Николай Николаевич вполне мог бы купить себе Боинг, если бы не пил. Так он частенько говорил о себе сам, причем говорил без злости и раздражения, а с мечтательной и грустной улыбкой.
В свое время больше него в городе, наверно, никто не зарабатывал. С восьми утра до семнадцати ноль-ноль он руководил цехом на заводе вычислительной техники, а все остальное время, то есть с семнадцати ноль-ноль и до восьми утра развлекал жаждущее зрелищ население. Было у него такое удивительное хобби. Да и талант, похоже.
По средам и пятницам – в качестве неунывающего даже в такие сложные времена ведущего он проводил вечера знакомств в Доме ветеранов. Стареющие одинокие барышни с ярко накрашенными глазами обожали его, а немногочисленные лысеющие кавалеры вполне основательно усматривали в нем потенциального соперника.
По вторникам он в качестве неутомимого массовика-затейника развлекал скучающую публику в загородном профилактории, куда его доставлял небольшой автобус с мигалкой и красным крестом на капоте.
По понедельникам и четвергам Николай Николаевич вел детский кружок бальных танцев. Правда, классическую бальную хореографию он не трогал, ибо сам в ней был не слишком силен. С детьми он разучивал устаревшие и давно вышедшие в тираж танцы, которые помнил с юности: краковяк, польку и полонез.
Но самое главное начиналось в субботу. По выходным Николай Николаевич работал на танцплощадках. Днем руководил танцевальным процессом на открытой веранде одного из парков в рабочем районе, а вечерами властвовал в центре огромного паркетного зала Дворца культуры. При невысоком росте, субтильном телосложении и ничем непримечательной внешности Николай Николаевич одним царственным взмахом руки заставлял неорганизованную и разношерстную толпу двигаться стройно и ритмично. Хорошо поставленным голосом торжественно и внятно он объявлял вальс, танго или белый танец и сам первым пускался в круговерть, прихватив себе в пару какую-нибудь пухленькую блондинку с хорошо развитыми бедрами.
В перерывах он приглашал в центр для участия в очередном конкурсе самых неуклюжих парней и скромных, тихонько стоящих где-нибудь в уголке девушек. Как правило, ему никто не отказывал. Тем более, что любая, даже самая невзрачная и закомплексованная толстушка имела все шансы получить от Николая Николаевича корону королевы бала, а совершенно не умеющий двигаться под музыку молодой человек получить приз лучшего танцора.
Контингент на вечерах Николая Николаевича был практически постоянным. И одинокие дамочки постбальзаковского возраста, и приехавшие из провинции, ищущие приключений мужчины, с удовольствием посещали его танцевальные вечера, к слову сказать непопулярные у молодежи. Они знали наизусть все, не меняющиеся годами, репризы и конкурсы юркого ведущего, знали ответы на все его викторины и очередность танцев в программе.
Однако это нисколько не мешало популярности Николая Николаевича, который прочно обосновался в одной из самолично открытых ниш в культурной жизни города. Новомодных дискотек Николай Николаевич не признавал. Уважал только живую музыку, полный свет в зале и свое единоличное влияние над массами. Видя, как, нежно взявшись за руки, покидают зал организованные им парочки еще недавно совершенно незнакомых людей, он испытывал самое настоящее счастье.
Действительно, Николаю Николаевичу никто и никогда не отказывал. Все безоговорочно признавали его неоспоримое главенство, а потому не сопротивлялись, терпеливо выслушивали набившие оскомину правила поведения на танцах, послушно выстраивались парами в готовности разучить новое «па» старого танца.
Таким образом, Николай Николаевич был одной из самых популярных персон в городе. Его знали все – от пионеров до пенсионеров. Через его неутомимые ноги, умелые руки и острый язык прошли тысячи жителей города, многие из которых даже умудрились найти свою единственную половинку при непосредственном содействии вездесущего затейника. Ежедневно десятки незнакомых людей радостно здоровались с ним в общественном транспорте и в магазинах, с улыбкой останавливали на улице, уважительно смотрели вслед.
«О, это Николай Николаевич, посмотри, посмотри скорей…» -- частенько слышал он за спиной. В таких случаях он приостанавливался, оборачивался и, приложив правую руку к груди, отвешивал учтивый полупоклон говорившему. В галантности Николаю Николаевичу отказать было нельзя. Как и во всем остальном.
