Это произошло на второй день моего пребывания в городе N. Я прилетел сюда на неделю отдохнуть от городской суеты, расслабиться, побыть в одиночестве, поблуждать по живописным местам и попытаться перестать думать о той, с кем расстался месяц назад. Я заселился в гостиницу, немного прогулялся и лег спать, чтобы с утра пораньше встать и посвятить весь день осмотру достопримечательностей. Как и планировал, я поднялся спозаранку и направился в кафе напротив отеля позавтракать.
Стоял прекрасный летний день, яркий и свежий. Легкий ветерок лениво гонял маленькие облачка по небосклону, а солнце медленно отрывалось от горизонта. Я сидел, потягивая кофе, и думал о своем, затем достал карту города, чтобы спланировать свой маршрут. Я хотел спросить у местных совета с чего начать, куда лучше поехать, но огляделся вокруг и увидел только одного мужчину, спокойно поедавшего бутерброд за соседним столиком. В это раннее утро мы были единственными посетителями этого кафе.
Я поздоровался с ним и попросил разрешения сесть к нему за столик. Звали его Луи, и он оказался разговорчивым приятным тридцатипятилетним семьянином, с тремя дочерьми и сварливой женой. В непринужденной обстановке, к которой располагала погода и тишина раннего утра, мы разговорились, и он мне рассказал, что работает молочником, развозит по утрам свежее молоко по домам в пригороде. Указал на карте, что лучше посетить в первую очередь, и сам даже предложил меня подвезти до сохранившегося средневекового замка, который я как раз хотел увидеть больше всего. Я согласился, тем более, что его общество было мне приятно. Мы закончили завтрак и сели в небольшой припаркованный рядом с верандой кафе фургон с изображением коровы на кузове.
Мы виляли по узеньким улочкам города, разговаривая о семейной жизни, о нравах его страны, о прелестях жизни вдали от мегаполиса и о многом другом. Затем мы выехали из города, и перед нами открылись зеленые поля с то и дело возникающими то тут, то там фермерскими домиками. Луи предупредил меня, что ему необходимо развезти еще несколько заказов по дороге, но я был совершенно не против, ибо никуда не спешил, а наоборот приятно проводил время, любуясь красивыми деревенскими пейзажами пригорода и получая удовольствие от общения.
Было около одиннадцати, когда Луи отвез последнюю бутылку молока, и мы направились прямиком к замку, как вдруг он вскинул руки и выругался. Он сказал, что заговорился, и забыл заехать к своему дядюшке, которого обычно навещает на выходных. Луи было очень неудобно, что он задерживает меня. Я сказал, что, если он не возражает, я могу поехать с ним, если Луи все-таки меня, в конце концов, отвезет к замку. Луи бросил на меня какой-то странный взгляд, от которого у меня мурашки побежали по коже. Привычное дружелюбное беззаботное выражение лица сменилось сосредоточенным. Но, поразмыслив несколько мгновений, он согласился и улыбнулся, заверив, что это не займет более получаса.
Итак, мы развернулись и отправились к дядюшке Гансу, который жил в стареньком домике, стоявшем немного поодаль от дороги и других домов. Особняк дядюшки Ганса мало чем отличался от остальных в округе, разве что он более обветшал и немного покосился от времени. В некоторых местах крыша обвалилась, а на втором этаже окна были заколочены досками. Луи уклончиво объяснил, что денег на ремонт нет, а так как в доме живет только дядюшка Ганс, то второй этаж не востребован, и надобности в ремонте тоже нет. Тут я заметил, что поведение Луи радикально изменилось: он стал менее разговорчивым и с неохотой отвечал на мои вопросы.
У Луи был ключ, которым он отворил входную дверь и проводил меня вовнутрь. Мы прошли через прихожую, гостиную и вышли на кухню, а оттуда вошли в дверь, ведущую в погреб.
- Почему мы идем в погреб? Я думал, мы пришли сюда навестить твоего дядю Ганса. – не выдержал и спросил я.
- Да, - замялся Луи, - он там. Знаешь, он был контужен на войне и с тех пор не переносит шум и яркий свет. Большую часть времени он проводит в погребе.
Мы вошли в просторное помещение с массивными каменными стенами и невысоким потолком, освещаемое несколькими тусклыми светильниками, висевшими на стенах. Посреди комнаты стоял длинный стол, во главе которого восседал лысый упитанный мужчина лет шестидесяти – дядюшка Ганс. За столом сидели еще три человека, а рядом с Гансом стояла девушка, судя по одежде, горничная.
- И последнее. Забыл сказать. Дядюшка Ганс слепой,– тихо проговорил Луи.
У меня застрял ком в горле.
- Привет, дядюшка Ганс! – громко произнес Луи, - Как поживаешь?
- Ааа, это ты Луи, - донесся хриплый голос из-за стола. – Присоединяйся, мы как раз обедаем.
В голосе Ганса чувствовались нотки недовольства. Луи махнул мне рукой и указал на стул, у края стола. Подойдя ближе, я застыл в оцепенении. За столом сидели не люди. Это были манекены, пластмассовые манекены, которые можно найти в любом магазине одежды. Они сидели неподвижно за столом, держали в руках нож и вилку, перед ними на тарелках лежал обед – спагетти со стейком, в бокалах было вино. На лицах их были отсутствующие выражения, а стеклянные глаза смотрели прямо перед собой, казалось в пустоту. Горничная, которая стояла около Ганса, тоже оказалась манекеном с вырванными клоками волос и покосившейся юбкой.
