Вора видна воровская порода.
Вор за собой не закроет ворота
Впрочем, ясна психология вора:
Он в это место вернётся не скоро.
Вечер наступал дню на пятки. Повинуясь правилам небесного этикета, с восточной стороны горизонта на анютиноглазковую скатерть небосклона стали выпрыгивать звёзды, то по одной, то пачками, как будто Земля крутилась не равномерно, а толчками. Подбитый глаз месяца лыбился на них осуждающе: так старый пудель глядит на расшалившихся щенят.
Сидя на плоской крыше летней кухни, специально построенной для медитаций под звёздами, я решил, что настало время вспомнить события минувшего дня и ночи.
Всего полтора часа назад обвешанные барахлом, как новогодние ёлки игрушками, они, наконец, ушли на вечерний автобус. Я дал Мишане денег на билеты, не надеясь, что их возьмут бесплатно на попутку, и боясь, что придётся провести ещё одну ночь с ними вместе под одной крышей. Время шло, они не возвращались. Появились они у моих ворот ровно сутки назад. Я всегда был рад видеть улыбающуюся физиономию Мишани, но в этот раз он пришёл не один. 3а ним тянулся «хвостик» в виде жирного, лупоглазого, лопоухого мальчишки лет четырнадцати. Имея нормальное зрение, он казался близоруким, постоянно тараща свои поросячьи глазки. Левый глаз однако, здорово косил или был стеклянным, как у Коломбо, так казалось. «Мой племяш» ; представил его Мишаня. Тот неудачно вымучил улыбку, показав редкостно уродливые передние зубы, растущие ёлочкой, и попёрся вперёд нас в дом, что мне сразу не понравилось. По своему другу детства Лёхе Комиссару я помнил, как ведут себя в городе деревенские лапти. Этот-то точно «лапоток». Даже не представился! Да не очень-то и хотелось жать эту маленькую варёную клешню. Мишаня наклонился ко мне и шепнул: «Это Федя». Такая таинственность мне тоже не понравилась. Внутренний голос шепнул, что здесь кроется какая-то интрига. «Лапоток» не стал дёргать ручку ближайшей, заколоченной двери, сразу пройдя к дальней, рабочей. Видимо, он подметил, что у первой двери ржавая ручка, и ею не пользуются. Войдя в дом, он сразу разобрался в хитросплетении настеленных временно досок-переходов в ремонтируемой половине дома и прошел в жилую комнату. За ужином он даже не вякнул, озираясь и разглядывая стоящие на полках вещи. Наевшись, а ел он, по-свинячьи чавкая, Федя стал обнюхиваться в доме. Мы с Мишаней занялись разговорами, а «лапоток» вышел в коридор, где стояли ящики со всякой всячиной. Через пару минут я понял, что он нащупал ящик с ружейными боеприпасами, и выскочил в коридор. Точно: он уже наполовину туда залез, только зад торчал. На мой окрик он вывернулся из ящика со жменями патронов в руках.
- Положи на место! - моё негодование зашкаливало. А можно..., - начал было он.
- Нельзя! - резко оборвал я. Проси что хочешь другое, а из этого ящика ничего не получишь.
Медленно посыпались в ящик латунные гильзы. Их блеск, должно быть, завораживал деревенского мальчишку не меньше, чем искателей сокровищ пиратское золото.
- Ничего не трогай! Я старался казаться строгим, но на беду вспомнил, как в таком же нежно-опасном возрасте тырил боеприпасы из деревянного бочоночка, служившего соседскому квартиранту-офицеру копилкой разнообразных патронов, оседавших после стрельб в его карманах.
- Завтра я тебе много чего подарю, а сегодня иди спать.
На всякий случай опасный ящик был спрятан в сарай под замок. Подмораживало, печка старалась вовсю. Старый, с толстым слоем накипи чайник подвывал на плите, кастрюльки вразнобой пыхтели и побрякивали крышками. Федя улёгся, а мы с Мишаней ещё долго говорили о жизни, потом выпили чаю и тоже завалились. Утром, едва открыв глаза, я услышал: «А можно...» Поморщившись, протянул Феде японскую электронную игрушку, неисправную «тамагочи», найденную на дороге и год валявшуюся в ящике. Она должна была произвести впечатление на «лапотка». Он молча взял её и унёс во двор. К завтраку он опоздал, но динозаврик на экране уже двигался. Игрушка ожила.
- Нужна ещё одна батарейка, - деловито пояснил простофиля.
Мне стало как-то не по себе, будто я имел дело с инопланетянином.
- Ты разбираешься в них, что ли, учил тебя кто?
- Просто у нас в школе были такие, а я всегда знаю, что нужно делать, чтобы они заработали.
Похоже, его вело подсознание.
- Как ты учишься?
Федя пожал плечами, за него ответил Мишаня:
- Непонятно, отличник он или двоечник. И то и другое.
- Книжки любишь?
- Смотря какие.
