18 08 1914 (Путь в никуда)
18 08 1914 (Путь в никуда)
От повествователя: «Когда двое одержимы безумной идеей, то вагонные споры могут превратить всю их жизнь в чернильную дату, которую сотрут при первой же уборке. Простите, почтеннейшие. Этот необузданный, сумбурный случай связан с циферками. Сейчас они, знамо дело, стёрлись, а лет 90 назад весьма жирно пучились со стенки в левом от окна изголовье. Малость пониже красовалась примечательная роспись с оборванной закорючкой… Я навсегда запомнил те 6 цифр. Мой первый рейс. Первая порча. Первая встреча с вандалами – с парой чудовищ».
***
«Ой… Вишь, каков срамец, накарябал тут… Я стереть было, а тут вы… Неловко даже, подумаете чего про меня, чего доброго… недоброго сиречь… Нет? Вне подозрений я! Благодетель вы мой, спасибо. Располагайтесь, милсударь, путь-то, я чай, не близкий? А мне до Киеву, а там… ещё крюк кой-какой»...
Не успел в купе войти, как на меня, угрём извернувшись от подушки, настороженно воззрился молодой человек. Хитроватый. В руке химический карандаш, на нижней губе иссиня-чёрный следок. Чиновничий мундир, офицерская бородка, куцеват с рыжинкой, лёгонько картавит.
«…Вы по надобности какой, по личной? Служебной… Так-так, а я и так и так, и сяк и так, и свое, шкурное, и по чину надобность. Засурков моя фамилия, слыхали, может. Пихтюк-Засурков. По адвокатской линии. Защитник народный. Не гнушаюсь нигде. И по городам, и по весям. О, как вам идёт без верхнего, господин… ага, понял, господин штабс-капитан. У меня к военным отношение о-го-го, особенное отношение, авантаж…
Я вот… извольте не пренебречь, карточку вам… я с военными всяки имел дела. Сейчас себе служу. Защищаться буду, сударь мой, от, к слову, вашего коллеги. Званием подполковник, граф опять же. Ж-го уезда. Тамошний предводитель дворянства. Полагаю, засажу я его. Тьфу-тьфу, оговорился, засужу. И поделом. Человек-то он, может, и почтенный, и ордена по делу заработал. Только разве барское это дело людей убивать? Что с того, что человек сословием попроще? Не тот нынче век. Потому не ерихонься, а то живо на ж… ссадим.
Благодарствую, не пьём-с… Водочку-с. Мы наливочку уважить любим. А вы? Не? Запах не тот? Ну, мы прибережём наливочку до дому. Пихтюк-Засурков, он, барин, в поездах строжайшим образом уваживает бургонское Шамбертен № 38 три дробь четыре. Не иначе. Иначе только рейнское Шлос-Иоганисборг. Как в книжке одной старой. Шамбертен! Слюноточивая мечта захудалого, вечно голодного студента Моси. Всего тому лет восемь пивал бедный Мосик разбавленное столовое, на худой край - пиво в дешёвом трактире. Но пристально мечтал о Шамбертене. При этом. Притом, что как видите, добился, и довольно скоро»…
Сосед по купе не опрокидывает рюмку, а, будто нырок, протягивает к ней губы, уточкой всасывает, и плавно удвигает головку назад. Ни рюмка, ни борода при этом, не срезались даже на градус.
«…Я вот с чего с ним, с подполковником, схватился?
Раз, два, пять, да, почитай, уж полгода, как я дочке его распрекрасной Наденьке курс по праву давал, на дому-с. По юриспруденции, гляньте-ка, пташка устремлёна. Люд лапотный защищать сбиралась. Мося месяцы на неё гробил, от трёх, вру: пяти, - громких дел отбоярился. Не за идею, это уж само собой. Только ведь тоже и гонорар господин полковник положил не так, чтоб с Вандербильтом чаи разгонять. Так что ж у нас в причинном остатке? Да просто: запала она мне, запала Надька, Надюха, Надюшенька. Хороша, ни слов, ни метафор сродных…
Ничего, что ещё себе дозволю? Ух, буль-буль, чертята да по веночкам! Кха!!!»…
Вот он становится ближе, вернее, ближе его лицо, подавшееся ко мне через стол. И там, в лице, два отточенных грифеля из вздутой радужки, безумно тонущей в палтусной мясистости белков. Грифеля не колют, а шпынями на самом острие отталкивают, не подпускают: ты чужой, ты не мой, ты… ой!
