Глава 1.
(Повесть новая и пишу медленно, редактировать её помогает и вдохновляет меня Эльза Арман блистательная)
БЕРЕСТЕНЬ
Берестень аккуратно отвел ветку, склонившуюся над камнем, за которым затаился, выжидая, когда рысь спустится к полынье. Зверь, казалось, не заметил движения, однако кисти на чутких ушах вздрогнули. Это был тот самый самец, что всю прошедшую зиму таскал из силков, расставленных Берестенем, зайцев и лисиц. Рысь повернул голову, выискивая причину не положенного при таком безветрии шороха. У леса свой шум, правильный, не таящий в себе угрозы - то ветер уронит с веток комок снега, то белка скакнет на тонкую ветку, которая предательски хрустнет. Все в лесу идет своим испокон веку положенным чередом.
Охотник закрыл глаза и представил себя лесной косулей, робко замершей за камнем, - отвод глаза живого. Такому трюку его старый ведарь Дубырь учил еще в былые времена.
- От мира отвлекись, вспомни о родстве душ и вирии, в котором всякий всякому ровень… - говаривал он, беря в руки комок глины. Подышит на него, поплюет, бывало, хитро прищурив глаз, чего-то там пришепетывая, и на тебе - готова мышка-полевка, а на самом деле, как был комок глины так и остался. Маленький Берестень - хвать пушистый комочек, а в руках глина. Дубырь смеётся - отвесть глаза - первое дело…
Рысь втянул носом воздух, готовый метнуться под сень кустарника. На фоне небольшого полуусаженного весенним солнцем сугроба он казался вытянувшейся тенью. Наконец наступил момент, когда цель замерла, готовая к прыжку. Берестень нажал на крюк самострела. Одновременно со стуком тетивы рысь прыгнул, однако стрела толстая и короткая с тупым наконечником уже вошла ему в затылок, расколов кости черепа. В сугроб опустилось мертвое тело зверя, сбив толстую корку наста.
Берестень встал и прислушался. В низине, где через его лес пролегала дорога на Новгород, слышался конский храп, пока далекий на грани слуха, однако чуждый природным шорохам и треску леса. По дороге шли сани и всадники вершники. Пока далеко, не слышно конского храпа и гиканья сидящих в санях и возках, однако природное чутье охотника уже рассказало ему, сколько всего саней катит в Новгород.
Охотник поправил сбившуюся на затылок полоску кожи, охватывающую гриву седеющих волос и, подняв мертвую рысь, зашагал к скиту. Позже, немного постояв на тропе, он насчитал двадцать семь коней, по скрипу полозьев, по звукам и говору понял, какие люди на них, определил возок с тремя иноземными рыцарями.
Берестень еще в детстве мог различать звуки, он слышал по-особенному, словно зверь. Стоило ему закрыть глаза и уставиться в темноту, как тут же вес мир начинал звучать. Иногда ему казалось, что он слышит, как под толстой корой дуба в древесине, твердой, как харлуг, шуршит толстый белый хрущ. Так в детстве, болезненно и громко звучал мир, давил его маленького и блохатого, мерянского мальчика, обилием шорохов и звуков, неслышных простым людям. Эта особенность, прозванная в народе «зверский слух», доводила мальчика до припадков. Потом в обители его излечил Мирентий, инок, врачевавший людские недуги. Как лечил он мальчишку, одержимого падучей, никто не знал, однако все прихожане посчитали тогда чудом господним излечение сие. Мирентий же научил Берестеня разделять звуки, контролировать свой слух, скорее всего, это был молитвенный заговор или внушение. Во всяком случае, Мирентий называл это умение ведарством, запретным ныне, умение старых волхвов - ведарей. Это уж потом старый ведарь по имени Дубырь, обучавший Берестеня волховской премудрости, объяснил мальчику: сей дар - подарок богов.
Запретные знания передал тогда Дубырь мальцу. Да и как не передать было, вскоре чуял старый ведарь гибель свою, от христианского меча. На свой страх и риск обучил он юного Берестеня премудростям волховским еще и потому, что знание подобные этим в могилу не уносят, словно груз тяжкий будут они в мире мертвых держать волхва. Заставляя вновь и вновь, возвращаться в мир живых в виде духа мятежного, губительного.