Я набросал ему десяток книжек, какие в детстве любил читать сам.
- Вот тебе Гайдар, Бианки, Тургенев, Короленко, Лев Кассиль.
Он посмотрел на книги равнодушно, потом в его глазах что-то блеснуло и книжки посыпались в вещмешок. Он схикал, что книги в деревне можно продать или обменять на что-то ценное. Значит, там ещё есть люди, ценящие такие вещи.
Мишаня приехал решить вопрос о получении пособия на его малыша, состоящего на учёте в городе, где тот родился. Он увёл племянника, покрикивая на «лапотка», чувствуя неловкость передо мной. Я занялся колкой дров. Через час Федя уже шаркал ногами по двору.
- Что ж ты дядьку бросил? - я постарался придать голосу побольше ехидства. «Простачок» не удостоил меня ответом и занялся изучением железок, валявшихся на земле под навесом и на полках. Он выбрал кое-что, не слишком ценное для меня.
- А можно...?
- Можно, забирай, - отвечал я с улыбкой, зная, что самое ценное в сарае.
Он тоже это знал и сосредоточился на мысли, как заставить меня открыть сарай. Я с любопытством наблюдал, как он усиленно думает; чем бы меня заинтересовать. Затем взгляд потускнел: не найдя решения, он опять поплыл на волне подсознания. Интересно, понимает ли Федя специфику работы своего мозга?
-Батя обещал вам за чугуны, сапоги и галоши прислать творогу и сметаны. Он помнит, не беспокойтесь. Просто дядя Миша сейчас в городе живёт, а я приехал к нему неделю назад на пару дней отдохнуть от деревенской жизни.
- Так-так, – думаю, - куда же ты гнёшь? Не пойму, куда…
Год назад Мишаня был у меня с Фединым отцом, Петром. Тот работал пастухом в единственном оставшемся в районе крепком колхозе и с окончанием сезона рванул к Мишане попить вина. Они мне пару часов пилили дрова. На последние деньги я купил пузырь, понимая, что меня не поймут, если не проставлю. Был очень полезный разговор о пастбищах и травах, деревенской жизни. Спросил его про байку, будто бы пастух, прежде чем пустить стадо в поле, ищет след змеи на росистой траве. Есть поверье, что ядовитая змея собирает яд с травы, и после неё коровы не отравятся, наевшись ее. Не помню, что ответил Петро. Утром я их проводил на попутку, навьючив на велик два тяжёлых рюкзака с чугунами и галошами от химчулок. Кирзачи и резиновые сапоги тоже положил, сковородку. В деревне при их безденежье эти вещи очень ценны. Заикнулся я тогда о стиральной машине, найденной на помойке и отремонтированной, валявшейся без дела. "Лапоток" словно прочитал мои мысли.
- Папка сказал, что у вас лишняя стиральная машина. Мамка собирается покупать, руки болят. Вам сено для кроликов нужно?
Тут он попал в точку. Сено было моим уязвимым местом. Чувствуя, что этот гадёныш диктует мне свою волю, я открыл сарай и унёс в дом ящик с патронами. Федя набил карманы рыболовными снастями и радиодеталями, хотя речки и радиолюбителей у них в деревне не было. Ёлочные гирлянды взял и кухонные принадлежности, игрушки, инструменты. Он как будто знал, чего я ему не дам, и не просил эти вещи. Вернувшийся Мишаня прекратил мародёрство, приподняв рюкзаки: «Ты совсем чокнулся! Здесь что, кирпичи?» Услышав моё сообщение о поломанном велосипеде, он выбросил самые тяжёлые вещи. Федин самодельный вещмешок похудел наполовину, но я не сомневался, что вещи вернутся в него опять. Мне не терпелось посмотреть, как этот свинёнок попрёт такую тяжесть. Отведя Мишаню в сторону, спросил шёпотом: «Он и дома такой?» Тот кивнул:
- Всю деревню обобрал. Вот так в душу залезет, люди сами отдают, что попросит. Большой сарай барахлом весь завалил! Деньги батьке и матке в долг даёт. Всё что-то меняет, продаёт. Когда сюда ехали, он про тебя всё выспрашивал.
- Так что же ты не предупредил?
- Да как-то из головы выскочило.
- Ты его больше ко мне не привози. Бог с ним, я сейчас ему дам, что попросит, но я не люблю расставаться со своими железками.
Мишаня покраснел:
- Мне самому неудобно. Он и на меня действует, как гипнотизёр. Не могу ему отказать.
- А что он такой урод? Я видел Петю. Он нормальный, ты тоже. Сестра, ты говорил, вся в тебя? Может быть, в роддоме подменили? Или Бог дал ему такую внешность в противовес внутренним качествам, помогающим жить? Он же может вырасти в монстра, захапавшего всё.
