Мои ранние воспоминания.
Огромные просторы моей Родины! Нет им конца и края. С детских лет я познал её огромные просторы. Мой папа был военным человеком и служил в разных регионах страны. Нашей семье часто приходилось переезжать на новые места службы папы. Свою первую поездку по территории моей необъятной страны я помню в товарном вагоне в 1946 году. Мне тогда было около восьми лет. В школе я не учился, так как меня приняли в первый класс после восьми лет.
Себя я помню с той минуты, когда, ползая под столом сел на только что вскипевший чайник. Мама почему-то всегда вскипевший чайник ставила под столом. Как я орал, не помню. Больно было, конечно, больно, но не помню. Помню, как она показывала мои большие водяные пузыри
соседям, переворачивая попкой вверх. Помню, как приходили большие мальчишки смотреть. Тогда я только что научился ползать и мог стоять в кроватке, держась руками и зубами за железный прут, на который была натянута сетка. Мама говорила, что мне было в ту пору шесть месяцев. Вероятно, это был стресс, и я хорошо запомнил эти часы. Больше ничего не помню. А мама впоследствии рассказывала, что сразу после шести месяцев я заболел и проболел полтора года. Но я не помню время болезни. По словам мамы, болел я тяжело. Мама принесла меня в госпиталь, а врач отказался принимать меня:
- Ребёнок всё равно умрёт, а мне не нужна лишняя смерть!
- Если ребёнок умрёт у входа в госпиталь, сделаю всё, чтобы Вас судили. Если же ребёнок умрёт в палате, пусть останется, как будет. Бог решит, жить ему или нет.
- Хорошо, - ответил врач.
Я переболел многими болезнями. Самое тяжёлое было крупозное воспаление лёгких. Скарлатина, краснуха. Я не говорю про грипп. На исходе полутора лет я начал поправляться. Как-то во время завтрака врач делал обход. Нянечка несла масло. Никто не понял, как я взял кусочек и съел. Врач увидел и говорит:
- Вот теперь я вижу, что ребёнок поправляется.
Следующее воспоминание, которое сохранила память, “ремонт” папиных карманных часов. После обеда папа всегда отдыхал полчаса. Он ставил табурет около обычной солдатской кровати, которую папа получил в КЭЧ (коммунально-эксплуатационная часть) рембазы, и ложился, не снимая обмундирования и сапог. Ноги укладывал на табурет. Меня укладывал с собой к стенке, чтобы я не упал. Как только папа уснул, я вытащил из карманчика посмертного медальона, часы и… разобрал. Как уж там я разобрал, не знаю. Потом потянулся к гире настенных ходиков и потянул гирю. Гиря упала и разбудила папу. Он соскочил с кровати и полез за часами. Но то, что увидел, поразило его:
- Мать, иди, посмотри, что наделал сынок!
Мама вошла в комнату:
- Что случилось?
- Смотри, - сказал папа, показывая часы, - технарём будет.
Папа не ошибся в моей будущей профессии. Но об этом позже.
Не знаю, сколько мне было лет, когда папа ремонтировал свой велосипед. Он красил его краской цвета морской волны. На неуспевшую высохнуть краску папа наносил выделяемую из горящего органического стекла копоть. И такая хорошая покраска была, что я вспомнил её уже взрослым человеком, когда решил покрасить свой велосипед. А потом, на следующий год он отхромировал велосипед полностью, и ездил на блестящем велосипеде. Ещё помню, как папа катал меня на велосипеде.
Тяжёлым было наше детство. Особенно во время войны 1941-1945 годов.
…Несколько семей папиных сослуживцев вместе с семьёй командира части переезжали вместе. Ехали мы со станции Домна Читинской области в город Куйбышевка Восточная Амурской области. Город Куйбышевка Восточная размещался на пересечении трансси-бирской магистрали и железнодорожной линией, ведущей в областной центр Амурской области город Благовещенск. Я видел всё, что проплывало перед моими глазами. Огромная тайга, растянувшаяся от нашего вагона до горизонта, плавно перемещалась вместе с нами. Мы ехали летом. Зелёная тайга покрывала землю. Мощные сибирские реки ставали на нашем пути. Через них перекинуты мосты, построенные перед революцией. Тогда я не знал, что строили мосты, пробивали штольни между гранитными скалами и укладывали рельсы каторжники. Транссибирская магистраль обновлялась, менялись шпалы, спрямлялась дорога, становилась короче, но эту работу выполняли уже советские заключённые, враги народа, как их тогда называли.
