Сенокос

 
Сенокос, сенокос!
Лес остался без волос!
Он пострижен косами,
Он побрызган росами.
Как причёска эта
Хороша для лета!

          В течение календарного года в сельской местности  много  мелких,  но обязательных,из года в год повторяющихся, жизненно важных дел, без которых само существование на селе ставится под вопрос. Скажем, уборка снега со двора,  регулярная уборка фекалий от животных и птицы, весенняя или, как её обычно называют,  предпасхальная  уборка территории вокруг дома, и поддержание порядка круглый год, и много других дел, которые, на первый взгляд, и не так уж важны, но, не сделав их, можно  не выйти из дома,  заваленного снегом,  зарасти навозом по уши, как  говорят. Это считают  мелкими делами, и делать их могут все члены семьи, в том числе и дети. Да и делались они у нас, как впрочем и во многих других семьях, детьми.


  К жизненно важным, ежегодным делам относились: посадка и уборка картофеля, других огородных культур, заготовка сена для животных, приобретение зерна для птицы и комбикорма для  поросят.  В годы моего детства  корову, поросят и уж конечно птицу держали  почти  в каждом доме. В сельских магазинах никогда не продавались ни молоко, ни сметана, да и сливочное масло практически не продавалось. Картофель и всевозможные овощи также заготавливались впрок со своего огорода. Пословица «Как потопаешь, так и полопаешь» как никакая другая метко характеризует сельскую жизнь.
 


         Корова–кормилица у нас была где–то до 1966 года. Она была в семье действительно кормилицей, так как  молоко использовалось как в цельном виде, так и  на получение сметаны  и сливочного масла.   Помню,  как в  конце пятидесятых у нас пала корова. Мы, дети,  плакали  навзрыд, как по члену семьи. Неожиданно она перестала  есть, только пила воду с комбикормом. Вызвали ветеринарного врача. Он  пришёл к выводу, что она абсолютно здорова, но что-то попало в кишечник  и вызывает боль  при  приёме пищи.  Пришлось прирезать нашу кормилицу.  Мама  тщательно проверила кишечник и обнаружила в нём  большую швейную иголку, вставшую поперёк, которая и явилась  виновницей  вынужденного забоя коровы. Ветврач, Даниловский Фёдор Фёдорович, дал справку о пригодности мяса для реализации,  и  отец сдал  тушу в заготконтору. Добавив определённую сумму,  родители купили молодую коровку, которая и была у нас последней. После того как  последняя из детей, Надя, окончила школу,  родители продали корову и больше не заводили.


  С начала мая и до ноября корова была в стаде, и наёмные пастухи гоняли скот  в лес. Местность у нас песчаная, и лугов с хорошим травостоем практически не было, поэтому кормились коровы  на опушках леса. Пастухам платили определённую сумму  за каждую голову.  Я как-то подсчитывал их месячный заработок. Выходило около 350-400 рублей. В шестидесятые годы это были очень большие деньги. Надо отдать должное, что и труд их был от зари и до зари,  и побегать за скотом приходилось  как на марафонских дистанциях.


  Зимой же корова  питалась дома, а для этого надо было заготовить  немало сена. Лугов, как я уже упоминал, у нас нет сенокосных, солому мы никогда не использовали в корм, а кормили мягким, душистым, лесным сеном, которое и заготавливали впрок летом.

           Сенокос, по важности, можно разве что сравнить с бухгалтерским годовым отчётом, или  фронтальной проверкой школы, или современной её аккредитацией. К нему готовились основательно и загодя.  Отец настраивал 3-4 косья  (это черенок с ручкой, на который насаживалась сама коса), отбивал несколько кос  различного размера, выписывал  разрешение на покос в лесхозе, а затем в конкретном лесничестве уже оплачивал за определённую площадь покоса. На период сенокоса, а это минимум неделя, он брал отпуск. Сенокос, как правило, был в июле месяце и приурочивался к цветению липы. Помните: «Солнце печёт, липа цветёт, рожь  поспевает…».  Во время сенокоса мы, то есть отец,  я, а иногда кто-то из старших братьев, если бывали в отпуске, жили в лесу.  Продукты также готовили загодя. Покупали  рыбные консервы, братья присылали солдатскую тушёнку (они были офицеры), коптили сало.