***
Всегда готов. Девиз юных пионеров был жизненным кредо неутомимого массовика-затейника с дипломом инженера-электронщика. Один звонок, и Николай Николаевич действительно был готов к бою со скукой, серой обыденностью и одиночеством. Ни одно мало-мальски значительное мероприятие не проходило без его участия.
Помимо всего прочего иногда он вел академические концерты в филармонии, объявлял номера художественной самодеятельности на фестивалях народного творчества и комментировал спортивные соревнования среди активных членов профсоюза.
Во время законного отпуска Николай Николаевич продолжал активную деятельность в домах отдыха, пионерских лагерях и на комфортабельных лайнерах, совершающих круизы по Черному морю. Время у него находилось на все. Из поездок он привозил новые игры, вопросы для викторин и забавные танцы, типа «пингвины», «халли-галли» или «рилио». Все были довольны.
Деньги за культурную деятельность были небольшими, но перманентными, то есть постоянными. В чашу с вполне достойной зарплатой начальника цеха регулярно капали дополнительные вознаграждения за ударный творческий труд, создавая мощную материальную базу.
К этому нужно прибавить, что Николая Николаевича иногда приглашали тамадить на свадьбах, юбилеях и прочих семейных торжествах. Здесь оплата была уже гораздо выше, чем во Дворце или парке, и даже частенько превосходила его официальный оклад на заводе. Все вместе взятое выливалось в весьма значительные суммы, и в том, что при желании Николай Николаевич мог купить себе Боинг, не было ничего удивительного. Если бы не это пресловутое «если бы»…
Если бы он не пил. А пил Николай Николаевич много, но, можно сказать, профессионально. Никто и никогда не видел его выпившим на службе. Дышащий дорогим одеколоном, одетый даже в цеху в нарядный костюм с металлическим отливом из салона для новобрачных, в элегантной бабочке «кис-кис», он поражал воображение несгибаемым здоровьем, неувядаемым оптимизмом, мощной энергетикой и потрясающим задором. И, конечно, трезвостью, полностью созвучной с политикой партии.
Когда же он пил, спросите вы? А пил он по ночам, между возвращением с очередного банкета или танцевального вечера и до звонка будильника, призывающего на законную инженерную службу. За пять-шесть часов до этого звонка Николай Николаевич успевал опустошить бутылочку орденоносной водочки или дорого армянского коньяка в подарочной упаковке. Все это происходило в его не по-советски огромной стометровой квартире в центре и под хорошую закуску, загодя приготовленную супругой.
Таким образом, ежедневно Николай Николаевич пропивал почти треть дневного заработка, зато восстанавливал -- по его же словам -- нервную систему. И наутро после короткого мертвого сна выглядел как обычно: подтянутым, бодрым и ко всему готовым.
В самом начале своей культурной деятельности Николай Николаевич пил гораздо меньше и далеко не каждый день. Довольствовался угощениями с барских столов на банкетах и свадьбах. Прибавочную стоимость вкладывал в мебельные гарнитуры, обтянутые натуральной кожей, ковры ручной работы и шубы для жены и дочери. Ни в чем и никогда себе не отказывая, он приобрел по случаю дачный участок в четыре сотки с небольшим летним домиком.
По причине большой занятости и любви к активной жизни бывал он там крайне редко. А приезжая на дачу, мог продержаться в тишине и покое не больше трех-четырех часов. Его творческая натура не умела наслаждался беззаботностью, нежным стрекотом кузнечиков и ровными рядами грядок, коими занималась верная супруга. Всей душой рвался Николай Николаевич в шумный город к трещавшему телефону, остроносым лакированным туфлям и к сотням благодарных поклонников.
На заводе он встал в очередь на машину. Пусть отечественного производства, но все же... Да других автомобилей в то время и не было. Свободные деньги лежали на сберкнижке в ожидании материализации металлической мечты на четырех колесах. Однако материализация затягивалась.
Несмотря на неоднократно приближающейся к финишной черте очереди, специальную комиссию по раздаче слонов и распределению машин не устраивала абсолютная аполитичность Николая Николаевича. Он не только не состоял в единственно возможной могучей партии, но даже не стремился стать ее кандидатом. Затем комиссия, чуть ли не захлебнувшись от возмущения, поставила в вину начальнику цеха его ненормативное трудовое рвение вне стен родного завода…
Тем временем сберкнижка героя танцевальных залов и веранд пополнялась все новыми, ставшими практически бессмысленными поступлениями. Вот тогда Николай Николаевич и начал рассказывать приятелям и приятельницам о своей потенциальной возможности купить не просто «жигуленок», а самый настоящий Боинг.
