Однажды Мокей зазвал меня в Манеж. Он туда частенько наведывается и, видимо, посчитал, что мне тоже полезно будет. Где это – я уже знаю, чуть ли не каждый день мимо прохожу, но зайти как-то не думал. Я ему, правда, отвечаю, что верхом ездить мне не приходилось (а чем ещё в манеже можно заниматься?), но он смеётся (как это – верхом не умеешь?), а потом добавляет, что Манеж гимнастический и вообще в России он единственный такой. С гимнастикой, однако, у меня тоже общего языка не было. В школе там, в институте – это как у всех, но не более того. Ника, правда, говорил, что гимнастика здесь простенькая, но это у него в гимназии, там всё по программе, как сверху предписано. Да и поздновато мне гимнастикой заниматься. Но Мокей продолжает настаивать, и я решаюсь зайти и для начала посмотреть. Договариваемся на послезавтра.
С утра Мокей напоминает, что вечер у нас занят. Занят так занят.
Закрываю ставни, двери, проверяю замки. Мокей терпеливо ждёт. Думает, сбегу, струшу? Чего ради? Идём, конечно, вместе. Хотя Манеж практически на окраине Мологи, идём недолго. Город небольшой, до любого конца рукой подать. Выходим на Череповецкую и по ней несколько кварталов до Вознесенского переулка. Стало быть, рядом и храм непременно найдётся. Так и есть. Да и в целом уголок приятный, хотя по местным меркам далеко не центр. Уютный сквер, стильный деревянный мостик через ручей.
Заходим. Я скромненько прошу разрешения посидеть в сторонке, на что получаю согласие. Довольно скоро выбегает группа, в которой я вижу и Мокея. Одеждой они напоминают где-то виденную фотографию лейб-гвардии какого-то полка, сделанную в подобном же месте. Свободные шаровары, заправленные в мягкие сапоги, и рубашка сверху.
Вскоре я понимаю, что гимнастика по местным меркам весьма широкое понятие. Разного рода прыжки, отжимания, перетаскивание друг друга. Иногда видны некоторые намёки на акробатику. В какой-то момент ловлю себя на желании включиться в это действо. Видимо, и тренер (или как его тут называют – воспитатель, наставник?) это замечает и подходит ко мне.
– Нравится?
Я пожимаю плечами:
– Интересно…
– Не желаете ли попробовать?
– Да был бы помоложе…
– А Вы бороду сбрейте, и сразу иначе будете выглядеть. Ведь Вам же немного лет, я вижу. Попробуйте сейчас для начала отжаться – увидим, на что Вы способны.
Не заставляя себя долго упрашивать, скидываю с себя всё лишнее, подхожу к скамейке, встаю в ряд и начинаю отжиматься. Когда-то у меня это неплохо получалось, и счёт шёл на десятки. Главное было не переусердствовать. Начать не спеша и даже особо не прибавлять, идти медленно, ритмично, ни с кем не соревнуясь. Тогда уж чайником точно не буду выглядеть.
Так и получается. Когда все закончили, я отжимаюсь для порядка ещё несколько раз и выпрямляюсь. Шумное одобрение окружающих показывает, что меня приняли. Всё остальное тоже достаточно прилично получается. В целом это было похоже на качалку нашего времени, только не в подвале, а в просторном и достаточно удобном зале, правда без тренажёров.
На балке под потолком вижу надпись с претензией на славянскую вязь: Здоровье – всему голова, здоровый урока не боится. Стало быть, не просто качалка, есть и идейная основа. Вспомнил, что в Европе уже были сокольские гимнастические кружки. Уже и досюда дошло?
По дороге домой Мокей рассказывает и о Манеже, и о Подосенове, на чьи деньги всё это построено, и не только это. Фамилию эту я и здесь в Мологе слышал, и там в литературе встречал. Умер он лет десять назад, так что увидеть его не получится, а жаль. Судя по всему, и делец он был успешный – льном торговал, как-никак по первой гильдии себя объявлял – и это в таком небольшом городишке, и для людей много чего сделал. Мокей потом показал мне мужское и женское училища, детский приют, что он построил. Такие люди и на храмы обычно не жалеют, да и мало ли ещё на что… Ладно, раз за своего признали, почему бы и не позаниматься?
