« ГАВАНА КЛУБ»
После жаркого изнуряющего лета, незаметно наступила тихая благодатная осень. В очередной субботний вечер мы, как всегда, сидели в кафе «Гавана клуб» за своим столиком, под портретом Хемингуэя; настроение было приподнятым. Час назад к нам со Славиком присоединился балагур Костя Рывкин и меланхоличный Валя Соловьев - врач, неплохой даровитый поэт. В меню у нас сегодня был кубинский ром, лайм и сигары. Костя трещал без умолку, посыпая нас, как из рога изобилия, пошлыми шутками. Валя больше помалкивал и прихлёбывал ром. Напиток явно был не в его вкусе, но он терпеливо отдавал дань традиции: пить одно и тоже вместе. Валя редко появлялся в нашей компании. Говорили, что он последнее время сильно увлекся религией. Когда Костя третий раз повторил, что «цинизм» происходит от слова « ценить», а жизнь - это большие пазлы, Валя поставил рюмку на стол и заговорил.
- Скажите, Господа, никто из вас не собирал мозаику жизни?
- Это что имеешь в виду? - озадачился Рывкин.
- Что имею, то и введу, - подтрунил его Валя. - Если хотите, то расскажу.
Все, естественно согласились, и Валентин продолжил свою речь:
- Эта история произошла со мной в позапрошлом году. Я загрузился по горло работой, сутками отсутствовал дома, не встречался с друзьями. И со стороны, наверно напоминал загнанную лошадь, бегающую по кругу. И как-то весной отправило меня начальство на профосмотр. Я отлынивал, как мог, но куда деваться – пришлось. Привычно сделал флюрограмму. Сделал и забыл. И вдруг через пару дней мне звонят из поликлиники. Знаете, мол, дорогой друг, у вас проблемы – какое-то пятно на снимке. Приезжайте в понедельник, будем ваши легкие дообследовать. А была, как назло, пятница, до понедельника - еще два дня неизвестности. Тут меня и накрыло. Еду в машине куда-то по работе, кругом деревья зеленые, солнышко светит, птички поют. И я, как - будто всё впервые увидел: красоту эту земную. Слезы на глазах сами наворачиваются. Кое-как себя в руки взял, доработал день, Вечером домой приехал, жене ничего говорить не стал. Зачем раньше времени расстраивать? Жена как всегда свою «шарманку» завела, убеждать меня стала, что муж я плохой, неласковый, денег не зарабатываю, дома не бываю, и друзья у меня все лентяи и пьяницы, ну, конечно, кроме Петровича. И зачем мы, вообще, завтра на пикник собрались? В обычный день я бы устроил жене корриду, но сегодня жалко мне её стало. Вечно бегает, суетится, деньги экономит, и всё-таки заботится обо мне. А ей последние годы доброго слова не сказал, не поддержал. Как она без меня будет? Поднялся я с дивана, обнял жену, поцеловал, успокоил, сказал, что люблю. И чудо произошло: оттаяла моя истеричка.
Утром компанией поехали на пикник и расположились в живописной долине… Друзьям говорить тоже ничего не стал. Сидим на травке, перетираем медицинские темы. По обыкновению, о том какое начальство сволочное и пациенты придурки. Ну ребята поднабрались, на повышенные тона перешли, орут, каждый свою истину доказывает. А я отсел в сторону, практически трезвый, смотрю на них, мысленно прощаюсь. Что-то в душе у меня разлилось теплое и щемящее, и как - будто пелена с глаз упала и мир предстал в истинном свете, без наносного. В тот момент, когда мои друзья друг друга оскорбляли, понял я, что люблю этих пьяниц и уродов, и что жизнь моя скучна и никчемна, и что я - желчный сварливый человек, должен хоть раз в жизни сказать им об этом. Сказать им пока не сдох. Однако так и ничего и не сказал. Глупо было. Разве можно такое объяснить пьяному человеку. Просто примет за шутку или пафосную болтовню. Как всегда выпили за здоровье и встретили вечернюю зорьку…
- Слушай, а у тебя действительно были серьезные проблемы со здоровьем? - участливо осведомился Славик.
