(глава из повести "Чухлинское детство".)
Маринада из сома хватило нам с тётушкой на несколько дней. Меня снова потянуло на рыбалку. Встал несколько поздновато. Быстро оделся, сунул в сумку пару бутербродов и быстрым шагом стал спускаться к парку Горького со всей своей нехитрой рыбацкой амуницией. Опасливо лезу в дырку, выхожу к аттракционам, сворачиваю налево, прохожу к Нескучному саду. Вдали показался Андреевский мост.
– Что это я всегда хожу по набережной? – думаю я. – Надо посмотреть: а что там выше?
Поднимаюсь повыше. Домик небольшой. Надпись: «Любительская киностудия». Заглянул из любопытства. За столом сидит мордастый мужчина в очках. Спрашивает он меня наклонив голову и глядя поверх очков:
– Чего тебе, мальчик?
– Здесь снимают кино? – застенчиво спрашиваю я.
– В принципе, здесь. А что? Хочешь сняться?
– Да я не умею, – отвечаю я.
– А тут и уметь-то не надо. Хочешь, я проведу с тобой кинопробу?
Берёт он с полки небольшую кинокамеру, заводит её несколько раз, как будильник, и говорит мне:
– Пошли на натуру. Возьми-ка из таза десяток огурцов.
Я испугался и спрашиваю:
– А далеко ли до натуры? Мне некогда. Я иду по рыбу на Андреевский мост.
– Рядом это, – отвечает Мордастый. – Да не суй ты огурцы по карманам. Накладывай их за пазуху. Будем снимать эпизод по рассказу Носова. Слыхал про такого?
– Не, – мямлю я. – А это не долго? У меня ведь рыбалка запланирована, да я поздно встал. На прошлой неделе при мне один пацан сома здоровущего поймал под Андреевским мостом. Я сам видел. Не верите?
– Верю, верю! Ты что, тоже хочешь поймать такого же сома? Знаю я Сашеньку. Он частенько сюда заглядывает. Слыхал я про его сома. Повезло мальцу. Не урони огурцы-то. Попридерживай их руками. Который день маюсь я с вашим братом, а воз всё там же. Режиссёр на меня напирает: «Давай огурцовую пробу и баста!» – А где мне взять подходящего парнишку на пробу? Никто к нам в киностудию не заглядывает из ребятни. Домик-то наш на отшибе. А эти проклятые качели да карусели сильная для нас конкуренция. Да не роняй огурцы-то! Снимать будет нечего. Пошли на натуру… А вот и сам режиссёр на подходе. Молод, конечно, да зелен, но другого у меня нет.
Подходит молодой парень. Низенький такой, улыбчивый, лобастый и зубастый. Всё бы хорошо, только уж очень тщедушен был этот режиссёришка. Но ему шла его добродушная улыбка. Подошёл он бойко, поздоровался за руку с Мордастым, озорно глянул на меня и подмигнул:
– Привет киногерою! Что так оробел? Смелее! Сейчас будем делать из тебя кинозвезду. Пока что огуречную, для начала. А потом, может быть, и помидорную. Где ты, Виктор Фёдорович, откопал такого красавца? Да брось ты эту удочку! – обращается он ко мне. – Что вцепился в неё мёртвой хваткой. Прижимай обеими руками огурцы к животу, пока мы их не пустили под закуску. Пойдём на наш полигон. Отдай мне камеру, Виктор Фёдорович, я сам проведу кинопробу.
– Вот и отлично, Роланчик, вот и отлично, – забубнил Мордастый. – Как ты вовремя. Иди, поработай, а я с газеткой посижу у входа. Может, ещё кого-нибудь из пацанов поймаю да приведу к тебе. Иди с богом.
Тщедушный, весело балагуря со мной, тащит меня за дом. Недалеко от домика киностудии находился небольшой живой уголок, где в клетках содержался волк, лиса, кабан и олень. А в небольшом пруду плещутся несколько уток и белых лебедей. Я и ранее бывал здесь. Мне нравилось наблюдать за всей этой живностью, особенно за белыми лебедями. Проходя мимо пруда, Тщедушный остановился и предложил мне:
– Давай покормим Борьку.
– А кто такой Борька? – спросил я его.
– Да вот он, красавец. Плыви к нам, наша радость.
И Тщедушный зацокал языком, подманивая недалеко плавающего от нас крупного белого лебедя. Тот, величественно держа голову и приподняв слегка свои белоснежные, просвечивающиеся на солнце крылья, неторопливо подплыл к нам на расстояние вытянутой руки. Тщедушный достал из кармана хлеб и стал крошить его лебедю, приговаривая:
– Боря, наш ненаглядный. Ешь, дорогой. Не стесняйся, здесь все свои. Никто тебя не обидит.
