Черновицкие истории.
Глава первая
Семья Шпильберг
Ее полное имя было Цецилия. Все родственники друзья и знакомые звали ее Циля. И только он всегда называл Чока. А она ласково звала его Мозес, хотя по паспорту он был Моисей.
Моисей работал главным бухгалтером черновицкого сахарного завода. Он был уважаемым человеком в городе, но никогда не кичился этим. Всех своих знакомых и даже малознакомых он помнил по именам и для каждого находил доброе слово. И люди знали, что он делает это абсолютно искренне. Черновицкие портные всегда готовы были сшить для него самые модные пальто или костюмы, а его супруге - элегантные платья из самых лучших тканей. Знаменитые своим мастерством черновицкие сапожники с удовольствием шили для них удобные и красивые туфли из самой лучшей кожи. Когда Моисей приходил на рынок, торговцы - румыны и украинцы - с радостью складывали ему в корзинку кто - его любимую брынзу, кто – банку сметаны, кто - отборные овощи, кто - самые спелые фрукты. Он, не почти не торгуясь, покупал у них все приготовленное для него и весело обменивался с ними шутками по-румынски. Хотя нет, конечно же, торговаться следовало, отдавая дань вековым традициям, но это был скорее ритуал, нежели настоящий торг. Уходя, Моисей непременно желал всем и каждому здоровья и достатка и в ответ слышал такие же добрые пожелания. Возвращаясь с работы, он обязательно покупал букет цветов для своей любимой Чоки.
Циля утра до ночи хлопотала по хозяйству: убирала квартиру, создавала в ней уют, пекла и готовила любимые блюда Мозеса. Он любил есть все, что она готовила для него. Единственное, чего он не выносил, - это сырой репчатый лук. Чтобы обхитрить Мозеса, Циля в его отсутствие нарезала этот самый лук меленько-премеленько, обжаривала его в подсолнечном масле и добавляла в приготовляемые блюда. Жареный лук в сочетании с ароматным маслом становился прозрачными и был незаметен, а вкус супу, гювечу или жаркому придавал фантастический. Мозес ел и нахваливал, а Циля любовалась на него и подкладывала лакомые кусочки в тарелку.
Тяжелую работу Моисей супруге делать не позволял категорически. Если его Чока задумывала жарить котлеты, он сам пропускал мясо через мясорубку, прикрученную к краю кухонного стола. Жена требовала, чтобы мясо пропускалось через мясорубку непременно пять раз, но Моисей считал, что и трех раз вполне достаточно, чтобы фарш получился воздушным. Если же Циля, случалось, уличала его в игнорировании ее незыблемого правила, он нежно пытался убедить ее, что фарш прошел через мясорубку именно пять раз, а не три. Но Циля оставалась непреклонной, и ему приходилось еще два раза измельчать и без того уже мягкий фарш.
Завтрак, обед или ужин всегда превращались у них в настоящую трапезу. Циля обязательно накрывала стол белоснежной без единой складочки скатертью, расставляла тарелки - для первого блюда, для второго, для десерта - раскладывала столовые приборы, накрахмаленные салфетки. Чай с пирожными всегда сервировался отдельно.
Их дом был полон книг. На полках можно было найти и редкие издания разных лет и на разных языках, и новинки литературы, а на журнальном столике непременно лежала газета на идиш. Время от времени Мозес и Чока посещали театр, концерт или выставку. Он надевал свой лучший костюм, белую рубашку с галстуком и начищенные до блеска туфли. Проводя расческой по волосам и поправляя круглые очки, Моисей шутливо поторапливал супругу. Всякий раз не мог он скрыть своего восхищения, когда его Циля в красивых туфлях, элегантном черном бархатном платье и уложенными в прическу волосами, просила его помочь ей застегнуть нитку жемчуга. Она подкрашивала губы помадой, наносила несколько капель изысканных духов на шею, брала в руки маленькую дамскую сумочку и с удовольствием ловила на себе восторженный взгляд супруга. Моисей галантно предлагал ей локоть. Она подхватывала его под руку, и они отправлялись в театр, на выставку, на концерт или просто в гости к знакомым.
