Чем ниже мы, тем выше

Дмитрий Ладыгин
Поэт Охапкин купил себе выгодную надувную кровать, и та лопнула, конечно.
— При капитализме все выгодное, скидочное, лёгкое и нежное — просто чушь, - жаловался Охапкин товарищам-грузчикам, собирая по складу пустые картонные короба. Он разбирал их и складывал в один большой короб.
На автобусной остановке общительная востроглазая старушка просила:
— И почём нынче телевизор, сынок?
— Это не телевизор, это мой дом, — ответил начитанный Охапкин. — Буду человек-ящик... А возьмите-ка меня во внучата, а то флигель дорого снимать.
— У меня комната есть. Пустая, — сказала старушка мечтательно. — У прошлом годе там студентки пожар наделали.
— У меня денег мало, — сказал поэт. — Могу выносить мусор, приносить тапочки, за право наследования.
— Дык я, можа, до ста доживу, — заквохтала со смеху старушка.
— У меня не забалуешь, — посулил Охапкин. — Месяцок-другой, и...
Но тут подошёл автобус. По дороге поэта ругали пассажиры, которым короб давил на пониже спины. А водитель взял плату за багаж.
Дома поэт разложил короба, выпил водки и уснул на новой лежанке. Ему снились камышовые плавни.
Проснулся раньше обычного: долбил сушняк и ныли намятые бока. Нашарил распечатанную на изнанках складских накладных книгу Руми. Так увлекло чтение, что позабыл попить холодной воды, а читая притчу о караванщике и дервише даже всплакнул.
Лёжа вдоль батареи отопления на самом почти полу он подумал, что ведь с надувной кровати на этом же месте он не видел полоску неба в окне, а теперь видит.
Накатило.
Взял карандаш и, волнуясь, записал:

               Смысл полон жизни
               С пола вижу небо
               Сейчас, теперь, всегда
               Хотеть всегда и никогда
               Всего и ничего...
               Читать — окно-река
               Поймёшь — получишь всё
               Я тот же, кем пришёл
               Но что во мне моё?
               Лишь Бог, да, только Он
               Но что теперь, как дальше?
               Всё просто хорошо
               Покой всезнания
               И счастие повсюду.

Охапкин лежал навзничь и балдел. Даже после женщины ему не бывало так хорошо.
Заелозил по полу мобильный. Трубка заквакала упрекающе-ехидным голосом начальника. Охапкин, оказывается, даже не слышал будильника, когда творил.
— Что мог знать о тошноте этот мудак Сартр, — сказал он начальнику.
— Опять! Опять! — закричал начальник.
Охапкин разнёс мобильный об стену. Аккумулятор ещё не успел долететь до противоположной стены, когда пришло понимание, как это всё нелепо.
Как бы то ни было, лучшие свои стихи он уже написал.
                6 марта — 22 апреля 2011 г.
                Белгород