В конце концов, слухи об этом дошли до распределительной комиссии, в результате чего Николай Николаевич был безжалостно вычеркнут из списка соискателей на реализацию железной мечты. Но наш герой поунывал недолго. Денег у него было достаточно, поэтому по городу с одной танцплощадки на другую он резво передвигался на такси, а при поездках на загородные увеселительные мероприятия требовал от заказчика обеспечить его транспортом в оба конца.
***
Положение усугубилось внезапно, когда недавно открытый Институт культуры выдал на-гора первых дипломированных специалистов. У Николая Николаевича неожиданно появились конкуренты в виде развязных парней в джинсах и писклявых девиц в мини.
Они не имели никакого понятия о "русском лирическом", наверняка, не смогли бы ответить ни на один вопрос из викторины Николая Николаевича. Однако эти обстоятельства не помешали молодым ди-джеям и культ-организаторам, как стали называть теперь массовиков-затейников, стать истинными звездами в среде пышущей энергией и излишками гормонов молодежи.
Ушли в прошлое танцы под непритязательную живую музыку вокально-инструментальных ансамблей. А в обиход вошли дискотеки. В темноте клубных залов Николай Николаевич в блестящем костюме с наглаженными стрелками на брюках и с бабочкой под воротником рубашки выглядел не просто архаично, но даже абсурдно.
Молодежь презрительно свистела при его появлении, категорически отказывалась отвечать на вопросы исторической викторины и разучивать танец маленьких утят. «Музыку гони, чувак, -- орали дискотечные завсегдатаи, многих из которых Николай Николаевич помнил еще по Дому пионеров. – Завязывай со своим чмом, гони музон!».
Не желая верить в катастрофически падающий авторитет и пытаясь восстановить статус-кво, в перерывах Николай Николаевич пускал в ход свое главное оружие -- интеллект. «В русском языке есть только три слова, оканчивающиеся на «со», -- пытаясь перекрыть гул толпы, кричал он в шипящий квакающий микрофон. – Всего три слова, друзья: колесо, мясо… и еще одно. Но какое же интересно? Кто, кто из вас желает назвать третье слово и получить наш самый замечательный приз?» «Сосо колбасо!» -- нагло орали в ответ одни. «Завязывай, Ломоносов, танцы давай», -- вопили другие подвыпившие клиенты и громко свистели при этом.
«А вы знаете, чем отличается поезд от человека? -- спрашивал не привыкший теряться в сложных ситуациях Николай Николаевич, так и не дождавшись правильного ответа на первый чудо-вопрос, и сам же отвечал. – Поезд сначала свистит, а потом трогается, а человек наоборот – сначала трогается, а потом свистит!». «Уууу… -- гудела толпа. – Уууу…», и снова раздавался презрительный свист.
Работы становилось все меньше. Детский кружок бальных танцев во Дворце неожиданно прикрыли. «Теперь у нас будет студия, -- объяснили Николаю Николаевичу в дирекции. – Вам спасибо, конечно, но мы должны работать на результат. Есть замечательная пара бальников, лауреаты всего, чего только можно. Будут готовить смену. Надо же, наконец, кому-то выставляться на конкурсах, фестивалях, концерты закрывать…».
Единственным местом, где по-прежнему беспрекословно принималось царствование Николая Николаевича, оставался клуб «Кому за тридцать» в Доме ветеранов. Седые дядечки и фиолетововолосые тетечки, как и раньше, послушно становились в пары, дергали артритными ножками, изображая «голубцы» в полонезе, с готовностью менялись местами и громко, радостно хлопали в ладоши.
«Детский сад, -- говорил Николай Николаевич жене, приходя домой раньше обычного и открывая бутылку бренди. – Работа для идиотов. Еще немного и я потеряю квалификацию».
Вот тогда он и начал пить не только по ночам, но и днем, ибо свободного времени у него становилось все больше и больше. А потом со стремительной скоростью падающего с горы снежного кома пришли и другие неприятности. Во-первых, стукнуло Николаю Николаевичу шестьдесят. На заводе его радостно поздравили с данным событием и торжественно, но быстро отправили на пенсию.
Во-вторых, как-то тихо и неожиданно ушла из жизни жена. Николай Николаевич со всей страстью истинного организатора массовых представлений устроил потрясающе трогательные и одновременно пышные похороны. Всей церемонией он руководил сам: лично выстраивал соседок с венками, командовал оркестром, говорил прощальную речь у могилы и даже назначал выступающих на шикарных поминках в кафе. Прощальное шоу удалось на славу. Профессионал, он и на похоронах профессионал.
