Несмотря на то, что Виктория Сергеевна молодо выглядела и в душе считала себя таковой, решиться на замужество в этом возрасте, ей было нелегко. С другой стороны – как и любой другой женщине – ей совсем не чуждо было желание семейного благополучия и обыкновенного житейского счастья.
«Господи, ну почему именно сейчас речь должна идти о замужестве, - рассуждала она. - Ведь ещё ничего, абсолютно ничего не ясно».
Она много раз спрашивала себя, счастлива ли она сейчас, и будет ли счастлива вообще, не обязательно с Евгением Дмитриевичем, а с тем мужчиной, с кем возможно сведёт её судьба. Гармоничный союз она ещё могла бы себе представить (человек ведь всегда надеется на лучшее), тем более что у неё уже был опыт первого, весьма удачного брака. Но не гармоничный… Не гармоничный в её голову не укладывался никак.
А вдруг они с Евгением Дмитриевичем абсолютно разные люди? Ведь выяснилось же при первой встрече, например, что у них не совпадают взгляды на деятельность КПСС: если Евгений Дмитриевич всё ещё продолжал верить в светлое будущее партии, то Виктория Сергеевна, наоборот, пришла к выводу о том, что Коммунистическая партия Советского Союза в её современном варианте доживает последние годы, если не дни. И к этому, по её мнению, были все основания, ибо в стране уже полным ходом шла перестройка, а с трибуны съездов набатом звучали выступления Сахарова и других небезызвестных личностей. Людей как будто перевернуло: за многие годы коммунистического режима они впервые стали говорить открыто о том, что наболело и что накопилось в их несвободных душах.
Вопросы к руководителям КПСС и негативные оценки их деятельности начали формироваться у Литвинской ещё с начала восьмидесятых, – когда они с Инной, найдя в судьбах друг друга схожие моменты, начали вести между собой тайные беседы о тюрьмах и ГУЛАГах, куда не без ведома вождя всех народов эшелонами гнали невинных людей.
Репрессии не обошли стороной ни семью Инны, ни семью Виктории: у Инны был репрессирован её родной дядюшка, который отбывал «наказание» на строительстве Беломорканала, откуда ему чудом удалось бежать и таким же чудом добраться до родного Челябинска, где в ту пору жили родители Инны. Скрываясь от властей в подвале родительского дома, он вскорости так и умер, не прожив после побега и пяти месяцев. У Виктории, по рассказу её матери, в Сибири была репрессирована семья её двоюродной бабушки Ефросиньи только за то, что в её хозяйстве обитали лошадь и две коровы. Семью бабушки сослали за болото, где несмотря на мученические условия, сильная духом бабушка выжила, но её муж и их общий ребёнок погибли, оставшись лежать в чужой земле.
Об этом страшном периоде во времена гласности в СМИ появилось великое множество разного материала, как публицистического, так и художественного – порой противоречивого, – который, как лавина, обрушился на умы изголодавшегося по правде народа и о существовании которого, раньше невозможно было даже и предположить. И когда Виктория прочла публикации Солженицына и других авторов, она поняла, что её страна стоит на пороге огромных экономических и политических перемен.
Но будет ли она доверять другим партиям, которые, как грибы после дождя, станут появляться после развала КПСС? Во всяком случае, ни в какую другую партию вступать она больше не собиралась. И это её решение было окончательным и бесповоротным. Она так решила.
* * *
В силу непревзойдённой человеческой устремлённости идеализировать своего избранника, через две недели Евгений Дмитриевич и Виктория Сергеевна смотрели друг на друга уже иными глазами. Каждый из них за это время постарался приучить себя к мысли о том, что их встреча – это их судьба.
Во время второго свидания, они много и на разные темы говорили друг с другом, повествуя о себе и о своей жизни – в известных пределах, конечно, – ибо ни одному из них не хотелось предстать перед другим в невыгодном свете. И Литвинская, ещё со времени их первой встречи пропустила «мимо ушей и ума» – как сказала бы её приятельница Инна, – те небольшие и, в общем-то, безобидные расхождения и по поводу Коммунистической партии, и по поводу происходящих в стране событий. Пленила же Викторию их обоюдная любовь к музыке, театру и живописи. Выяснилось также, что оба имеют хороший слух и с удовольствием поют: Евгений Дмитриевич баритоном, она сопрано, да и золотые руки Евгения Литвинская оценила по достоинству. Ей было достаточно одного этого, чтобы хотя бы отчасти, заглушить в себе тот внутренний голос, который почему-то так и не давал покоя.
Через две недели после второго свидания Виктория Сергеевна побывала в гостях у Астахова, где с некоторым удивлением обнаружила, что в его двухкомнатной квартире старого деревянного дома отсутствует более или менее приличная мебель, кроме самого необходимого: дивана, тумбочки, стола, и кровати.
