А несколькими днями ранее, готовые к длительному путешествию, делали вид, что готовятся к зимовке. Надо было до снегопада обойти дальние заимки и зимовья, под-ремонтировать крыши, подготовить печки, заготовить дрова, а заодно, выяснить места жирования соболя и куницы, беличьи кладовки, места обитания лосей и, подготовленные к длительной спячке, спальни-берлоги.
Надо было обследовать перекаты для установки заездков после черной воды, ко-гда начнется спуск рыбы и ее массовая заготовка впрок. Под эту версию и ушли, прихва-тив мешок с тяжелым металлом. То, что было добыто совместной промывкой, честно по-делили на две части и оставили обе составляющие Михеичу, дабы не вызвать подозрения к Бабаю с Мамаем. То, что прихватили, с лихвой перекрывало общую добычу. Итак, уш-ли, надеясь никогда больше не свидеться с коллегой по бизнесу.
До дальней заимки дошли быстро, дня за три с небольшим. Погода в этих местах поздней осенью удивительно прекрасна. Ясное безоблачное небо, легкая дымка над пле-сами с идеальной зеркальной гладью, где лишь изредка раздавались всплески выпрыги-вающей из воды рыбины за пролетающим жуком или бабочкой, а может и за крупной му-хой – оводом, нагулявшим жир на крови медленно пасущихся лосей и оленей, пренебрегая более мелкими и малокровными существами. Рыба, схватив добычу, плюхалась обратно в омут со звуком, напоминающим шлепок влажной ладонью по голому заду упитанной доярки с отдаленной фермы. По омуту расходились круги, искрящиеся мелкими, сияющими на солнце, брызгами. Стояла томительная тишина, напоминающая гул в ушах человека, перенесшего инсульт.
Легкий шелест осины, под собственный аккомпанемент поскрипывания, напо-минал музыку Вивальди, изредка прерываемый Баховским вскриком куропатки или дур-ным криком тетерева и цоканьем глухаря. Подвыпившие птицы, накушавшись перебро-дившей морошкой и голубикой, совершенно не боялись людей и выходили на тропу, низ-ко опустив голову, как это делают домашние гуси в Орловской губернии, издавая шипя-щие угрожающие звуки. Кругом было изобилие ягод, которыми усиленно питались не-большие медведи этого года «выпуска», да и их годовалые собратья, улучшая работу ки-шечника, отчего вдоль звериных троп надо было ходить только в резиновых сапогах, что и делали обычно бывалые таежники. Более крупные и зрелые медведи нагуливали жир на перекатах, поедая многочисленных ленков и хариусов, медленно спускающихся вниз хво-стами по реке из мест летнего обитания. У водопоя взрослому медведю удавалось схва-тить косулю или олененка. Обычно, тут же подтягивались любители ягод и пополняли жировые запасы, не тратя энергию на охоту и добывание пищи. На крупных копытных медведи предпочитали не охотиться. Во-первых, это опасно, во-вторых, – не имело смыс-ла тратить заготовленный на зиму жир под шкурой на беготню с сомнительным исходом.
Изредка, по вечерам, тайгу оглашал рвущий душу вой волка. Под эти звуки са-мому хотелось сесть на четвереньки, поднять голову к полной луне и таким же диким го-лосом огласить приветствие двум шевелящимся теням на круглой поверхности светила, которые что-то делили между собой. А вот ранним утром можно было разглядеть стаю волков, двигающихся к реке попить или поохотиться.
Ночной вой, зовущий и тоскливый, не вселял страха и дрожи, но говорил о са-мостоятельности и чувстве достоинства этого лесного племени.
А вот днем, облезшие худощавые собаки без роду и племени бежали рысью, опустив хвосты, постоянно поглядывая по сторонам. Шерсть для зимы еще не наросла, а летняя – висела клоками и не украшала элиту таежного леса. И лишь их глаза – пронзи-тельные, зоркие, никогда не мигающие при взгляде на возможного противника – выдавали существо без страха, готовое на любой подвиг ради своей Стаи…
Грибов было великое множество. Они были повсюду: в траве, на тропинках, под елками и дубами, под лиственницами и кедрами, на поваленных деревьях и пеньках, на стволах берез почти до самой верхушки. Стояли крепкие белые подосиновики и подберезовики, возможно подлиственники, были и опята, и еще какие-то грибы, употребляемые в пищу только китайцами и именуемые русским населением и местными народностями, как поганки. Кстати, и белые, и другие благородные грибы не употреблялись местным населением в пищу, а считались лишь едой оленей и лосей.
Множество белок собирали грибы и сушили их на зиму, нанизывая на веточки сухих деревьев, затем бережно складывали их в дупла и долгой зимой «варили из них супчик или делали соляночку». Этого никто не видел и не знает, а вот охотники, добы-вающие белку, варили из ее, ободранной от шкурки, тушки супец и заправляли сушеными грибами из дупла. Получался прекрасный целебный шулюм, от которого, даже в лютые холода, никогда не мерзли ноги. Листья на березах и осинах приобретали осеннюю красоту, окрашиваясь в тона, не доступные палитре художника; ели и кедры имели густо-зеленый окрас, и лишь лиственницы сохраняли свой зеленовато-голубой оттенок, меняя его в зависимости от освещения. А какие облака!.. А какой запах!.. Всем этим в полной мере мог любоваться только приехавший из большого города человек, да и то склонный к лирике и меланхолии. А людям, живущим в этих местах постоянно, неведомы были восторги души, и ласкал их нюх запах самогонки, крепкого табака, да дымок костерка с примесью аромата ухи или, варящегося в котле, лосиного языка и губ того же существа.
Что объединяло всех в это время года, так это восторг от отсутствия комаров, гнуса, мошки и другой кровососущей гадости, так досаждавшей таежникам в короткое жаркое лето, пропитанное гулом, жужжанием, писком и невозможностью справить нужду в спокойной благостной обстановке.
Такое время настало! Теперь можно было взгромоздиться на бревна наподобие мишек Шишкина в сосновом лесу, приспустить брезентовые штаны и, без беспокойства за гениталии, спокойно покакать, предварительно скушав несколько горстей подвяленных осенних ягод, что облегчало и ускоряло процесс. Не надо было беспорядочно махать руками, отгоняя назойливых насекомых, а использовать их по назначению (в смысле – руки). В общем, осень – это райский месяц на райской земле для любого человека, который в этот момент становится блаженным.
Только чувства эти были чужды нашим беглецам-грабителям, которые кинули своего сотоварища и сбежали со всем добытым золотым запасом Михеича. Особенно, их радовал кожаный мешочек из сыромятины с заклепками, имеющий вид сундучка. Для особо непонятливых, объясняю…. Из лосиной кожи был сшит небольшой баул в виде барсетки, за которым в современных дорогих автомобилях охотятся выходцы из солнеч-ной Грузии. Кожа по швам прошита жилами из ног лося, а затем пробита заклепками из капсюлей-детонаторов. Это вроде копилки-поросенка, куда поступала наличность, а вы-трясти ее обратно не было возможности. Ну, это вроде нашего пенсионного фонда. А в этой барсетке были не менее пяти-шести килограммов тяжелого металла, которого, по прикидкам Мамая, хватало на отдых в Олёклинске с Бабаем и странствующими по Северу девчонками – короткими юбчонками – месяцев на сто сорок с прикидом на приблудных собутыльников. А на Канарах, о которых они еще не слышали, – еще и на более длинный срок.
Итак, рюкзак грел спину обоим спутникам, менявшим груз через определенное время. Причем носильщик никогда не объявлял о своем добровольном избавлении от тя-желой ноши. Во время движения любоваться прелестями осенней тайги времени не хватало, да вот только назойливо лезли мысли в головы давно небритых мужчин, что зачем бы это нужно будет делить богатство на двоих. В математике оба преуспели не слишком, но понимали, что делить целое на две части – это уменьшение целого вдвое. Эту теорему решили оба почти одновременно, но так же синхронно пришли и к альтернативной задаче – закону малых чисел. Чем меньше народу, тем меньше шансов выжить в тайге, и тогда целое будет стремиться к нулю. Вот такая закавыка. Решили никого не убивать, а двигаться вдвоем к цели, а там, в конце, как «фишка ляжет»…
Так вот, дошли до дальнего зимовья. Избушка была крепкая, не протекала, изго-товлена из листвяги, не поддающейся гниению, и, по той же причине, использовавшейся древними архитекторами в качестве свай в Венеции, и по сей день, напоминая туристам о том, что в далекой России, в Сибири растет это великолепное дерево-лиственница. А вот в передаче «Что? Где? Когда?» узнал из уст ведущего, что самое распространенное дерево на земле – это оно и есть. А мы считали его реликтовым. А вот крыша на избушке типа охотничьих зимовий готовилась следующим образом: на жерди из той же листвяги накидывалась кора и щепа от обработанных стволов, а сверху укладывался дерн с корнями и растениями. Дерн, толщиной 20 сантиметров, снимался с поляны и укладывался плотно друг к другу. Почва срасталась, корни пронизывали друг друга, а вода не проникала вниз, задерживаясь корнями растений, придавая ландшафтному дизайну крыши неповторимый вид таежного балкона с элементами экзотики.
Крыша из почвы надежна, хорошо держит тепло, да вот иногда хулиганы-медведи забираются на ухоженную площадку позагорать, отдохнуть от назойливых мух и комаров и, в порыве радости, почесать когти о крышу. Так появляются течи в кровле, о чем должно заботиться ЖКХ в лице владельцев жилища. Приходилось латать дыры тем же дерном. Стена со стороны двери была наклонена к дому, благодаря чему, тяжелая дверь никогда не была открыта и всегда захлопывалась под своей тяжестью, независимо от неаккуратного посетителя.
Впрочем, летом дверь избушки всегда была открыта и подперта колом. А дела-лось это для того, чтобы любопытные медведи могли зайти внутрь, где для них оставлялся кулечек с мукой. Обследовав жилище, те брали с собой гостинец и, сидя у речки, языком слизывали муку и запивали ее водой. Так, наверно, родился рецепт чебуреков, если медведи в это время еще и закусывали олениной.
Двери не закрывали, зная природную любознательность косолапых. Это мы их так зовем. А на самом деле – это хозяин тайги, босой, эге, манук и, вообще, прообраз и подобие человека. Если он заглянет и обойдет открытое жилище, сюда уже не сунется ни один зверь, способный уничтожить запасы, которые всегда хранятся в такого рода избуш-ках. Даже очень голодный медведь никогда не тронет крупу, соль и муку, оставленные на лабазе или на полках в избе. Медведь – он все понимает!
Таким же способом пользуются геологи, уходя в маршрут. Они открывают па-латки, облегчая доступ босому к изучению их содержимого, а закрытые брезентовые со-оружения оказываются разодранными в клочья.
