Икра

Петрович обреченно брел по мелкому теплому болотцу, водя по воде  широким сачком из капроновой сетки, насаженным на длинную рукоять. Голову Петровича прикрывал накомарник, сам он был обряжен в камуфляжной расцветки комплект и высоченные – до паха – сапоги. За спиной болталось на перевязи пластмассовое ведро с крышкой. Было удушливое, как часто бывает близ Астрахани в мае, утро. Воздух наполнял тоскливый звон комаров. Стена камыша уходила вдаль и там становилась серой в комарином дыму. Руки и шея, искусанные до крови, нестерпимо зудели. Плечи от движения, сходного с работой косаря, болезненно жгло. Позади себя Петрович слышал плеск воды – это шел сын Мишка, так же работая сачком. А по другую сторону болотца в такой же амуниции, проклиная жару, комаров, Петровича и судьбу, шли два калмыка – Иван и Дровяной. План был – работать до обеда и собрать каждому по двадцать ведер.
А началось все две недели назад, когда Валентине взбрело в голову съездить на несколько дней в пансионат «Зеленый дол». Когда Петрович с Валентиной и Колян Шибряев по приезду проходили через ворота пансионата, Валентину тронула за руку незнакомая женщина и что-то сказала ей полушепотом. Валентина отрицательно помотала головой, а Петровичу и Коляну потом рассказала, что ей предлагали черную икру по дешевке. Этот незначительный случай позже определил направление событиям, о которых и пойдет речь.
Знаете ли вы Петровича и Валентину? Ну, да не беда: я вас познакомлю. Петрович – старый мой приятель, ему за пятьдесят, он среднего роста и еще довольно крепок. Несмотря на ученые степени и должность – он замдиректора какого-то НИИ – мужик он простой и даже наивный. Главный его талант – попадать в передряги, когда они совершенно не предвидятся. Как большинство язвенников, мнителен и склонен к самокопанию.  Очень любит Валентину.
Валентина, жена Петровича, немного полновата, от девичества в ней остались ясные глаза и чувство юмора. В конторе, где она работает бухгалтером, ее уважают. Петровича любит, и это видно сразу. После автомобильной аварии у Валентины болят ноги – по этой-то причине и пришлось оказаться в подмосковном пансионате.
Колян Шибряев – блеклый мужчина, тощий, но с торчащим животиком, с редкими неопределенной масти волосиками – друг семьи Петровича. Он – бывший биолог, подававший когда-то большие надежды. Жизнь заставила его участвовать в нескольких коммерческих проектах сомнительной законности, из которых он вышел, растеряв иллюзии и остатки здоровья, но приобретя акции, позволившие жить относительно безбедно. Циник – но и поэт при том. Считает, что немалые деньги можно сделать из всего – были бы мозги и желание. Обычно он таких желаний лишен, но временами на него нападает стих и тогда он неудержим.
Ну, да вернемся в пансионат. На третий день пребывания троица прогуливалась по лесу. Пробивались первые листочки на березах, птицы робко пробовали голоса. Над потемневшим снегом, оставшимся в ложбинке, порхала одинокая лимонница. Пахло прелыми листьями и смолистыми почками, на пригретых солнцем буграх зацвела  мать-и-мачеха. У болотца, окаймленного бурым прошлогодним рогозом, грелись и пялили в небо золотистые глаза лягушки с коричневыми спинами.
- Во, травяные лягушки, - начал просветительную лекцию Колян.  – Первыми просыпаются, первыми мечут икру. Вон, видите – у камыша возятся?  А квакши начнут вслед за ними, они и покрупнее, и орать горазды.
Валентина и Петрович не выразили восторга по поводу лягушачьей любви. Было так спокойно, расслабленно, тепло в весеннем лесу – а тут какие-то лягушки…
Но вечером спокойствию пришел конец. Из города позвонила по мобильнику петровичева секретарша и, рыдая, поведала, что институт закрывают, а всех сотрудников увольняют без выходного пособия.