Они очень любили друг друга и сохранили это чувство до самых последних дней. Вечерами к ним приходили друзья, и они играли в преферанс. Проигрывая, Мозес шутил, что вот так когда-то он проиграл свое сердце молоденькой Циле, едва увидев ее. Он любил вспоминать, как приехал в Снитков в гости, к родственникам, и там встретил стройную, красивую девушку, с первого мгновения очаровавшую его. Он утверждал, что Циля не сразу приняла его ухаживания, а потом и вовсе заставила молодого человека страдать, не торопясь ответить согласием на предложение руки и сердца. Циля с улыбкой возражала ему, что это как раз она первая влюбилась в него и очень опасалась, что сельская барышня может не понравиться черновицкому щеголю. К счастью для обоих чувство оказалось взаимным и очень сильным, и они поженились.
Он брал в свои ладони ее лицо и, зажмурив глаза, целовал в тонкие чувственные губы. А она в ответ прикасалась губами к кончику его носа и дарила ему свой поцелуй. Приобняв, он кружил ее по комнате в медленном танце. А она, шутливо грозя ему пальцем, пыталась его остановить. Они улыбались, глядя друг другу в глаза.
Мозес и Чока были замечательной парой. Никто никогда не слышал от них жалоб, казалось, что у них нет бытовых повседневных проблем. Проблемы, конечно, были, но они были не главным в жизни этих людей. На их лицах почти всегда играли улыбки. Почти всегда. До тех пор, пока взгляд не падал на фотографию на огромном комоде. И тогда тень глубокой печали ложилась на их лица. Эта фотография была их главным сокровищем и одновременно источником неутихающей боли, постоянным напоминанием о самой большой утрате в жизни. В красивой резной рамке хранилось фото их единственного сына Миши.
Моисей жил и учился в Бухаресте. Там же он закончил университет и поступил на должность главного бухгалтера сахарного завода. Потом его отправили работать в Черновицы на местный сахарный завод и тоже главным бухгалтером. После свадьбы он с молодой женой переехал снова жить в Бухарест. Там у Чоки и Мозеса и родился Миша. Это был удивительно красивый и очень умный ребенок. От обоих родителей он унаследовал добрый, открытый характер. Мозес и Чока не просто души в нем не чаяли - они любили его больше жизни. В раннем возрасте у него проявился интерес к различным наукам, но особенно увлекали его история и иностранные языки. Помимо родного идиша и румынского он свободно владел двенадцатью европейскими языками! Учился Миша блестяще. По окончании гимназии он уговорил родителей позволить ему продолжить учебу в Париже. Это был красивый и очень одаренный юноша, обладавший также прекрасными манерами. Чока и Мозес не стали возражать. В Париже Миша быстро вошел в круг молодых интеллектуалов и с удовольствием общался с румынскими, французскими и английскими писателями, поэтами, философами, музыкантами и политиками. Он был единственным выпускником Университета Сорбонна, который вместе с дипломом получил превосходные рекомендации от преподавателей и предложение из Бухареста занять пост атташе посольства Румынии в Париже. Миша успел проработать в посольстве лишь около года.
22 июня 1941 года в оккупированном войсками фашистской Германии Париже и пригородах начались массовые аресты и убийства политических и общественных деятелей, в том числе и иностранных. Среди них оказался и молодой румынский атташе Михоэл Шпильберг. Вместе с еще несколькими сотрудниками посольства его расстреляли прямо во дворе румынского представительства. Мише было всего двадцать семь лет...
Из Парижа пришло официальное извещение о гибели Михоэла Шпильберга. Мозес, несколько раз перечитал его, не решаясь сообщить страшную новость жене. Циля умела угадывать его настроение и сразу поняла, что случилась беда. Взяв из рук мужа письмо, она впилась глазами в его строчки. Мозес увидев, как резко изменилось ее лицо, обнял жену, крепко прижал к себе и что-то горячо зашептал ей. Она молчала. Мозес заметил, каким беспомощным стал ее взгляд. Посмотрев мужу в глаза Циля, вдруг тихо сказала, что она ничего не слышит: извести о гибели сына практически лишило ее слуха.
После войны в 1945 году Мозес и Циля переехали в Черновцы. Они долго не знали всей правды об обстоятельствах гибели их единственного сына и много лет подряд ездили в Бухарест, не прекращая попыток найти документы и возможных свидетелей последних дней его жизни.