- Слава! Ты меня поражаешь, недоуменно скосил на него глаза Соловьев.- Если бы были, я бы наверно с вами здесь не сидел. Короче: дождался я понедельника и пошел сдаваться в поликлинику. Рентгенолог покрутил - помутил, « живи, - говорит. - Курилка. Это у тебя обычный фиброз, а курить – бросай!». Вернулся я счастливый домой, всё жене рассказал. Она даже ухом не повела: мол, всякое в жизни бывает - не заморачивайся. А я уже в свой обычный ритм войти не могу. Захватили меня мысли о вечности и бренности жизни. О жизни своей задумался. И представилась мне моя жизнь в виде кусочков цветной мозаики, разбросанных по всему свету. И каждый кусочек – это история и человек, с которым связана с этой историей. И пока я не соберу кусочки в единую картину – не пойму до конца кто я такой и что такое моя жизнь, как относятся ко мне люди, которых я любил и ценил. И останется ли после меня хотя бы след в их жизни. Никому ничего, не говоря и не торопясь, стал я посещать своих старых друзей. И каждому наедине говорил, то, что обычно перед разлукой или смертью говорят. И увидев, как после разговора светлеют лица и загораются глаза, понял, что я прав. За пол года я встретился со всеми своими друзьями и родственниками пообщался с родителями и даже увидел свою первую любовь. Ей тоже было много сказано. Но это уже отдельная история. Оставался последний, потерянный друг детства. Двадцать лет я его не видел. И вот решился: написал бумажное письмо на старый адрес и скоро получил от него ответ в электронном виде. Николай жил в том же городе, и он, как я думал о встречи. Летом вместе с отцом мы собирались поехать на родину. Всё складывалось, как нельзя лучше.
Валя откашлялся, обвел нас взглядом, и, увидев заинтересованность на лицах, продолжил:
- На самом деле нас было трое друзей: Толя Шолобунко, Коля Лесин и я. С Толиком я гонял в футбол и скакал по новостройкам. А Коля себе этого не смог позволить, так как у него был порок сердца. Зато он много читал, слушал музыку, занимался фотографией. И, по мере взросления, я все больше времени стал проводить с Колей. Мы обсуждали книги, фантазировали, строили туманные планы будущей жизни. Словом у нас была искренняя детская дружба. Однако взрослые мало обращают внимание на внутренний мир своих детей, порой не признают его существование. Мой отец – военврач, решил перебраться на Юг, и совершенно неожиданно вы хлопотал себе перевод в другую воинскую часть, поближе к морю. Переезд обсуждению не подлежал. И мне пришлось расстаться со школой и своими друзьями. В новой школе меня приняли плохо, дело частенько доходило до драк. Я не жаловался, но мысленно постоянно рвался на родину, к друзьям. И в это время начал мне по ночам сниться навязчивый сон с одним и тем же сюжетом. Будто иду я один по пустынному городу детства. Вокруг меня липкая мгла, через которую я с трудом проталкиваюсь, бесконечно кружусь и никак не могу найти дорогу к нашему двору. Не знаю зачем, но мне почему-то нужно увидеть друга Колю. Совершенно измучившись, я наугад нахожу знакомый дом и подъезд. Звоню в дверь, но мне не открывают. Я звоню настойчивей, и на пороге появляется странное безликое существо, которое говорит мне, что Коли нет. Он уехал и здесь больше не живет. А я во сне мучительно пытаюсь понять: как уехал? Как не живет? Ведь на самом деле это я уехал, а он, как раз остался. Сон наваждение часто повторялся. Иногда дверь открывал сам Николай, но в моем представлении, он, почему то был не маленьким мальчиком, моим другом, а какой – то взрослой чужой духовной сущностью. С годами сон истончился и перестал меня беспокоить, но сейчас, перед встречей с Николаем, он вспыхнул в моей памяти с новой силой.
В назначенный день мы с отцом сели в поезд и через пару дней очутились на малой родине. До городка добрались на автобусе.
Стоял солнечный июльский день, легкие перистые облака тихо плыли по лазоревому небу. Мы с отцом неспешно, шли чистым маленьким улицам. Город явно изменился в лучшую сторону, но был узнаваем. Проходя мимо отдела милиции, отец не преминул вспомнить, как тридцать лет тому назад он пьянствовал здесь с начальником ГУВД. А я невольно наткнулся взглядом на маленький продуктовый магазин, в подвале которого мы с моим другом Толиком покупали изюм и гранаты, по пути в шахматную школу.