Иногда на нашем пути появлялись небольшие дома, покрашенные коричневой краской, в них жили люди, несколько хозяйственных построек и обязательно колодец. Мне было так интересно, что хотелось в них пожить. Это чувство возникало всегда, когда проезжал по транссибирской магистрали, будучи взрослым человеком. Потом мы проезжали большие города и небольшие станции. Тогда я ещё не знал, что спустя много лет мне придётся бывать и по долгу жить в этих городах. Что я познакомлюсь со многими хорошими людьми, и что они станут мне родными. О себе я никогда не думал. Я не знал ещё, что я представитель славного забайкальского племени очень добрых людей. Вместе с местом рождения я получил их доброту. Не сознавая тогда, я полюбил громадные просторы, которые были моей Родиной. Иногда тайга расступалась и переходила в большие степи, которые местами покрывали лесные массивы. Мы проезжали мимо дорог, по которым ехали машины, первые советские полуторки и зилы, мощные трактора распахивали поля, подготавливая землю к посевам.
Однажды на нашем пути появилось огромное озеро. Это был Байкал! В своей жизни я много раз буду на его берегах. Но уже тогда я полюбил его. Его нельзя не полюбить, как нельзя не любить свою Родину, будь то Большая или малая. Так с годами я познавал свою Родину!
“Эти огромные просторы в первозданной простоте ждали явление человека. Велик человек в своей уверенности, что для него созданы земля и небо, солнце и звёзды. Моё! Наше! Какой Бог, покровитель каких племён первым сказал: ”Населяйте землю и обладайте ею! Напрасен поиск, мелочное и недостойное собственного утверждения первенства”. Земля подобна безмерно широкой одежде, безразличная, бесстрастная, великолепная не в себе, а для кого-то! Кому отдаться, кто овладеет землёй, её бесконечной ширью? Ей всё равно, ей все равны. Она подчиняется силе.
Но немая, безразличная, оживляемая только живым воображением человека, земля чутка к насилию. Испытав насилие, она мстит бесплодием, обернувшись пустыней, обрекает на изгнание, не считаясь ни с лицами, ни с оправданиями, ни с благими пожеланиями. Земля верит только добрым делам. Земля мстит за творимые на ней недобрые дела! Приговор её слеп, вместе с виновными она гонит и невиновных за их попустительство виновникам, не смягчаясь их слабостью. Суд земли (не только земли, а всей Природы – курсив мой) беспощаден, обжаловать никому не дано! Даже если человек понял, что натворил недоброе дело. Потребуются очень многие годы, столетия, прежде чем Природа простит человека, исправит недобрые творения его рук” (Валентин Иванов).
Природа – это живой организм. Грубейшей ошибкой великого учёного И. В Мичурина является его изречение: “Мы не можем ждать милостей от Природы, взять их у неё – наша задача”! Да, мы неправильно поняли Мичурина и действовали нахрапом. Да, мы не можем ждать милостей от Природы. Но мы должны создавать условия, которые бы позволили сохранять Природу, облагораживать её для будущих поколений. А для этого необходимо осознание! Действуя не осознано, человек получил то, что получил – Природа наказала нас, и виновных, и невиновных. Только сейчас русские осознали, что натворили. Посмотрите на леса, посмотрите, что творится в лесах – кругом пластиковые бутылки, плёнка, бумага, стекло битых бутылок, банки и прочая гадость. Особенно в местах расположения так называемых садовых участков, по берегам водоёмов. Так давайте сначала думать, потом обсуждать всем народов и затем творить. В народе говорят, сила есть ума не надо! Нет, ещё как надо. А ныне, горы мусора в черте города. Что это такое, господа правители и чиновники? Советские учёные предложили повернуть сибирские реки в Каспий. Хорошо, что не успели. Сколько миллиардов рублей ушло в помойную яму. Сейчас наши российские учёные пыжатся, осуждают академиков РАЕН, например, Петрика.
А сами ничего умного придумать не могут. Как же? Какой то Петрик сделал, а они не могли. Сколько можно говорить о строительстве заводов по переработке отходов? А сколько дураков сидит в институтах и академиях, протирают штаны? А после введения и принятия новой программы образования, сколько ещё появятся дураков, купивших дипломы? Нет, нам нужен ум, нужен государственный подход, чтобы оставить после себя для наших детей, внуков и правнуков добрые дела.
С малых лет у меня остались воспоминания, что вместе с папой сижу на берегу реки Ингода, что протекает в Читинской области Забайкальского края, с удочкой в руках и ловлю рыбу. Любил я это дело и люблю сейчас. Правда, годы сказываются. Бывая в командировках, всегда имел удочки. Много ли нужно места для простой удочки.