Около избушки, метрах в двухстах, обнаружили следы медведя, а дверь в зимо-вье была закрыта. На всякий случай, решили схорониться в баньке на берегу реки, откуда открывался вид на перспективу. Банька эта была рублена еще до Михеича. Она несколько лет служила пристанищем беглому сидельцу, пока не был он похоронен, по причине смерти, кочевыми охотниками типа Дерсу-Узала на небольшой возвышенности. В каче-стве могилы был сооружен настил, высотой около двух метров из жердей знаменитой ли-ственницы, на которую и уложили усопшего, душа которого еще долго бродила над моги-лой и была отправлена в мир иной после прощальной песни бубна в руках шамана. А бренное тело, одетое в брезентовые штаны, куртку и резиновые сапоги, оставалось на на-стиле, скрестив руки на бездушной груди. Прошло около тридцати лет с момента смерти этого скитальца, но тело и сейчас лежит на помосте, сморщенное от зноя и холода. Однако череп не оголился, волосы еще оставались на месте, а вот вместо глаз зияла пустота, при взгляде на которую ощущалась бездна – бесконечная, далекая и неведомая. Руки тоже были покрыты кожей, правда, коричневого цвета, сморщенные, со скрюченными пальцами и удивительно длинными ногтями, которые, очевидно, еще долго росли сами по себе и после кончины их владельца. Сухость и сморщенность этих конечностей объяснялась просто: не было кремов и ухода. Вот только бренное тело и ноги в резиновых сапогах осмотреть никто не додумался, хотя возможно было бы написать статью в научном журнале, а может и диссертацию, о том, как чувствуют себя конечности, если тридцать лет с них не снимать сапоги.
Кстати, ни один хищник, типа росомахи или рыси, и ни одна уважающая себя хищная птица не позарится на мертвое тело, освященное бубном. А про медведя и гово-рить нечего. Умное существо высшего мыслительного сословия.
К вечеру, после длительного наблюдения за окрестностями, в поле зрения попа-лись два мужика неказистой внешности, которые шли к зимовью с лопатами, ендовой и лотками для промывки. Сразу сообразили Мамай и Бабай, что это бродяги-старатели, ко-торые шныряют по тайге в поисках старых, уже отработанных участков, не брезгуя уже подготовленными шурфами и закопушками, в которых золотишко еще предстояло до-быть. В общем, крысятничали, а при поимке, имели один, известный им, приговор, кото-рый приводился к исполнению на месте без составления формальных бумаг. Хоронили этих лихоимцев по морскому закону, привязав булыжник к ногам и бросив в глубокий омут. Бывалые геологи говорят, что в таких омутах иногда попадаются сомы громадных размеров, которых не удавалось вытащить на берег, по причине их веса больше человече-ского, да и несоответствия снастей. Правда, морды этих чудовищ, шириной около метра, видели рыбаки, после чего желание встретиться с ними на берегу моментально исчезало.
Поговаривают, что сомы эти – оборотни убиенных крысятников, а, может быть, и просто откормленные на мясе рыбины, живущие в глубоких уловах.
Начало смеркаться. Темнота наступала быстро, будто после третьего звонка в кинотеатре, но свет в доме не горел ярче, а слегка брезжил в окошке, затянутом прозрач-ной слюдой.
Подкрались незаметно к избе, приоткрыли дверь без шума и скрипа, потому что в таких дверях скрипеть было просто нечему. За столом сидели двое мужчин неопреде-ленного возраста с редковолосыми бородами и свалявшимися волосами на головах. Спер-тый запах дохнул на Бабая и напомнил давно уже забытые ароматы бараков лагерного типа.
Людишки давно уже не мылись, хотя целыми днями находились около реки, очевидно опасаясь простуды от холодной воды и боясь нарушить защитный слой от давно уже исчезнувших комаров. В руках у каждого из них были громадные куски мяса, кото-рые они грызли и резали ножами около самых губ, рискуя отрезать заодно и носы. Перио-дически они макали мясо в горку соли, насыпанную прямо на стол. А это был весь зимний запас лакомства, так ценимого в этих местах. Больше всего разозлило Мамая, что соль прямо из мешочка была рассыпана по всему столу.
С диким ревом он выскочил на середину избушки и замахал во всех направлениях своими руками, издающими свистящий звук вертолета перед взлетом. Бабай прикрывал взбесившегося ниндзя двустволкой, заряженной картечью на крупного зверя.
Ножи из рук старателей улетели в разные направления, куски мяса оказались на столе, а двое людишек лежали на полу в глубоком обмороке, который мог и не закончить-ся никогда.
Однако, пара ведер воды, вылитой на головы незнакомым пришельцам, оживила их, и смотрели они сквозь глазницы уже украшенные громадными гематомами, ничего не понимая и не ведая, что будет дальше.
А далее с ними происходило следующее: обоих усадили за стол, пообещали, что некоторое время не будут бить, а тем более убивать, пока те будут вести рассказ о своем предназначении и обстановке в окружающем пространстве размером с Швейцарию, куда Бабаю и Мамаю предстояло двигаться задуманным маршрутом. За стол сел более автори-тетный Бабай, сложив перед собой кисти рук со знаками отличия, наколотыми на пальцах и обозначавшими принадлежность к высшему сословию воров.
Подследственные, прошедшие школу мужества в колониях строгого режима, хорошо понимали, с кем имеют дело и были готовы давать признательные показания, на-деясь на явку с повинной. Их готовность подтверждалась косыми взглядами на руки Ма-мая, временно болтающиеся вдоль длинного поджарого туловища. Допрос начался. Пер-вым делом предложили выдать рыжету, добытую преступным путем на чужой террито-рии, а в качестве возмещения морального ущерба, сдать и все, что было при себе. Один из крысятников пытался высказать предъяву и потребовал доказательства на право собст-венности территории. Документ был немедленно выдан гражданином Мамаем и тут же отпечатался на морде истца громадным синяком, слегка свернутой челюстью и полным согласием с предъявленным документом.
Все имущество было изъято в присутствии понятых в лице Мамая. Опись не со-стоялась по причине длительности процедуры. Далее подследственные рассказали, что работали в артели, откуда сбежали на вольные хлеба, а те, от кого ушли, еще долго будут полоскаться, промывая песок реки за перевалом, куда собственно и собирались наши Ма-май и Бабай. Несколько озадачившись услышанным, не желая в перспективе встретиться с лихими людишками, задумались над дальнейшими планами.
Бабай в задумчивости остановился на утёсе, глядя вдаль, а в голове у него рои-лись мыслишки, напоминающие рой пчел, прилетающих, улетающих и кружащихся на месте. Опустил взор вниз и, вдруг, увидел и осознал всю глубину омута, находящегося под ним…
Решение пришло само собой. Мамай мгновенно прочитал его по глазам друга. Долго готовиться не пришлось. Дабы избежать мучений со стороны задержанных, удари-ли их почти одновременно по затылкам хорошо оструганными палками, именуемыми веслами, и, без всяких лишних церемоний, сбросили с утёса в омут, предварительно привязав камни к ногам. Долго еще с места гибели поднимались пузыри воздуха, подтверждая большую глубину выбранной погребальницы. У каждого в голове витала мечта когда-нибудь, лет через несколько, найти леску миллиметров в десять с громадным крючком и, поймав самую большую лягушку, насадить ее на крюк, забросить и поймать, наконец, того заветного сома…
Сели за стол разгребать изъятое. Пожива не мелкая, но и богатством не назо-вешь. Не сговариваясь, решили рассмотреть и то, что несли в рюкзаке. Барсетку пришлось резать ножом, но когда высыпали содержимое…, остолбенели. На стол легли килограммы дроби из рубленого свинца. Достали остальные мешочки из рюкзака и, даже при свете свечи, убедились, что все, что ликвидировали у Михеича, оказалось глухой «туфтой» и «фуфлом». Подаваться дальше в бега не имело смысла. Дав друг другу время на раздумье, назначили сходку вечером в бане. Толковище предполагалось сложным, с взаимными предъявами, от чего зависела их дальнейшая судьба и панорама жизни.
Вечером на стрелку собрались без опоздания и, посмотрев друг другу в глаза, хлопнули по протянутым ладоням и пошли собираться в обратный путь. Понимали они без слов. Дробь решили забрать с собой и предъявить Михеичу в качестве оправдания. Да, тот и не мог высказать предъяву вору в законе, особенно, если тот повинился. Решение было принято, двинулись в обратный путь. Подкоптили ребрышки оленя, убитого стара-телями, собрали соль в мешочек и повесили на видное место в зимовье, закрыли дверь и, опустив головы, двинулись в обратный путь. Судя по времени, когда Мамай и Бабай от-сутствовали, Михеич наверняка уже обследовал тайник и, обнаружив пропажу, понял на-мерения своих корешей.
– По приходу, расскажем какую-нибудь байку о том, что взяли дробь для охоты на хищного зверя, а остальное – уже потом.
Дорога обратно была более тяжелой и нудной. Эти вечнозеленые елки и кедры, с которых всегда сыпется кора, когда о ствол головой бьется дятел, и шелуха от шишек, обдираемых серыми, глупыми белками.
Солнце, которое садится в болото; эти облака, предвещающие дожди на многие недели. Ягоды, которые никто не хочет собирать, на корню перебраживаются и становятся хмельными. Но сколько же их нужно скушать, чтобы захмелеть. Только мелким птичкам на забаву. Грибы кругом. Одни уже червивые, другие – вот-вот сдохнут. А эти кучи кругом от обожравшихся медведей…! Обязательно вляпаешься, а потом вонь сильнее, чем от портянок. А речка…! Покрыта густым туманом по утрам, а под водой – всякие гады, покойники. Ну, в общем, все гадко!
С такими мыслями шли в обратный путь Мамай и Бабай, ожидая не очень теп-лую встречу с Михеичем.
До конечной цели оставалось километров пять с «гаком». Правда, никто в школе не проходил эту единицу измерения, и означала она в различных регионах от метра до ста километров. В общем, последние шаги давались с трудом. Вдруг, из кустов выскочили две собачки-лаечки по кликухам Белка и Стрелка – в честь собак, посетивших космос. Правда, эти обе были кобелями. Без лая и напряга, обнюхали пришельцев, с которыми были знакомы на «короткой ноге», но виду о знакомстве не показали и, обоссав ближайшее дерево, исчезли в сторону избы Михеича. Пошли докладывать, вертухаи проклятые! Но, о прибытии гостей уже сообщили кукши. Эти любопытные птицы издают гортанные звуки, а их подхватывают другие, по линии маршрута движения объекта. Таким оповещением пользовались индейцы в Южной Америке. Вот откуда они знали про кукшу, наука умалчивает, а может, в этом виновата теория плавающих материков?
Таким образом, хозяин был осведомлен о прибытии гостей из двух источников и, очевидно, был готов к встрече.