Так началось некоторое разнообразие моего быта. Назавтра я захожу к парикмахеру по соседству, и тот достаточно быстро и ловко приводит меня в прежнее моё состояние, намного, по его словам, омолодив. В манеже это воспринимают с одобрением, Аксён только усмехнулся, хозяйка же посмотрела более внимательно и, мне показалось, несколько оценивающе. Хм, этого следовало ожидать.
Гимнастический кружок, в который я попал по настоянию Мокея, был самый что ни на есть демократический. Обыкновенные молодые ребята немного за двадцать, а то и моложе. Разумеется, неженатые – видимо, семейные считали для себя неприличным махать ногами. Возрастом несколько выделяемся разве что мы с Мокеем. Подозреваю, что он и зазвал меня туда для некоей моральной опоры.
Как-то замечаю, что почти у каждого в сумке есть что-то книжно-журнальное. Продвинутые, однако, ребята. Что читаем? А разное. В основном свежие журналы. И что, их здесь получают? А как же, три читальни есть, да и домой многие выписывают. А ты что, не читаешь ничего? И откуда ты такой взялся? Читать хоть умеешь?
Одна-а-ко. Пошёл по шерсть, а вернулся стриженым. Умыли ребятки вопросом. Хорош же оказался – Молога, оказывается, место цивилизованное, книжки в сумках держат. Ладно, сейчас отыграюсь. Пробурчал что-то, но спросил, кто что сейчас читает.
Вопрос оказывается выигрышным, и разговор сворачивает в литературу. Книги извлекаются из сумок. Ого, у Серёги приложение к «Ниве», сентябрьское, ещё не переплетённое, новенькое. Видывал, видывал… Потрёпанные, конечно. Да и переплетённые в модную тогда мраморную бумагу попадались не первой свежести.
– Ну и что в нём?
– Смотри.
Беру, открываю. С первой страницы «Ионыч». Вот где моё спасение! Даром что он давно у нас в школьной программе, я по нему ещё и вступительное сочинение писал. Фамилия Туркиных тогда напрочь из головы вылетела, спросить постеснялся. Однако выкрутился оборотами вроде матери семейства, отца Котика и остального в этом же роде.
– Читал, читал…
– Когда? Где? Мы только неделю назад получили!
– А места знать надо…
Я почувствовал себя немного Остапом. Правда, далеко не понесло – особо некуда. Но всё-таки… Иду в наступление, задаю несколько вопросов с налётом провокации. Не по содержанию, конечно – это последнее дело. По смыслу. Оказывается, почти все уже прочитали. Тут же и тему развили – за жизнь и вообще.
После этого разговора меня торжественно принимают в книгочеи. Выдержал, так сказать, экзамен на интеллект. Припрашиваю на недельку у Серёги нивовские приложения с начала года, кое-что перечитать, особенно критический отдел – интересно.
– Критика? А что там интересного? Из пустого в порожнее переливают.
– Да интересно, что критик вычитает, можно согласиться с ним или не согласиться. Ежели критик окажется умнее тебя, это одно, а то и наоборот бывает.
– Так может, ты в критики пойдёшь, вон как по Чехову хорошо говорил.
– Да там и без меня тесно…
В тот же вечер получаю просимое. Восемь выпусков с начала года.
Не то что я без книг жить не могу, но понимаю, что последние полгода их мне явно не хватает. Правда, давно уже читаю всё больше начало двадцатого века, от символистов до известного литразгона начала тридцатых. А тут меня ждут предыдущие годы. Опять же «Нива»… Хотя я весьма туманно представляю, что творилось в литературе. Всплывают в голове названия журналов – «Русское богатство», «Русская мысль», «Мир Божий», ещё что-то в этом роде, но где кто печатается и вообще кого сейчас читают – понятия не имею. Несколько общеизвестных фамилий, понятно, не в счёт. О самой «Ниве» было представление как о всеядном журнале. Стало быть, и от приложения мало что можно ждать изысканного. Но посмотрим.
После ужина иду к себе. Собственный запас свечей – это обязательно, так что никого не стесняю. Для начала смотрю содержание. Первый выпуск, второй, третий… Фамилии авторов большей частью мало что говорят. Разве что отдельные стихотворения полузнакомых поэтов, а остальное – туман полный, никого не знаю. А кого ждёшь? Стариков, кроме Толстого, уже нет. Горького вроде как ещё не особо пущают, в босяках числят. Новые, от Мережковского и далее – тоже не нивовские. А Чехов – так вот он есть в этом году.