«И всему этому великолепию, наверное, уже лет сто, - с грустью подумала она и тут же задала себе вопрос: - А у меня-то самой... намного ли лучше?»
Но здесь она слегка покривила душой, ибо у неё «у самой» было всё же получше: и мебель посовременнее, да и сам интерьер создавал тот необходимый колорит, который и называется домашним уютом. Чуть позднее, продолжая оправдывать бедность Астахова, она с укоризной скажет себе: «Нечего ехидничать: наверняка, он мало зарабатывает, хотя в этом – если честно – ничего хорошего». Упрекая себя за придирчивость и одновременно успокаивая, в конце концов, подытожит: «Ну да ладно, не в деньгах счастье».
По правде сказать, удручающее впечатление Литвинская получила вовсе не от мебели и других вещей, создающих уют в доме, вернее не от их отсутствия, а от присутствия некой ауры, которая явно доминировала в этой квартире. Поначалу она даже не поняла, что бы это значило, она ощутила лишь внутреннее беспокойство, которое увязала с неординарностью ситуации и своим волнением.
Ровно через месяц Евгений Дмитриевич и Виктория Сергеевна решили вступить в брак, будто к принятию этого решения их кто-то подталкивал. По обоюдному согласию они вместе посетили службу с красноречивым названием «Семья» – теперь она называлась именно так, – где Виктория наконец познакомилась с Людмилой Алексеевной Краевой, хозяйкой этого заведения и «удивительной женщиной», как представил её Евгений Дмитриевич, знакомя их. Было видно, что он очарован ею, а может, это был преднамеренный трюк, этакий своеобразный искусный ход перед Викторией с тем, чтобы пробудить в ней чувство ревности и тем самым привязать к себе напрочь.
Виктории же г-жа Краева не понравилась, и не потому что у её будущего супруга с нею были какие-то свои, доверительные отношения. Скорее – благодаря тонкому чутью – Литвинская уловила в ней плохо скрываемое самодовольство и совсем не скрываемое философское всезнайство, более показное, нежели реальное. Одним словом, попахивало от неё фарисейством. Тем не менее – несмотря на ощущение зажатости – Виктория всё же сообщила некоторые данные из своей автобиографии, необходимые для астрологического консультирования, и сделала это в большей степени из-за любопытства, так как её саму интересовала астрология, и давно – можно сказать с детства. Правда, тогда она не подозревала о существовании этой древнейшей науки и даже не знала, как она называется. Просто зимними и летними вечерами она подолгу любила смотреть на звёзды, призывно мерцающие в глубинах ночного неба, и на луну – таинственную красавицу, – во власти которой пребывали не только поэты, художники и музыканты, но и влюблённые всей Земли. Она любила смотреть на причудливые тени, которые жили только одну ночь и умирали с исчезновением лунного света и которые принадлежали Земле, но были полны, как ей казалось, такого же таинства, как и далёкий Космос.
В старших классах одним из её любимейших предметов – после литературы, музыки и математики – была астрономия. Не зная почему, она всегда чувствовала, что её судьба, равно как и судьбы других людей, живущих на Земле, связаны не только с родной планетой, но также с солнцем, луной и другими планетами Вселенной.
О том, что астрология как наука до сих пор ещё не признана, Виктория знала, и тем не менее она уяснила для себя две немаловажные вещи: во-первых, астрология не чушь и не чепуха, более того – как человеческое знание – принадлежит к древнейшим свидетельствам; во-вторых, эта наука – хотя бы отчасти – пытается дать ответ человеку на его извечный вопрос – кто он и зачем пришёл в этот мир. Поэтому астрология, с точки зрения самопознания – и в этом Литвинская была согласна с Астаховым – была полезна для человека.
Из чувства личной симпатии, вне очереди, Людмила Алексеевна сверила гороскопы Виктории Сергеевны и Евгения Дмитриевича на предмет совместимости их характеров и объявила, что они почти идеальная пара. Правда, веских доказательств своему утверждению она не привела, видимо, сочтя сей труд неуместным для таких несведущих людей, как эта, немного странная пара. А «пара» и не настаивала, потому что ничего не смыслила в астрологии и благоговела перед любым высказыванием этой «удивительной женщины».
Для регистрации брака г-жа Краева предложила две даты: 21-е и 27-е сентября, – Евгений Дмитриевич выбрал 21-е, и Виктория согласилась.
В этот погожий осенний день среди разноцветий сентябрьского великолепия всё было прекрасно: и бездонная синь неба, и мягкое тепло солнечных лучей, и гроздья рябин, ещё нетронутых первым холодком, и добрые, приветливые прохожие, которые, засматриваясь на милую, очаровательную пару, щедро дарили ей свои ответные улыбки.
http://www.proza.ru/2011/04/24/32