Бабай и Мамай, расслабившись, двинулись по давно протоптанной тропинке к дому Михеича. Подойдя к двери, увидели проволоку, идущую под дверью. Звериным чутьем поняли опасность, да и не напрасно. По ту сторону двери лежал заряд из двух гильз аммонита, подсоединенных к плоской батарейке от фонарика. Это уж потом выяс-нилось, когда все остались живы. Под прицелом карабина, Бабай и Мамай легли мордами вниз и ждали вопросов.
Сознались во всех грехах и были прощены и оставлены к совместному сосуще-ствованию до следующей весны. А зимовка в тайге без света и воды, канализации и цен-трального отопления – это испытание для настоящих мужчин. Кстати, большим сюрпри-зом оказалось то, что в доме у Михеича оказалась молоденькая якуточка. На вид лет деся-ти, с раскосыми глазками, она быстро вошла в коллектив и сообщила: «Красная вода по-шла, ****ься можно!» На это заявление зрелые мужики, прошедшие огни и воды, без мед-ных труб, офигели, одурели, умолкли и долго переваривали услышанное. А в это время, мелкое существо показало свое тело, без намеков на грудь, но зато с большим пучком черных волос в области начала ног.
Михеич объяснил, что сменял ее до весны за три пачки чая, а вот сама девочка оказалась словоохотливой и похотливой и всегда кричала в порыве страсти: «Якутский *** – не русский хуй, хуй да хуй!
Ну, в общем, с этим существом предстояло мириться еще месяцев шесть. Глав-ное, чтобы не принесла потомства.
Девочка, а может и зрелая женщина (их – якутов – не разберешь!), скрашивала жизнь в зимовье, постоянно домогаясь ко всем по очереди. А вот, насчет беременности, главный якут (не то дедушка, не то отец, а может, и брат) объявил, что если понесет ре-бенка русского, то даст 20 соболей и 100 белок, а если родит ребенка – мальчика, то еще 100 соболей.
Поэтому ограничений в общении не было, а девочка с радостью воспринимала каждый акт, за исключением предложенных изысков. Так проходили дни, где якуточка постоянно сидела на коленях одного из мужчин. Но, о девочке хватит! Она прекратила пускать красную воду, начал округляться животик, и даже появились маленькие груди. На попутном самолете, в начале весны, отправили девушку-женщину-будущую мать в поселок, где была больница и через несколько месяцев узнали, что мы стали отцами.
Радостное событие отмечали долго, гадая, кто же отец ребенка. Но, вот оказия: родила она двоих мальчиков-близнецов, хоть и через «кесарево сечение», но с огромным для якутского населения весом – больше двух килограммов каждый. Необходимо было предъявить якуту – отцу или деду – иск: вместо ста соболей – двести.
Лет через десять, Бабай оказался в стойбище, где жила девочка-якутка со смыш-леным мальчонкой, очень симпатичным и жизнерадостным. Два килограмма конфет – вот и все алименты возможного отца. Второй мальчонка отучился в пансионате в городе Якутск, стал математиком, а в среднем возрасте стал главой администрации Мирного – столицы алмазного края. Сказались гены опытных и настоящих мужчин русского проис-хождения.
Но, вернем время немного назад и отвлечемся от симпатичной якуточки, судьба которой уже была ясна. Оставался только вопрос: кто же отец? А может их двое? А может и трое? Без генетической экспертизы здесь не обойтись, а таковой в те времена еще не придумали.
Осень пролетела быстро, недели за три, хотя по науке ей были отпущены три за-конных месяца. Две недели лили дожди, одну неделю – стояла ясная, солнечная погода с заморозками по ночам, а следом – выпал снег, и началась зима.
С началом дождей ставили заездки. Это козлы, слегка наклоненные от течения, скрепленные жердями, на которые устраивался частокол из тонкой листвяги. Мелкая хвоя и листья, сучки и все, что несется по течению реки вместе с песком и илом, быстро заби-вают частокол, образуя плотину. Вода здесь поднимается почти на метр, но протекает сквозь изгородь, не угрожая разрушить сооружение. Инженерная мысль и теоретические расчеты, основанные на опыте, никогда не подводили местное население. Заездок ставил-ся, в отличие от плотин, на самом широком, а не на самом узком месте реки и требовал большого количества материала, зато гарантировал устойчивость сооружения во время черной воды.
Осенние дожди, длящиеся неделю и больше, в один момент пополняют ручьи и речки и называются черной водой. Мутные потоки несут свои воды в сторону моря, оста-навливаясь только в руслах крупных водных артерий. По этой большой воде сплавляются вниз по течению многочисленные рыбные стаи, обитавшие в верховьях мелких речушек, которые через месяц-другой превратятся в замерзшие ледники. В глубоких уловах оста-ются зимовать старожилы этих мест – сомы, таймени и красноперки. Хариусы, линки и их молодь предпочитают не зимовать с аборигенами этих глубоких ям, понимая, что долгой зимой их скушают, не прилагая особых усилий. А вот красноперка остается. Размножившись за лето в громадных количествах, икру которой охраняют сомы и налимы от нашествия других рыб типа вьюна и валька, красноперка остается в глубоких ямах вместе с другими рыбами и служит им пищей и прислугой. Правда, к весне в ямах остаются только крупные, отъевшиеся особи, и клюют они почему-то только на кусочек поролона, выдранного из сиденья автомобиля, идущего по зимнику. По всей вероятности, эти особи имеют особый договор с хищниками и поставляют к их столу мелких, глупых сородичей, за что и получают право на существование. В общем, как это принято в высших кругах нашего человеческого сообщества.
Так вот, основная масса рыбы с черной водой сплавляется вниз по речкам. И, что примечательно, плывут они хвостами вниз по течению, ничего не видя перед собой, в отличие от весеннего хода, когда косяки рыбы рвутся против течения, преодолевая водо-пады и перекаты. Около заездков образуются искусственные озера, где рыба скапливается и начинает уже плавать по-настоящему, ища выход из запруженного участка. А выход этот уже найден. В заездке делается отверстие, которое открывается ручным способом, и вся рыба устремляется по маленькому водопаду в ящики, установленные с противопо-ложной стороны. За день так можно поймать до двух тонн хариуса. Эту рыбу солят, вялят, морозят, но никогда не едят сразу после поимки, потому что при виде кишащей стаи, же-лание кушать отпадает. Рыбаки на сейнерах, добывающие треску, в большинстве своем никогда не пробовали ее на вкус. Рыба заготовлена на зиму и себе, и собачкам, которые помогут добыть соболя или белочку, а в капканчики попадет куница и горностай так, для красоты декора. Особенно Михеичу удавалось покрывало из заячьих шкурок со вставками из лапок соболя, лисицы и горностая. Правда, сюжетов не получалось, но при взгляде со стороны, ковер напоминал воображения художников-авангардистов. Так, из шкурки куницы мог возникнуть «Квадрат» Малевича или еще что-нибудь. А, в общем, это было красиво и представляло из себя заячье одеяло – с двух сторон меховое, очень теплое, легкое и удобное, благо его размеры могли покрыть тело взрослого мужчины ростом более двух метров и весом не меньше двухсот килограммов. А на поверхности красовался рисунок из шкурок горностая и куницы, который не стыдно было показать, укрыв нары или шконки этим произведением искусства.
Осень закончилась, наступала зима – долгая, студеная, без особых радостей, но зато приготовившая массу сюрпризов. Рыба заготовлена во всех видах, ягоды, грибы – в достатке, листья голубики, черники и других ягод с малиной для чая сушатся в укромных местах. В общем, зиму переживем, тем более что мясо заготавливать нет необходимости. Рядом на болоте обосновались лоси в количестве шести голов, которые могли обеспечить мясом наших поселенцев на весь зимний сезон с остатком на особи, способные размно-жаться в зимних условиях.
Мясо получали по мере надобности. Однако до лосей руки не доходили. Хоть и вкусны были язык и губы сохатого, но возни с ними было много. Шкура выделывалась плохо, шкура с ног, идущая на торбаза, тяжела, а рога, из-за их красоты, выбрасывать не позволяла совесть. А просто выбросить ненужные части животного не позволял закон тайги: если добыл, то все употреби в пищу сам или со своими помощниками – собаками.
В общем, на лосей охотились при полном отсутствии рациона питания. Белок в этом году было великое множество, а тушки их готовились простым способом. Ободран-ная белка отделялась от головы, которую с большим удовольствием любили собаки, а ос-тальную часть без кишок бросали в громадный котел с кипящей водой. Минут через пять тушки всплывали и были готовы к употреблению. Обычно их макали в соль и растоплен-ный жир тарбагана или любого другого сурка, а в крайнем случае, годился и жир енота. Такое кушанье рождало благородные желания объединиться с женщиной, что и было ис-полнено с девочкой-якуткой. Так что на лосей и не тянуло. Такие же рецепты известны от наших знатоков для сексуальной активности.
Так, на рыболовецких судах, добывающих крабов, всегда стояла трехсотлитро-вая бочка с морской водой, в которую была проведена труба от дизеля. Вода всегда была в кипящем состоянии. После каждого подъема ловушки, один из ее посетителей отправлялся в бочку, где приобретал красный цвет. Бочка всегда была полна крабами, готовыми к употреблению. Бывалые рыбаки и матросы никогда не ели крабов во время плавания, а использовали в пищу этот деликатес только после того, как корабль брал курс на берег. Более молодые и неопытные члены экипажа ели крабовое мясо, а потом долгими ночами мучились от постоянного «напряжения» в трусах и снимали его только мозолистой рукой. Сон был прерывистым, и на работу выходили с дурным выражением на лице. Второй способ повысить свою мужскую активность – это кушать мясо ондатры, обмакивая его в нерпичий жир. Частое употребление этого блюда не позволяло ходить быстрым шагом в маршруты, а тем более – ползать на брюхе, охотясь на зверя.
В общем, зима шла своим чередом с метелями и вьюгами, темными ночами и воем волчьей стаи, который в это время года уже нагнетал трепет и дрожь в коже мужчин, давно уже забывших понятие страх. Выходили на заимки добывать белку, да и вокруг зимовья этой твари было предостаточно. А вот, как настоящие охотники бьют белку в глаз, не попортив шкурку. Это особое мастерство охотника. Патрон заряжают бекасинником – самой мелкой дробью, но в очень большом количестве. Дальше поджидают белку. Та обычно сама спускается вниз головой по дереву, либо надо постучать по стволу палкой, спровоцировав ее к угощению.
Белка спускается по стволу с обратной стороны от наблюдаемого объекта и пе-риодически выглядывает из-за бревна. Вот этот момент и выжидает охотник. Как только белка показывает голову из-за ствола, он стреляет в сторону дерева, и хоть одна из дробин обязательно попадет в глаз белке. В этом особое мастерство снайпера-охотника. Овладеть этим искусством может любой, кто умеет прикладывать ружье и направлять ствол в нуж-ную сторону.