Жена никогда не играла в жизни Николая Николаевича, постоянно окруженного восторженными поклонницами, особой роли, но все-таки именно с ее уходом ощутил он отсутствие тыла в родном доме и зловещую пустоту в душе, от которой не спасала даже любимая работа. Дочь давно жила взрослой самостоятельной жизнью, стесняясь и сторонясь отца.
Стометровая квартира как-то уж очень быстро стала приходить в запустение. Покрылась толстым слоем пыли мебель, стал тусклым и шершавым некогда сверкающий паркет, углы заполнились пустыми бутылками и консервными банками. Грядки и дорожки на даче заросли пыреем и одуванчиками, отчего участок стал походить на заброшенное сельское кладбище.
Всеми силами старался Николай Николаевич не опускаться. Научился сам стирать и гладить рубашки, завязывать «кис-кис» и наводить стрелки на брюках. Он по-прежнему брился дважды в сутки, по вечерам обязательно принимал душ, раз в месяц посещал парикмахерскую и душился дорогим одеколоном. Однако чувство неполноценности жизни не покидало его даже в минуты профессиональной славы массовика-затейника, ставшими, впрочем, уже довольно редкими.
***
Николай Николаевич, хотя и находился постоянно в окружении женщин, ловеласом никогда не слыл. Ни времени, ни сил, ни желания на легкий флирт и, тем более, на длительные серьезные отношения с представительницами противоположного пола у него не было. Только работа, работа и ничего кроме работы.
И лишь спустя полгода после смерти супруги, стал он обращать внимание на обилие вокруг молодых и не очень молодых свободных дамочек. То ли устал от борьбы с двойными стрелками на брюках, то ли соскучился по вкусной горячей пище по вечерам, то ли действительно захотелось любви – большой и светлой…
Короля танцплощадок почти не удивило, что самая активная и яркая посетительница клуба «Кому за тридцать», не только сразу же согласилась на встречу в неофициальной обстановке, но и живо заинтересовалась его одинокой жизнью. Не привыкший к долгим ухаживаниям, Николай Николаевич сразу же пригласил очаровательную блондинку провести выходные на своей даче. Объяснил, как доехать, и загодя привез из города свежее постельное белье, две бутылки водки, коробку конфет и большой кусок свинины для шашлыка. Никогда еще с таким энтузиазмом и волнением не готовился он к началу судьбоносного представления.
Встретив новую знакомую на железнодорожной станции, Николай Николаевич ощутил необыкновенный прилив эмоций и физических сил. «Я привык дарить людям праздник. Но сегодня этот праздник подарили мне вы, -- взволнованно говорил он блондинке по дороге к участку. – Вы вдохнули в меня жизнь, честное слово. Мы проведем с вами чудные выходные, а сейчас устроим обалденный обед. Вы как относитесь к шашлыку?».
Дамочка к шашлыку относилась неплохо, была весела и непринужденна. Однако ее настроение несколько ухудшилось при виде простого дощатого домика и запущенного участка. Разочарованно ходила она по заросшим дорожкам, спотыкаясь о холмики бывших грядок, брезгливо осматривала компостную яму.
«Что же вы так смородину запустили? -- спрашивала она у Николая Николаевича, колдовавшего у мангала. – Вот не думала, что у такого элегантного человека такая неустроенная дача… И деревьев плодовых почти нет. Надо бы яблонь посадить, грушу какую-нибудь, цветник устроить…».
«Ради Бога, -- с готовностью отвечал Николай Николаевич, нанизывая на шампур очередную порцию мяса. – Все в вашем распоряжении. Сажайте, выращивайте, устраивайте. В общем, будьте хозяйкой. Деньги есть, не нравится этот дом, построим новый. Хоть двухэтажный. Я, ведь знаете, не то что дом, Боинг мог бы купить. Да кто мне его продаст, вот в чем вопрос?».
Дамочку шутка не впечатлила. Вдобавок она оказалась совсем непьющей. «Я водку только на поминках пью. И то граммов пятьдесят, не больше, -- кривила она губки. – Что же это вы -- Боинг купить собираетесь, а на белом вине сэкономили?».
Николай Николаевич все еще старался исправить положение: много шутил, показал блондинке-трезвеннице несколько простых фокусов, рассказал о своей активной трудовой жизни и даже вскользь упомянул о пустующей квартире в центре. Дамочка немного оттаяла, но вечером, зайдя в дом и обнаружив в нем только одно спальное место, сильно рассердилась.
