Посвящение
Я попал в самую середину семьи - у меня четверо старших и столько же младших сестер. Естественно, все они разные, и внешне, и характерами.
Самая старшая - Бахыт - самая умная и образованная, эрудированная и начитанная, привила мне любовь к книге, чтению. Она приносила серьезные книги - классику - мировую и отечественную, а я, тогда еще мальчик, пытался читать, и конечно, мало что понимал, хотя напрасными те чтения не считаю. Я благодарен Бахыт больше, чем любой другой сестре, но каждая внесла свою лепту в мое воспитание. Конечно, не считая родителей.
Следующая – Раушан - стала для меня старшим братом; она старалась сделать из меня настоящего мужчину, и если во мне есть хоть капля мужественности, то это в первую очередь благодаря ей. Раушан учила меня не трусить, не бояться темноты, хулиганистых мальчишек и прочих страшных вещей. Она требовала, чтобы я не сутулился и не сгибал коленки, а ставил ногу твердо и прямо. Она учила качать пресс и другие мускулы.
- У настоящего мужчины, - говорила она,- должны быть стальными грудь и живот!
Или:
- Настоящий мужчина никогда не плачет!
И я сдерживал навернувшиеся слезы, стиснув зубы, не давал себе разрыдаться, если мне было больно или обидно.
Третья сестра – Даметкен, Датай, как мы зовем ее ласкательно, способствовала развитию моего воображения. Благодаря ей я рано понял, что сказки и другие произведения сочиняют люди, такие же, как она, такие же, как я сам.
Я и мои младшие сестренки, как и все маленькие дети, любили слушать сказки
на сон, а так как родители наши, мир им и покой, были очень занятыми людьми, то
сказки нам рассказывала Датай. До поры, до времени я считал, что она пересказывает прочитанные ею сказки, но иногда Датай, увлекшись, немного завиралась, и мы, ее слушатели, замечали это и выражали недоумение. Датай, нимало не смутившись, тут же поправлялась, воскликнув: « О! Я же забыла…», после чего вносила задним числом требуемые коррективы. Подобное повторялось довольно часто, ибо Датай наша не отличалась особой ответственностью и не считала нужным строго следить за развитием сюжета и не очень старалась избежать противоречий. И в какой-то момент, может быть, достаточно повзрослев, я догадался, что сказки те Датай сочиняет сама, импровизируя на ходу.
Воображению Датай не было предела; ее переполняло веселое, жизнерадостное настроение, и с ней нам, малышам, было хорошо и весело. Она густо пересыпала повествование шутками- прибаутками, на которые так горазда (Датай и сейчас такая, с нею, что называется, не соскучишься) и детская наша часто оглашалась дружным хохотом, отчего старшие сестры и родители заглядывали заинтересованно, узнать, что еще отчебучила Датай.
Самая младшая из старших сестер - тихоня Умит – вроде бы не могла повлиять на меня, но, начав взрослеть, она обнаружила замечательный голос. Наши родители, родственники или гости заслушивались ею, если только им удавалось упросить Умит спеть, а это, по тогдашней патологической застенчивости ее, было очень нелегким делом.
Судьба повела Умит своей дорогой, и не будь она предначертана свыше, быть бы ей не последней певицей - так верен и проникновенен ее голос. Что касается меня, то я, мальчишка очень тщеславный, старался перепеть (вернее, мечтал) Умит. Это, конечно же, мне не удавалось, но те старания не были напрасными - я, не боясь показаться нескромным, пою довольно недурно.
Ну, а младшие сестры – они хоть и не могли оказать существенного влияния на мое становление, но без них я был бы чуточку другим.
Если Раушан стала мне « старшим братом», то Насипкельды заменила несуществующего младшего. Она была постоянной спутницей в играх, отнюдь не девчачьих, и старалась быть верной мне, хотя я ставил перед ней задачи почти невыполнимые. И она, отчаянно кашляя и проливая невольные слезы, курила вместе со мной самокрутки из пожухлых картофельных листьев, или, пересиливая страх, прыгала со всевозможных высоких мест, как то: сарай, пристройка или туалет, с «парашютом» (взятое за концы покрывало) или без.
