1.
Головная боль сводит меня с ума. Нет никакого желания выходить из дома, впрочем, мне и необязательно делать это, если учесть, что я сама себе хозяйка. С другой стороны, провести весь день в одиночестве? Я буду сосредоточена на огненном буре, ввинчивающемся в мой висок, и не смогу думать ни о чем другом. А терять концентрацию никак нельзя, это все может очень плохо кончиться. Всю ночь я ворочалась, стараясь не думать об очаровательном необычном мальчике, пробудившем во мне самые низкие желания. Мне хотелось забрать часть его, мне хотелось разорвать круг собственного самоконтроля и упиться сладостью его мыслей, закутаться в тонкую, такую невесомую, но столь притягательную материю его души. Мне хотелось, наконец, насытиться.
Все беды от голода. Он порождает все пороки, хотя многие уверены, что мать всего неправедного – лень. Нет, я уверена, что все направлено на насыщение собственного бренного тела: ради этого мы едим, ради этого мы читаем, ради этого мы спим. Благодаря этому мы живем. Сколько лет я уже держусь? Я уже потеряла счет этим мучительным дням. Первоначально это разрушало мой разум, я металась по комнате, бросаясь на стены и раздирая собственное лицо ногтями. Затем я впала в глубокую депрессию: мне ничего не хотелось, я молча сидела в углу, обхватив пальцами виски и раскачиваясь вперед-назад. Я смотрела в одну точку, почти не моргая, я погрузилась настолько глубоко в себя, что потерялась в бесконечных лабиринтах собственной души. Из бездонного колодца мыслей меня вытащил Виктор. Он щедро поделился со мной своей силой, бесцельно, на мой взгляд, растрачивая с таким трудом добытый Свет. Но это помогло, я стала медленно приходить в себя, заметив, наконец, что зиму давным-давно сменило лето, а цветок на моем подоконнике благополучно издох. Виктор впервые принес мне таблетки. Он отказывался говорить, где раздобыл их. Лишь после бесконечных уговоров обмолвился, что это проделки какого-то сумасшедшего приятеля, предпочитающего, как и я, отказываться от Дара Света. Мой друг искренне не понимает этого, но, чувствуя некоторую ответственность, решил помочь. С тех пор он регулярно пополняет мои запасы, утверждая, что это его долг. На самом деле, я думаю, что он просто привязался ко мне, но не решается облечь мысли в слова. Он слишком консервативен, слишком независим и слишком принципиален.
Таблетки помогают, но на непродолжительный срок. Мой организм устроен так, что их действие может продлиться сутки, двое, трое, а может всего пару часов. Все зависит от того, насколько привлекательный прохожий мне попадется. Но я могу гордиться собой, за столько лет я научилась держать в узде свое Я. В любом случае у меня достанет сил, чтобы принять очередную капсулу и не натворить глупостей.
Макс. Он настолько взбудоражил меня, что я, позабыв обо всем, отправилась к нему. Я не совсем понимаю, что произошло между нами, но вместе с желанием утолить свой вековой голод, ощущаю странную тягу просто побыть рядом. Поговорить и, возможно, прикоснуться к щеке. Но не более. Неожиданно мне совершенно не хочется терять его.
Я закрыла глаза и обхватила себя за плечи. Я совершенно не хотела искать его, это получилось как-то само собой. Ко мне протянулась серебристая ниточка его сознания и робко коснулась, прося о новой встрече. Мне очень хотелось думать, что это не влияние моего рода, что это искренняя тяга мальчика быть со мной рядом. Но чего ради обманывать себя? Противостоять мне невозможно.
Почти невозможно.
Я никогда не думала о замужестве. Вернее думала, конечно, но «до того». Я прекрасно понимаю, что не стою никого из своего рода, но при этом не менее четко осознаю, что ни один человек не сумеет составить мне пары. Не то что бы я была слишком самовлюбленной или высокомерной, просто мое новое положение научило видеть правду. Я не хочу привязываться к кому-то, кто промелькнет в моей жизни быстрее, чем падающая звезда в небе. Я не смогу отказаться от того, кого полюблю, но и подарить ему вечную жизнь не в моих силах. Не потому, что не хочу, а потому, что это невозможно. Мои особенности – не болезнь, ими нельзя заразить. Иногда я напоминаю себе самый обыкновенный сосуд, чем, кстати говоря, и являюсь на самом деле.
Носитель.
Я посмотрю на него только одним глазком. Ничего особенного, я даже подходить близко не буду. Он меня даже не заметит.