Соболь жировал несколько поодаль, на него приходилось ставить капкан, в ко-торый обычно попадались куницы. Гораздо удачней шла хота на соболя с привлечением местных кочевых охотников. За две коробки чая «со слоном» следовала шкурка соболя, за мешок рыбы для собак – еще одна шкурка, а вот за секс с якутской девочкой платили пятьдесят соболей, что в переводе на наши деньги означало следующее…. Если мы пла-тим за девочку на Ленинградке сто долларов, то это равняется пятидесяти шкуркам собо-лей. Несложные вычисления, и считаем: шкурка стоит два доллара. А шуба из этих шку-рок должна в Монте-Карло обойтись уже в двести, а может и триста баксов.
В общем, зимой гости были редкими, а мысли – мелкими. Каждый занимался, кто, чем может. Михеич сшивал шкурки в одеяла, Мамай тщетно пытался выделать мед-вежью шкуру до подобаемой мягкости, а Бабай тщательно вырезал фигуру идола, увиден-ного однажды. В общем, все были заняты делом, а вот якуточка прыгала по избе и похот-ливо садилась на колени каждому из мужчин, потирая свой маленький носик о мясистую часть тела на их лицах. Поцелуи у якутов не понимались, а вот потирания носами означа-ли высшую степень доверия и стремления к сексу.
Так прошла зима без особых приключений, если не считать одного малозначи-тельного эпизода как раз в канун Нового года…. Прибежали собачки и сообщили, что к хижине приближаются четыре человека, вооруженные и очень опасные. Оценив обста-новку, Михеич отправил девчонку в баньку, сам сел за стол, а Бабай схоронился в углу за печкой. Мамай залег на полатях рядом с печкой. У Бабая был карабин с полной обоймой, Мамай имел свои быстрые руки, а Михеич держал в руках куропача – это кусок аммонита с капсюлем и куском огнепроводного шнура длиной десять сантиметров и ветровой спич-кой, о которую нужно было чиркнуть любой шершавой поверхностью, чтобы через одну минуту прогремел взрыв. Михеич не был камикадзе и рассчитывал, что успеет бросить орудие возмездия в сторону пришельцев.
Все ждали встречи с непрошеными гостями. Часа через два, в избу вошли три человека. Ясно было, что один остался на стреме у входа. Михеич невозмутимо сидел за столом и упражнялся финкой, втыкая ее между пальцами растопыренной ладони на столе. Не спрашивая разрешения, все трое уселись у стола и уставились на упражнение Михеича, который все ускорял ритм втыкания финки между пальцами. Наконец, самый главный с мордой, изрезанной шрамами, произнес сквозь зубы:
– Ты меня знаешь! Долю свою сдашь сегодня, а следующей осенью откинешь в общак столько же. С тебя: кило рыжеты и плата за поход. Итого: все, что есть у тебя! Ис-кать, или сам отдашь?
– Искать. Часть на полатях, часть в углу за печкой, а остальное в печи, в котелке.
Загадочно улыбнулся рэкетир, приказал сообщникам обыскать указанные адре-са. Вдруг, с полатей спрыгнул Мамай с вращающимися ногами и руками, отчего двое пришельцев оказались на полу с переломанными шейными позвонками. А главарь хрипло дышал и смотрел широко открытыми глазами на Михеича, который промахнулся своей финкой и, вместо промежутка между пальцами, случайно угодил соседу в кадык. Бабаю в это время пришлось выскочить на улицу, но мужик на стреме уже был повержен собачками и ждал своей участи. Короткий выстрел, и все четверо пополнили кормовую базу сомов, живущих в глубоком омуте вблизи зимовья. Якуточка, не зная и не ведая о случившемся, мирно спала на нарах в баньке и видела хорошие сны о хороших русских мужиках – нюча (по-якутски: нюча – русский, саха – якут)!
А зима в этом году была снежной. Сугробы взбирались до самой крыши, вход приходилось откапывать каждый день. Да и волки не особо любили бегать по глубокому снегу за добычей и все ближе подходили к зимовью, вызывая раздражение у собачек-лаек. На ночь приходилось их пускать в избушку, где они мирно дремали, свернувшись калачи-ком у двери. По ночам волчий вой оглашал округу и заставлял прерывать сон не только собак, но и жителей зимовья.
По одному на охоту не ходили, опасаясь за жизнь. А волки никогда не нападали на двоих вооруженных людей, особенно, если при них имелись две отважные собачки, способные постоять за себя в схватке «один на один». Соболей и белок добыли предоста-точно, куница попадалась реже, а с лисицами особенно возиться не хотелось вовсе. Зайцы попадались постоянно, и, чтобы не тратить на них патроны, ловили зверушек в петли. Таким же способом добывались куропатки. Для этого большую территорию вроде косы на берегу речки огораживали палочками, воткнутыми в снег, оставляя промежутки для прохода. В них устанавливались петли из лески. Зайцы попадались регулярно и частично шли в пищу, а другой частью пополняли запас одеял.
Куропаток ловить было много удобнее. Бутылка из-под шампанского наполня-лась горячей водой и проделывала лунку в снежном покрове. После этого в лунку броса-лись ягоды, да и вокруг рассыпались брусника и голубика. Куропатки слетались к полигону из множества лунок и, в азарте обгоняя друг друга, мчались собирать ягоды, ярко сияющие под зимним солнцем. Они лезли в лунки, и когда их плечи застревали, оказывались беспомощными и торчали вверх ногами. Оставалось только достать их за ноги и опустить в мешок. Неплохое кушанье, а еще – лучшая приманка на зверя. Этой зимой удалось поймать в капканы двух рысей и застрелить росомаху, мех которых ценится у местного населения за то, что зимой, при дыхании, на нем не образуется иней.
В общем, зима проходила нудно, и первые лучи уже весеннего солнца начинали греть сердце. Новые мечты и желания пробуждались в умах и душах людей, на время за-стывших в таежных зимовьях. Природа начала просыпаться, а вместе с ней оттаивали и люди, пережившие эту длинную и утомительную зиму.
Был назначен «Муннях», а иначе говоря – «толковище», или, еще проще – «сходняк», а совсем просто – общее собрание жителей сельского поселения в лицах трех его обителей и двух собак. Решали один вопрос: как жить дальше? Постановили: каждый решает сам за себя, за исключением собак.
В итоге определились, что все идут на площадку, куда должны прибыть геологи на самолетах и вертолетах и, с распростертыми объятьями, принять в свою дружную се-мью скитальцев тайги. Благо, у тех еще с осени сохранилась рыбка и мясо, так любимое «романтиками с большой дороги» – геологами – особенно под водочку московского роз-лива – постоянного спутника прибывающих в тайгу людей.
Расположились вблизи брошенного аэродрома, расчистили взлетную полосу от сучков и веток, неизвестно откуда появившихся на аэродроме, починили полосатые кол-готки, которые болтались на шесте, указывая пилотам, откуда дует ветер. Все было готово к приему геологов. Мамай в фуражке, означавшей принадлежность его к Аэрофлоту, за-нял место в кресле диспетчера на небольшой вышке, больше напоминающей место верту-хая на зоне. Обычно он здесь пребывал с полудня до трех часов после него, точно рассчи-тав, что раньше этого времени летающие объекты не прибудут, а позже – и тем более. При нем всегда были два выцветших флажка красного цвета. Одним из них он указывал на полосу, куда предстояло садиться самолетам «Ан-2», а вторым – куда выходить после посадки. В общем, диспетчерская служба аэродрома работала и была готова принимать рейсы и борты.
В двух километрах от аэродрома находились склады, где геологи оставляли свой скарб до следующего сезона. Это были палатки, спальные мешки, остатки тушенки и прочей снеди, закрытые в банки, извещавшие об их содержимом в виде надписей: «борщ по-украински», «рассольник», «щи по-деревенски», «суп гороховый», «суп перловый»…. Эти продукты шли в пищу только в условиях сильного голода и давали возможность вы-жить до появления на столе дичи или рыбы, добытой в процессе маршрутов. Охранял этот объект якут с замечательной фамилией Ли-Фу-Сай, что несколько напоминало о его китайском происхождении. Был он ростом около двух метров с громадной головой и ог-ромными кистями рук и, в простонародии, звался просто и образно – Полтора Ивана.
Зимой он слегка подворовывал, преимущественно спецодеждой, и менял ее у скитальцев на шкурки и золотишко. На эти проказы руководство геологов смотрело «сквозь пальцы», да и зарплату сторожу не платили вовсе. То есть пребывал он на полном хозрасчете.
Первым, из прошлогодних аборигенов, к аэродрому подтянулся Николай со сво-ей лошадкой, укомплектованной двумя вьюками. В одном из вьюков находился бидон, а в простонародии – молочный лагун. Во втором вьюке находился вьючный ящик. К нему был еще приторочен тубус для хранения карт и чертежей. Все эти предметы, при соблю-дении герметичности, прекрасно служили для хранения и процесса преобразования сахарного сиропа с дрожжами в брагу. Укрытые попоной из заячьих шкурок и плотно примыкающие к теплому телу лошадки, эти емкости сохраняли плюсовую температуру и обеспечивали непрерывность процесса при постоянном взбалтывании на ходу. В три-четыре дня готовая продукция была пригодна для употребления или к дальнейшей переработке. Для второго этапа технологического процесса необходимы были еще тазик и кусок трубы из дюрали. В крышке бидона имелось отверстие с металлической заглушкой на резьбе. Трубка вставлялась в бидон и пропускалась сквозь оцинкованный тазик с двумя дырками по бокам, которые замазывались хлебным мякишем для отсутствия течи в щели и дырке. Под бидоном разводился костер, в тазик наливалась холодная вода, и процесс приготовления таежного вискаря пошел. Дальше все зависело от мастерства технолога. Качество капающей из трубы жидкости проверялось на вкус, на запах и с помощью спички, поднесенной к капельке из трубы – ее способностью гореть. Так получались напитки первого, второго и третьего сортов, которые затем, из экономии, смешивались и, дабы избежать головной боли после чрезмерного употребления, подвергались очистке с помощью марганцовки и добавления кедровых орешков.
Сверху на вьюках лежал еще один сверток, в котором в такт движению лошадки, покачивался человек-собака, который за зиму похорошел, еще больше оброс шерстью и не собирался умирать своей смертью. А может, просто волшебные испарения от лошадки и из вьюков придавали новые силы и бодрость грозе Вилюйских коммунистов.
Отметили встречу исключительно под напиток первого сорта, на второй день пошли второсортные и, менее крепкие, самодельные вина третьего разряда уже с запахом пригоревших дрожжей и напоминающие портвейн «Агдам», смешанный с «тремя семер-ками» и разбавленные «Солнцедаром», который рекламировался в распивочных города Якутск следующей «крылатой» фразой: «Не теряйте время даром! Похмеляйтесь «Солн-цедаром»!