Оставшись вдвоем, лишенные сына и внуков, чувствовали они себя осиротевшими и потому всю свою нежность и нерастраченную любовь дарили своим племянникам и племянницам. Когда к ним в гости приезжал кто-нибудь из детей, они посвящали им каждую минуту своего времени. Циля потчевала своих юных гостей самыми изысканными яствами, которые окутывали ароматами специй и буквально таяли во рту, и обижалась, если у кого-то вдруг возникало желание сходить в кафе и отведать иной пищи. Моисей водил их на экскурсии по городу, в театр, в музей, в парк и показывал самые интересные исторические места Черновиц. При этом он был изумительным рассказчиком, так что не заслушаться его было невозможно. А из магазинов он возвращался такой нагруженный самыми разнообразными подарками, что его порой из за них просто не было видно.
Циле, чтобы она могла общаться с собеседником, нужно было громко говорить прямо в ухо. Но она со временем научилась читать по губам, напряженно хмуря брови и угадывая слова, и оттого ее лицо выглядело всегда несколько сердитым, хотя ее невероятно добрый голос развеивал это впечатление мгновенно, как только она начинала говорить. Специально для своей Чоки над входной дверью Моисей приладил лампочку, которая загоралась, когда кто-то звонил в дверной звонок. Циля то и дело выходила в коридор посмотреть, не горит ли лампочка, не пришел ли кто-нибудь к ним, и не пропустила ли она, не дай Б-г, какого-либо визитера.
Они не мыслили себе своего существования друг без друга, и потому их единственной сокровенной мечтой было умереть одновременно. Увы, судьба не сделала им такого подарка: Моисей умер на полтора года раньше своей любимой супруги. Он умер от рака, и все время, пока он болел, Циля нежно и преданно ухаживала за ним, горестно наблюдая за тем, как стремительно тают минуты земной жизни, отпущенные союзу их сердец.
С кончиной Мозеса окончательно рухнул и ее мир. Ее Мозес был ее любовью, ее опорой, смыслом всей ее жизни. Он оберегал ее всеми своими силами от мира, уже повернувшегося к ним однажды своей самой жестокой стороной. После его ухода ее уже мало что интересовало в этой жизни, держаться за которую не было больше желания. Потому так спокойно, почти равнодушно, подчинилась она воле своей двоюродной сестры Клары, которая, распорядившись по своему усмотрению их с Мозесом имуществом, оставила ее фактически ни с чем. Последние полтора года своей жизни Циля провела в малюсенькой комнатке в черновицкой коммунальной квартире, куда ее выдворила двоюродная сестра, продавшая их с Моисеем квартиру и все, что только удалось продать, и присвоившая себе все деньги. Она выделяла некую мизерную сумму одной из соседок Цили по коммуналке, чтобы та помогала ей по хозяйству. Запертая в четырех стенах маленькой комнаты, беспомощная, опустошенная, одинокая Циля тихо скончалась, соблюдя правило своей жизни: никого не потревожив, никому не доставив хлопот. Родственники, которым много позже было сообщено о ее смерти, оставалось лишь скорбеть в негодовании, что они не смогли ничем ей помочь.
Глава вторая
Борис Барг
Борис Барг был одним из самых известных адвокатов города Черновцы. Он был высок, красив, умен, прекрасно образован и невероятно добр. Открытый взгляд темных миндалевидных глаз, прямой красивый нос, узкие скулы, тонкие губы, аккуратно зачесанные назад густые волнистые волосы, всегда ровная осанка спины, красивые руки с тонкими пальцами - таков был его облик настоящего еврейского аристократа.
Борис был прекрасным адвокатом и отменным оратором и оттого без труда выигрывал многие, порой казалось бы безнадежные судебные процессы в пользу своих подзащитных.
И еще он был наделен даром любить: нежно, преданно, всем сердцем. Это касалось его единственной сестры Клары, опеку над которой его родители поручили ему с детских лет, хотя она была старше его, и которую он жалел из-за несложившейся женской судьбы, его кузенов и кузин и их детей, с которыми он умел даже на расстоянии поддерживать дружеские и очень доверительные отношения, его друзей, его соседей по дому, по двору, по улице, его коллег, ценивших в нем его мягкий, спокойный характер, преданность профессии, способность к компромиссам, требовательность к себе, уважительное отношение к окружающим и глубочайшую порядочность.