«За кого это вы меня принимаете, интересно? Неужели вы думаете, что я так сразу и так просто с вами в одной кровати буду ночевать? Ужас какой! Я кто для вас, женщина легкого поведения?». Николаю Николаевичу пришлось проявить весь ораторский талант, все красноречие, чтобы убедить даму в своих очень серьезных намерениях и хорошем отношении к ней. Он даже немного прослезился, рассказывая, как страдает по теплому женскому плечу, по чуткости и взаимопониманию.
Дамочка сдалась, но тут Николай Николаевич понял, что теряет квалификацию не только, как массовик-затейник, но и как мужчина. Безрезультатно пропыхтев над потенциальной хозяйкой дачного участка и городской квартиры пару-тройку часов, вспотевший герой попросил тайм-аут и уснул, прижатый к стене ее таким близким и таким недосягаемым телом.
А утром дамочка, наотрез отказавшись от завтрака и рюмочки водки (которую, впрочем, сразу же принял на грудь сам Николай Николаевич в качестве похмелки), быстро собралась и, поджав губы, бросилась на станцию, чтобы уехать в город первой же электричкой.
Почти всю дорогу он бежал вслед за новой знакомой. «Я вам все что угодно сделаю, -- говорил неудавшийся герой-любовник, задыхаясь от бега. – У меня и деньги есть, и связи, и жилплощадь... Подарите мне праздник, а я все, все, что скажите, сделаю. Будем жить как голубки, честное слово. Просто устал я за неделю, и выпил немного, сорвался. Из-за вас, между прочим. Если бы вы вечером составили мне компанию, мне не пришлось бы одному за двоих выпивать… Я не молодой человек, к сожалению. Быстро загораюсь, но и тухну так же быстро. Все только в ваших силах. Помогите мне, и все встанет на свои места. Поверьте, встанет…».
«О, Боже», -- только и говорила дамочка, презрительно морщась и ускоряя шаг. Поравнявшись с продуктовой лавкой у железнодорожной станции и поняв, что его мольбы не вызывают ответной реакции, Николай Николаевич со словами «да пошла ты…» отстал от женщины и присел на ступеньку лавки. Дождавшись ее открытия, он купил бутылочку сорокоградусной воды и понуро побрел к своему участку. Хотя особой причины напиться у него не было.
Ну не вышло, эка беда? Не очень то и хотелось. Просто не надо было идти на работу. Да и не мог Николай Николаевич, по большому счету, принадлежать только одной женщине. Он был достоянием масс, народа. И жил он не для личного удовольствия. Для людей он жил, если кто-то еще не понял.
***
Как-то незаметно перестали приглашать его в качестве тамады на свадьбы и юбилеи, обходились без его услуг пионерские лагеря и морские лайнеры, променявшие стареющего массовика-затейника на сексапильных студенток.
На День города, который приходился на середину лета, Николай Николаевич, как ни странно, тоже не получил ни одного приглашения на работу. Одевшись по привычке тщательно и элегантно, он все-таки вышел на улицу.
Бесцельно слонялся он по заполненным толпами возбужденных горожан проспектам, долго стоял у каждой сценической площадки в парке. «Ну и как вам ведущие?» -- обращался он иногда к кому-то из рядом стоящих зрителей с воздушными шариками в руках.
«Нормально, -- отвечали ему. – А в чем дело?». «Ну, как же нормально? -- возмущался Николай Николаевич. -- Нет, вы не понимаете. Посмотрите, они же ни одного слова без бумажки сказать не могут. Это же полное, полное отсутствие профессионализма. А как одеты? Джинсы рваные, живот наружу... Падение нравов, увы, налицо. Есть же этикет, в конце концов, и его еще никто не отменял. Выходя на сцену, ведущий должен олицетворять безупречный вкус, грамотность, интеллект. А эти двое что олицетворяют? Хотя, возможно, какой концерт, такие и ведущие. Сплошной грохот и пошлые шутки. Вот послушайте, раньше… ».
Но слушать, как было раньше, случайные соседи Николая Николаевича не хотели. Переглянувшись, хихикнув или покрутив пальцем у виска, они отходили в сторону. Вокруг Николая Николаевича образовывалась пустота, как и в жизни.
Не успокаиваясь, он улучал момент и принимался за обработку ведущих концерта, которые курили, спрятавшись за автобусом для переодевания артистов. На сцене в это время показывали свое сомнительное мастерство исполнители брейк-танца.