В общем, с непривычки, после долгой зимы с вынужденным полусухим законом, где попить вволю не удавалось, состояние всех организмов было утрачено и не поддавалось описанию. К счастью, в этот критический для жизни момент, в небе раздался едва уловимый звук, который явно отличался от гула в больных головах временных диспетчеров, встречающих на временном аэродроме. Урчащий гул усиливался и не оставлял сомнений в том, что летит санрейс, готовый подлечить эти больные головы. Летающего аппарата не было видно, а рычание с характерным присвистом выдавало приближение вертолета. Заметили эту летающую стрекозу, когда она уже плавно спускалась к площадке, сдувая все вокруг и поднимая облака пыли, в результате чего плюхнулась об землю и тут же убавила обороты винта с целью экономии горючего. Из кабины высунулась довольная физиономия пилота в фуражке с кокардой. Он поприветствовал встречающих, заглушил мотор и вылез на землю, сладко потянулся и выпустил из летающего аппарата четверых серьезных мужчин, вид которых не вызывал сомнений в том, что это высокое начальство из Москвы – скорее всего какие-нибудь заместители по хозяйственной части. В общем, «пинжаки», как их зовут в народе, так как носили они слегка помятые костюмы. Но, даже, если брюки были заправлены в резиновые сапоги, галстук присутствовал обязательно. Еще одной отличительной особенностью начальства из ХОЗУ были очки и портфель с двумя замочками, куда умещалась смена белья, бутылка водки и складной пластмассовый стаканчик.
Пилот, видя беспомощность и страдающие взгляды местного населения, велел принести емкость, на что тут же откликнулся Михеич и достал литровую алюминиевую кружку. Дунул внутрь, извлекая, таким образом, невидимые пылинки из сосуда, а может быть и в целях дезинфекции, уничтожая микробов запахом от перегорающего внутри ор-ганизма алкоголя. Пилот достал из бардачка канистру литров на десять и бережно налил содержимое в кружку. Далее загадочно подмигнул знакомым с прошлого сезона работя-гам, плеснул себе в граненый стакан зеленоватой жидкости и взял в правую руку сифон, заправленный газировкой от баллончика. Сделав два судорожных глотка, он «шикнул» себе в рот из сифона и протянул эту своеобразную закуску Бабаю. Тот сделал большой глоток, передернулся, сморщил, и без того морщинистое, лицо и закусил из сифона, по-брызгав газировкой в рот. Это напоминало процедуру, когда в аэропортовых туалетах были установлены автоматы, из которых как из пульверизатора, разбрызгивался одеколон после опускания в щель монеты. Это освежало кожу лица, испытавшую грубое прикосно-вение безопасной бритвы с лезвием иностранного производства под названием «Хеба», что в переводе означало «Нева». А вот некоторые несознательные пассажиры по утрам подставляли разинутый рот под живительную струю. Сильный удар кулаком по автомату иногда заставлял его выдавать вместо мелких брызг приличную струю.
В общем, все испили жидкости из канистры, которая оказалась антифризом, и Мамай задумчиво произнес себе под нос:
– Раньше только голова болела, а теперь еще и тошнит!
Начальники сообщили, что база геологической экспедиции ликвидируется по причине гибели самолета, в котором летели геологи из Москвы. Тем же рейсом, с какого-то чемпионата или соревнования, летела футбольная команда «Пахтакор». Основной со-став весь погиб, и, чтобы особенно не озадачиваться будущим воспитанием подрастающе-го поколения футболистов, решили набрать уже готовых и тренированных особей за более высокую зарплату, жилье и другие блага в виде «Жигулей». С этого периода началась новая эра в футболе, когда игроки начали тусовку как в колоде карт. Теперь уже никто не знал, кто, за кого играет. Спартаковцы пополнили «Пахтакор», «Динамо» частично перешло в «Крылья советов», «Локомотив» почти всем составом разбавил «ЦСКА», туда же попали лучшие игроки, призванные в ряды Советской Армии для игры в футбол и другие спортивные игры. Постепенно состав почернел и теперь трудно угадать в команде, где половина игроков негры, какой клуб они представляют. Об этом догадываются только комментаторы.
Те, кто не летел этим рейсом, распределялись среди геологических партий, ра-ботавших на севере Якутии с базой в поселке Жиганск, который полностью соответство-вал своему названию. Бабай и Мамай были приняты на работу рабочими третьего разряда и должны были грузить остатки снаряжения со склада Ли-Фу-Сайя в прилетающие само-леты. Михеич решил остаться и заниматься привычным для него делом. Николай тоже никуда не собирался лететь, по причине привязанности к лошади. Однако, хоть и вечере-ло, все вместе двинулись к Ли-Фу-Саю, чтобы сообщить ему неприятное известие, а заод-но и поживиться теперь уже ненужным скарбом и продуктами со склада, где сторож не расписывался в ответственности за сохранность имущества. К утру выяснилось, что гру-зить в самолеты было почти нечего, но уж «чем богаты, тем и рады», и одним рейсом с остатками банок со щами и рассольником вылетели в Якутск, откуда можно было лететь или плыть дальше на Север.
В Якутске из самолета разгрузили банки с тушенкой и щами, отдельно склади-руя рассольники, которые имели не очень приглядный вид в связи с сильной ржавостью крышек на банках.
Начальников с портфелями не обнаружили в аэропорту города Якутск и, не по-нимая, куда девать это добро, вывезенное самолетным рейсом, решили освободиться от груза путем его продажи. За двадцать бутылок портвейна сдали имущество пожилой бу-фетчице в аэропорту, а потом, на вырученные бутылки, дали банкет в буфете с плясками и легким сексом вдвоем с продавщицей, за что были вознаграждены мелкой суммой денег, достаточной для того, чтобы не умереть с голода еще несколько суток.
В общем, брошенные на произвол судьбы, рабочие третьего разряда оказались без места работы и средств к существованию. Геологи, к которым можно было прибиться, еще не прилетели, а насчет других мест еще предстояло выяснить.
Узнали у местных барыг, что идет оргнабор на ударную комсомольскую стройку под названием «Юбилейная». Нашли место их пристанища. В одном из бараков обнаружили комсомольцев-добровольцев, готовых вылететь на стройки социализма. Это были только что освобожденные из мест заключения молодые люди с тремя-четырьмя колотыми на пальцах перстнями и убеждавшие своих работодателей несмываемой наколкой на ногах в том, что те устали и не убегут. Были и женщины, а многие из них и с малолетними детьми. Это были досрочницы, кому удалось забеременеть на зоне с помощью нехитрых уловок и, обманув медперсонал, дотянуть до родов. После этой процедуры, держать существо с детенышем на зоне не имело смысла, и «хозяин», своим решением, досрочно отпускал терпилу на вольные хлеба.
Были и вполне респектабельные особы, отбывшие в лагерях по 15-20 лет, и в пе-репалках давали фору мужикам того же срока отбывания вдвое. Была среди них «Тонька-****а-разбойница» – такое она сама себе погоняло выбрала, и знали ее в далекой Якутии под этим звучным именем буквально все.
Мамай и Бабай, не сговариваясь, одновременно, влюбились в Тоньку. Та сразу поинтересовалась у обоих претендентов на любовь, что у них за мужские достоинства. Первым тестирование проходил Бабай. Вначале, она отметила, что тот уже не молод, на что испытуемый быстро ответил:
– Старый конь борозды не портит!
– Зато мелко пашет! – парировала Тонька.
Минутное замешательство…. И вдруг, единственно правильный ответ:
– Зато долго пашет!
Зачет был принят.
Дальше экзаменатор озвучил двум абитуриентам один и тот же вопрос: к какой категории относятся их члены? Японский тип характеризовался небольшой длиной, но зато серьезной толщиной, чем обладал Бабай. Французский тип отличался тонким объе-мом, но зато удивительной длиннотой. Этим предметом французского типа обладал Ма-май. Оба испытуемых, глядя влюбленными глазами на свою избранницу, спросили:
– А что тебе больше нравится? Французский или японский?
Ответ был однозначным:
– Конечно, французский!
Удовлетворенно опустил глаза смущенный Мамай. Но Тонька тут же добавила:
– Вот только чтоб он был пояпонистей!
Так было решено любить Тоньку сообразно с ее пристрастиями, то есть по оче-реди.
Эта процедура понравилась Тоньке необыкновенно, и она сообщила, что готова отправиться в путешествие с двумя дополняющими друг друга личностями хоть на край света, тем более что до этих мест оставалось не слишком уж много километров.
Жизнь в бараке шла своим чередом. Женщины стирали белье и вешали его пря-мо в коридоре, мужики добывали деньги, а потом делили их между постояльцами путем игры в «очко», «три листика», либо в «секу». В качестве залога служили часы и серьги, медали и патроны к мелкашке, которые продавались прохожим по низкой цене вместе с ведром в придачу, где и были сложены драгоценности.
Один раз в сутки в бараке появлялся участковый. Он суровым взглядом осмат-ривал беспорядок, делал замечания, но, вдруг, неожиданно оказывался с мелким ребенком на руках. Это существо было мокрым, потому что обоссалось еще час назад и орало таким голосом, что у участкового закладывало уши. Положив орущее существо на первый по-павшийся табурет, блюститель закона покидал барак таежного типа и убегал в свой офис. В следующий приход, дальше порога он не ступал и, огласив замечания, исчезал из поля зрения обитателей.
Жизнь шла своим чередом. За занавесками на нарах шли процедуры любви меж-ду разнополыми обитателями, зачастую и между женщинами, которые тогда еще не знали о лесбийской любви, а понимали, что одна из партнерш называется кобёл. Мамы кормили малышей грудью, на которой вокруг соска красовалась звезда, напоминающая «Орден Нахимова». На плечах имелись знаки отличия в виде эполетов у особо долго сидевших, либо в виде звезд, напоминающих о победе в Великой Войне и полностью повторяющих «Орден Красной Звезды».
Кто-то штопал трусы, носки и прочую ерунду, а кто и просто смотрел в пустоту, впечатляя себя воспоминаниями и мечтами о будущем, о котором, впрочем, не заморачи-вались.
Тонька в задумчивости сидела между двух мужчин, так приятно удививших ее тело сплавом европейского и восточного стилей – французского с японским отливом…. Рядом расположились мужики со щетиной двухнедельной давности. Но тогда они еще не ведали, что такая щетина отличает их от обычных людей и причисляет к рангу телеведу-щих или депутатов каких-то там Дум…
В общем, на замечание Антонины о том, что морды их колются и могут быть местом поселения нежелательных организмов, называемых «мандавошками», предложила сбрить щетину и облагородить внешний вид, мужики согласились и приготовили безопасные бритвы для обрезки жестких волосков. Один из них с сожалением произнес:
– Жалко помазка нет! Чем же вспенить мыло на собственной роже?
