Профессионал

Пожилой адвокат с сединой, выиграв следующий процесс, подошёл к своему клиенту с самодовольным видом и, похлопав его по плечу, невнятно буркнул.
– Полагаю, ты и сам в иной раз убедился, с каким именно профессионалом имеешь дело. Я же обещал, что всё утрясется. По-моему, за содеянное тобою преступление, я здорово сумел укоротить твой срок наказания до минимума. Имей в виду, что подобный талант в деле, не свойственен каждому юристу.
Адвокат, не выслушав ответа своего подопечного, поспешил выйти из судебного зала, когда возле двери его настигла странная мысль, продиктованная внутренним голосом: «Ты, сегодня посмел оправдать чудовищное преступление века. О, блюститель закона, прав ли ты?»- на что, защитник права ответил: «Как ты посмеешь сомневаться в моей правоте? Какое мы имеем право наказывать преступников, чьими руками убиты самые мерзкие существа сего мира – женщины. Женщина – это легкомысленное существо, которая недостойна стать полноправным членом общества, и потом, я же адвокат, а обязанность любого адвоката заключается в спасении своего клиента вне зависимости от любых доводов, предоставляемых во время следствия. В противном случае, я просто самородок среди своих. Любое мельчайшее колебание адвоката во время защиты способно сбить его с толку, а это не позволит ему высказать убедительную речь и получить согласие судьи по делу. Того адвоката, кто не умеет убеждать судью, можно извлечь из игры руками самого закона.  Поэтому я уверен, что справедливость на моей стороне и это однозначно». 
 Слова самооправдания заставили его поспешными шагами покинуть здание суда, где минуту назад прозвучал несправедливый приговор – результат больших усилий адвоката с неоспоримыми убеждениями. Дома адвокат, располагаясь за рабочим столом, приступил к разбирательству нового уголовного дела. Но что-то изнутри не собиралась оставить его в покое. Адвокат встал и, решив, что его мучает усталость, пробрался до постели, и накрыл себя одеялом, даже не снимая одежду. Его глаза пробежались по холодным и одиноким стенам, ярко выражающие настроение и характер своего хозяина, ибо несущие камни родного дома пропитываются и согреваются тёплотой человеческой души. На стенах висели фотографии разного формата и давности, томительно воздействующие на обитателя этой квартиры. Он действительно чувствовал ужасное переутомление, но как бы глаза не были сонливыми, сон казался, покинул его с давних пор, когда…И вот, он закрыл их и решил податься в мир размышлений, откуда ему готовы были бы улыбнуться самые прекрасные дни его прошлого. В конце пути все его искания оказались безрезультатными. И вновь откуда-то изнутри раздался тот самый, знакомый голос: «Прав ли ты, прав ли?». В эту секунду развязался спорный диалог между голосом его внутреннего мира, между его совестью и собственной «Я». «Конечно, я прав. Откуда столь глупые сомнения?». – отвечал Эго, пытаясь отстаивать свою правоту. Но внутренняя борьба вбивала его из сил, утомляя его бессмысленными вопросами. Адвокат закрывал руками уши, оборачивался в постели в разные стороны, убеждая себя в том, что данное состояние проходящее. За этими пустыми убеждениями последовала белая горячка, и глухой шум, звенящий в ушах, от чего, он начинал бредить и в наяву. «Я прав!» - кричал он в небытие. «Я прав!». Дрогнув от неожиданного вскрика, раздавшегося его же голосом, адвокат встал с постели, и вялым видом прошёл в ванную, где собирался принять холодный душ, чтобы навсегда избавиться от слуховых галлюцинаций. Холодная вода хоть и помогла ему взбодриться, но голоса, циркулирующие в его мозгу, ещё больше усиливались. Адвокат стал рыться в аптечке. Таблетка от головной боли, вот что потребовалось для излечения временного недуга. Он, глотнув пилюли без воды, начал сушить волосы полотенцем. «Как же голова раскалывается. Ничего, сейчас пройдёт» - подумал он, снова перешагнув в спальню. На этот раз, взвалившись в кресло, принялся читать детективный роман, не взирая на столь позднее время суток. Но, кажется, и это занятие показалось ему скучным. Пересев на кровать, он начал массажировать голову. «Эти боли - последствия тяжёлой работы. Мне необходимо расслабиться» - произнёс он про себя, но сразу же выступил опровержениями. «Нет уж, я не выдержу любого бездействия. А в той компании, где я работаю, время теряет своего значения. И товарищи по работе относятся ко мне с благосклонностью. Вот только… строить отношения с женщинами - не мой удел. И в этом виноваты только они... Правду молвят, когда сравнивают их мозги с Куринными мозгами… Работа - однозначно не подлежит обсуждению. И ещё, ещё необходимо поменять обои этой квартиры. Не могу на них смотреть долго, чего-то мурашки перед глазами бегают. А вообще, мне стоило бы заняться обменом. Наверное, атмосфера в доме не важная. Думаю, что она причина моих болезней. Отчего и таблетки не действуют» - проворчал он сквозь зубы. Массаж головы и лобной части не смогло улучшить состояние недовольного человечка.  Пройдя по всей комнате, он вышел в коридор, когда зазвенел телефон в парадной. Из трубки доносился женский голос, «обрадовав» его неожиданной новостью.