Издавалось, похоже, много всего. Критический отдел в каждом выпуске вполне приличного объёма. Да ещё литературные обзоры немаленькие. И где это всё через сто лет? А от нашего времени, интересно, кто останется? Вот если занесёт судьба в начало двадцать второго века – тогда узнаем.
Что-о?! Этого только не хватало! Не знаешь как из девятнадцатого домой вернуться, а уж ещё что-то подобное в голову лезет. Нет уж, нет уж. Пока хватит и этого. И не дай Бог кто прочитал мои мысли и задумал сейчас мне приятное сделать. Быстро возвращаемся в спасительную «Ниву» и смотрим дальше.
Публицистика. Общественная жизнь – как же в России без неё. Что сто лет назад, что через сто. Хлебом не корми – дай поговорить о судьбах народных.
Разговоры, понятное дело, о деревне. Мысли неновы – и не то что я читал эту «Ниву», просто о чём-то похожем будут говорить и через семьдесят лет, а потом ещё через тридцать. Разве что журналы да газеты будут другими, и на телевидение тема выйдет. Сколько же лет эта самая русская деревня кормит писателей и публицистов разных мастей от гениев до эпигонов – и подумать страшно. А результат нулевой. Они все сами по себе, а деревня сама по себе. И проблесков негусто. Тургенев Хоря показал – не клюнули. На нём жалостью не заработаешь, он сам кого хошь пожалеет. Если, конечно, увидит, что этого кого хошь жалеть есть смысл, что толк будет. Дети да братья этого Хоря в Подосеновы-Комаровы-Морозовы вышли. Так что вчитываться в эти плачи не буду. Смысла нет на всех этих жалельщиков да плакальщиков время терять.
Хм, а ты сам-то не так рассуждаешь? Ходишь по незатопленным деревням и тихо сам с собою… Со своей колоколенки-башенки. Или колокольни-башни – вроде немаленькая она, на сто лет вперёд видно. И никому на эту самую твою колокольню здесь пути нет. Невидима она, а значит толку с твоих рассуждений ноль.
Впрочем, какой-то смысл есть. Помнится, много кто рассуждал о прошлом, о возвращении к истокам и прочая, и прочая. К каким истокам? Вот я вроде бы живу где-то около них, истоков этих, а что толку? Может, действительно надо было сюда попасть, чтобы понять всю бессмысленность всякого «возвращения»? Или в десятый век отправиться, там истоки искать? Избави Боже, там я точно не выживу.
В памяти услужливо всплывает слышанная когда-то цитата из Экзюпери, что-то вроде «достаточно услышать народную песню пятнадцатого века, чтобы понять, как низко мы пали». Фразочка, конечно, эпатажная, кто спорит. Да и сказана была явно в те времена, когда о роке и не слышали ещё. Так и самое обычное будущее в каком-то смысле эпатаж прошлого…
Та-а-ак, журнальчики на досуге решил полистать, и не бог весть какие заумные – «Ниву» обыкновенную, достаточно обывательскую по здешним временам. И сразу в мыслеблудие потянуло. Митрич со своим беспокойным умом в Васисуалия Андреича превращается. Жил себе не тужил в двадцать первом веке, ни в какие дебри подобные особо не лез. Записных златоустов всерьёз не принимал, потому как пустоты и бессмыслия они производили безо всякой меры. А попал в прошлое – и началось… Всё равно ничего не изменишь, не пытайся. Хоть и бабочка крылышками… Лишь бы здешние времена тебя не изменили. Или таки изменят? В какую тогда сторону? В Ионыча превратят? Останусь здесь, так лет через тридцать к старости пойму. Через тридцать? Это же тысяча девятьсот двадцать восьмой! Если уцелею, то я на склоне лет какой-нибудь совслужащий, или эмигрант, или ещё кто. Загадывать, какая кривая коза куда вывезет, сейчас абсолютно бессмысленно. Иди-ка лучше с утра в лавку да делом займись, всё больше пользы.
На этом я задуваю свечу.