Тонька, не поднимая глаз от штопаных трусов, попросила подать ножницы. Один из мужчин подал старые ножницы, а Тонька задрала юбку, совершила несколько движений железным инструментом в районе междуножья и извлекла оттуда пучок волос. Быстрым движением перевязала основание пучка ниткой и протянула соседу:
– Вот тебе помазок, брейся на здоровье!
Этот поступок еще больше расположил к себе юную деву. Мамай и Бабай реши-ли не разбрасываться любовью и двинулись на освоение месторождения «Юбилейное», названное так в честь какого-то праздника.
Самолетом начали отправлять комсомольский набор в поселок Батагай – район-ный центр Верхоянского края. Здесь расположилась база Янской экспедиции. Находки прошлого сезона были представлены в Москве, и тут же, на выделенные деньги, было на-значено строительство поселка на будущем месторождении ртути. Самородная ртуть ка-пельками покачивалась в пустотах расколотого образца. Киноварь – минерал ярко-красного цвета, желтые и оранжевые реальгар и аурипигмент, все эти образцы украшали кабинеты руководства Министерства Геологии СССР, правительства и Госплана, прида-вая уверенности в завтрашнем дне.
А пока, все ограничилось оргнабором на молодежную стройку. Всю «молодежь» грузили в самолеты и отправляли в Батагай, что в двух часах лета в северном направлении от города Якутск.
На берегу озера, вокруг которого раскинулся районный центр Верхоянского района, разбили лагерь, состоящий из двух стоместных палаток армейского образца вре-мен англо-бурской войны. Поселенцы ожидали отправки к будущему «городу-саду», ко-торый обещали, на очередном Съезде, возвести за несколько лет, а дабы избежать суровых зим с шестидесятиградусными морозами, проектировщики выдвинули смелую идею: соз-дать город под куполом и отапливать внутренности солнечными батареями, забыв, что в этих местах солнце всходит дин раз в шесть месяцев.
По этой же причине, проект, занявший на международном конкурсе призовое место, был отклонен, и Обкомом Якутии принято решение о строительстве бараков таеж-ного типа, как более дешевых и пригодных к существованию в арктических условиях.
Мамай и Бабай решили попытать счастья в геологических партиях, уже готовых к выезду на полевые работы. Среди геологов обнаружился знакомый, у которого годом, или двумя, раньше похитили чемодан с презервативами. Здесь же оказалась и бывшая практикантка Леночка, ставшая теперь самостоятельным геологом-поисковиком. Тут же, получив рекомендации, были зачислены в полевые партии. Бабай, как лицо, не имевшее права работать, по причине своего звания «вора в законе», определен был сторожем ам-монитного склада, что работой не считалось. Нужно было на складе с взрывчаткой одни сутки спать, а трое – отдыхать, тем более что продукцию получали взрывники и прорабы, оставляя в соответствующем журнале записи и закорючки вместо росписей. А сторожа были положены просто по штатному расписанию.
Мамай был более грамотным, чем его приятель и, кроме уголовного кодекса, знал наизусть Есенина и особенно любил математику, отдавая предпочтение сложению и умножению, а вот к делению и вычитанию относился с холодком. Вот он и был принят на должность подотчетника. Подотчетник – это материально ответственное лицо, отвечающее за получение с центральных складов оборудования, снаряжения, материалов, продуктов питания и особо ценных продуктов типа спирта и коньяка. Последние предназначались исключительно для начальства, а вот рабочему люду отпускались лишь по письменному распоряжению начальника партии и в количествах там же изложенных. Обычно, это были праздники: Первое и Девятое мая, День выборов в какой-нибудь орган, когда прилетал вертолет и увозил бюллетени. Случались дни рождения и похороны безвременно ушедших.
В общем, на все эти случаи у завхоза всегда имелся неприкосновенный запас. В течение полевого сезона, по платежным ведомостям отпускались продукты в комбинаты организованного питания, под названием «столовая». Здесь уже хозяйничали поварихи, зарабатывающие экономией продуктов и другими способами, известными только им – работникам общепита.
В обязанности завхоза входило: выдавать банки, спальники, сапоги, молотки и другую утварь геологам, ломы и лопаты – проходчикам канав и шурфов, а вот буровики, как элита геологоразведки, свои инструменты получали, минуя завхоза, чему тот был очень рад. Кроме этого, ему в подотчет вменялись полевые книжки, карандаши, калька и миллиметровка, стирательные резинки, рюкзаки и планшетки, которые тут же, в первые дни полевых исследований, списывались с баланса за подписью начальника партии и двух понятых, дабы не усложнять последующую бухгалтерию.
Еще подотчетнику (будем в дальнейшем называть его также завхозом) вменя-лось в обязанности собирать подписи со всех сотрудников об их осведомленности о Пра-вилах Техники Безопасности. А, поскольку все харчевались через это должностное лицо, ведомости всегда полностью и со всеми росписями поступали в папку начальника и предъявлялись по первому требованию многочисленных проверяющих.
Маленькую хитрость в своей деятельности придумал и Мамай. Учитывая то об-стоятельство, что ОБХСС в этих районах не было, да и не охотились они за мелкими зав-хозами-расхитителями в далеких таежных странствиях, относительная свобода творчества была обеспечена.
Периодически, не чаще одного раза в месяц, завхоз готовил ведомости и объяв-лял о внеочередном дополнительном инструктаже по поводу гибели какого-нибудь неза-дачливого рабочего в результате взрыва в горной выработке. Ссылаясь на то, что и сам об этом слышит впервые, Мамай заставлял всех расписаться в бумаге. Никто не отказывался, так что в руках у Мамая оказывалась бумажка с сотней-другой подписей сотрудников партии, куда попадали и главные специалисты, и даже начальник партии, который своим примером вдохновлял сотрудников соблюдать технику безопасности.
Далее Мамай дня на три запирался в палатку, раскладывал накладные и тща-тельно переводил с ведомости реальные подписи сотрудников:
«Платежная ведомость №… на получение со склада продуктов питания.
Дата, число, подпись».
В свободное пространство между фамилией и подписью тщательно, мелким по-черком вписывались мнимые услуги: тушенка – 9 банок ; 9 руб. 90 коп. = 89 руб. 10 коп., а дальше – роспись получившего.
Так, с одной ведомости, при определенной фантазии, дабы не превысить полу-ченного со склада количества единиц продукции, образовывалась сумма, в две-три тысячи рублей, а за сезон – это тянуло на пятнадцать-двадцать тысяч. Две-три тысячи рублей с каждого подотчетника шли на угощение и поощрение бухгалтерии, которая с удовольствием и совершенно искренне помогала завхозам отчитаться и закрыть свои обязательства перед этим финансовым органом.
Обычно, процедура сдачи отчета занимала несколько месяцев, помогая скоро-тать зиму бухгалтерским работникам, поставляя к их столу тушенку, списанную по не-пригодности и гнилостному запаху (как было указано в Акте на списание), а также заго-товки мяса и рыбы в богатых районах.
В общем, работа «подотчетника…» приносила заработок, равный многомесяч-ной получке начальника партии вместе с его надбавками и северными коэффициентами.
Но, на первом месте у геологов было желание открыть новое месторождение, насладиться победой над загадками недр, найти, разведать и дать Родине заветный металл или черное золото, а может и просто какой-то газ с неприятным запахом, а может быть и эти стекляшки, под названием АЛМАЗЫ!
В общем, у каждого свои интересы.
Сдав отчет (а это было одним из главных показателей партии), «подотчетник» становился в ранг самых востребованных специалистов геологической партии, а некото-рые, через определенное время, становились даже заместителями начальника экспедиции по хозяйственной части, что позволяло им командовать и требовать от своих бывших ру-ководителей неизвестно чего. Впрочем, этим правом они пользовались неохотно.
Бабай в свой сезон сторожил взрывчатку на складе, оборудованном на одной из сопок. Территория была огорожена забором, напоминающим ограду хутора где-то в За-падной Украине, только без банок и кувшинов на изгороди, но с дырками, через которые не могла пролезть только корова. Сутки он спал, а, сдав смену следующему охраннику, уходил на три дня отдыхать от непосильного труда на берег речки. С собой он брал аммо-нит, капсюли-детонаторы, огнепроводный шнур и детонирку. Предстояла Большая Ры-балка, поэтому в рюкзачке было припасено несколько килограммов соли крупного помола и баночка первоклассной самогонки литра на три, выданная в качестве аванса за рыбку, которую поставит Бабай Тоньке-разбойнице на общепит. Подходили и старатели, которым взрывчатка была необходима для собственных нужд, за что расплачивались первоклассной «рыжетой».
В общем, Бабай тоже был не в накладе и честно зарабатывал свои бабки. Един-ственным огорчением в жизни друзей было отсутствие женщин. Мамай не отказался бы от медведицы, а вот Бабай был более щепетильным и находил удовлетворение своим жиз-ненным фантазиям только с женщиной, да и то при условии, что она объявляла ему о любви. Это было основным условием и должно было предшествовать процедуре слияния двух тел.
Как уже было сказано, любили оба одну и ту же особу по имени Тонька-п…да-разбойница. Озорная девка, отсидевшая около двадцати лет на Новосибирских островах за убийство с особой жестокостью своего мужа, освободилась по плохому здоровью и верховодила всеми «сявками» и «долгосрочниками», как у себя на зоне. В общем, с ней считались, учитывая неуемный темперамент и способность покуситься на чужую жизнь.
Первым за сексуальной помощью к Тоньке обратился Бабай. Он сообщил ей в общедоступной на зонах форме, что ему надо иногда разгрузиться, желательно с женщи-ной. Потупив глаза, женщина сказала, что согласна, но предупредила, что это будет у нее в первый раз. И не сегодня, а через два дня, когда луна спуститься в форме месяца.
Не понимая ничего, Бабай начал готовиться к общению с девственницей, чего еще не имел никогда в своей жизни. Чувство стыда и ответственности остудили бунтую-щую страсть.
А в это время, Антонина отстригла кусок ткани от фильдеперсового чулка и пе-ред зеркалом начала пришивать его к огрубевшим краям своего органа. Шов получился довольно ровным. Испробовав пальцем крепость фильдеперса, приготовилась принять любовь первого претендента на лишение ее девичьей чести.
На следующий день Бабай прибыл к месту жительства поварихи и обнаружил в палатке громадные нары, пригодные к сексуальным изыскам во всех возможных для ак-робатов позах. Подошел, примерился к нарам, но понял, что рассчитаны они на более вы-сокого мужчину или человека со своей табуреткой. В общем, начал он свою процедуру с Тонькой на полу. Та стонала, помогала партнеру, но мужской орган всегда упирался в ка-кую-то пружинистую стенку и выбрасывался наружу. Упрекнула Бабая в неумении об-щаться с девушкой и попросила пригласить Мамая. Тот смущенно признался, что тоже не имел дела с…
Тонька отошла в соседний коридор, а Мамай начал готовить свой бивень для поражения цели. Дама отпорола ножом лишние стежки на коже, освободила доступ к те-лу. Процесс был совершен быстро, к позору и унижению Бабая. Свидетельством достиг-нутого служили капельки крови на простыне, которые не стыдно было показать на любой старообрядческой свадьбе.