Я осторожно выглянула из-за дерева, внезапно столкнувшись с внимательным взглядом темно-синих глаз. Он ждал меня. Невероятно.
Встряхнувшись, я натянула на лицо улыбку и приблизилась к ребенку.
- Привет, - улыбнулся он, - я знал, что ты придешь.
- Откуда? – напряженно спросила я.
- Не знаю. Просто чувствовал. И ты пришла.
- Пришла, - согласилась я, внимательно рассматривая его лицо при свете дня. – Ты плохо выглядишь. Опять не спал?
- Я же говорил тебе, что мало сплю.
Я чувствовала подвох. Все мое естество кричало о том, что нужно бежать, что это не закончится ничем хорошим. Этот мальчик слишком притягателен для меня, он слишком особенный, он слишком… слишком похож на меня. Это опасно. Очень опасно.
Поток моих панических мыслей прервало легкое прикосновение теплой ладошки к моим пальцам. Я уставилась на мальчика, крепко взявшего меня за руку, все еще страстно желая убежать, но понимая, что это уже невозможно.
- Ты – моя, - внезапно произнес он, улыбнувшись, как мне показалось, с легкой тенью самодовольства. – Идем со мной.
- Идем, - снова согласилась я, покорно следуя за ребенком, словно это моя жизнь находилась в его руках, а не наоборот.
2.
- Ты живешь здесь? – спросил Макс, внимательно рассматривая мою квартиру.
- Да, - спокойно отозвалась я, удобнее устраиваясь в глубоком кресле.
- Мне нравится. И совсем близко от моего дома.
Мальчик запрокинул голову, изучая множество книжных полок, тянущихся по двум стенам от пола и до потолка. Этим своим приобретением я горжусь: все книги расставлены в идеальном порядке, в строгой последовательности, принцип которой понятен только мне. Виктор каждый раз крутит пальцем у виска, намекая на очередное подтверждение моего безумия. Я не спорю с ним, прекрасно понимая, что мелкие привычки отлично характеризуют меня, обнажая не слишком приятные стороны характера. Посмотрим правде в глаза: я довольно странная.
- Зачем я тебе? – внезапно спросил мальчик, переключая внимание с обстановки на меня. – Расскажи мне. Только не ври, я узнаю.
- В нашу первую встречу ты не был таким самоуверенным, - нахмурилась я, - ты показался мне довольно милым. В то время как сейчас, ты кажешься довольно раздражающим.
- Я просто знал, что ты придешь. Уже давно знал и ждал. И ты пришла по воздуху, у тебя много книг и черный кот. Ты тоже особенная.
- Тоже?
- Да. Потому что я особенный. Я всегда знал, что существует нечто такое, что невозможно объяснить словами. Что просто не может существовать, что противно самим законам логики. Я всегда знал, что ты существуешь.
- Ты говоришь обо мне как о предмете. Это только усугубляет мое впечатление о тебе.
- Но я говорю правду. И я тоже особенный, ведь ты пришла именно ко мне. Ты нашла именно меня. Так должно было случиться.
Я вздрогнула, потому что ребенок озвучивал то, о чем я совсем недавно размышляла. Зачем я привела его к себе? Зачем позволила себе снова найти его? Мне нужно избавиться от этого наваждения. Когда Максим рядом я чувствую, что разрушаю себя. Он как кнопка самоликвидации, подключенная к центру удовольствия. Я понимаю, что она уничтожит меня, но все равно нажимаю. Снова и снова. Снова и снова…
- Тебе нужно уходить, - пробормотала я, облизывая внезапно высохшие губы, - я провожу тебя.
- Не нужно, - улыбнулся мальчик, - я не заблужусь.
Я заставила себя подняться и дойти с ним до двери. Внезапно он обернулся и крепко вцепился пальцами в мою ладонь. Запрокинул голову и внимательно посмотрел мне в глаза.
- Мы связаны теперь. Ты не сможешь оставить меня, не сможешь уйти. Не пытайся. Это причинит нам боль. Обоим.
Довольно долго после его ухода я продолжала смотреть на дверь. Тот очаровательный ребенок, которого я нашла в темном одиночестве в детской постели, куда-то исчез. Его место занял кто-то уверенный в себе и своей власти надо мной. И ведь он не так уж не прав. Я чувствую, как что-то прилепилось ко мне, а мой внутренний зверь довольно заворчал. Как будто почувствовав равного себе.
Но это абсолютно невозможно.