«Скажите, пожалуйста, гм… коллеги, вашу программу кто-то предварительно просматривал, утверждал?», -- спрашивал он поставленным голосом настоящего профессионала. «А что такое? Вас что-нибудь не устраивает?». «Меня не устраивает многое, -- говорил он с откровенной иронией. -- Вот например, сегодня день города, согласны? Я стою здесь уже третий час, но до сих пор не услышал ни одной исторической викторины. Ведь это так познавательно и интересно: узнать что-то новое о родном городе, продемонстрировать свои знания…».
«Да кому их здесь демонстрировать? -- смеялись в ответ молодые люди. – Народ пришел на праздник, а не на школьный экзамен. Ему нужен драйв». «Прежде всего, народу нужна культура, -- не унимался Николай Николаевич. – Что может остаться в памяти после вашего концерта? Шум в ушах? Ваш голый живот? Эти танцы на голове? Пошлость и примитив… Это вы называете праздником? А что если бы взять и научить этих людей чему-то доброму, красивому, тому, что может остаться в памяти надолго. Вот, к примеру, вы знаете такой танец – "вечерний ритм"? Разучивается за пять минут, а танцуется в паре, между прочим. В результате у людей – масса положительных эмоций. Если хотите, я могу показать».
«Дядечка, а не пошли бы вы... к другой площадке? Вон туда, к реке. Там вроде ветеранский привал и программа соответствующая. А у нас своих начальников хватает». Уже направляясь к ветеранской площадке, Николай Николаевич слышал, как молодые люди обменивались мнениями за его спиной: «Очередной городской сумасшедший… Вот ведь ни один праздник без них не обходится. Если не нравится, сиди дома, смотри телевизор. А то ходят, ходят, работать мешают… И когда все это кончится?». Не опускаясь до выяснения отношений с самоуверенными недоучками, гордо вскинув седую голову с безупречной стрижкой, он с достоинством прошествовал к реке.
Однако и на другой площадке праздника он не получил. Молодые ведущие, крича в микрофон и перебивая друг друга, пошло шутили по бумажке, призывали собравшихся кричать, топать, раскачиваться из стороны в сторону и поднимать руки над головой. Вместо исторической викторины, спортивного конкурса или разучивания современного танца на сцене крутили бедрами худосочные девицы в восточных костюмах.
В перерыве Николай Николаевич дважды пытался подняться на сцену, чтобы овладеть микрофоном на стойке и показать зрителям истинный класс массовика. Однако те же зрители, и без того довольные всем происходящим, не позволили ему это сделать.
«Вы не понимаете, -- говорил он, обращаясь неизвестно к кому, в то время, когда двое накаченных парней с бейджиками на майках оттаскивали его в сторону. – Это же вчерашний день. Вас кормят культурным суррогатом, комбикормом для скота. Несчастные люди…». Поставленный голос Николая Николаевича тонул в реве восхищенной толпы и превращался в глас вопиющего в пустыне.
Уже поздним вечером, стоя на набережной в ожидании фейерверка, Николай Николаевич разговорился с пожилой парой, обеспокоенной только небольшим размером пенсии. Все его попытки перевести беседу в русло исчезающих традиций проведения свободного времени натыкались на полное непонимание.
«Да какие там традиции? Были бы деньги, и традиции появятся, -- говорила грузная седовласая дама. – Мы вот с мужем всю жизнь пахали, как проклятые, а в результате не можем даже в праздник сходить в ресторан, например, посидеть по-человечески хоть раз в году».
«Нет, вы не понимаете, -- качая головой, возражал Николай Николаевич. – Деньги тут не причем. Вот я тоже пахал, как вы изволили выразиться, и, поверьте, немало пахал. Возможно, вы даже могли видеть меня в филармонии или во Дворце культуры, еще где-то... Меня в городе многие знают... Многие… Да что там говорить? Но я за идею «пахал», за культурные принципы, а не за бренные монеты. Что ресторан? Всего лишь удовлетворение одной из биологических потребностей. А вот приобрести внутреннюю гармонию, душевное равновесие – тут потрудиться надо. А работать над собой, над своим развитием мы не умеем. Не хотим. Нам гораздо приятнее не познавать новое, а узнавать старое. А ведь когда на душе праздник и хорошее настроение, когда ты хоть на йоту обогатил память и ум, удовольствие можно получить и от простого пирожка с капустой».