Любовь к Тоньке быстро охладела, и оба почти одновременно влюбились в од-ну девушку, которая появилась в их душах и мечтах сразу после посещения поселковой пельменной. Уже у входа Бабай чуть было не потерял сознание. Мозг наполнился запахом того самого теста и муки, которые засели в подкорке со времен лагерной жизни. Но осо-бое впечатление произвела женщина в белом халате. Это было крупное существо с розо-выми щеками от жара плит в глубине столовой, где кипели и всплывали в котлах пельме-ни с начинкой из настоящего мяса.
Особое впечатление на Мамая произвели груди большого размера, которые вздымались от учащенного дыхания и грозно нависали над раздаточным столом. Поели, побалагурили с сотрудницей, рассказали несколько баек из кочевой жизни, а несколько историй и из оседлой, когда еще находились под присмотром «хозяина» и «вертухаев». Женщина была холоста, имела ребенка лет шести мальчукового пола и однокомнатную квартиру в бараке с отдельным входом и удобствами на улице. Удобства эти в заполярном поселке представляли собой большую яму в летнее время и большую гору – в зимние месяцы на улице, вблизи домов. А нужду справляли в доме на ведро или на горшок, а потом сливали в «удобства» на улице. Некоторые жители поселка видели в своей жизни и другие прелести туалетной жизни в виде унитаза. Так вот, эти граждане имели горшок, который в старые времена графьями обзывался «ночная ваза». Поскольку у лиц мужского сословия на «ночную вазу» помещалась только основная масса задницы, а причиндалы оставались в висячем положении, применялся дополнительный аксессуар в виде литровой банки из-под сливового компота. Одной рукой придерживалась банка, в другой руке дымилась сигарета, а дым выдыхался в топку печки, служившей для поддержания плюсовой температуры в доме. Так местные аристократы справляли утреннюю нужду и получали удовольствие от совмещенного туалета.
В одной из таких квартир проживала Любовь с жалостной фамилией Бурлакова. Тянула лямку одна, без мужа, ребенок большую часть полярного дня (или ночи) находил-ся в садике, а по вечерам забирался Любовью в дом, где обильно кормился вкусными пельменями, отчего был упитан, коренаст, не по годам смышленый, но страшно ненавидел мужиков, особенно нетрезвого состояния. Поскольку в доме иногда появлялись мужчины, имевшие виды на маму, устраивал всякие гадости приходящему, за что был бит или дран за ухо, после чего любящая мамаша хватала пришельца за шиворот и ремень на штанах со стороны спины и, с размаху, выкидывала потенциального любовника в сторону помойки.
Так что счастья в личной жизни было в ограниченном количестве. По этой при-чине Мамаю и Бабаю в свидании отказано не было, но время было назначено на текущий и последующий дни.
Вечером наш подотчетник, у которого уже водились деньги с тем же названием, прихватив с собой бутылочку спирта, столь дефицитного в этих краях, особенно в это время года, когда навигация еще не открылась, а прошлогодний запас уже был испит, двинулся на свидание. На пороге дома встретила его Бурлакова, держа за ручку только что приведенного из садика сыночка. Тот с интересом осмотрел Мамая с ног до головы и показал большой палец, обращенный вверх, что означало на языке древних римлян, что тот пока еще может находиться в живом состоянии. Еще больше укрепила дружбу банка сливового компота из солнечной Болгарии, которым были заполнены продснабовские склады, и который был востребован в торговле только с бутылкой спирта, которые в сме-си один к одному назывались женским именем «ликер». Правда, смешивать эти два ком-понента умели только специалисты, иначе смесь свертывалась, превращалась в желе и кушалась десертными ложками, закусывая сливами из компота.
Смешали спирт с соком сливы из банки, выложили ягоды на тарелочку, вместо нынешних маслин, и Любовь выставила на стол громадное блюдо с пельменями в горячем бульоне из грудинки северного оленя, где еще плавало не до конца растопленное сливочное масло.
Начался этап знакомства поближе. Мальчонка начал клевать носом, и мама уло-жила любимое чадо в постель, где скоро он и засопел, подложив ладошки под пухлую ще-ку. Быстро сообразили, что время подошло, быстро разделись и занялись любовью. От этой процедуры оба испытали удовольствие и полную удовлетворенность. Закинув воло-сатые руки с наколками за голову, задремал Мамай, блаженно улыбаясь, а Люба Бурлако-ва спала на одной из рук своего нового друга, сладко посапывая, и улыбалась чему-то, известному только Богу Любви.
А вот мальчонка все это время не спал, с интересом наблюдал сквозь сомкнутые веки и ждал, когда мужчина заснет. Потихоньку слез с кровати, пробрался на кухню и достал с плиты помытую, но очень тяжелую, чугунную сковороду с длинной ручкой. Примерил орудие в своих крепких ручонках, подкрался к кровати и, размахнувшись, со всей детской силой ударил днищем сковороды по улыбающейся физиономии Мамая. Тут же бросил сковороду и заорал дурным голосом о помощи, заглушая громогласный рык мужчины, получившего удар по всей плоскости морды лица. В результате, ребенок был возвращен в кровать, где, удовлетворенный местью, тут же заснул праведным сном, Ма-май отбыл в общагу и еще несколько дней вскакивал по ночам в холодном поту и дико орал во сне.
Бабай, узнав от друга историю любви, решил встретиться с пельменьщицей в послеобеденный перерыв, а затем еще много раз устраивал свидания, но всегда перед этим оглядывался по сторонам, избегая хвоста в лице молодого разбойника.
Бабай уже начал предлагать Любке совместную жизнь, благо у той было и жи-лье, и постоянно готовые пельмени, но вот присутствие сына немного смущало жениха, и окончательное решение отложили до окончания полевого сезона.
В общем, заботы по завозу взрывчатки и сопутствующих товаров захватили Ба-бая полностью, а Мамай принимал грузы на базе полевых отрядов, сравнивал их с наклад-ными и, ничего не понимая в сложных бумагах, складировал продукты в палатке, обере-гая их от возможного хищения.
Бабай имел палатку на холме, огороженном изгородью, через которую не могла пролезть только лошадь, однако она извещала о том, что это запретная зона, о чем гласили плакаты: «Не влезай! Убьет!», «Осторожно! Мины!», и дорожные знаки в виде «Кирпича» и «Стоянка запрещена». Кроме всего прочего, у Бабая имелась двустволка с патронами, заряженными мелкой дробью, но имелся и карабин от крупного зверя. Зная натуру Бабая, никто не решился бы на хищение, опасаясь получить дробь, а может, и пулю, без предупреждения.
Расстояние между базами геологических отрядов было километров двадцать. Имея после дня дежурства на складе взрывчатки три дня на отдых, Бабай посещал друга регулярно, тем более что маршрут пролегал вдоль речки, где в обилии водились утки, гуси и всевозможная рыбка, которая попадалась часто и приносилась к Мамаю. Там, под бутылочку коньяка из директорского фонда, вели неторопливую беседу на текущие темы и мечтали о будущем. Мамай мечтал о Любке Бурлаковой, которая принесла его истерзан-ной душе успокоение и сладкие воспоминания о близости, и готов был создать семью, вот только одна маленькая деталь сдерживала нашего Ромео от столь важного поступка. Это был мальчик-садист. С ним Мамай справился бы без труда, но патологическая любовь ма-тери к сыну перевешивала иные чувства, и она могла покалечить, а может быть и что еще хуже…. В общем, мальчонка должен еще подрасти, набраться ума-разума, а там Мамай уж преподаст ему уроки вытаскивания лопатников, снятия часов, вытаскивания на ходу золотой фиксы, а особенно, фокусов с картами, когда дама, шестерка и туз оказывались в руках сдающего в нужную минуту при хорошем банке. В общем, в качестве частного ре-петитора, готов был подготовить мальчишку к взрослой жизни, чтобы не знал он прину-диловки к общественному труду, а мог обеспечить себя и близких людей между отсидка-ми достойным существованием. Так мечтал Мамай по вечерам, лежа на нарах в палатке, где, застегнув на все застежки жилище таежного типа, обнажал живот и постоянно хлопал по нему с громадной силой, уничтожая комаров-кровососов, притаившихся в углах и налетавших на обнаженный живот человека с целью поужинать. Часа через два противное жужжание ослабевало, оставались только наиболее опытные и хитроумные особи, приберегающие силы на период, когда послышится храп человеческого существа. Вот, тогда можно будет напиться вволю и… умереть.
Бабай, как «вор в законе», иметь семью не имел права. В те времена общак рас-таскивался, бизнес уже начал развиваться, цеховики вошли в состав братвы, а те, в свою очередь, – в производителей, в виде руководителей концернов и производственных объе-динений. Постепенно все слилось с Властью и получилось Новое государство начала де-вяностых годов. Мечты свои и грезы сводились к воспоминаниям о теплом тесте, иногда всплывали смутные истории из общения с женщинами, но постоянно терзал вопрос: «Как это он не смог справиться с Тонькой, которая оказалась еще и «целочкой», правда, с силь-но загрубевшей девичьей пленкой, которую взломать не смог даже он…?» С такими мыс-лями засыпал, а просыпался уже с думами о дне текущем с его заботами и осознанием то-го, что еще жив, полон сил, окружен природой и Свободой в полном ее количестве.
Не оставляли без интереса и результаты работы своих соратников-геологов. Ис-кренне радовались их успехам и разделяли гордость за общую работу и ее результаты. В середине сезона раздалась радостная весть об открытии нового месторождения золота, ко-торое вместе с антимонитом (соль сурьмы) имело высокие содержания благородного ме-талла. Предстояла еще детальная разведка месторождения, подсчет запасов, однако, мас-штабы рудных тел и их распространение на глубину предвещали большие премии и зва-ния, на что тут же отозвались чиновники из Якутска, а особенно, – из Москвы. Понаехало громадное количество ученых и не очень…, но главных, и все, в один голос, заявляли, что давно предвидели, но боялись сказать вслух о небывалых запасах золота в этих краях, опасаясь иностранных разведок. Даже начальник УКГБ по Верхоянскому району – капи-тан Пастухов – был произведен в майоры и на большую звездочку повысил бдительность. Решили проводить ускоренную эксплуатационную разведку месторождения и обогащать руду на уже готовом прииске Эге-Хал, что означает Медведь-Гора, что ни о чем не гово-рит иностранным спецслужбам.