Последний кусок хлеба Тщедушный протянул лебедю на ладони. Борька спокойно, без суеты и с достоинством взял хлеб своим клювом, окунул его в воду, помотал в воде клювом и не торопясь проглотил. Тщедушный, улыбаясь, смотрел на Борьку и вроде бы совсем про меня забыл. А Борька стал величественно кружить около нас в воде, демонстрируя нам все свои прелести. С его красноватого носа капали в воду капли. От капель на воде разбегались небольшие шустрые круги. Борька несколько раз мотнул своей прелестной головкой. Капли с клюва веером разлетелись в стороны, сверкая на солнце. Несколько капель попали на его белоснежное оперение, но тут же скатились в воду.
Тщедушный поднялся с колена, помахал Борьке на прощанье рукой и потащил меня к небольшому болотцу. Устанавливает он меня на краю болотца, вытряхивает из меня огурцы и начинает мне объяснять:
– По сценарию ты мелкий воришка. Залезаешь в огород, рвёшь огурцы, запихиваешь их за пазуху и собираешься тикать. Но неожиданно появляется хозяин и пытается тебя поймать. Ты прижимаешь к животу огурцы и тикаешь. Понял? Делов-то тут на несколько минут. Валяй, а я буду снимать.
Он отошёл на несколько шагов в сторону, кинокамера в его руках застрекотала. Я смотрю в объектив кинокамеры и начинаю, не отрывая своего взгляда от кинокамеры, на ощупь собирать огурцы с земли.
– Да нет, не так! – остановил меня Тщедушный. – Ты не смотри на меня, ведь я просто тебя снимаю. Меня в натуре, по сценарию, нет. Есть хозяин огорода, который совсем в другой стороне. Представь, что он стоит чуть левее меня. Выкладывай огурцы назад. Начинаем второй дубль.
Снова застрекотала кинокамера. Я зажался. Выпучил глаза в сторону предполагаемого хозяина огорода и стал снова на ощупь набивать огурцами свою рубашку. Тщедушный снова остановил кинокамеру:
– Зачем таращишься и рвёшь огурцы не глядя? Смотри, что рвёшь. Хозяин ещё не появился. Выкладывай огурцы назад. Начинаем третий дубль.
Снова застрекотала кинокамера. Я стал лениво собирать разбросанные огурцы и совать их себе за пазуху, думая про себя, что попал в ненужную мне историю. Тщедушный снова остановил съёмку:
– Да не собирай ты огурцы, как со стола. Огурцы якобы ещё растут. Их надо срывать. Понимаешь? Снимаем четвёртый дубль.
Застрекотала кинокамера. Я пытаюсь делать вид, что срываю с грядки огурцы. Добросовестно заталкиваю их за пазуху, опять думая про себя, что не лёгкая это профессия быть киноактёром. Тщедушный снова останавливает съёмку:
– О чем ты думаешь? О предстоящей рыбалке? Ты должен думать о том, как бы поскорее нарвать огурцов, да смываться, пока тебя не застукали. Изобрази на лице страх. Лихорадочно рви огурцы, долго не мешкай, вставай и пытайся убежать. Понял? Начинаю снимать пятый дубль. Старайся, а то скоро плёнка кончится.
В который раз затарахтела камера. Я лихорадочно «рву» огурцы, заталкиваю их себе за пазуху и снова думаю про себя:
– На кой ляд мне эта тягомотина? Под Андреевским мостом стайками ходят плотвички, может даже и ещё один сом, а я тут теряю время с этим Тщедушным. Поскорее бы отмучиться да «делать ноги».
Тщедушный выключил кинокамеру, бросил её с досады болтаться на свою тонкую, как у гуся шею и возвёл руки к небу:
– Господи! Когда ты мне пошлёшь что-нибудь стоящее? Мальчик! У тебя нет ни малейших способностей к киноискусству. Иди ко всем чертям!
Он плюнул на огурцы и пошёл к своему домику, а я бойко пошёл под Андреевский мост, совсем не расстроившимся, а очень довольным. Наконец-то эта тягомотина закончилась. Что может быть лучше рыбалки?