«Вы так говорите, потому что тоже, небось, копейки до зарплаты считали, -- усмехался супруг седовласой дамы. – Не знаем, где вы работали, не довелось, извините, узнать. Но была бы у вас приличная зарплата в свое время, и если б смогли вы на старость что-нибудь отложить, вы бы сейчас не в пыльном городе свободное время проводили, а в Крыму загорали, а то и за границей. Посмотрите, как пенсионеры на западе живут? Путешествуют, спортом занимаются, в театры ходят, в рестораны те же. И не думают, между прочим, гармония у них в душе или нет. Да что говорить? Они яхты покупают на склоне лет. А вы про пирожки с капустой…».
«Мы с вами, к сожалению, разговариваем на разных языках, -- удрученно вздыхал Николай Николаевич. – На разных. Да я, если хотите знать, не то что яхту, Боинг мог бы купить, если бы захотел. Но мне он тысячу лет не нужен. Не Боинг и не яхта ваша. За материальные блага я жизнь отдавать никогда не собирался. Я всегда стремился к культуре, старался подарить людям знания, хорошее настроение, научить отношениям. И это у меня получалось отлично, уж поверьте. По крайней мере, по бумажке со сцены я никогда не читал. И горжусь этим, горжусь… Да люди с самых отдаленных районов приезжали, чтобы только на мои вечера попасть… Вы что думаете, к этим голопузым девицам в парке кто-нибудь приедет еще раз, чтобы ума набраться? А танец разучить, а познакомиться, наконец? Нет, не приедут, а ко мне вот приезжали… Я, например, иногда такую задачку задавал, что люди ко мне валом валили, только чтобы ее разгадать… А вы говорите ресторан, яхта, Боинг… Да разве стоит хоть один Боинг уважения человеческого?».
И поскольку собеседники перестали задавать вопросы, Николай Николаевич продолжал: «Вот вы, я вижу, люди образованные. А известно ли вам, например, что в великом русском языке есть всего три слова, оканчивающиеся на «со»? Представляете? В языке сотни тысяч слов и всего три слова на «со»! Вот я вам два назову, а о третьем вы подумайте на досуге. Колесо – первое слово, второе – мясо. Но есть и еще одно. Можете ответить какое? Сразу, без подготовки?».
Супруги переглянулись. «Масло», -- неожиданно сказал мужчина. «Там в конце не «со», а «ло», -- живо парировал Николай Николаевич. – Ну-ну, давайте, думайте, шевелите серым веществом своего мозга. Третье слово с окончанием «со». «А оно вообще существует?» -- спросила, немного подумав, дама. «Сто процентов, -- Николай Николаевич внезапно ощутил подзабытое воодушевление стоящего в центре зала затейника. – В этом и заключается профессионализм. Не просто прочитать с бумажки чужие тексты, а заставить людей думать, соображать, фантазировать. Ну что, готовы?».
«Ой, фейерверк начинается, -- дама решительно взяла супруга под руку. – Пойдем, дорогой, повыше поднимемся, чтобы лучше видно было. Спасибо вам за компанию, приятно было познакомиться». И супруги торопливо покинули Николая Николаевича, который привычным жестом уже приложил правую руку к груди и склонил голову в учтивом полупоклоне. Третье слово на «со» снова не было названо.
***
В отсутствии внимающих каждому слову собеседников, благодарных учеников и престарелых искателей приключений Николай Николаевич начал разговаривать с телевизором. Сидя вечерами на диване с неубранной постелью он, щелкая пультом от телевизора, переключал каналы и комментировал увиденное.
