(глава из повести "Чухлинское детство".)
На первом этаже моего барака жила большая семья Костроминых. Их сын Борис был улыбчивым парнишкой, склонным к иронии и мелким издевательствам. Если становилось совсем скучно, то это его, в первую очередь, не устраивало:
– А не навестить ли нам с «дружеским» визитом бабку Лену?
И становился в первые ряды издевателей над бедной старушкой, у которой не всё нормально было с головой, а особенно с нервной системой, что приводило в восторг нас, малолетних бездельников. Увидеть бабку Лену в истерике с половником в руке для нас было наслаждением.
Боря Костромин всегда ходил по двору с ехидной улыбочкой на лице, готовый поиздеваться даже над собственным дедом. У него почему-то было прозвище – Крыса. Может именно от его ехидства и мелкой подлости, к которой он был склонен. Что особенно запомнилось, так это его всегда лоснящееся от жирности кожи лицо, которое постоянно блестело. Когда мы его спрашивали, умывался ли он сегодня, он отвечал, что уже два раза и с мылом, но жирность его кожи при этом всегда была повышенной. Кроме этого, его лицо было постоянно изрядно покрыто прыщами. Это производило неприятное впечатление.
Был у него старый-престарый дед, который получал пенсию. У деда был преотличнейший аппетит. У кого в те годы аппетит был плохой вспомнить сложно, так как всем проявить его в полной мере редко удавалось, – просто, есть было нечего. Но деду проявить свой аппетит в полной мере удавалось минимум, как раз в месяц. Обычно, что мы все ели? Картошка, крупы, макароны, молоко, которое нам прямо в барак рано утром доставляли предприимчивые жители ближайшего пригорода, да и кое-какая мелочь, как, например, щавель в пустых щах. Хлеба ели не вволю, так как хлеб был по карточкам. Семья Костроминых ела не лучше, чем все. Но, не их дед. Дед, как только получал свою пенсию, прикарманивал её часть и покупал себе колбасы.
О, колбаса! Ты была кулинарной мечтой всех жителей нашей улицы, да и, наверное, почти всех жителей нашей страны тех времён. Как ты была вкусна! В то время не было понятий о примешивании в тебя всякой дряни, как это делают сейчас. Ты была натуральным продуктом с необыкновенным вкусом! Ты была пределом всех наших мечтаний! Ты была надеждой, ради которой стоило жить, ибо, когда ты попадала к нам очень редко в рот, то тебя никогда не следовало сразу разжёвывать и глотать. Тебя нужно было положить на язык и долго сосать, как леденец. Тебя следовало нежно покусывать зубками, если они у тебя сохранились.
Но, деду напоминать об этом по последнему пункту было не обязательно, так как зубов у него уже давно не было. Дед расхаживал по комнате, зажав в руке кусок полукопчёной одесской колбасы так, чтобы она была не заметна. Отвернувшись, он незаметно откусывал своими дёснами кусочек колбасы и долго его усваивал по выше указанной технологии, но без последнего пункта. При этом по комнате распространялся такой удивительный аромат, что у всех домочадцев текли изо рта слюни, включая кошку, которая начинала ходить вокруг деда кругами и выпрашивать колбасу, истошно мяукая. Колбасу она чувствовала не только своим тонким обонянием плотоядного хищника, но и всем телом, включая хвост, который в такие моменты вожделенного желания задирался трубой вертикально верх и трепетно подрагивал. Дед начинал нервничать. Он широко разводил руками в стороны; при этом одна ладонь у него была открыта, а другую ладонь, с зажатой в ней колбасой, он открыть не мог. Затем он обращался к кошке, а не к окружающим:
– Ну, чего тебе от меня надо? Брысь! Видишь? У меня ничего нет.
Борис, внук деда, тоже очень любил колбасу. Иногда от дедовой колбасы и ему немного перепадало. В таких редких случаях он выскакивал во двор с зажатой в руке колбасой и с крыльца кричал:
– Сорок один, никому не дадим.
Так было принято. Мы, детишки, не любили есть дома, – это скучно и не интересно. Да и вкус не тот. Насколько лучше выскочить на улицу к друзьям и врагам твоего детства, которых почему-то у всех было примерно поровну, и показать всем, что у тебя в руках кусок чёрного хлеба, что являлось лакомством. И не какой-то там паршивый кусок из середины буханки, который проскакивает в желудок почему-то очень быстро, а великолепная горбушка, жующаяся долго и смачно, которая полита вкуснейшим подсолнечным маслом и посыпана крупной солью. И что ещё: она обильно натёрта свежим чесноком из собственного огорода. Это были редкие минуты полного счастья, но они были.
Ты стоишь с этим куском на высоком крыльце в три ступеньки; ты уже сказал свою скороговорку, ты только что откусил первый кусок от лакомства, ты держишь высоко эту откусанную горбушку в вытянутой руке, чтобы её все видели, и это у тебя никто не имеет права отнять, ибо ты успел сказать: «Сорок один, никому не дадим». Но если ты растяпа, и этого сказать не успел, то тут же к тебе имеет право подскочить любой из твоих приятелей, или даже врагов, и сказать:
– Время просить, дай откусить.
И тогда тебе придётся дать ему откусить от твоего куска один раз. Но, если от такого кусания тебе что-то останется, то тебе повезло, ибо при этом вечно голодный рот открывается так широко, что туда помещается не только вся твоя горбушка, но и пол твоей руки, почти по локоть. Поэтому надо быть очень осмотрительным и не забывать про скороговорку.
И внук нашего деда никогда об этом не забывал. Он выскакивал с куском колбасы на крыльцо, держа её крепко в руке, как свечку. Он ещё только высунул голову из парадной, но этот заветный кличь им уже был произнесён. Нам только оставалось глотать слюни и смотреть, как Борис Костромин неторопливо откусывал от дедовой колбасы, проделывая с ней все полагающиеся при этом процедуры, включая нежное покусывание её зубами, ибо зубов у нашего Бориса было в изобилии. Как после всего этого можно было называть Борю Костромина? Не трудно догадаться.
Были на нашей улице не только артисты, музыканты, поэты, дипломаты, писатели и художники, проявившие свой талант в далёком будущем, но и лётчики. Борис Костромин через несколько лет окончил военное лётное училище и стал настоящим лётчиком, которому мы все завидовали. И когда в небе мы видели самолёт, то всегда задавали себе вопрос:
– А не наша ли Крыса так красиво летит?
***
(Это глава из повести "Чухлинское детство" Вячеслав Сергеечев:
http://www.pereplet.ru/text/sergeechev10feb10.html )