3.
Я задумчиво вожу пальцем по столу, превращая лужицу воды в разные фигурки. Виктор сидит напротив, внимательно за мной наблюдая.
- И что сие может означать? – наконец, спросил он.
- О чем ты? – я даже не удосужилась поднять голову.
- Ты напоминаешь мне разваренные спагетти. Столь же скользко и неаппетитно. Что стряслось?
- Я встретила… кое-кого.
- Что? Я же предупреждал тебя, что романы в нашем случае невозможны. Если уж тебе так нужна некая близость, найди кого-нибудь из нашей видовой принадлежности.
- Это совсем другое, Виктор. Это ребенок.
- Ребенок? – я не увидела, но почувствовала, как мой друг нахмурился. – Я ничего не понимаю. При чем тут ребенок?
- Он особенный. Он связан со мной. Я не могу объяснить, но он как будто имеет надо мной власть. Я не хочу потакать, но делаю это. И не хочу ничего менять, если честно.
- Оля…
- Я знаю, что ты скажешь. Все это неправильно, все это опасно. Это связано с тем, что я одинока, не могу найти своего места в мире и бла-бла-бла. Виктор, ты говоришь мне это уже не одно десятилетие.
- Но ты действительно одинока, - мягко заметил он.
- У меня всегда был ты. И всегда будешь.
- Разумеется, это так, но я не могу быть с тобой постоянно. Я вынужден отлучаться, да и потом, ты сама не потерпишь меня ежесекундно. Но, малышка, ты растешь, и…
- Это что, наш первый родительский разговор? Я думала, что от такого я уж точно буду избавлена.
- Оля, не веди себя как ребенок. Ты прекрасно понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать.
- Понимаю, но это не так. Я не чувствую себя одинокой. Да, я бываю несчастна, но это лишь потому, что не сама выбрала свою жизнь.
- Не забывайся. Ты все же говоришь со своим создателем.
Я дернулась как от удара и резко побледнела. Мне не хотелось ни вспоминать, ни даже мимолетно касаться этого момента моего прошлого. Я знаю, что он не хотел причинить мне боль, он просто констатировал факт, призывая меня к уважению. Я невольно сделала больно ему, он рефлекторно мне ответил. В этом нет ничего страшного, но осознание мотива ничуть не облегчает последствия.
Легкий румянец почти моментально покинул лицо Виктора, когда он осознал, что именно произнес. Он резко вскочил из-за стола, опрокинув стул, и подлетел ко мне. Дернул меня за плечо, разворачивая к себе, и крепко обнял, прижав мою голову к своей груди.
- Ну прости, прости меня. Ты же знаешь, я иногда говорю, не думая. Забудь, просто забудь, что я произнес это. Прости, малышка, прости, - бормочет он, поглаживая меня по волосам.
В моей голове с невероятной скоростью проносятся яркие картинки. Совсем еще крошечная девочка с заплетенными в длинную косу волосами носится по полю, собирая цветы и вплетая их в нелепый кривой венок. Та же девочка держится за руку женщины, чье лицо размыто, но, несомненно, является старшей копией детской мордашки. Река, колодец, бескрайние поля… и долгие разговоры ночами с невероятным мужчиной, которого просто не может быть на свете.
Только теперь я осознала, что плачу, до боли вцепившись во фрак Виктора, пахнущий солнцем и скошенной травой. Я слишком устала от своей бесконечной жизни, от ужаса безысходности, от постоянной борьбы с самой собой. И этот мальчик… он стал последней каплей. Я чувствую, что он принесет мне несчастье, но не могу оттолкнуть его от себя так, как это сделала моя мать, когда узнала, во что я превратилась. Я уже не могу вспомнить ее лица, но прекрасно помню, как гримаса ужаса быстро сменилась холодным презрением.
Ты сама во всем виновата.
Короткая фраза, определившая все мое дальнейшее существование. Постоянное чувство необоснованной вины. Я всегда во всем виновата сама. Но я всегда плачу по счетам, вне зависимости от того, хочет этого противоположная сторона или нет.
В конце концов, что бы ни случилось, у меня есть Виктор.
И Массимо. По крайней мере, пока он жив. Что не так уж и долго в рамках моего восприятия времени.
Я теснее прижалась к Виктору, нуждаясь в его защите и помощи. Мне хотелось только одного: чтобы этот момент никогда не заканчивался, чтобы я всегда чувствовала тепло и защищенность. Чтобы я не возвращалась к реальности.