– Интигам бек, час назад померла ваша матушка. Пожалуйста, зайдите к нам завтра за формальностью.
Интигам выслушав собеседницу до конца, положил трубку на место, а потом неожиданно для себя самого, испытав безмерную грусть, расселся на стуле и, съежившись, притупил свой холодный взгляд в не видимых горизонтах. Образ «милой» матери улыбалась ему из далёкого прошлого мутным силуэтом. Интигам, усмехнувшись, покачал головой. Как ни странно, даже при не чётком образе матери, возрождающей из детских воспоминаний, Интигам прекрасно помнил то злобное материнское отношение к нему, чего он долго и с яростью хранил в памяти. Даже годы не смогли передать забвению всех тех детских мук, которых он перенёс в те времена. Интигам был единственным, не желаемым ребёнком родной матери. Пока крайней мере, подобные предположения являлись не чем иным, как собственными фантазиями Интигама. Сын – подарок от мужа, за кого мать вышла перед страхом отцовской угрозы. Мать, искавшая в нём всех причин своего несчастья, наверняка, видела в Интигаме источника всех земных погрешностей. Но, несмотря на это, после развода с мужем, она всё же не решилась отказаться от сына. И какой в этом смысла, когда собственный отец и не стремился добиться нежных и добрых отношений со своим чадом. А что же тогда управляло слепой ненавистью матери, которую она питала по отношению своего дитя. Непривычная для неё материнство или может попытка отомстить за истраченную невинность и  молодость, отнимаемая  со стороны отца собственного сына? Видимо, Интигаму отроду не было дано понять и оправдать ненависть матери.  До двадцати пяти лет, Интигаму не довелось почувствовать материнской любви, отчего он даже не стремился делить с ней все свои достижения и неудачи. Потому, что даже при незначительных попытках, сын унижался под холодным и безразличным взглядом матери. Интигам в этих мгновениях думал лишь о том, что мать с полуслова готова упрекнуть сына, не выслушав его до конца. Между ними возвысилась такая непреодолимая стена, что она казалось для Интигама жутко высокой вершиной. Интигам. Этим именем нарекла его та мать, от которого он всё время был готов ожидать нежности, позабытой и утерянной в результате личной трагедии. Годами характер матери менялся в худшую, нежели в лучшую сторону. Оттого Интигам решил устроить её в дом для престарелых. Больше десяти лет, сын ни разу не виделся с матерью, больной старческим маразмом, так как даже при всём желании это попытка казалось ему мучительной. Интигаму на миг показалось, что с новостью о смерти назойливой старушки, он почувствует невосполнимую пустоту в своей жизни, но, к сожалению, даже и такое трагическое положение дел, неспособно было переубедить Интигама в обратном, и зажечь в его душе последнюю искру безответной любви к существу по имени «Мать». Он всё время желал остаться сиротой, чем жить с нею под одной крышей. И вот, наконец-то, желание сына оказалось явью. Как бы это мечта не казалась жестокой, Интигам счёл её по отношению к женщине, недостойной материнства, самым гуманным шагом. Этот шаг стал спасением для обоих. Этот шаг свёл на нет всех тех трудно переносимых встреч, с чем они боялись столкнуться. Этот шаг оказался самым правильным и человечным.….