Благодаря Насипкельды я не ощущал одиночества в девчачьей семье, и благодаря ей я познал братскую сплоченность и солидарность, так как за проказы и проделки мы несли ответственность вместе.
Следующая младшая сестра - Бибинур - явила пример абсолютной независимости, и, будучи совершенной малявкой, успешно противостояла моей экспансии. Если Насипкельды обращалась ко мне не иначе, как «ага» (уважительное обращение к старшему брату), то Бибинур упрямо звала меня по имени. Мало того, она могла бесстрашно выступить против всех нас, детей нашей семьи. Сейчас я понимаю, что Бибинур была первой, кто дал понять мне, что физическая сила – не главное, что намного важнее обладать силой характера и воли.
Предпоследняя моя сестренка – Бейбитгуль – «Цветок Мира», как ласково звал ее наш покойный папа, стала первым ребенком, которого я уже был в состоянии нянчить, и это обстоятельство способствовало возникновению во мне чувства ответственности – когда держишь на руках беспомощное, полностью зависящее от тебя существо, невольно проникаешься великой ответственностью. Я кормил Бейбитгуль растолченным печеньем через марлю и поил теплой подслащенной водой с ложечки, перепеленывал в сухое, и, возможно именно тогда закладывались в меня зачатки будущих отцовских чувств.
Последний наш «цветочек» - Бибигуль – «Корочка хлеба», так нарек ее я, (может быть и не я изобрел это милое прозвище, признаться, я уже не помню, кому принадлежит пальма первенства, но мне очень хочется думать, что это я так отличился) в младенчестве была такой прелестной, что она, пожалуй, единственная из сестер, не испытала на себе моего терроризма.
* * *
Милые мои сестренки! Наступил момент истины, и я понял, каким никудышным был вам братом. Судьба как-то вдруг выбросила нас во взрослую жизнь, и мы разбрелись по своим, уготованным свыше дорогам.
Нет, ни одна из вас не пропала на этих дорогах, и вы все в меру сил и разумения продолжаете свои пути. Нет, и я не пропал, не опустился, не спился. Я уважаем (смею надеяться) своей семьей и своей средой, и, хоть, и не достиг высоких целей, не стал ни богатым, ни знаменитым, все же живу, хвала Аллаху, своим умом и трудом.
Но, отправившись в жизнь, я не часто оглядывался на вас, эгоистично устремившись за своим счастьем. Ни одна из вас не ощутила моей поддержки в трудную минуту, меня не было рядом в нелегкий час, моего плеча не оказалось под вашей усталой рукой в дни ненастья, я не сумел стать защитой от невзгод.
Да, вы оказались стойкими и не спасовали перед лицом бед и несправедливости людей. А я не поспешил к вам, чтобы стать заслоном на их пути. Всякие люди были рядом с вами, и меня не хватило дать понять им, с какими сокровищами обращаются они так пренебрежительно. Да ведь и сам я был подобен им, когда, уверовав в свою исключительность, снисходительно – досадливо поглядывал со стороны, как какая-либо из вас барахтается в трясине неустроенности житейской. И слезы ваши я презирал, отнеся их на счет женской слабости.
Нет, вы сильны! И, проливая слезы, вы и не подумали сломаться под ударами жестоких потерь. Вы устояли и остались на высоте. И вы по-прежнему любите, и друг друга, и меня.
Ваши бездонные души источают столько любви, что ее с избытком хватает на всех: на ваших спутников жизни, на ваших прекрасных детей, на ваших прелестных внуков, и на вашего единственного брата. И я знаю – вы простили меня; да вы и не держали на меня обиды или зла, - слишком добры вы для этого.
Эту книжечку я посвящаю Вам от всего сердца. Это все, что я могу пока подарить. Будьте счастливы! И да будет милостив к вам Аллах!
Ваш брат – Сказочник нового века. Астана 2006 год.
P.S. В прошлом, 2010 году мы потеряли нашу Даметкен – Датай. Она умерла, оставив невосполнимую брешь в нашем ряду. Но вот что странно – я никак не могу поверить, что ее нет в живых, кажется, что она живет там, у себя, и по-прежнему смешит окружающих своими шутками-прибаутками. Светлая память о ней останется до тех пор, пока будут живы все, кто ее знал. Пусть земля ей будет пухом и да будет милостив к ней Аллах…