Плотная пелена, укрывавшая в памяти город детства, неожиданно стала спадать. Я вспомнил названия улиц и площадей имена одноклассников, которые, казалось, навсегда были вычеркнуты из моей взрослой жизни. Дойдя до центрального площади, я обнаружил, что старый парк, где мы школьниками собирали павшую листву, полностью вырублен, и на его месте растут молодые, тонкие деревца. Памятник воину-освободителю по-прежнему возвышался в центре площади. Скоро показалась моя начальная школа. Высокая сталинская постройка, как айсберг из моря небытия, вплыла в мою нынешнюю реальность. Я был так поражен ее осязаемостью, что попросил отца остановится и снять меня на видеокамеру. Улица тянулась в гору, и ноги сами вели меня к военному городку. Городок порядком расстроился и расширился. Среди новых зданий виделась и наша обшарпанная трехэтажка. Едва мы появились на аллее, как воздухе повисли радостные возгласы. Моего отца увидели и узнали. Люди, которые не видели его двадцать лет, подходили к нему, приветливо здоровались, задавали вопросы, участливо кивали головами, с интересом поглядывали не меня. На шум выглянула и наша бывшая соседка. У неё - то мы и собирались погостить.
Я позвонил по домашнему телефону бывшей соседки и услышал голос Николая. Сегодня он был дома, ждал моего приезда. Прихватив видеокамеру, я поспешил в соседний дом. Я шел и ежесекундно опровергал кошмарный сон. Вот он тот самый подъезд, вот дверь. Звонок. Позвонил. На пороге - Коля. Мы впились друг в друга взглядами, внимательно изучая. Потом поздоровались и обнялись. Коля за последние годы отел неприлично живот, а я остался поджарым. И это его немного смутило. Если в детстве Николай походил на взъерошенного умного ежика, то теперь на веселого толстого дельфина. Смеясь, и похлопывая друг друга по плечу, мы зашли в зал. Только там я заметил, что вся квартира загромождена, сваленными в кучу вещами и книги.
- У тебя что ремонт? – спросил я.
- Нет. Переезд. Ремонтом займусь осенью.Родители отдали свою квартиру. А все последние годы я жил на соседней улице.
Я кивнул головой. Так и должно было случиться: реальность беспощадно пожирала сон. В этот момент в комнату вбежал ребенок. Николай положил ему руку на плечо и представил:
- Это – Дима – мой сын.
Дима мне показался маленьким худеньким и несмышленым.
- Сколько ему? – осведомился я.
- Одиннадцать лет, - ответил Коля.
Нам с колей было столько же лет, когда нас впервые захватило таинство окружающего мира, и тысячи идей заполнили сознание. Я вглядывался в ребенка и никак не мог сопоставить факты. Неужели и в этой незрелой душе уже зреют божественные плоды дружбы и понимания? Не удержавшись, я включил камеру и записал диалог Николая с сыном.
Наскоро пообщавшись, мы решили перенести генеральную встречу на вечер. Жена была в отъезде, а ребенка Николай отправлял к родителям, и вся ночь теперь оставалась в полном нашем распоряжении.
…Посидев с бывшими соседями за столом, и выпив пару рюмок водки, ровно в девять часов я отправился к Николаю. Коля только что вернулся с дачи и привез полное ведро свежей пахучей клубники. В квартире было пусто и тихо. Жена уехала к родственникам, а сына он отправил к бабушке. От принесенной мной водки, Николай благородно отказался, и достал из серванта большую бутылку дорогого «стражемента», который берег для торжественного случая. Быстро пожарив на кухне яичницу с колбасой, мы уселись в гостиную, заваленной до половины коробками и пакетами. Перехватив мой взгляд, Коля пояснил:
- Извини за бардак. Только вчера переехали сюда, что называется вернулись в родительский дом.