На этот раз он прошёл в кухню. Поставил чайник на плиту. Как же ему хотелось выпить крепкого чая, но на минуту подумав, что это помешает ему заснуть, поставил его в сторону и, открыв холодильник, достал оттуда пачку стерилизованного молока. Осушив стакан молока до последней капли, вышел из кухни, после того, как вымыл стакан и уместил её в нужной полке. Снова вернувшись в спальню, он лёг в кровать. Глаза Интигама закрылись и он начал прислушиваться к ночным звукам. Несмотря на глубокую ночь, на дорогах всё ещё неслись автомобили. Шорох желтых осенних листьев, вой северного ветра, стук часовых стрелок слились в один такт и начали убаюкивать Интигама той колыбелью, которую он не успел услышать от материнских уст.….
Ранним утром лучи осеннего солнца вызвали в глазах Интигама лёгкое раздражение. Сколько раз он думал над тем, чего он не успевал доделать - установить жалюзи в рамках своего окна. Интигам посмотрел на часы. Было восемь. Не желая опаздывать на работу, молодой адвокат выскочил с кровати, и, достав из под подушки свой сотовый, набрал рабочий номер конторы, передумав на счёт сегодняшнего расписания. «Сегодня мне стоит отпрашиваться, чтобы успеть разобраться личными проблемами».  О смерти матери Интигама не узнал никто. Всё равно сын не собирался выполнять траурных обрядов. Через полчаса он оказался бы на пороге дома престарелых, откуда забрав труп матери, займётся его омовением, после чего быстро зароет могилу и закопает ее в землю, избавляясь от тяжёлой обузы. Даже родной сестре матери не посчастливиться узнать о смерти родимой души. «И если увидеться с сестрою пожелает, могила совсем рядом. Нет, у меня сил выслушивать назойливый плачь, причитаний тёти. Нет уж, извольте»…
Утром, позавтракав на ходу, спустился к машине, чтобы скорее добраться до нужного адреса.   В доме для престарелых, Интигама приняли радушно, сразу же узнав блудного сына. Он не навещал мать с того дня, как решился отказаться от единственного родителя. Но его частые встречи к директору учреждения и его желание справиться со всеми нуждами матери, обеспечили для него уважительное и почтительное отношение со стороны служащих дома престарелых. Директор повёл его в ту комнату, где когда-то лежала и где недавно скончалась злобная старушка «уважаемого» гостья.…
Медицинский персонал учреждения собирался поднять саван покойной, как вдруг, неожиданно Интигам попросив посторонних выйти, решился остаться с матерью наедине. Интигам подошёл к окну, и долго любуясь красотою садика, расцветавшим кругом, задумчиво произнёс. «Ну вот и встретились» - сказал сын, подойдя к кровати покойной матери.  Постояв другую минуту на ногах, Интигам начал оглядывать белую саван, на которую была укутана мать благородного сына. Внезапно его внимание привлёк конверт, аккуратно сложенный на поверхности тумбочки, где было написано неровными буквами «Для Интигама».