При виде всего этого мне стало не по себе. У меня было ощущение, будто время остановилось, и все вокруг застыло в ужасном оцепенении. Вдруг резкий звук прорезал гробовую тишину – дядюшка Ганс заскрипел вилкой по тарелке, поддевая очередной кусок стейка.
- Дядюшка Ганс, ты не против гостей? Я пришел с другом, - неуверенно произнес Луи.
Тот не ответил. Луи бросил на меня строгий взгляд и указал на стул. Я с неохотой сел, а Луи устроился напротив. Я чувствовал себя ужасно некомфортно, сидя за столом с тремя манекенами и старым слепым толстяком. Передо мной и Луи, как ни странно, тоже стояло по тарелке с теми же спагетти и стейком. Хотя мне уже немного хотелось есть, а еда пахла очень вкусно, я не притронулся к ней. Я лишь с недоумением переводил взгляд с Луи на манекены, с них на Ганса и обратно на Луи.
- Согласитесь, вкусный обед приготовила Берта? – проговорил с набитым ртом Ганс и шлепнул манекен-горничную по пластмассовому заду.
- Да, дядюшка Ганс, как всегда, - покорно проговорил Луи.
- Тогда почему ты не ешь, ублюдок? – проорал Ганс, выплевывая куски еды изо рта.
- Извини, дядюшка Ганс, - Луи взял вилку и стал поспешно наматывать на нее спагетти.
Я оцепенел. Даже не от внезапной вспышки ярости старика. Я не мог никак понять, к чему все это представление. У меня в голове крутилось много вопросов, на которые я не мог найти ответ, и это меня заставляло волноваться еще больше. Зачем нужны слепому старику манекены? Кто приготовил этот обед, и если это сделал сам Ганс, зачем он приготовил так много порций?
- Давайте выпьем за твоих дочек, Луи! – дядюшка Ганс поднял бокал, его примеру последовал Луи. Я же находился в глубочайшем ступоре и не мог даже пошевелиться.
- Ты особенный? – заорал Ганс, обращаясь, видимо, ко мне. – Как ты смеешь, ублюдок, брезговать моим вином у меня в гостях?
- Знаете, мистер, я требую уваж... – начал было я, но осекся, когда Луи взял меня за руку и пристально посмотрел на меня. «Просто возьми бокал» - прочел я в его глазах. Я немного успокоился, хотя сердце продолжало колотиться в моей груди, и взял бокал с вином.
- Выпьем за дочек Луи! – прохрипел Ганс и осушил залпом свой бокал.
Луи отпил немного, а я лишь пригубил. Внезапно что-то коснулось моих ног, и я подпрыгнул на стуле от страха. Из-под стола вылез большой черный кот, сел на задние лапы и уставился на меня. Что-то зловещее было в его взгляде, будто его глаза сверлили меня, пытаясь проверить на прочность.
- Берта, налей мне еще вина! – пробормотал Ганс и хлопнул манекен-горничную по заду еще раз. Пластмассовая фигура немного пошатнулась, но осталась на месте. Стеклянные глаза продолжали безмятежно смотреть в пустоту.
- Берта, грязная шлюха, я по несколько раз повторять не буду! – стал выходить из себя Ганс. Вдруг он взял со стола нож и воткнул манекену в живот. Оттуда на белую скатерть стола и на обвисшее лицо старика брызнула красная жидкость. Я не мог поверить в то, что это кровь. Мурашки побежали по всему телу, я хотел закричать. Я одним движением отодвинул свой стул, собираясь встать из-за стола, как вдруг черный кот рядом со мной стал на дыбы. Его зеленые глаза ехидно пялились на меня. Затем кот сказал:
- Куда ты собрался, ублюдок? Хочешь, чтобы дядюшка Ганс и тебе кишки выпустил?
Я упал со стула и повалил рядом сидящий манекен. Голова его ударилась о каменный пол, отделилась от туловища и укатилась под стол. Я в отчаянии рванул к двери. Она не поддавалась, как будто ее кто-то держал с другой стороны. Я собрал все свои силы и резко дернул ее на себя – она подалась и распахнулась настежь. Ужас безысходности пронзил меня, когда я увидел кирпичную кладку вместо выхода. За той дверью, через которую мы вошли десять минут назад, не было ничего, кроме стены кирпичей. В отчаянии я забарабанил по ней кулаками, но быстро взял себя в руки, увидев еще одну дверь рядом.
Я дернул на себя ручку и понял, что совершил огромную ошибку. Из двери на меня посыпались манекены, голые и лысые, с застывшими лицами, не выражающими никаких эмоций. Я упал, придавленный горой пластмассовых людей, и какое-то время не мог двигаться. Потом собрал всю свою волю в кулак и попытался встать. Работая руками и ногами, отбрасывая манекены в разные стороны, я добрался до выхода из подвала и бросил быстрый взгляд назад. Забрызганный кровью, Ганс продолжал трапезу, а Луи сидел неподвижно и безразлично смотрел перед собой. В этот момент мне показалось, что Луи ничем не отличается от манекенов за столом.
Я пулей выбежал из погреба, пролетел через кухню и направился к выходу. Проходя мимо гостиной, я увидел стол, на котором лежал кусок мяса (человеческого мяса?), который с жадностью ела дюжина черных котов. Один из них уставился на меня, и, бьюсь о заклад, это был тот же кот, что сидел в подвале.
Я выбрался из дома и как безумный бежал до самой дороги. Вечерело, черные тучи сгущались на небосклоне, а холодный ветер пронизывал до косточек. В последний раз я бросил взгляд назад и окончательно потерял рассудок. На крыльце стояла Берта, кровь из раны на животе струилась по подолу платья, клочья волос уродливо развевались на ветру. Она махала мне рукой и улыбалась.