С тех пор Берестень мог заставить звуки разделиться, один шум делался незначительным, хотя и был самым громким, другой, тот, что на грани восприятия делался чётким, словно оказывался рядом. В темноте закрытых глаз проступала четкая картинка источника шума. Когда Берестень подрос, его весь сожгли Ростовчане, а его спасло лишь умение слушать и внушать. Отвел глаза разбойникам и долго прятался в лесу, однако, изрядно оголодав сам, сдался Ростовским воинам. Пришел к пепелищу голодный, поцарапанный и покорный судьбе.
Юный мерянин вскоре был продан, обменян на пару седел и попал в Тиверь, к князю Василию. Где был крещен и назван Иосифом. Однако имя это, не признал. И как только судьбе было угодно оставить его одного, отрекся на сварге от имени Иосиф, данном византийским пьяницей монахом.
Жил юноша, в воинских палатах прислуживая витязям и страже, там же и обучился стрельбе из лука, и владению мечем. А когда воевода Тавр Небогатыч заметил его природный дар, то определил его в особый отряд к пролазам, где Берестень обучился навыкам лазутчика. Хороший лазутчик получился из Берестеня, все тринадцать походов князя Василия Тиверского выиграны были только благодаря отряду, в котором служили особенные, обладающие каким либо даром воины.
Пролазы (так называли дюжину, в которой служил при князе Василии Берестень) боялись все. Каждый из них бил ножом без промаха, мог в самую лютую зиму, бежать, весь день не сбивая дыхания, стрелять из всех луков: и славянских, и нормандских, и монгольских, и половецких.
Лучшие воры и разбойники боялись встречи с княжими пролазами. Вот только раскидала судьба по белу свету дружину Тиверского князя Василия. Не долго длилось княжение Тиверетское. Да и Тиверец сожгли, разорили. Сам же Василий пал от руки племянника. Дружина его распалась на мелкие отряды, ударившиеся кто во что горазд. Одни нанялись в услужение к Ростовчанам и Половцам, иные же ушли грабить на далекий шелковый шлях.
Берестень и еще четверо долго служили у половцев, пока не пришли в однолетье Волжские Болгары и не прогнали Половцев. Берестень решил, что время ему уйти в леса, на покой, как- никак - сороковая весна за плечами, вот и поселился в скиту под Новгородом–Северским. Пробавлялся охотой и рыбной ловлей, вдали от людей, от которых по большому счету добра не видать, с его-то даром, еще сочтут за колдуна нечистого. В Новгород наведывался, чтобы сбыть рухлядь и вяленое мясо, взамен на наконечники и соль, звали служить в дружину, воевода узнавший о его прошлом, сам не раз наведывался в скит, все просил молодежь учить боевому знанию заветному. Только Берестень крепко зарекся после Половецкого хана Парята, к которому судьба и Васильевой дружины забросила. Не служить чужим! Воевода Новгородский, в конце концов, махнув рукой, оставил Берестеня в покое.
В былые времена была у него жена, половчанка, и два сына, да забрала семью черная смерть-оспа, прокатившаяся по приволжским степям. Может, и из-за этого тоже не мог жить среди людей Берестень. Тяжело было смотреть, как резвятся малые детишки, его-то сыновья в три дня почернели и, покрывшись сыпью, умерли на руках, в жару и бреду. Ничего не смог тогда поделать Берестень, не помог дар небесный и травы лечебные, оспа забрала всех. Часто снилось Берестеню, как скакал он вдоль курганов, покрытых желтой травой скакал на север, унося свое больное тело и израненное сердце.
Вдали, за кромкой дремучего леса, послышался собачий лай. Берестень невольно вслушался, узнавая свору Молоха Важляты, воеводы дальнего кордона Новгородского.
– И чего Важлятычу запотеялось кабана гнать, не иначе это его лазутчики караван сопровождали до границ Новгородских. Восхотелось самому Воеводе глянуть на гостей из Немчины, что пробираются до Новгорода.- Берестень побежал к скиту.
Жил бывший лазутчик не в самом обветшалом строении, покрытом мохом и плесенью, а в землянке, вырытой в глубине оврага.