Получалось: появись я на день раньше, и мы бы не встретились в этой квартире. Ощущение эфемерности нахлынуло с новой силой. Но нет же. Вот он - Николай, живой и здоровый, со сверкающими счастливыми глазами, сидит напротив меня, разливает по рюмкам дорогой напиток. И я в этот миг понял, что обязан ему рассказать о странных тягостных снах, преследовавших меня в детстве, а так же о том, что он мой лучший друг, которого долгие годы мне не хватало. Иначе я никогда не смогу избавится от памяти мерзких снов, не отдам человеку должное и никогда не соберу мозаику . Николай с понимание выслушал меня. Он так же считал меня другом и действительно ждал нашей встречи. За двадцать лет накопилось много событий, и мы, захлёбываясь, принялись рассказывать перипетии своей жизни. Через час, налет солидности по окончательно сошёл с нас, и мы превратились в двенадцатилетних подростков. Коля увлекался фотографией. Он притащил несколько толстых альбомов, стал показывать снимки моих бывших одноклассников, рассказывать о совместных походах, школьных праздниках и приключениях, произошедших без меня. Он собрал обширную фотолетопись, в доказательство чего, притащил кучу нераспечатанных пленок, которые давно намеревался перевести в электронный вид.
Образование Николай, как и следовало ожидать, получил высшее: окончил физмат, затем курсы программирования, и сейчас работал в банке.
- А как ты вообще жил после моего отъезда? – поинтересовался я.
- Трудное время было. Если, ты, помнишь, меня тогда прооперировали на сердце. В школу не ходил. А занятия спортом запретили категорически. В школу – то я вернулся, но пацаны не принимали меня и посмеивались над моей немощью. А ты уехал… Не знаю, как сложилась бы моя жизнь если б не Толик. Он меня просто затащил на турник. Помнишь сад за домом? Там мы и начали качаться. А когда я осенью пришел на урок физкультуры и подтянулся двадцать раз, - все ахнули! Потом боксом занимался три года. Все встало на свои места, даже в армию пытались забрать. Общем: чувствую себя хорошо, гоняю на велосипеде на дачу. Николай на время притих, погружаясь в свои воспоминания, затем неожиданно спросил:
- Скажи мне, Валя, как врач, от чего умер мой брат?
- У тебя умер брат? Я не знал.
Напрягшись, я смутно вспомнил брата Николая. Он был постарше и в наши дела не вмешивался. Со слов Николая, его брат последние годы сильно поддавал, а после развода с женой вообще ушел в запой. Год назад, на работе, поднимаясь по лестнице, он внезапно потерял сознания,
захрипел и умер до приезда «Скорой помощи». В заключении о причине смерти было написано: «острая сердечная недостаточность».
- Ничего тут не поделаешь, ответил я – У пьющих людей идут нарушения электролитного состава крови, вследствие чего, часто происходят нарушения сердечного ритма. Так что твой брат, скорее всего, умер от фибрилляции желудочков сердца.
- А можно было его спасти?
- Если сразу дефибриллировать, то возможно. Но для этого нужна бригада врачей и дефибриллятор под рукой…
Допив бутылку «стражемента» мы вышли на балкон. Я закурил. За окном шумели деревья, дул теплый летний ветер, на востоке алело небо – близился восход.
- Валек, помнишь, как здесь стояли двадцать лет назад, - вспомнил Коля. – Ты еще сказал, что завтра наступает лето?
- Да, сейчас вспомнил. Точно. Это было тридцать первого мая. Всё как тогда. И мне опять утром уезжать. Ну, что будем разбегаться?
Коля кивнул головой и пошел меня провожать. В коридоре он остановился и спросил:
- А ты помнишь своё стихотворение про дождь? Ты мне его давно присылал. Я из него потом песенку сделал. Всем в классе нравилось. Хочу на вечере встречи выпускников спеть, да текст затерялся.
- Наизусть не помню. Но обязательно вышлю по интернету. Да, еще, хотел сказать. Посмотрел на твоего сына: ему сейчас двенадцать, как нам тогда. И я подумал, что мы недооцениваем наших детей. Они ведь умные, чувствительные, добросердечные существа. Как и мы когда-то…
Николай в ответ только улыбнулся. У порога мы пожали руки и попрощались. В последний момент Коля, смущаясь, протянул мне потрёпанную дискету.
- Я тут тоже немного сочинительством балуюсь, - сказал он. – Почитаешь на досуге, мне интересно твое мнение.