«…Вы офицер. И крыться перед вами не пристало. Чего ж, примите в свой штаб, распахиваюсь, как на духу. Погусарил я, сохальничал. Совратил дочурку предводителеву. Сцедил ягодку пасленовую. Ладна, смачна, да вот беда - неуклюжая, воробышек в таких делах. Чего так глядите? Она, право слово, сама далась… вполовину. И волокититься не собиралась, папаше жалиться – спаси и охрани. Куда? Она его пуще моего боялась. Я, собственно, и не уверен, что обрюхатил, что я… Недоказуемо-с. Всё это ведь потом, много позже открылось. А она в тех делах была того - тычинка без пестика. Оттого ничего и скрыть не смогла, ни даже меня вовремя упредить. А открылось с подачи гувернантки. По этой части ушлая бестия, кованная. Нет, к этой я ни-ни, да она и не смотрела на таких. А Надюху на первом же позыве, в семечку расколупала. И тут уж, ой!
Вы зачем не пьёте-то, выпятился как столб соли содомский. Ни - своё, ни - нашенскую… Разволновался я что-то, всё как бы вчера содеялось! Да. Подполковник меня бил нещадно, кулаками тузил, подошвами. Мало, из кольта стрелял. 4 пули во мне. Как я их заимел, и не почуял в горячке! Одно крутилось: всё-всё, сейчас кончит, упаси и пронеси, а потому на коленях одно ему жарил: «Родимец, кормилец, милостивец, отец, никому не скажу, только не добивай, а то за убийство пойдешь». В горячке всю подноготную ему, как вот вам: дескать, да-да и нет-нет, благодетель, что, мол, грех брал, мальчиков драл, а баб нет, нет на мне греха. Я тогда, да-да, на себя готов был все грехи взять, хоть содомские, хоть… Только б дуло отвести, от дочки его срам свой унести. А Надька, умница, молчит, не сдаёт. А тут уж и этот бешеный полковник, как в сердце зашёл, так и вышел, сдулся, да и поник… А мне чего? Усидел в живых и ладно. А чуток опосля предводитель сам знахаря из деревни справил – выхаживали неделю. Сейчас, поправясь, еду подавать…
Ну, ещё по одной, то бишь одну. Вы чего это не уважаете это дело? Не офицерский маневр, сиречь манер… Брр… Всё чего-то мечусь, мучусь, мучаюсь… На чем мы там? А, в суд сейчас вот еду подавать, в Ж-ий. А что? В наше время жиды и то выигрывают. Дела, не в пример, вон какие громкие: Дрейфус, Бейлис. Пихтюку-Засуркову что ль не дано? Мосий Фомич Рахис ли не вправе? Рахис - это я по батюшке. А Засурков по тётеньке, ха-ха. Ненавижу! Засужу! Столбовые дворяне выискались – прям те пушкинские! Видали и не таких: приценились и переварили. Им, значит, всё: привилегии все, грамоты и милости жалованные все, все школы, все университеты, все дороги в жизни! Для них и Рассея вдоль, и Европа в распор. Им гувернёры и доктора, приказчики и извозчики, половые и городовые: «Чего, барин, изволите-с? - А шустовского мне, братец, под севрюжинку с хренком! Геть отсель, нет, эй, человек, постой, полотенчика мне, ах ты ж, морда татарская, быдло немытое, чернь посконная, холуй нечёсаный, чухно чумазое»…
