Всем известно, что Моцарт перед смертью получил приглашение работать в России, но заболел и умер.
А что было бы, если бы Моцарт не умер? Ну, выжил как-то, поправился?
Вот, приезжает он в Петербург, является ко двору, а там смятение, люди какие-то; что-то несуразное происходит.
Какой-то молодой человек — бледный, напуганный — тихо так говорит: «Батюшка скончался апоплексическим ударом. Но вы, господа, не волнуйтесь. При мне всё будет как при бабушке».
И вот уже Моцарт — придворный композитор и преподаёт музыку в Царскосельском Лицее.
Целая плеяда будущих величайших композиторов гуляет аллеями у Царскосельского пруда.
Пишет свою первую симфонию Пушкин, с восторгом принимает публика скрипичный концерт Дельвига, клавирным сонатам Кюхельбекера рукоплещет Европа. Россия превращается в центр мировой музыкальной культуры...
А потом, через 200 лет появился бы какой-нибудь музыковед и написал бы: «Есть мнение, что настоящий гений выражается даже в самых неблагоприятных для него условиях. Например, не стань Пушкин великим композитором, он всё равно проявился бы в чём-то другом — живописи, архитектуре или же поэзии. И, хотя я видел рисунки Пушкина на партитурах его симфоний, мне, всё же, трудно представить себе стихи Пушкина — настолько однозначно связан гений Александра Сергеевича с музыкой!»
А другой бы вторил ему: «Из всех лицейских учеников Моцарта, Дельвиг — наиболее трепетен и романтичен. Пушкинский симфонизм глубже, ироничнее, насыщенней, но лиризм Дельвига мне ближе. Возьмём, например, Третий концерт для Скрипки с Оркестром Дельвига (DL 325 in D minor). Вторая часть — великолепное Adagio Triste e Nostalgico, едва ли не лучшее из созданного композитором»
А мы бы всё это читали, и верили.