-Хорошо, - ответил я и взял дискету.
Опьяненный от счастья я брел по улице обретенного детства. Мозаика жизни была полностью собрана.
Поздним утром мы с отцом уехали из города и продолжили свое паломничество по дорогим нашим сердцам местам. Вернувшись после отпуска, домой я опять погрузился в пучину дел. Николай мне не писал, я тоже не пытался его беспокоить. На Новый год, все-таки, отправил ему поздравление. Но ответа так и не получил. Подумал, что человеку не до меня. Так бывает. И больше не писал.
- Получается: друган тебя кинул, - констатировал Славик, затягиваясь толстой сигарой. – А что оказалось на дискете?
Валя поморщился: - Дискету сразу открыть я не смог: то ли поломана была, то ли программы подходящей не нашлось, и я забросил ее на полку до лучших времен. А Коля и не думал меня кидать, все вышло по-другому. И узнал я об этом только через год, когда моя мать вернулась из поездки на родину. Из невнятного рассказа я понял, что она что-то не договаривает. С большой не охотой она призналась, что мой друг Николай умер. Я с облегчением вздохнул и усмехнулся. Опять она перепутала. Слышала звон, да не знает где он. Умер старший брат Коли! Но мать отрицательно покачала головой. Умер именно Коля: через несколько месяцев, после нашей встречи, он делал в квартире ремонт, присел на балконе на стул и тихо умер. На том самом балконе, где мы с ним когда - то встречали лето. Хоронить его пришла половина города: многие его любили…
- М - да, - задумчиво протянул притихший балагур Костя. – Знать сны твои были вещими. И все-таки ты успел попрощаться и сказать нужные слова.
- Бог дал, - ответил задумчиво Валя.
- А как же ваш третий друг? Ты же говорил, что вас было трое, - вспомнил я.
- Толик?- оживился Валя. – Жив. Недавно объявился, нашел меня на сайте одноклассников, тоже очень расстроен смертью Коли. Письмо мне прислал. Да я вам сейчас прочту.
Валя вытащил портфель и достал оттуда крошечный нетбук. Пощелкав клавишами, он быстро нашел нужную папку и прочитал вслух:
Валька, здравствуй!!!
Очень рад, получив от тебя письмо. Очень многое хочется рассказать и все сразу. Даже не знаю с чего начать. Вспоминая тебя, всегда вспоминаю, как после уроков часто приходил к тебе домой и мы, вместо домашнего задания, играли с тобой в разные игры, которые ты доставал из чешской стенки. Потом приходила твоя мать с работы и ругала тебя за то, что не делаешь уроки, а я убегал домой. Из всего класса ты был моим самым лучшим другом. После твоего отъезда я сдружился с Колей Лесиным. Он был в неком роде изгоем в классе, так как был сердечником. Ему в первом или во втором классе делали операцию на сердце в Питере в военно-медицинской академии по факту порока сердца. У него были некоторые ограничения в физическом плане, в связи с чем, его не принимали в обществе пацанов, если так можно выразится. В 9-ом классе я уже знал, что буду поступать в военное училище, и активно занялся спортом. Установил в нашем дворе (если помнишь: три яблони, так вот посреди них) перекладину, и начал тренироваться. Коля попросил взять над ним шефство, хотя при всем этом не мог проехать на велосипеде 200 метров. Я согласился. Его мать очень была против наших занятий. Мы занимались в майках и в дождь и стужу. Через год в сентябре в десятом классе Коля пришел на урок физкультуры в спортивной одежде, и учитель его хотел прогнать, так как он все эти годы был освобожден. Но Коля прыгнул на перекладину и сделал 10 раз подъем переворотом, от чего у всех вылезли глаза на лоб, так как он до этого не мог согнуть руки в локтях. Короче долго рассказывать, но после этого Коля играл в нашей дворовой команде и футбол, и хоккей, и волейбол, и никто его уже не отвергал. Он был равным, а может быть и больше... Ты меня понимаешь... Ты писал, что с ним встречался в позапрошлом году. Меня это очень тронуло, потому что у меня есть информация, что он именно в позапрошлом году в декабре умер. Не выдержало сердце. Как раз в конце декабря он мне постоянно снился, и я просыпался с чувством какой потери и тревоги. В январе я был у родителей, если ты помнишь в Пинске, и мне мать рассказала, что Коля умер. Она это узнала от Гены Потакаева, если ты помнишь - сын директора школы. Он сейчас живет в Пинске. До сих пор живу надеждой побывать в родном городе, но пока не получается. Надеюсь в ближайшее время все-таки там побывать.