А Мосий, Фомы-фотографа отпрыск шестый, за всё про всё один, всего сам достигши. Убитое детство, нищая семья, бедная хата, с лука на чеснок, с щуки на горох. Азбуки и той не имел. Так нате выкусите: в пять лет полная гимназия, екстэрном Киевский университет… А через три года, всего-то через три годочка, знатный юрист. Связи, знакомства, заказы… Дела! Одно громкое дело, а следующее - того громче. Дело? То-то! Ибо главное: дело начать. Вот и на полковника заведу, а там, при фартовом стеченье, и замну, сорву вот (- кажет ноготок -) лишь откупного с озорника. Ишь мне тут, пугачёвщина. Бабахать из ревОльвера, людей пулями нзить! Дело сие хватное, наперёд знаю. И выгода не в один слой. Вот я вам по пальцам: опозорится бурбон старый на всю империю – раз. Нервы поистреплет – два. В накладе при этом останется - три. А я что? Живым из кипятка вынырнул – раз. С дочурки его сласть подлизнул – два. После этого всего невинен – три. Да ещё и жертва – четыре. А, глядишь, и в социальные герои произведут – тогда уж всю пять. Опля! Извольте увертюру Брамса, герой в полном авантаже и удовлетворении: моральном, матерьяльном, и национальном, профессиональном и фамильном - на чай, человек…
Шибко теперь смеркается. А вы, гляжу, упрямец. Но а я пиянец. Хлоп стопочку, и в полном самоправии. У-у-а… брр… пфу… Что ж тут? - стошнило. С кем не бывает? А скатёрку сменят. На то и первый класс, чтоб с удобствами. За мной выгорит, не сомневайся, штабс-… шнапс-… капитан. Насш… нашс… наш штабс брезгует шнапс. Не бывалое на Руси дело. Дело… Дело Бейлиса – вот он мой университет. Как, как - Мосий Фомич моё имя. На карточке же прописан… Пихтюк-Засурков. А то бы не слышали! Хо-хо, то я пресловутое убиение Ющинского под орех разделал. Не я один, знамо дело, там вся честно-демократическая Россия персток приложила. Оно, конечно, у нас не Франция. Своих Зола где наскрести? Нема! Так, всё мелкие корольки-королёнки, шабес-штабес-пристегаи. Эй, чего, чего… Чего удумал? Вы же русский офицер. А-а»…
Силой меня бог не обидел, а терпением обделил. Приглушив его разок по загривку, я донизу рванул окно, сгрёб щуплое, мокрое тело и рывком перебросил на улицу. Высунулся – уже далеко и успело скатиться. Недвижимо. Теперь же и подумал: зачем, надо ли? Теперь поздно, впрочем… Теперь, если он и дышит, то, верно, терзаем предсмертным вопросом: за что они нас так? И будет прав в своём недоумении. По-своему, по-ненашему… Но надеюсь, не дышит, и я, стало быть, укора избегну. Так, где моя водка?
Фу ты, чёрт, а если он под пьяную гармонику всё мне тут набрехал? Столько выпить! А я его… Но это ещё тоже не факт…
Бывает же. Вот был ведь… адвокат. А осталось сырое место, и ещё иероглифы над подушкой. Он их выводил аккурат, как я заходил?
Я нагнулся. Тут были цифры и начало подписи. Вот так: «18 08 14 Рах___»…
Я посмотрел на часы. Это уже вчера. На ближней станции я сошёл…
***
«Вот до чего может довести людей племенная непримиримость. Две смертельных опухоли на оконечниках человеческой идеи. Путь обоих – из Мира в Никуда… А поезд идёт».
2007
Опубликовано в книге "Живая вода времени", Москва, "Газоил пресс", 2009.
Иллюстрация скачана из Интернета и трансформирована, авторство не установлено. В случае претензии, будет удалена.
Продолжение в цикле "Билеты встреч и разлук":
http://proza.ru/avtor/plotsam1963&book=1#1