Это был страшный удар: Мишка женился, и Петрович взял в банке кредит под изрядные проценты на покупку квартиры. Теперь взять деньги было негде. Устроили военный совет, на котором Петрович сидел, обхватив голову руками, Валентина плакала и пила валерьянку, а Колян иронично наблюдал за ними, временами сообщая, что деньги есть – надо только сообразить, где они и как их забрать. В конце концов, он понял, что толку от Петровича и его жены не будет, и взялся за дело сам.
Первым делом он отрезал кусок капроновой оконной занавески в своем номере – там, где она, свешиваясь за кровать, делалась незаметной. Потом Колян украл на детской площадке пластмассовое ведерко у какого-то зазевавшегося малыша, а у Валентины взял краску для волос. Затем выпросил у охранников на въезде в пансионат резиновые сапоги – и исчез в лесу, предварительно уговорив Валентину купить банку икры у той самой тетки. Вернулся Колян из леса мокрый, грязный, но бодрый и тут же с попутным автобусом укатил в Москву, пообещав вернуться завтра к вечеру.
Вечером следующего дня Колян позвал Петровича с Валентиной в свой номер. Там на столе стояла бутылка столичной, в двух одноразовых тарелках масляно поблескивала черная икра, а прямо на столешнице громоздились бутерброды – с икрой же, обильно уложенной на масло.  Колян встал в картинную позу и начал:
- Знаете ли вы, что такое осетровая икра? О, вы не знаете, что такое икра! Это – сосредоточие древней жизни, ибо осетровый род почтенностью превосходит знаменитых латимерий и тянется из тех времен, когда костистые рыбы только зарождались в юных океанах. Осетр – рыба примитивная, малек его квел и слабосилен, а потому после рождения ему нужно для выживания все самое лучшее. Потому-то в икре есть и жиры, и нежнейший белок, и витамины в лошадиных дозах – а еще там есть неведомые науке ингредиенты, да такие полезные, что если беременную женщину вволю кормить икрой, то она рождает младенца, который немедля начинает ходить, говорить и вырастает в великого человека. Недаром цена черной икры так велика, и не благороднейшая ли задача – дать каждому нашему соотечественнику столько икры, сколько он сможет сожрать? Решим же эту задачу, и благодарные россияне отсыплют нам за скромные труды тугриков, баксов и прочих дензнаков, ибо нет той цены, которая была бы непомерной при оплате здоровья нации! А теперь отведайте этой икры, сравните, в какой тарелке она вкуснее, а потом я скажу вам, где Клондайк с непочатыми икряными месторождениями».
Озадаченные, Петрович и Валентина принялись за икру и водку. Икра и в самом деле была хороша – особенно из тарелки слева. Колян наблюдал за ними, подливал водки, но сам к икре не притрагивался.
Наконец, Петрович не вытерпел и спросил напрямую: в чем, собственно, дело, откуда вторая порция икры и где Колян собирается раскапывать те самые клондайки?
Ответ был ошеломительный: оказывается, вчера Колян начерпал сачком, сработанным из занавески, лягушачьей икры в том самом болотце, а сегодня в Москве делал анализы и превращал икру лягушачью в осетровую. Петрович побледнел, икнул и, прикрыв руками рот, метнулся в туалет: блевать. Валентина возмущенно вопила. Колян невозмутимо ждал, когда первая реакция пройдет.
Получасом позже он предъявил листочек с результатами анализа обоих образцов: выходило, что по аминокислотному составу, количеству жира и прочих компонентов разницы не было. Далее, он изложил вкратце технологию обработки лягушачьей икры: ее нужно было отмыть водой от слизи, обдать горячей водой для твердости, окрасить в нужный цвет и посолить. Все! А что касается того, что икра лягушачья – это дело третье, потому что вот они, данные анализа, разницы-то нет! И зачем пугать бедных сограждан, говоря им всю правду? Кто в наше время говорит всю правду? Может, правительство? Или церковь? Зато денежки потекут – и не будет проблем с кредитом, а еще и останется!
На том и порешили. Двумя днями позже Петрович и Колян выехали в Астрахань.