Что касается меня, то я закончил Горьковское (потом Нижегородское) военное училище тыла. Спустя годы интересно об этом вспоминать с высоты военного пенсионера. Как будто это было не со мной. Отслужил 20 с лишним лет. Закончил службу подполковником. О перипетиях службы рассказывать не буду, слишком длинный разговор. Лучше при встрече. Скажу лишь одно - как попал, а Питер, так и остался в нем. Лучше о твоем фото - слегка изменился, но глаза все те же. Узнал бы и через сто лет. А дочь у тебя красавица. В свою очередь отправляю тебе фото 4-х летней давности (посвежее быстро найти не удалось - дочь переместила все папки). Это я в Новороссийске и Геленджике (еще служил в армии). В следующих письмах отправлю, что - нибудь посвежее. Не последний раз пишем друг другу. Жду ответа.
С уважением,
твой друг Толик».
- Так ты едешь к Толику в гости? - осведомился Мореман .
- Хотелось бы и Толика увидеть и по Питеру пошляться, да дел немерено. Может летом получится. Не знаю…
- Скажи, Валя, – поинтересовался Костя. – Ты после этого случая православным христианином стал? В церковь ходишь, причащаешься?
- Нет. В церковь не хожу. Как пахал, так и пашу. Но веры в высшие силы больше стало. После того, как собрал мозаику, понял своё предназначение в этом мире, суетиться перестал: всех деньг не заработаешь, всех женщин не соблазнишь и всю водку не выпьешь. А жизнь одна…
В наступившей тишине мы разлили из бутылки остатки рома и, не чокаясь, выпили залпом.
- Кстати, Валя, - нарушил я молчание. - Что всё - таки было на дискете твоего друга? Ты так и не открыл её?
- Открыл. И даже могу показать. Там рассказ, странный непонятный рассказ.
Валя подвинул нетбук поближе и медленно начал читать:
"Смотритель маяка "
Это был хороший день, чтобы умереть. Высокое прозрачное небо, нежаркое весеннее солнце, легкий ветерок, тихий прибой, чайки, кружащие над морем, погружали меня в состояния отрешенности и умиротворения. Я сидел не маяке у Сан Саныча и, молча, наблюдал, как старик аккуратно набивает курительную трубку ароматным голландским табаком. Закончив дело, Саныч ловко прикурил и, выпустив дым, пытливо уставился на меня потускневшими голубыми глазами. Улыбнувшись, он продолжил нашу беседу.
- Ты спрашивал про женщин, так вот: женщины хороши своей молодостью. Остальное - фантазии.
- А как же матери, бабушки? – оппонировал я.
- Кому нужны старые бабы!? Ты же о женщинах спрашивал, а не об увядших цветах. Хотя другие тоже нужны, без них не возможно. Но насладиться ими нельзя. А это как раз то чего хотят мужчины.
- А чего хотят женщины от мужчин?- неожиданно для себя задал я сокровенный вопрос.
- Женщины хотят всего. Но это ничего не значит. Мужчина определяет пределы. Разве ты этого не заметил?
- Заметил, но смысл этого? Что дальше?
- Дальше идут торги! Если мужчина и женщина сходится в цене, то живут вместе.… А почему ты спрашиваешь? - осведомился Саныч.
- С женой разводиться собрался?
- Она тебе изменяет?
- Нет, просто последние годы я стал ей не нужен.
- Не торопись, - посоветовал Саныч. - Все в этом мире возвращается: после бури всегда наступает штиль, но и он ненадолго…. Женщины - мятущиеся существа и часто не владеют собой. Для того Богом и созданы мужчины, чтобы служить им, и направлять.
- Возможно. Только я считал, что женщины служат мужчинам. Они похожи на собак, которые выбирают себе хозяина, а когда осознают это, то начинают бороться со своей природной сущностью и собственным мужчиной….