Через много лет я узнал, что «снимался» у Ролана Быкова…
Хорошо покачаться на качелях в парке имени Горького, если есть денежка. Хорошо упросить контролёра пустить на колесо обозрения без денег, если удастся. Но сколько можно ходить по парку, где так много соблазнов, с пустыми карманами? При слове мороженое, – рот наполняется слюной. Устаёшь глотать. Поэтому этого слова я никогда не произносил вслух. Но говори, не говори, а почему-то к мороженице с коробом на колёсах тянет, как магнитом. Не хочешь к ней подходить, но всё-таки подходишь. Стоишь около неё, облизываясь, и смотришь, как на её тележке лежит, запотевая на тёплом воздухе, парочка «Эскимо» на палочке в серебристой обёртке. Стоишь пять минут, десять. Стоишь полчаса. Детишки с родителями подходят к мороженице, им покупается вкусное мороженое. Они развёртывают серебряную фольгу и …
Нет, такое выдержать более 30-ти минут невозможно. Лучше уйти от мороженицы подальше. Куда пойти? Всё уже в парке осмотрено и прощупано. Остаётся одно, – рыбалка. Значит решено! К Андреевскому мосту. И никаких там киностудий. Нечего терять драгоценное время на всякую там ерунду. Кино. Хорошо смотреть кино! А сниматься? Да это такая тягомотина, что противно даже подумать. Пройду мимо киностудии, даже не посмотрев в её сторону. Конечно, пройду мимо, а если и взгляну, так только лишь одним глазом. Что там может быть интересного? Вот у Андреевского моста, так это действительно интересно. Надо же, Сашок поймал сома, которого мы втроём еле дотащили. Вот бы и мне такого же поймать?
Киностудия. Подумаешь, киностудия! Да ещё и любительская.
Надо же! Опять этот Тщедушный. Что это он с жаром объясняет Сашеньке? Неужели снова про свои дурацкие огурцы? Машет руками, как пугало на ветру, а на его тонкой гусиной шее болтается та же самая кинокамера. Болтается камера сильно. Как бы не оторвалась, да не попала мне по башке. Сашенька стоит перед ним чистенький и опрятный, как огурчик, в белой маячке. А Тщедушный всё распаляется и распаляется. Он описывает своими тощими и костлявыми руками круги в воздухе, дует на круги, будто бы они всамделишные, как полудурок, и корчит рожи, от которых даже чертям, наверное, было бы страшно.
Только откуда здесь черти? Чертей не видать. Здесь лишь Тщедушный, Сашок, да я, скрывающийся за кустом. Нет, чуть поодаль ещё стоит чернявенький мальчик, чуть повыше Сашка, и внимательно, с улыбочкой наблюдает, как и я, за Тщедушным. А чертей здесь нет.
Вот Тщедушный тянет Сашка за собой на то же самое болотце. А на ходу Тщедушный тараторит безумолку. Тараторит скороговоркой, будто боится, что ему не дадут высказаться. А кому Тщедушного останавливать? Останавливать его некому, разве только чертям, но чертей-то здесь нет. Чернявенький идёт за ними. Раскладывают на земле те же самые проклятые огурцы. Сашок нагибается и начинает, таинственно оглядываясь, «срывать» огурцы и запихивать их себе за пазуху. Тщедушный застрекотал своей кинокамерой. Сашок набил целую майку огурцов и довольный поднимается с земли, придерживая огурцы руками. На лице Сашка было написано предвкушение предстоящего поедания огурцов. Наверное, он представлял себе, как придёт домой и скажет:
– Привет, бабуля. Сегодня рыбы нет, но зато есть свеженькие огурчики.
И высыплет всё содержимое майки в таз. Бабушка его очень обрадуется. Она возьмёт в руки самый смачный огурец, помоет его под краном, разрежет вдоль ножичком, натрёт крупной солью и скажет Сашеньке…
– Валерик! Выскакивай из засады и отнимай у Сашеньки огурцы с твоего огорода, – завопил истошно Тщедушный, не выключая кинокамеру.
Чернявенький подскакивает к Сашку. В его глазах злость и возмущение. Он орёт на Сашка так, что эхо гулким отзвуком разверзло мирную тишину парка. Сашок, оторопело, смотрит на Чернявенького. В глазах Сашка неподдельный страх и ужас. Чернявенький хватает Сашка за майку. Рывок, и все огурцы у Сашка посыпались на землю.
– Стоп! – сказал Тщедушный. – Молодцы, ребята. Ай, да молодцы! Хорошо сработали. Конец съёмке этого занудного эпизода. Я же говорил, что делов-то тут на пять минут. Слава богу, осилили. Пусть Носов теперь подавится своими огурцами. По домам, ребята. А ты, Сашенька, проявил особые способности. Приходи к нам в ТЮЗ. Авось из тебя и вырастит хороший актёр. А огурцы эти возьми себе. Ешь их, проклятых, на здоровье, пока они свеженькие. Я-то больше люблю огурчики малосольные, под закусь.
Тщедушный развернулся и ушёл в сторону домика киностудии, что-то весело насвистывая на ходу. На его лице была довольная улыбочка.
***
Через многие годы выяснилось, что я "снимался" у Ролана Быкова.