Не добежав полета стрелы, вновь остановился на этот раз, чтобы перезарядить шведский самострел и повесить убитую рысь на высокую ветку. В скиту были люди, чужие, приехали верхами, числом трое. Лошади низкорослые, какие бывают у ордынцев, лохматые, без седел. Попоны из войлока висят на согнутой к земле березке, у стены разрушенного скита. Горит костер, однако возле него людей нет, никто не сидит, не ковыряет палкой в углях. Берестень весь превратился в слух, он выжидал. Наконец из разрушенного скита вышел человек. «Мордва», – отметил про себя Берестень. Только они и весной и летом одеваются в такую одежду, похожую на одеяние черемисов и меря. Однако пояса широкие, вышитые на особый манер, не меняют ни за что.
Язычники, Христа не признающие, все еще верят в духов леса и старых богов. Откуда им взяться в моем пределе? Не иначе - за мной. У одного из воинов под курткой на кожаном шнурке висел странный оберег, в невидимом для простых людей мире он звенел странной, напевной мелодией и почуять этот звук мог только такой ведун, как Берестень.
– Однако силен, – подумал охотник, вглядываясь в сумрак скита. Мордвин, вышедший из развалин, был воином, причем отличным воином. Поначалу выглянул из-за бревен, затем пригнулся, готовый в любой момент уйти от свиста стрелы, и лишь потом, шагнул к костру. К огню лицом не встал, поворотился боком.
– Чует мои глаза,- понял Берестень.- Однако за мной явились, сомнений нет.
Берестень мысленно обежал всех знаком сарги и шагнул из темноты на освещенное пространство, самострел поворотил в сторону воина.
Берестень знал, что двое других спят под стеной в самом скиту, там, где был алтарь.
Мокшанен даже не вздрогнул, а наоборот сделал вид, что давно видел Берестеня и знал о его приближении.
- Исполать, - по-русски поздоровался он с Берестенем.
- И тебе исполать. – Ответил Берестень, подходя к костру. В скиту зашевелились остальные.
- Что привело вас?- на этот раз Берестень присел у костра, однако самострел не отпустил.
- Нас прислал Митрополит Алексей. Зовет тебя к себе на Москву,- ответил Мордвин, присаживаясь напротив. – Русскому великому шаману, нужны тайные воины. Пролазы все собраны, и ты последний, кого ищут, великий отец злотого креста, ждет тебя, - продолжил он, видя, как Берестень склонил голову, задумавшись.
- Не иначе - опять поход, - думал Берестень, - что ж, у князя своих воинов мало, или монахи по-своему судят. Понадобился, видать, я не Митрополиту Московскому, а своему десятнику Тавроге Небогатовичу Сумском.
Под началом Тавроги Сумского Берестень хаживал в набеги еще при старом князе Василии, когда был лазутчиком. Старый и опытный Таврога, или Тавр, как он себя сам называл, был лучшим лазутчиком, поскольку имел некие способности к колдовству. Отводил глаза и наводил морок издали, даже не приближаясь к врагу, однако стар ныне Небогатович, семьдесят пятая весна за плечами. И из пролазов выжили шестеро всего… Куда пошлют на этот раз?..
Берестень прикрыл глаза и мысленно потянулся к головам Мокшан. Мысли он, конечно, читать не умел, этого никто не умеет, а вот ощущения, запомнившиеся людям, чувствовал, словно звуки, словно запомнившиеся звуки. В голове Берестеня зазвучали голоса людей, с которыми говорили Мокшане в Москве. Берестень различил четкое послание Тавра, произнесенное на тайном наречии офеней. Оно было зашифровано, слова вставлялись между приказом привести его в Москву и напутствием патриарха Мокшанам.
- Коль жив да здрав, спеши ко мне, дело тайное, дело важное,- примерно так звал его бывший десятник тайного отряда. Берестень встал и пошел в землянку собираться. Той же ночью Мокшане выехали в сторону границы Владимирского и Рязанского княжеств, в земли новые, земли Московские. Путями малохоженными, да волоками и весенними реками, пути им было два месяца.
Продолжение начал писать сегодня...