- Нет, Коля, это - только расхожее мужское заблуждение. Женщины - не собаки, в мужчины - не их хозяева. Только одни без других ничего не стоят. Как гайка без болта. Если они не вместе, то у машины мироздания начинают отпадать колеса бытия. Поэтому с женой не торопись. Найди себе сговорчивую подружку, она вернет тебе вкус жизни.
- А что ты, Саныч, понимаешь под вкусом?
- Под вкусом – я понимаю вкус: горькое должно быть горьким, кислое кислым, сладкое – сладким. А когда он потерян, то всё пресное, либо горькое. Такой кусок в горло лезет, отсюда и чувство пустоты…
- Ты прав, Саныч, - задумавшись, ответил я. – У меня были подружки, но привнесенный вкус был кислым до оскомины. А пустота не заполнялась…
- Тебе, наверное, хотелось очередной раз испытать чувство любви?
- Скорее всего – да!
- Ты знаешь, что это чувство дается свыше и за каждую новую влюбленность приходиться платить в двойне? Ты готов к этому?
- Не знаю, – прошептал я.
- В том-то и соль…
Я опустил голову, а старик подошел к полке и загремел кружками.
- Может, кофе выпьешь? У меня - молотый, хороший. Мне, правда, сегодня нельзя. А тебе сварю…
Я согласно кивнул головой.
Сан Саныч достал из тумбочки сахар, специи и банку с кофе. Долго колдовал, смешивая ингредиенты, затем залил кипятком и водрузил турку на электроплитку.
- На песке конечно лучше, но суеты много,- прокомментировал он свои действия. – Как ты вообще поживаешь, Ник? Как твои приятели? Раньше ты с ними часто заглядывал.
- Приятели куда-то рассосались, – грустно констатировал я. – Почему-то стали не нужны друг другу.
- Что же здесь непонятного? Взрослеете.
Куда уж мне взрослеть. Тридцать два года скоро…
Саныч помешал ложкой кофе в турке и уселся рядом; по комнате начал распространяться ароматный возбуждающий запах.
- А ты как понимаешь взросление? Вот вчера тебе двадцать было, а сегодня тридцать стало, и все по мановению пальца изменилось? Нет, тут
похитрее процесс.… Погоди, кажется, закипел. Ага, наливаю.
Саныч поставил на стол кружку дымящегося напитка и потянулся к тумбочке.
– Хочешь, спирта плесну?– сощурился он.
- Не надо, Саныч – отказался я, но было уже поздно. Старик уверенным движением руки налил из стеклянной бутылочки в мою кружку пличную порцию спирта.
- Извини, конька нет. Дорого - для пенсионера. Но уж, что Бог послал. Давай поправь настроение.
Я сделал глоток, и ядерная смесь, обжигая желудок, моментально растеклась по телу успокаивающей истомой.
- Так вот, – продолжил старик, наливая себе в огромную керамическую кружку чай. - Взросление – это, как переезд на новую квартиру. Старая - давно обветшала и завалена всяким хламом: воспоминаниями, событиями, приятелями и любовницами… и вдруг Новый возраст – новая квартира. Надо переезжать, а грузовой машины нет. Вот и таскаешь по одной вещичке. То табуретку отнесешь, то книжку, то кастрюльку. И в один прекрасный момент, сидишь ты посреди своей новой квартиры и понимаешь: не нужно больше ничего приносить, нет для оставшегося старья места в новой жизни, и будет здесь все по другому.. Так уходят друзья детства, так уходят воспоминания, так уходит жизнь…
- То-то думаю, от чего дома стариков завалена всякой рухлядью – съехидничал я, потягивая кофе. - А оно оказывается вот в чем дело…
- Старики отдельный случай, - улыбаясь, ответил Саныч. - Однажды понимаешь, что больше не будет, новой квартиры, и в ней не будет новых вещей и событий. А из возможных переездов остается только один – на тот свет. И тогда начинаешь обрастать хламом, как старый корабль водорослями…
- Знаешь Саныч, а я в последнее время стал себя чувствовать старым.
- Ты что в свободное время делаешь?
- Последнее время пью водку и читаю Бердяева. Это мыслитель такой, - на всякий случай пояснил я.