Мишаня смеётся:
- Петро уже боится его бить. Этот знает все его секреты по части выпивки. А сестре деньжат подбрасывает. Денег-то в деревне нет. В город возят сметану, молоко и творог продавать. На это целый день уходит. Автобус ходит редко, билеты дорогие, почти половину выручки на дорогу тратят. Раньше «пред» машину давал. Бензин очень дорог. С патронами он тебя разыграл, факт. Попугать хотел. Знал, что их ты не дашь, зато другое подаришь за этот отказ. Насквозь людей видит и наперёд всё просчитывает. Извини меня.
- Следите за ним, чтобы с каким уркой не подружился.
- Да, за ним уследишь! Да и кому? Родители вкалывают! А скоро в ПТУ.
На прощанье, преодолевая неприязнь, я крепко пожал маленькую, слабую ручонку, помог надеть неподъёмный рюкзак. С Мишаней мы по-дружески обнялись. Я проследил за ними до поворота дороги. Ах, сладка месть! Федя шёл, склонившись чуть не до земли, Мишаня, видно, ругал его: он смешно, как козёл, тряс головой, идя рядом. Прошло три года. Больше они у меня не появились.
Случай помог встретиться с этой семьёй в их доме. Торговцы, хранившие у меня овощи, собрались послать машину за картофелем в колхоз «М..», теперь уже ОАО. Вот я на неё и напросился. Приехал с подарками - опять те же чугуны, сапоги и пузырь водки. Центральная усадьба – обычная, довольно большая деревня. Дом пастуха указали сразу. На крыльце со мной поздоровалась симпатичная девушка лет двадцати и крикнула в сени: «Мама, к тебе». Сестра Мишани, Федина мать, вышла на крыльцо:
- Здравствуйте! Вы к Петру? Он сейчас со стадом, последние дни пасёт.
Я молча вытряхнул подарки из рюкзака. Она залилась румянцем, точно, как Мишаня.
- Так это вы Петру надарили тогда столько всего? Неудобно даже. Так они и не собрались в город. Я всё хотела послать вам сметаны да творога. Ой, проходите в дом.
Захлопотала, пролив на пол сметану. Обычная пища: хлеб, картошка, молоко. Хлеб деревенский, ржаной. Картошка на сметане в русской печи поджарена, такую я ел только в детстве у бабы Марьи. Да, только ради этого стоило приехать! Я спросил, где Федя. Она как-то испуганно взглянула на меня:
- В райцентр поехал.
-Он учится, или работает?
- Да, скорее, на него работают. Вся деревня у него в кабале. Даже председатель, то есть директор, с этим кулаком считается. Мне от старух житья не стало, от их жалоб. Денег у него полно. Скупает дома после смерти стариков, потом дачникам сдаёт. Обмануть его никто не смеет. С бандитами знаком и с милицией.
- Вам-то он деньги даёт?
-Да, понемногу. Заставил с фермы уйти, тяжело стало мне. Так лучше бы я там осталась, а он был бы, как все ребята. А то сил нет терпеть его выкрутасы. Зайдёт в дом, который присмотрел, к старикам, покрутится, всё осмотрит. Те вроде и не очень старые и больные, а быстро убираются, будто он их торопит, хотя слова не скажет, все молчком.
- Я видел вашу дочь. Красавица. Давайте за её здоровье выпьем.
Она помотала головой:
- Вы пейте. Я уж забыла её вкус.
- Скажите, а не подменили ребёнка в роддоме? Уж больно Федя не похож на вас всех.
Увидев в её глазах страдание, я поправился:
-Вы извините, это я сдуру ляпнул. Какая же я скотина!
Хозяйка замахала руками, испуганно оглянулась, хотя в доме кроме нас никого не было. Смахнула фартуком слезы со щёк, помолчала.
- Скажу вам, чужому человеку. Никто не знает. Когда дочка родилась, мы с мужем почти не выпивали. А потом стали пить, как все. И вот, как-то раз с похмелья пошли мы с Петром выпивку искать к городским. Они жили на краю леса, на двух машинах приехали. Клюкву собирали и грибы. Принесли им молоко и сметану. Напоили нас там. С собой дали. Спирт такой едкий, достал и свалил нас на полпути к дому. Упали мы с Петей в кустах и захрапели. Просыпаюсь – уже темно. Чувствую – холодно, трусов на мне нет, рядом валяются. Петя спит поодаль. Сразу я поняла, что вор был. Петя бы надел трусы потом. А вору что, ворота открытыми бросит. Один там со свиным рылом всё пялился на меня, все подливал. Видно, за нами крался. А утром их след простыл. Когда Федя родился, я поняла, что чужой он. Черты, верите, угадывались. Не сразу, через полгода. Долго плакала, а пить совсем бросила. Мишаня спился совсем, вряд ли к вам поедет. Свинёнок-то всех паутиной оплёл, да за себя постоять не может, хилый. Кровь не наша. Деньги не спасут, на кого нарвется.
Мы поговорили о деревенских делах, потом я ушел грузить машину. Таков был уговор.