«Наверное, это завещание. Завещание? Глупости, она ничего за душою не имела, помимо той квартиры, которую я присвоил сто лет назад. Весьма любопытно, что же там написано?» - подумал Интигам, не скрыв своего любопытства. Но, сразу же меняясь в настроении, сын забрал конверт, впихнув его в карман пиджака…
Найдя рабочих по найму, вывел гроб матери из пансионата, откуда отправился в последнюю точку отбывания человеческих душ. После похорон, Интигам живо вернулся домой, где, взвалившись на диван, думал о сегодняшнем кошмаре, к которому он не считал себя не готовым. В сердце появился тяжесть, и ему стало страшно жутко. Интигам утруждался  объяснять причину своего негодования, так как, в кладбище он даже и не заплакал при виде худощавого, позеленевшего лица матери. Так отчего же он так волновался, когда вся тревога осталась позади и канула в пучину смерти? Интигам начал чувствовать, как вчерашние слуховые галлюцинации возвращаются к нему с новой силой. И  вдруг ни с того, ни с сего Ингитам вспомнил вчерашнее судебное заседание, где благородный адвокат защищал того, кто на почве ревности лишил жизни свою любовницу – мать двоих детей. «Между  жертвой этого преступления и моей матерью существует удивительная схожесть. Мать, переживающая за своих детей, обязана быть благоразумной. Она просто обязана пожертвовать своим личным женским счастьем ради своих сыновей, нежели заняться поиском подходящего любовника. Хотя дети погибшей и не появились в суде, но мне кажется, что яблоня от яблони не подает довольно далёко. Лучше попрошайничать  на улице, чем жить рядом с такой матерью. Наверняка, детей забрали в приют. Наверное …», - подумал Интигам, а затем, прислушался к знакомому голосу, докучающего своего хозяина уже второй день. «Ты вчера посмел оправдать чудовищное преступление века. О, блюститель закона, прав ли ты?»  на что защитник права, покурив сигарету, ответил: «Да таких женщин стоит сжечь на костре. Женщина, изменившая своему возлюбленному! Какая же мать выйдет из такой предательницы? Я был прав, когда решился встать на защиту обвиняемого! Я прав!» - уверенно промолвил Интигам, хотя со временем понимал, что мелит чепуху.  «Может, твоя позиция обманчива? Может, ты рассуждаешь под воздействием каких-то эмоций? Может, твоя собственная логика вводит тебя в заблуждение? Подумай. Не все матери оказываются хладнокровными. Ты не посмеешь их сравнивать со своей матерью. Подумай. Многие ловеласы своего времени, решив создать семью, становятся любящим отцом и мужем, чего даже трудно предположить. И в этом плане, все люди одинаковы, вне зависимости от своей половой принадлежности. Да и потом, твоя мать не пережила предательство своего мужа. Они всего лишь расстались, и посему ненависть матери к тебе была беспочвенной!». Этот голос никак не мог замолкнуть, мучая Интигама подробностями его прошлого. «Мать не имела права сорвать на мне злость, которую она испытывала против отца. Я же был всего лишь невинным ребёнком, нуждающимся в материнской любви. Я был ребёнком, частицей не только отца, но и матери, которого она несла в утробе долгие девять месяцев. Я был её частицей. Но она относилась ко мне с ненавистью. Зачем? Почему? И какой смысл в том, что она решилась оставить мне после смерти какой - то клочок бумаги? Что же она задумала? Попросить у меня прощенья за  содеянное зло? И как только она посмела извиниться? Я не торгуюсь прощением! Она не достойна моей милости! Она главная вина моего морального разрушения! Мать уничтожила меня как человека! Мать не позволила моему сердцу забиться любовью к каждому живому существу, живущей на этой планете! Только благодаря её усилиям, я не верю людям. Я стал женоненавистником. Я улыбаюсь друзьям по работе ради того, чтобы не лишиться единственной опоры – работы. Я прячусь за маской, и не видится тот день, когда я всё-таки решусь снять её. Но ты тоже пойми, пожалуйста, как же мне туго. Маска лицемерия – моя единственная защита и в то же время моя погибель. О, Аллах, в чём же я так провинился? Зачем ты подарил мне мать, чья душа оказалась черствее, злобной и беспощадной до конца дней своих? Зачем?! Где же таится причина той ненависти, с которой она заслонялась от моей любви? В чём?!» - пожаловался Интигам, но сразу же достал из кармана пиджака измятый конверт, и судорожно принялся раскрыть бумагу, где была зафиксирована последняя просьба матери. Он развернул бумагу с безмерной ненавистью, и каково было его удивление, когда Интигам в двух словах нашёл объяснение всем своим заболевшим вопросам, измотавших всю её душу, копающей в сомнениях:  «Сынок, ты уж прости старушку, не сумевшей стать для тебя заботливой матерью. А может, причиной этого послужило то, что ты был родным сыном только своего отца, тогда как для меня оказался пасынком, с чем я не смогла примириться и кого я не способна была полюбить всю свою сознательную жизнь! Прости!».