Помню, как-то направили меня в город Устьилимск, на лесопромышленный комбинат. В первый же выходной день пошёл на устьилимское водохранилище. Выбрал место и закинул удочку. Не успел её закинуть, как поплавок повело в сторону и вниз. Тяну, но не тут то было. Удочка изогнулась и заиграла из стороны в сторону. Подвожу к берегу – и вытаскиваю большого окуня.
Рядом со мной сидели и рыбачили местные любители. Один из них подходит ко мне, незнакомому им, и говорит:
- Вы распотрошите окуня и внутренности выбросьте.
- Почему?
- Глиста.
Потрошу, действительно, глист. А когда знакомился с усть-илимской плотиной, то видел верхушки огромных елей, высота которых превышала крыши двенадцатиэтажных зданий – строители “забыли” спилить, перевыполняя план.
В Братске то же самое. Сижу на плотах и рыбачу. Глубина метра полтора. Смотрю, плывёт сорожка, а за ней тянется глиста, не успевшая покинуть её. Смотрю на самое дно, а оно сеяно мёртвой рыбой. И это не смотря на то, что в Братске и Усть-Илимске находятся два мощнейших очистных сооружения, находящихся под контролем Байкальского НИИ охраны Природы.
Хочу вспомнить небольшой город Саянск, что расположен в 25 км. от узловой станции Зима. Хожу по городу, знакомлюсь с достопримечательностью города. Город стоит на реке Ока. Рядом с городом крупнейший нефтехимический завод, из труб которого в полнеба поднимается чёрный дым. В кармане у меня клеймо ведомственного поверителя химико-физических средств измере-ния. Имел такое право запрещать использование негодных средств измерения или, наоборот, разрешать эксплуатацию исправных.
Город Саянск молодой, построен 1979 году. Смотрю, на одной из улиц стоит небольшой двухэтажный каменный дом. Над парадным входом табличка “Саянский территориальный комитет охраны окружающей среды”. Захожу, встречаю молодую женщину. Поздоровался и спрашиваю:
- Скажите, у Вас имеются хроматографы?
- Да, у нас есть один, правда, он старый и сломанный.
- А, может быть, мы его отремонтируем, поверим (то есть проверим на пригодность эксплуатации), я поставлю клеймо на него, выдам удостоверение на право эксплуатации, и, Бога ради, пользуйтесь им. Над вашим городом в полнеба чёрный дым стоит от нефтехимического комбинате, а вы живёте и работаете в городе. Да и дети у Вас, наверное, есть.
Как оказалась, эта женщина – урожденная города Горький являлась заместителем директора Центра. Она провела меня к директору. Я познакомился с директором. Его звали Владимир Ильич Михайлов. Мужчина несколько моложе меня, и, как и женщина, был очень приветлив. Запасные части к хроматографам у меня были, и мы договорились, что я отремонтирую, налажу и поверю хроматограф. В свободное от основной работы время на Зиминском лесохимическом заводе я отремонтировал хроматограф, настроил его и поверил.
- Пользуйтесь, Владимир Ильич, и дай Бог, Вам успехов по охране Природы и окружающей среды.
Чтобы читателю было понятно, скажу, что хроматограф позволяет определить наличие любых примесей (даже в количестве одной молекулы). Это довольно сложное электронное устройство, позволяющее определять наличие примесей в окружающей среде, сточных водах или газовых выбросах. Это было в 1988 году.
Спустя год я приехал на Зиминский лесохимический завод для поверки хроматографа, подлежащего очередной поверке в физико-химической лаборатории ЛХЗ. Как и в прошлый приезд приезжаю в Саянский территориальный центр охраны природы и окружающей среда. Со мной приветливо здороваются сотрудники, благо я успел со многими познакомиться. Иду в кабинет Владимира Ильича, по пути заглядываю в комнаты Центра. И… о Боже! Почти в каждой комнате вижу компьютеры и новые хроматографы.
- Владимир Ильич, - после приветствия спрашиваю его, - где же вы столько денег нашли, что полностью обновили свой Центр? Поделитесь, каким образом вы смогли оснастить Центр охраны окружающей среды новейшим оборудованием?
- Спасибо, Вам, Владимир Александрович!
- Я-то здесь причём?
- Ну, как же. Я нашёл некоторую сумму денег. Нанял некоторых сотрудников нефтехимического комбината, а они сообщали мне о времени выбросов. Мне оставалось, во время приехать взять пробу и провести анализ выбросов. По закону 30% от штрафных санкция шло в пользу нашего Центра. Теперь у нас в плане купить несколько японских автомобилей, оборудованных новейшими хроматографами и несколько переносных миниатюрных хроматографов.
Приходилось мне бывать во многих других городах, но такого отношения официальных работников города я не встречал. Оказывается дело не столько в хроматографах, сколько в людях и их заботе к сохранению окружающей среды.
Март 1990 год.