37 и двенадцать С

Елена Воловникова
 Один из аргументов, которым хают одиночество, – это болезнь. Мол, некому и градусник поставить, и сопли вытереть.
Я вот заболела. И я сижу и думаю: плохо мне сейчас, что я одна?
   Ну, да, приятно, когда о тебе заботятся, за ушком чешут... Но как-то все эти манипуляции ассоциируются у меня только с мамой. Стоит мне зачихать, как у мамули уже готова программа моего лечения на неделю вперед. А уж если у меня бред под 41 градус... Я и так-то не ах ти как энергична в этом состоянии, а уж учитывая размеры маминого а) беспокойства б) непреклонности, мне остается только одно: покорно открывать рот в те моменты, когда я выхожу из бреда. Ну, и покорно глотать то, что в меня льется или запихивается. Ну, и стараться потом особенно не задумываться, что это было...мало ли...
   Когда я сейчас болею, мне не хватает единственной вещи: горящей ночной лампы в соседней комнате. У меня феноменальная память: я помню себя с 1 года. Болела я тогда много и качественно (всегда говорю, что гораздо дешевле было меня прибить). И эта картина стоит у меня перед глазами и сейчас: я лежу на своем диване, закутанная в одеялки, в мокрой пижаме. Меня кидает в жар, и я сбрасываю одеяла. Потом меня морозит, и я сворачиваюсь жалобным калачиком, стучу зубами, шепчу "мне тепло-мне тепло..." И так всю ночь я мечусь по девану, и всю ночь в соседней комнате горит синий свет ночной лампы – это мама не спит. И когда наступают редкие минутки облегчения, я сажусь на диване, усталыми ручками-ножками сталкиваю мокрый ком одеял и вытягиваю шею – заглядываю в соседнююю комнату. Мама сидит у стола напротив двери: если она повернет голову, ей меня видно. Всю ночь она сидит у стола и что-то листает. Когда я начинаю швырять одеяло, она делает компрессы, начинаю скручиваться в узелок, обнимая коленки - укрывает. Моя мама...
Просто когда я родилась, в роддоме случилась эпидемия стафилоккока. Все новорожденные и я конечно - заболели. Многие умерли. Мама единственная из всех родителей выбила себе право находиться со мной в палате - ну и с другими детками тоже. Нянечка ей сказала: не убивайся, ты молодая, новую лялечку родишь.
А мама решила, что я, старая, ей и так вполне подхожу. В конце концов мы с ней уже целых 9 плюс 3 месяца знакомы были. Я выжила. С тех пор мама все мои болезни просиживает за столом, при лампе. Не важно, день я болею или неделю.
     А вообще я уже большая девочка, 9 лет уже живу одна. И от заботы я как-то отвыкла. приятно, конечно, но необязательно. И меня вот всегда еще мысль посещает: и как я в таком виде – без косметики, с красным носом, соплями – буду являть себя любимому мужчине? Я явственно понимаю, что это у меня чисто женские кукушки, но... Пусть мужчина любит и полон заботы. Но я против! Баба-Яга всегда против!
  При этом, не надо версию задвигать, что я это позиционирую себя на место ухаживающего – черта с два! Я уже пробовала. Я, как мама моя, истуканом сижу над болящими, при этом, кажется, даже не мигаю – как бы чего-нибудь важного не пропустить.
   А как же я замужем была? Да так и была. Я, кажется, и не болела. Мне некогда было: надо было котлеты жарить. Два мужика в доме - это вам не хухры-мухры. Много дел было, короче.
   Так что, даже аргумент про то, что корочку поднести некому, не канает. Всё просто. Когда болеешь - есть не хочется. А уж цистерну питья и блистер колес я сама себе заготовить в состоянии. Так что, мне совсем не жалко, что ты не сидишь тут у меня с авоськой гадких лимонов, и не рассматриваешь мой градусник... Наверное...
Ну, может, самую чуточку?