 Главная роль в копчении сала принадлежала мне. Дело в том, что   под коптильню была приспособлена русская печь, а в дымоход, где  подвешивалось сало,  мог влезть только  маленький человек. Им как раз и был я. Куски  солёного сала обёртывались в два-три слоя марлей. Сало было всегда с мясными прослойками, так как жирное никто в семье не любил. На меня надевалось платье моих сестрёнок,а на голову-старая шапка-ушанка.  В такой фирменной спецодежде я был защищён в некотором роде от печной сажи. В дымоходе были приспособлены специальные  металлические пруты, на которые я и подвешивал сало.  Сам процесс копчения осуществляла мама. Он  идентичен приготовлению шашлыков, только длится часов десять-двенадцать. Во время копчения  жир капал  в подставленное  для  сбора  блюдо, а я с сестрёнками окунал в него кусочки хлеба и с таким наслаждением ел  с молоком… Пальчики оближешь!


И вот все приготовления закончены: косье привязаны к рамам велосипедов, косы, обёрнутые мешковиной, закреплены на багажниках, бруски,  продукты, посуда и всякая мелочь в сумках,  повешенных на рули. Что-то ещё будет подвозиться дополнительно мной на велосипеде, как основным связным между лагерем (так мы называли  место жительства в лесу) и домом. Бывало, правда, и так, что весь инвентарь  отвозился на служебном « Уазике» за один рейс, но, в основном, использовались велосипеды  как транспортное средство. Их у нас бывало три, а то и четыре, так как сёстры через несколько дней будут приезжать на день, чтобы сгребать скошенное сено.


Прибыв в лес, а это в пределах пяти - десяти  километрах от дома, отец  подбирает место для  лагеря. Оно должно быть не на солнцепёке, около полянки, где  будет гореть костёр и  приблизительно в центре отведённого угодья под покос. Выбрав место, мы сооружаем шалаш из жердей и покрываем свежескошенным сеном.  Спали мы, как правило, на сене, но одеяло брали с собой, так как зори бывали прохладные. Продукты и нехитрый инвентарь  укладывали в шалаше.


Вот, кажется, и  обустроен летний лагерь. Отец поехал с визитом вежливости к леснику, на подведомственной территории которого мы будем косить сено, а вечером   лесник  подъедет на фуршет или,  назовём его, званый ужин с горячительными напитками. Слово "фуршет" в те времена не употреблялось, а что касается горячительных напитков, то  они употреблялись  в достаточной мере. Бывало и до песен. Отец хорошо  и правильно пел, а учитывая его солидность  телесную и то, что он  был не рядовой работник, частенько подправлял лесника, если тот  допускал ошибки  в дуэте. Я, разумеется, в этом фуршете исполнял роль  повара, официанта,  кострового. Одним словом - на подхвате.


  Но это всё будет вечером, а сейчас, когда отец уехал, я осматриваю окрестности нашего лагеря. Шалаш мы  соорудили под широкой и густой кроной большого дуба. Рядом примостились дубки молодые, возможно,  непосредственные родственники  красавца–отца. Далее, вокруг полянки, чередовались стройные берёзки со своей блистательной белизной  и чёрными  крапинками. Дул небольшой ветерок, и макушки берёзок издавали  негромкий шелест, как будто они шептали друг другу: « Гости приехали, не навредят ли нам?» За берёзками глубже от полянки росли мелколистные липы, на цветках которых трудолюбивые пчёлки собирали целебный нектар и,  взлетая, издавали своё обычное «…з-з-ж, з-з-ж».  Между лип и остролистых клёнов букетиками, по несколько  стволиков от корня,  рос  орешник. Где-то невдалеке  кукукнула кукушка, затем сделала паузу, и я приготовился считать, сколько мне осталось жить. Она же, чувствуя, что куковать придётся долго, заленилась и улетела  в неизвестном направлении.  Но  установившуюся тишину вдруг нарушила барабанная дробь дятла, решившего  поточить клюв и заодно подкормиться червячками или мошками. Можно было и дальше  наслаждаться пейзажем  и лесными  звуками, подчас музыкальными, но  мне надо было обустраивать лагерь и готовиться к вечерней трапезе.