В волжской пойме, на берегу протоки и близ множества болот, они арендовали за две сотни в день маленький деревенский домишко с удобствами во дворе, лодкой с подвесным мотором и погребом, который хозяин с зимы заполнил льдом. Далее, в Астрахани наняли фуру – рефрижератор, которая должна была везти груз в Москву; закупили провизии, одежды, мази от комаров и прочего снаряжения; наняли двух подсобников – жилистых испитых калмыков, Ивана и Дровяного. Когда все было готово, приехали Мишка с молодой женой и Валентина. Женщинам предстояло стряпать и спускать драгоценную добычу в погреб на лед, а мужикам – добывать икру.
Вот так и началось то, что описано в самом начале: Петрович обреченно брел по мелкому теплому болотцу, водя по воде  широким сачком из капроновой сетки, насаженным на длинную рукоять.
Весна была в разгаре. Комары спешили напиться теплой крови и отложить яйца в мутную воду; по утрам франтоватые селезни буйно ухаживали за утками; в редких кустах по ночам сочно пели и щелкали соловьи; из неопрятных громадных гнезд, развешанных на прибрежных тополях, тянули голые шеи птенцы цапель. Но громче всех надрывались лягушки: с вечера далеко в степь уносилось, сливаясь в бесконечное «а-а-а-а», их кваканье. Поджарые самцы орали, раздувая прозрачные пузыри за ушами, и неистово приставали к раздутым от икры самкам. Местами лягушки образовывали сплошную копошащуюся массу. Вся прошлогодняя трава на мелководье была заполнена прозрачно-студенистыми в черных точках тяжами лягушачьей икры.
Колян и компания собирали обильный урожай, складывая на лед погреба пластиковые ящики, в каких обычно возят рыбу. Но не рыба была в ящиках, а икра.
За пять дней икры набралось набрали тонны четыре, и тогда Колян приступил к следующей стадии операции, взяв в помощницы Валентину. На костре во дворе кипятили в казане воду, протирали икру через редкое сито, обильно промывая, обдавали горячей водой и солили. За это время Петрович с калмыками нацедили еще полторы тонны икры. Дальше медлить было нельзя: в болотцах икра неудержимо зрела, черные точки начали подергиваться, превращаясь в головастиков. Да и в переполненном погребе товар мог перегреться и пропасть.
К концу работы Колян позвонил в Астрахань, и вскорости прибыла фура-холодильник. За небольшую мзду выправили документы на икру, в которых она честно значилась: икра лягушачья. Так ее можно было транспортировать в столицу, не опасаясь въедливых дорожных милиционеров. Петрович отбыл в Москву вместе с фурой, а остальная компания отправилась на поезде, с облегчением распрощавшись с комарами.
Дальше предстояла самая опасная часть операции: покраска икры и сбыт ее рыночным жучкам. Впрочем, и это дело прошло без сучка - без задоринки.
Через неделю, наконец, начали поступать дивиденды, а чуть позже мероприятие полностью окупилось. А вскорости нежданно вышел страшный облом. К Петровичу и Коляну нагрянул Мелик Рестиванян с рынка в Теплом стане и с порога заявил: вы, дескать, кого провести хотите, волки позорные? Икра-то ваша – белковая, а не натуральная, хоть и высший сорт! Да что же я, не знаю, что ли, ваша икра жесткая, не разжуешь, а натуральная – мяконькая…
Сговорились на том, что все последующие партии будут втрое дешевле: ну не рассказывать же, откуда взялась икра в самом-то деле. С трудом, но уладили дело и с другими оптовиками.
Когда дело было завершено, троица расслаблялась дома у Петровича. Зашел разговор и об икре, и тут вдруг выяснилось, что до поездки в пансионат никто из них осетровую икру толком-то и не ел – разве что с бутербродом из театрального буфета, три икринки под закуску. Тут кстати вспомнили и тетку из пансионата, что икрой торговала. Вот, говорил Колян, кабы не обдавали икру нашу горячей водой – и проблем бы не было, как есть за осетровую сошла бы. А все – от нищеты нашей, ну что бы ни прикупить в магазине, пусть и из под прилавка, но натуральной… А то взяли у тетки – а тетка-то барыжница, белковую икру за настоящую впарила. Ну, жулье!
Кстати, институт, в котором работал Петрович, не прикрыли: что-то сдвинулось в верхах, какие-то шестеренки скрипнули – и остановились, не  завершив оборота.