Увы, лучшие качества Бориса стали причиной его личной трагедии. В судьбе любого талантливого и добродушного человека, наверное, обязательно наличествует его злобный антипод. Им стала для Бориса его старшая сестра Клара. Некрасивая, сварливая, жадная, завистливая особа, за всю свою жизнь преуспела она только в одном: в разрушении чужих судеб. Где бы ни появлялась она, везде затевала интриги, вызывала ссоры и гнев и часто была с позором изгоняема из дома, хозяева которого поначалу гостеприимно принимали ее. „Маршейфа!“, - брезгливо морщась, звали Клару за глаза родственники и старались избегать общения с ней.
Как злой демон, воцарилась она в жизни Бориса, не давая устроить личное счастье. Боязнь лишиться брата, взявшего на себя все заботы о ней, Клара самым циничным способом пресекала на корню все его попытки создать семью. Едва у Бориса появлялась знакомая женщина, с которой у него мог возникнуть хотя бы намек на взаимные чувства, Клара закатывала ему истерики и истязала скандалами, словно он должен был принадлежать ей одной. В конце концов Борис оставил свои попытки жениться и познать счастье отцовства. Он был бы превосходным отцом и другом для собственных детей, но волею небес вынужден был оставаться одиноким человеком, глубоко скрывавшим свою боль. Его печаль улетучивалась лишь ненадолго, когда ему удавалось побыть в обществе своих двоюродных племянников или детей друзей. Им позволял он все. Им рассказывал он увлекательные истории о различных странах, исторических эпохах и героях. Им покупал он подарки, представляя в душе, что вот так же дарил бы он своим детям книжечки, игрушки, платьица, туфельки, сандалики, рубашечки, кепочки, носочки, машинки, шарики и сладости, катал бы их на каруселях, водил бы на детские спектакли.
Понять и разделить его чувства могли лишь его двоюродная сестра Циля и ее муж Моисей. Все трое были очень дружны между собой и дорожили своим общением. Длинными вечерами, сидя за чаем или прогуливаясь по городу, вели они неторопливые беседы о жизни, об истории, о судьбах человечества.
Как ни странно, все трое жалели Клару, оправдывая ее злобный характер отсутствием в ее жизни любви. Они были рады, когда Клара, работавшая кассиром в небольшом магазине, сошлась с каким-то мрачным мужчиной по имени Сеня и стала с ним жить. Моисей и Циля надеялись, что она наконец-то оставит брата в покое, и тот сможет устроить и свою личную жизнь. Но не тут-то было! Клара не теряла бдительности и продолжала давить на Бориса, едва тот делал какие-то попытки найти и свою любовь.
Борис почувствовал, что начинает задыхаться в тех узких рамках, в которые его загнала старшая сестра. Он никому не говорил о тех муках одиночества, которые точили его сердце.
Соседка Бориса и Клары позвонила Моисею на работу и попросила срочно приехать. Моисей заехал за Цилей, и они поспешили на квариру Бориса. Дверь была заперта. Соседка взволнованно сообщила им, что услышала страшный шум, словно упал какой- то тяжелый предмет. Прибежала с работы и Клара. Когда она открыла дверь и вместе с Моисеем и Цилей вошла в комнату Бориса, их взорам предстала страшная картина. Борис покончил жизнь самоубийством, повесившись на большом крюке от люстры. Веревка оборвалась, но Борис к тому времени оказался уже мертв.
Все хлопоты по организации похорон взяли на себя Циля и Моисей. Проститься с Борисом собралось множество родных, друзей и коллег. Для всех его кончина стала колоссальным ударом, от которого многие долго не могли прийти в себя. От доброго и мудрого Бориса такого шага не ждал никто.
Клара, сославшись на отсутствие средств, лишь картинно заламывала руки и изображала нечеловеческую скорбь перед окружающими и на кладбище, и после похорон. Осознавала ли она всю трагедию гибели брата и свою роль в этом, а также глубину постигшей ее утраты? Вряд ли. Зато, вооружившись огромным портретом брата, написанным еще при его жизни, перетянув его черной траурной лентой и прикрываясь им как щитом, она совершала вояжи по родственникам и знакомым Бориса в целях сбора денег для своих нужд.
Сегодня никто уже не вспоминает о злобной и коварной Кларе, а если и говорят изредка, то с презрением и отвращением.
Память же о Борисе, Моисее и Циле до сих пор согревает сердца тех, кто их знал и продолжает помнить и любить этих светлых и добрых людей.
Мне не довелось познакомиться с ними. Они ушли из жизни за долго до моего рождения. Но нежное воспоминание о них, сотканное из рассказов моей мамы, наполняет светом добра и мою собственную жизнь.