Собрались как-то мужики Дурканска вечером у единственного памятника. Место это действительно было замечательным, и даже немного историческим. Замечательным потому, что обзор с него на весь Дурканск открывался, а историческим, так как не счесть, сколько историй "выслушал" памятник вечерами. Правда, кого прославили этой скульптурой, разобрать было невозможно, ибо из целых частей просматривалось одно ухо, половина руки и обе ноги, обутые по-разному: левая - в лапоть, правая - в сапоги-казачки со шпорами. Да и кому пришло в голову, поместить это произведение искусства на окраине Дурканска, на единственной горе, тоже кануло в лету. Мужики окрестили остатки прославленного предка Федулом, и ежевечерне несли вахту рядом с ним, радуясь, что неподалеку жила Захаровна, чей самогон, за крепость, называли реактивным топливом. И, действительно, удивительным образом, с вечера нашептав на единственное ухо Федула свои побасенки, дурканец непременно наутро оказывался в постели какой-нибудь Марусеньки, живущей на другом конце городка. И что самое странное, ну никак не мог вспомнить, каким образом ему удавалось незаметно пробраться мимо недремлющих окон жены и любимой тещи. Мужички считали, что без топлива Захаровны, сей трюк проделать невозможно.
В тот вечер к Федулу стали, как обычно, подтягиваться мужички, позванивая мелочью в карманах для зелья Захаровны. Подобравшись к монументу, они поняли, что на ночь в объятиях жаркой любовницы, рассчитывать больше нечего – у Федула пропало единственное ухо. Теперь свои истории они могли рассказать только друг другу, а от этого из чудес могла случиться лишь очередная драка. Ведь в запале можно было проговориться и о вояже к супруге собеседника, пока он шептал пьяные речи в Федулово ухо. Поспорили, погорячились мужички, да и разошлись по домам, где, к своему удивлению, обнаружили своих жен весьма принаряженными, и, будто, ожидающих кого…
Зажил Дурканск своей обычной жизнью. Мужички по вечерам дома сидели, на жен своих любовались, да сами себе удивлялись, что так тянуло их к посиделкам у памятника? Только затишье это недолго длилось. Как-то утром, из дома Михалыча крики и шум раздались. Народ дурканский до развлечений очень охочий, и через короткое время на месте было уже полгорода. Да и, признаться, было на что посмотреть. Из окон постоянно что-то вылетало – то удочка Михалыча, то его телогрейка, то исподнее, а то и колода карт с весьма фривольными дамами… А напоследок, вылетел и сам Михалыч, весь взъерошенный, потрепанный, в рубашке об одном рукаве и без пуговиц. Справедливости ради стоит отметить, что пуговиц на рубахе у Михалыча и до этого инцидента никто не видел, да только не замечали этого факта никогда. А вот теперь, глядя на хозяина дома, сидящего в огромной луже под окном, сразу почему-то заметили. Бабоньки дурканские даже жалеть мужика начали, мол, это ж надо, мужик отродясь пуговиц не видел, он, небось, и застегивать-то их не умеет. Тут же нашлись желающие эти самые пуговицы на всю одежку его пришить, а заодно и мужичка обогреть, накормить. Только не поддался Михалыч на их уговоры. Собрал скарб свой нехитрый, да на птицеферму отправился, решив переждать опасное время в компании несушек.
Дурканцы, слегка разочарованные скорым окончанием боевых действий, разошлись по домам. Да только не успели они еще и к рюмочке первой приложиться, как из другого дома опять послышался шум и крик. Уже через несколько минут из дома, где проживал Петрович вместе со своей супругой и детишками малыми, из окна стали вылетать вещи почтенного жителя городка. А вещи Петровича куда как позатейливее оказались. Были тут и грабли, что со двора Кирилловны пропали, и табакерка, которую невесть где потерял Семеныч, да по этому поводу целых два года убивался. А вслед за добром выскочил в одних подштанниках и сам Петрович. Оглядел он собравшееся у дома общество, да так и припустил, не оглядываясь. Смекнули тут дурканцы, что дело не чисто. Стали они жену Петровича расспросами донимать – мол, что, да как…. Бабонька и рассказала. Утром она, как обычно, поднялась пораньше, завтрак домочадцам готовить, глядь, а на столе – Федулово ухо. Хотела она его тряпкой смахнуть, а ухо подпрыгнуло, да прямо у нее на груди уселось. И тут случилось самое странное. Ухо вдруг заговорило. Да не просто сказки, да побасенки рассказывало, а все больше про желания ее супруга, что он в забытьи шептал, когда еще это ухо было частью скульптурной композиции. Не стерпела бабонька откровений, прогнала своего благоверного….
И пошли по Дурканску раздоры, да разводы… Все тайное стало явным…А Федулово ухо не успокаивается. Стало оно интриги меж людьми чинить, небылицы всякие выдумывать. Скажем, разозлилась Макаровна на свою соседку Ильиничну за то, что куры потоптали огород – ухо тут как тут. Прыгнет на грудь Макаровны, и давай бабоньку искушать. Мол, ославлю твою противницу на весь Дурканск, только монетку в меня брось. А бабы что – в горячках чего не сделают… И пойдет ухо по Дурканску гулять и всякие страсти про бедную Ильиничну всем жителям городка рассказывать. Вот смотри уже и не здоровается никто с Ильиничной, детишки и стекла ей побили, даже собаки на бедную женщину бросаться начинают. Подловила Ильинична Федуловский отросток, да поболе Макаровны денег в ненасытное ухо насыпала. И горожане вмиг забыли, что совсем недавно Ильинична не в чести была. Теперь уже Макаровна боялась из дому выйти. Через короткое время Дурканск уже было не узнать: заборы повалены, стекла повыбиты, а у Самсоныча даже крыша съехала на один бок. На улицах не осталось ни одного человека. А если и случалось , какому дурканцу выйти за какой-нибудь нуждой, то без ружья или, на худой конец, вил, на улицу носа не выказывал.
Так бы и сгинул Дурканск, да спас его старый дед Самсон, сторож на птицефабрике. Он уже лет тридцать как оглох. И когда к нему спящему Федулово ухо на грудь прыгнуло, прихлопнул его как муху. С той поры стала потихоньку жизнь в Дурканске налаживаться. Мужья опять к своим женам воротились, дома поправили, стекла вставили, а памятник Федулу разнесли на мелкие камушки…