- Знаю, знаю, - покачал головой старик. - Писал про философию свободы, а сам пытался закабалить людей своей мыслью. Дай-ка вспомню присказку, любил я её в молодости.
Старик на минуту застыл, а затем пробормотал:
Бесцветен, благонравен и безлик,
Я спрятан в скорлупу своей типичности.
Безличность - есть отсутствие улик
Опасного наличия в нас личности.
- Занятное стихотворение, – оценил я.
- Занятное - отозвался Саныч. – Все же ты молод, потому что еще читаешь заумные книги, потому, что еще нуждаешься в собеседнике и не меньше - в их мнении.
-Ты считаешь, что чтение равнозначно беседе?
- Конечно. Или даже спору, только не внешнему, а внутреннему. Ты все еще ищешь ответы. И все они внутри тебя.
- Ну а если я найду ответы на все свои вопросы - мне будет легче?
- Скорее всего - тяжелее, но проще, ты будешь знать, на что полагаться.
- На что же я могу положиться сейчас? Или « спасение утопающего - дело рук самого утопающего»? – озадачился я.
- На то, на что полагаются все трезвомыслящие люди, - вздохнул Саныч. - На трех своих настоящих друзей, верную жену и личный денежный счет.
- И всего-то?
- И всего-то!
Старик медленно подошел к окну и осторожно отбросил в сторону выцветшую занавеску. Где-то высоко в небе луч весеннего солнца прорвался сквозь облако и ярким пятном высветился на столе. Бутыль спирта преломила свет и засияла радужными бликами.
Это - знак! – по - молодому резвясь, отреагировал Сан Саныч. – Наливай, Коля, по маленькой. Выпив со стариком разбавленного спирта, я достал сигарету и, в задумчивости, стал собираться уходить. Саныч пошел провожать меня. Пожимая руку, он неожиданно выпрямился и спросил: « Ты почему столько лет не заходил ко мне?»
- Ты же знаешь, Саныч, я жил в другом городе.
- Это - не ответ.
- Я думал: твой маяк давно закрыли. Говорят, корабли сейчас пользуются спутниковой навигацией. Потому и не заходил.
- Ты, наверное, Николай, думал, что я умер. А я жив. А маяк мой оставили на случай глобальной войны. Даже телефон стационарный сохранили. Вот сижу – газеты почитываю. Кораблям маяк больше не нужен, а друзья иногда заходят. И ты – возвращайся. Маяк он не столько кораблям, сколько людям необходим…»
- И что это было? – озадачился Слава.
- Сдается мне - это философская притча, – рассудил Костя. - Только какая-то короткая. Но интересная. А ты, Валя, не хочешь её продолжить?
- Ты же знаешь: я в поэзии горазд. Проза - не моё. Пусть остается, как есть – на память… Вот собственно и вся история. Пора мне убегать. Засиделся.
- Погоди, Валя, - попросил я, - прочти, что - нибудь свое - новое, на последок.
- Хорошо, – ответил, слегка призадумавшись, Валентин. - Постараюсь по памяти.
И он прочёл стихотворение:
Ночной экспресс
между землей и небом
Летит во тьме, колесами стуча.
Мерцают окна, забранные крепом;
Стюарт разносит по вагонам чай…
В купе просторном милые мне лица
Ведут неспешный тихий разговор,
О том, что все же стоило родиться,
И смерть – награда, а не приговор…
Гудок прощальный необычно звонок…
Экспресс летит, приветствуя зарю.
А я стою как брошенный ребенок,
И, с болью в сердце,
долго вслед смотрю.
Стихотворение точно соответствовало духу сегодняшнего вечера. Я хотел поблагодарить Валю за рассказ и стихи. Но, кажется, ему это было не особенно нужно. Быстро попрощавшись, он легкой походкой вышел из кафе, и растворился в наступающих сумерках. Мы остались втроем за столиком.
- Да, - произнес Мореман. - Валя странный, но занятный человек. И в его мозаике есть смысл. Я просто по - другому называл, но смысл тоже. Давайте, закажем еще рому и выпьем за МОЗАИКУ ЖИЗНИ!
Мы согласились и выпили еще по пятьдесят.