  Вечер встречи, как правило, проходил на высшем уровне,  и стороны оставались довольные друг другом. Описывать его не имеет смысла потому, что на Руси они, как ни странно, очень однообразны. Что на Чукотке или на далеком Сахалине, то и  в Пскове или в Липецкой области. По одной, не замедляя – по другой, а там ещё, ещё и… песни. Утром лесник показывает  полянки для покосов и  (результат фуршета) площадь покоса удваивается. В процессе нашего пребывания  он ещё не раз заедет на своей лошадке проведать нас и  немного промочить пересохшее горло.  Поскольку  в лесу  таких  косарей немало, горло у него постоянно пересыхало и, соответственно, промачивалось.  Какой бы он ни был « промоченный», лошадка всегда доставляла его  к дому, и менять её на  технические средства лесник не собирался. Я не называю его имени, так как  места покосов  каждый год менялись, и «работать» приходилось с новыми  смотрителями леса, а они  были похожи друг на друга. Никто не отказывался пропустить стакан-другой и неплохо закусить на халяву.  А после сенокоса велась заготовка дров, санитарное прореживание и прочие дела, где вновь не обходилось без фуршетов. Но я отвлёкся. Надо сено косить.


В основном, конечно, косьбой занимался отец, а я, так сказать, понемногу подкашивал лопушки. Так отец называл сочную траву   типа «Иван да Марья», лесной колокольчик,  горошек лесной, костяника и другие тенелюбивые растения, которые легко косились в любое время дня. А вот пырей, костёр и другие злаковые, растущие на полянах,  чисто скосить можно было только хорошо отбитой и наточенной косой,  да и то по росе. Недаром гласит пословица: «Коси, коса, пока роса.Роса долой-и мы домой!». Это сено как раз и было самым питательным и сложным для косьбы. Именно эти травы и косил отец. Коса у него всегда была остра как бритва,  и он ей действительно брил траву. Косы различались и по размеру: 6-7 номера были небольшие и удобны для косьбы в кустах, а 9-10 номера использовались для косьбы на просторе. Я пользовался небольшими косами.

Работа косаря очень трудная. Я удивляюсь, как это отец, с его более чем  стокилограммовой массой, выдерживал косить по несколько часов кряду. А ведь выдерживал! Я  перегрузок особо не чувствовал. Да и род деятельности  у меня за день несколько раз менялся. Косил, готовил пищу на костре, ездил за водой, а иногда и за водочкой, за продуктами домой ездил и так далее. Жизнь моя в лесу была очень насыщенной разнообразием  и очень интересной. А как приятно было посидеть вечером у багрового пламени костра, и подышать его душистым дымом, и на прутике прогреть кусочки копчёного сала…Прелесть! Об этом можно ещё долго писать, но надо сгребать сено и собирать поближе к лагерю  для   дальнейшей погрузки на машину.



Сгребать сено приезжали мама и сёстры. Этот процесс был также не из лёгких. Особенно изматывала переноска  травы  к месту погрузки. Таскали на двух жердях, приспособленных под носилки. Накладывали на них сено, порой и перебарщивали по весу, и несли  к лагерю. Изнурительная работа! Но вот сено  собрано,  и можно его отвозить домой. В общей сложности набиралось на две-три машины. Нагрузить равномерно на машину не просто. Для этого отец приглашал, как ни странно, свою сестру – Екатерину Васильевну. Тетя Катя, как мы её называли, была большим специалистом по кладке скирдов, и уложить сено на машину для неё не было проблемой. Муж её погиб на войне, и все домашние работы, в том числе и чисто мужские, она научилась делать мастерски. 
Отправив  домой сено и разобрав шалаш,  мы прощались с полюбившимся лагерем и прелестями сенокоса до следующего года.