподволь рассказывала о том, как добивались успеха знаменитые исторические деятели. Снова про Демосфена, который в своем безумном стремлении к успеху выбрил себе половину головы и набирал в рот камней, чтобы тренировать дикцию и все такое. Лева подумал о том, что ему стоило бы повеситься на пару недель, чтобы достигнуть таких результатов – потом начать все с нуля. Но и это бы не помогло, потому что он был, похоже, неудачником, на клеточном уровне, и природа все равно взяла бы свое.
- Ты должен идти навстречу страху, тренировать свою волю, в конце концов, набей кому-нибудь морду, да хоть бы Тимуру или Вано, играй в баскетбол, давай я поговорю с Алевтиной Владимировной, чтобы тебя приняли в школьный театр…
Лева, стиснув зубы, сделал какой-то неловкий жест рукой, который означал то ли «да», то ли «нет» и пошел в свою конуру. На стенах комнаты, со старой деревянной кроватью в углу, были развешаны портреты великих мужей Древней Греции. И он через тошноту подумал, что этот иконостас требует дополнения в виде умерших детей, которых древние спартанцы сбрасывали со скалы в помощь естественному отбору. Он бросил в голову Демосфена огрызок яблока, который со вчерашнего дня валялся у кровати, и ему немного полегчало.
***
Песок вздымался над спортивной площадкой клубами, попадал в глаза и рот, прилипал к выпачканному, мокрому от слез лицу. Он успел ударить только один раз и не попал, рука только скользнула по плечу Вано, теперь тот бил его руками и ногами по лицу, удары были оглушительные. Но больше всего ошеломляло участие в этой экзекуции всех пацанов из класса и параллели и, главное – Маринки Савельевой, стоявшей в стороне и участливо заламывавшей руки. Лева сделал последнее усилие над собой, выпрыгнув с земли и оттолкнув дошедшего уже до исступления Вано. Он вскочил на ноги и под улюлюканья и смех бежал домой.
Он вымыл лицо и стал бить руками зеркало, пока его руки не превратились в кровавые костяшки, а окровавленные осколки стекла не заполнили раковину, и пока в ванную не вбежала мать…
***
Лев Михайлович стоял перед зеркалом и смотрел на свои гладко выбритые щеки, методично гримасничая и произнося скороговорки, чтобы подготовиться к докладу на правлении.
Он был генеральным директором и владельцем контроля в компании, которая начала десять лет назад с продажи кондитерских изделий, а сегодня управляла розничными сетями в столице и регионах. Лев Михайлович был отцом-основателем. Тогда после института подвернулся случай – и ему впервые повезло, потом встретил людей, узнал, как делать из рубля десять каждый день, покупая партии за рубежом, и продавая внутри страны. В то время не стало ничего более ликвидного, чем продукты питания. Выкупленное сегодня по одной цене, завтра становилось в пять раз дороже, но нужно было не ждать, а покупать снова. Немного рекламы – и выручка росла как грибы после дождя. Помимо розницы теперь у него был еще бизнес в нефтянке, банковской сфере, коммунальном хозяйстве.
Льву Михайловичу было тридцать пять, а он имел отношения с первыми лицами государства, его фамилия значилась в списке Форбс, он финансировал политические партии в стране и за рубежом.
Лев Михайлович смотрел на маску, которая теперь не сходила с его лица, и на мгновение ему вновь стало страшно. Он подумал, что может все потерять и оказаться опять маленьким курчавым евреем с розовыми щечками и жизнью, наполненной стеснением и страхом. Лев Михайлович еще раз посмотрел на свои худые ладони с легко заметными шрамами, на свое отражение и на дорогую раковину из голубого фаянса. Он погонял во рту слюну и смачно плюнул на стекло. Слюна сползала вниз по поверхности холодного зеркала, а по розовым Левкиным щекам катились сухие незаметные слезы...