Новое месторождение золота обозвали «Сентачан». Это предложил один из ру-ководителей Обкома КПСС. Перевод с местного наречия был известен лишь лицам якут-ской национальности, но те не разглашали тайну, будучи под присмотром молодцев из команды, уже майора, Пастухова.
Набралось слишком много претендентов на Государственную премию. Высокий чин из Москвы быстро рассортировал людей по разнарядке. В списке обязательно должен быть рабочий (колхозница), лицо якутской национальности, обязательно член КПСС; на что, поняв намек, члены парткома быстро заполнили документы на одного из рабочих, якута по национальности, и приняли его без кандидатского стажа в члены. Так были за-полнены три графы одним якутом-трактористом.
Далее нужна была женщина, которой не оказалось, а поскольку таковая упоми-налась только в скобках, ей было отказано в виде прочерка в анкете.
Еще надо было предоставить одну-две фамилии первооткрывателей-геологов. Первым в этот список вошел начальник Якутского Геологического Управления, он же по совместительству якут, что замещало две графы, и начальник Комсомольской молодеж-ной партии, который прибыл в район год назад, «ни ухом, ни рылом» не ведал о поисках и разведке в данном районе, а по слухам, являлся племянником Л.И. Брежнева, что и позволило ему появиться в нужном месте, в нужное время.
Естественно, что группу претендентов возглавил Высокий Руководитель из Мо-сквы, который долго по бумажке изучал мудреное слово «антимонит», путая его с «аммо-нитом» (то есть взрывчаткой), предпочитая его более звучному «золотосурьмяное место-рождение». Впрочем, он почему-то был уверен, что сурьма – это очень сильное отрав-ляющее вещество, и потому оглашению не подлежит.
Списки были составлены, остальным претендентам пообещали медали и грамо-ты, забыли только о тех, кто нашел и открыл…. Но, работа – есть работа. На склад к под-отчетнику Мамаю завезли громадное количество брезентовых брюк и резиновых сапог, множество тушенки и муки. Предстояли детальные поиски по сетке 100 ; 20 метров. То-пографы разбили профиля через сто метров друг от друга, по которым находились пикеты через 20 метров друг от друга. Нужно было просмотреть каждый кусок породы на поверх-ности, расколоть его и найти полезные минералы.
А, поскольку, эта процедура в стоячем состоянии была затруднительна, маршру-ты совершались на четвереньках, что приводило к быстрому истиранию штанов на колен-ках, и в местах дырок использовались куски резиновых сапог, привязанные к коленям ползучего геолога-поисковика.
А вот обилие тушенки объясняется тем, что времени на охоту и рыбалку у гео-логов не остается, и, во имя высокой цели, будем жрать тушенку по ценам, выше рыноч-ных.
Мамай и другие разнорабочие также воспылали желанием первооткрывательст-ва. Они с легкостью отличали антимонит от других минералов и тащили обломки к глав-ному геологу, не задумываясь о месте, где они были найдены. Главное, что есть! В ре-зультате, были поощрены благодарностью и разрешением на употребление нескольких бутылок спирта, лишь бы не мешались под коленями специалистов.
Бабай в это время мирно охранял запасы взрывчатки, иногда ходил на охоту и, подстрелив доверчивую уточку, долго щипал еще неокрепший пух, потом крутил над ог-нем тщедушное тельце и скоблил обгоревшие крылышки вместе с выделившимся жиром, обтирая о задубевшую штанину брезентухи. Потом, без аппетита, кушал бедное создание, сваренное в котелке, и бросал косточки собачке, приблудившейся неизвестно откуда. Но верно несла она свою службу, облаивая все, что двигалось и летало.
Так вот, в партии, где работал Бабай, тоже засветилась Удача и назвали ее в честь речки «Адыча». Было обнаружено большое месторождение россыпного золота с крупными самородками и горстями металла после промывки каждой ендовы. Радость бы-ла всеобщей. Начали стекаться старатели, чьи артели работали в этом районе и готовы были принять месторождение даже без разведки и подсчета запасов. Такая сделка сулила подписантам большие по тем временам деньги, тем более что процедура оформления ме-сторождения длительна и чревата большими затратами. А здесь – раз и готово! Передача состоялась. Руководству – «плюс», а старателям – навар. Учитывая коэффициент намыва, вместо двух тонн золота, подсчитанного по предварительному сговору, добывалось около двадцати. Праздник был у обоих соседей. Одни готовились к Госпремии, другие шили кошельки попухлее. А, в общем, жизнь шла своим чередом, все радовались успехам, сосе-ди, у которых пока было пусто, завидовали и с большей энергией искали свои жилы и россыпи…
Лето подходило к концу. По ночам уже начали замерзать лужицы, а солнце, ви-севшее над головой уже два месяца и излучавшее невыносимое тепло для людей, одетых в брезентовые робы от кровососущих комаров, оводов, мошки и другой гадости, начало потихоньку склоняться ближе к горизонту. Цвет его от ярко-серого превращался в пурпурный по вечерам и размазывался на небе белесыми мазками осенних облаков. Если облака были перистыми, с завихрениями на концах, это предвещало, что дождь будет идти 3-6-9-12 дней кряду, не прекращаясь и создавая нелетную погоду для служителей полярной авиации.
Новых месторождений не попадалось, оставалось только надеяться на скрытые резервы среди отобранных проб с их последующим детальным изучением в лабораториях различными методами, вплоть до ядерно-физического. Никто не понимал, что может дать этот метод, но кандидат наук, приглашенный из Ленинграда, долго объяснял суть предме-та, натыкался на полное непонимание и к вечеру напивался и ложился на стол, подложив научные руки под голову. Утром опохмелялся и до обеда пытался обратить в свою веру некоторых сотрудников, которые с охотой слушали научного работника с его нано техно-логиями за бутылкой-другой «Рошу де десерт» или «Альб де массе», а иногда и коньячка с названием «Плиска».
Время стремительно шло в сторону полярной ночи, морозам и вьюгам, а пока еще оставался короткий промежуток времени в виде осени – красивой, теплой и ком-фортной. Комары и мухи исчезли. Все еще досаждала мошка, забираясь в сапоги и под портянками выгрызая кусочки кожи из измученных путешествиями ног бродяг-геологов. Начинался листопад, по рекам сплавлялась рыба к местам зимовки, к рекам потянулись медведи, чтобы пополнить жировой запас на зиму, люди делали заготовки: солили, вяли-ли, морозили. Клюкву собирали комбайнами. Так назывались совки с длинными острыми граблями. Рыбу ловили сетями и заедками, а больше – с помощью взрывчатки. Самый простой способ: заряд бросался в глубокую часть реки, а на перекате, с помощью сачков, рыба отправлялась в ящики для дальнейшей обработки. Но самым лучшим способом счи-тался… «последний взрыв». Осенью обычно оставалось определенное количество взрыв-чатки, которую вывозить обратно не имело смысла и, получив добро, она уничтожалась на месте. Наиболее опытные взрывники готовили заряды и выбирали узкое место в каньоне большой реки. Направленный взрыв… и обе скалы по берегам речки обрушивались, образуя естественную запруду, где и скапливалась рыба при ее спуске вниз. А заряд этот бывал размером в пятнадцать-двадцать тонн в тротиловом эквиваленте.
В общем, бабахало очень эффектно, и наблюдать за этим действом было истин-ным удовольствием. После взрыва, часа через два, все присутствующие, вооружившись сачками из накомарной тюли, таскали хариуса, линка и тайменей, кто сколько унесет. Прилетали и вертолетчики, и соседи из ближайших партий, затаривали вертушку под за-вязку и увозили в поселок на радость родным, близким и прочим знакомым.
Ягоды собирали два дня. На большее терпения не хватало, но килограммов по сто брусники добыть удавалось. А вот грибы…. Это лакомство в соленом виде всегда и везде было востребовано как самостоятельное кушанье, так и в виде закуски к спирту. А грибочки эти были маслятами, и росли они, сплошь покрывая обширные площади. Косой не пользовались, но вот ножом удавалось нарезать за день ведер пятьдесят. Вот только обработать сей гриб, можно было только с помощью смекалки. Делался большой мешок из накомарной тюли, куда высыпалось ведра два маслят. После этого, на стремнине в реку резкими движениями бросался куль и быстро вытягивался. Несколько таких движений и маслята, освобожденные от пленок, белые и красивые, отправляются в бочку с кипящей водой. Вывернутый наизнанку, мешок принимает следующую порцию. Так, неделя уходила на заготовки.
Но, предстояли еще последние маршруты, где необходимо было отобрать пробы и проверить еще раз результаты, полученные в лаборатории.
Мамай и Бабай, дабы напоследок поохотиться на гусей и лебедей, вызвались со-провождать геологиню по имени Леночка, с которой знакомы были еще по Вилюйской экспедиции. Предстоял маршрут километров в тридцать по тундре к одной из точек, где анализы показали большое содержание золота. Пришли на берег речки. Обнажение в виде скалы было на противоположном берегу. Вездеход искал место переправы. Вода на плесах уже замерзла и была покрыта довольно прочным льдом, но вездехода выдержать не могла, поэтому сей транспорт двинулся к дальнему перекату, где еще журчала вода.
Леночка с Мамаем и Бабаем двинулись к скале по льду. Лед похрустывал, но держал людей хорошо. С помощью больших шестов, мужчины ощупывали лед и шли впе-реди.
Благополучно добрались до берега и присели перекурить, а Леночка двинулась к скале, где на черном фоне сланцев белела жила кварца с желто-ржавыми пятнами окислов железа, где в гнездах прятался драгоценный металл. Забыв об осторожности, девушка подошла к скале и, вдруг, лед разошелся под ногами, и тело ее погрузилось в ледяную воду. Рюкзак и теплая одежда не давали выплыть на поверхность. Мамай, не задумываясь, бросился в прорубь и схватил Леночку за волосы. Бабай протянул ему шест, тот ухватился за него и вытащил из водоворота геологиню, которая уже была близка к бессознательному состоянию. Крик отчаяния огласил тундру. Мамай, молча, боролся с течением и пытался одной рукой вытолкнуть на льдину девушку. Но лед крошился, резал руки и вот, в последнем, отчаянном рывке, ему удалось забросить тело едва живой девушки на хрупкий лед.
Бабай не удержался на кромке и рухнул в бурлящую воду. Приятели схватились за руки, помогая друг другу, но вода закружила их тела и потащила под лед. Уже подос-пел вездеход, бежали люди, тащили резиновую лодку, веревки, но… Бабай и Мамай, крепко ухватившись за руки, уже были подо льдом. Несколько минут их тела были видны под прозрачным льдом. Лица их были обращены к небу, на них не было ни тени ужаса, а лишь спокойствие и умиротворенность. Медленно ушли они под непрозрачный лед и ис-чезли в пучине, крепко сжимая руки друг друга….