«И это называется перестройка, -- говорил он громко, обращаясь к мерцающему экрану. – Перестройка! Драки, погони, секс! Все, приехали. За что боролись, на то напоролись. А ведь не этого ждут миллионы одиноких, усталых, эмоционально неразвитых людей. Им нужен праздник, неужели непонятно? Праздник, душевный покой, красота, а не погони. Счастья люди хотят. Профессионалы называется… Академии заканчивают, университеты…
Ооо… Конферансье… Ага, посмотрим… Так, все понятно… А галстук вместе со смокингом, дружище, не носят… И без листа сказать, как ты рад всех видеть, что, слабо? Так… «Поет певица»… Масло масляное. Поет певица, это же надо так сказать… Между номерами мостик изящный нужно обязательно построить, подготовить публику, представить артиста по-настоящему, а не просто «поет певица…». Да если бы еще певица… Нет, это смотреть невозможно. Так, а тут что? Детская программа, посмотрим… О, нет… Так, друг, к тебе дети не потянуться. «Для участия в следующем конкурсе мне нужно два человека», ха-ха-ха… Тебе нужно, ты и ищи. Причем здесь дети? Это же элементарно, азы профессии – нужно так завести зрителей, чтобы они сами на сцену рвались, руки бы тянули, стремились тебе на глаза попасть… И не говорить «мне нужно». Вот-вот… Ну что я говорил? Все глаза попрятали, сидят как мыши, боятся шевельнуться… Бедные дети, на моих утренниках они пленными солдатами не выглядели…
Так, что еще? Шоу-программа… Шоу… Кто бы мне объяснил, что означает это их «шоу»… Борьба за деньги, скорее всего. Ну, коллега, сколько дашь, если я букву отгадаю? Примитив, хотя кому-то это может понравиться. Допускаю, может. Но нельзя же так тупо идти на поводу у зрителя? А если развить тему? Не просто угадать букву, а представить ее, придумать быстренько рассказ, где бы все слова с этой буквы начинались… Не можешь рассказ, придумай предложение… О, не могу! Интеллектуальный идиотизм! Угадал букву «П» в слове «суп»! Приз в студию, друзья. А радости то сколько, люди гибнут за металл… Докатились… Молодцом, молодцом… Буква «П», значит… Так, даю экспромт. Все на «П», -- Николай Николаевич откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза и быстро, на одном дыхании заговорил. -- Поп придумал перестройку, прыгнул, а пол прогнил, потолок повалился, поп провалился. Почему перестройка у попа не пошла? Потому что попа у попа пышна… Ну как? Это же элементарно.
А вопросы? Ну разве это вопросы? Ни уму, ни сердцу. Только деньги, деньги, деньги… Ну есть у меня деньги, и что? А… Кто бы понимал… Так, здесь что, концерт? Ну, Петросян, это профессионал, артист, не спорю. Талант! Большой талант. Ай-ай-ай! Неужели не послышалось? «Поет Андрей Миронов!». Поет… Не поет, уважаемый коллега, а напевает, разница большая… Вот Боярский поет, голосина бездонная. Миронов двигается, согласен, но поет… Очень сомневаюсь, очень… Такие проколы настоящим профессионалам допускать непозволительно, батенька, непозволительно… Ну не умеют работать, не умеют, совершенно разучились…».
***
Ударивший по кошелькам миллионов сограждан дефолт Николая Николаевича не испугал. Даже не расстроил. Пенсии вполне хватало и на хлеб с маслом, и на водочку. С непонятной многим гордостью появлялся он в местах массовых скоплений трудящихся и словно невзначай, вытаскивая из кармана сберкнижку, показывал ее окружающим. Увидев огромную цифру с пятью нулями в графе «приход», сердобольные женщины хватались за грудь, мужчины сочувственно разводили руками.
«Да, не повезло, -- в один голос говорили они. – Этак недолго и ума лишиться. Такие деньги потерять…». «Вы не понимаете, -- бодро отвечал Николай Николаевич. – Нет, не понимаете. Причем тут деньги? Ну, купил бы я Боинг, и что? За границу на нем все равно не пустят, тут танк нужно покупать. А человеку для счастья много ли нужно? Это даже хорошо, что реформа заставила нас о душе подумать. Хватит жить меркантильными интересами. Хватит трястись над златом, не стоит оно того. Хватит жить по принципу: дом – работа, работа – дом. Ведь есть еще музеи, театры, кино. Вечера отдыха, в конце концов. Ведь что самое ценное? Не потерять самого себя, не замыкаться в личных проблемах, обогащать себя новыми знаниями и умениями. К людям нужно идти. К людям, друзья! Только в общении, в грамотной организации досуга спасение от всех бед. И в поиске гармонии… Главное к профессионалу попасть, не к халтурщикам каким-нибудь. Вот вы, уважаемая, что по вечерам делаете? Готовите, наверно, стираете, пыль протираете… А на танцах, к примеру, давно были?».
«Тронулся, бедняга, -- крестилась женщина. – Может, вам помочь чем-нибудь, денег дать? Много я не могу, правда. Сама пострадала…». «Благодарю, сударыня, -- Николай Николаевич прикладывал руку к груди и кланялся. – Благодарю. Честно говоря, это я должен вам помочь. Ведь это не только моя работа, но и призвание. Миссия, можно сказать. Но, увы, времена изменились. Простите. Хотя, если получится, приходите в субботу в Дом ветеранов на вечер знакомств. Отвлечетесь, получите массу положительных эмоций. Приходите, не пожалеете. Я подарю вам праздник, и от ваших страданий не останется и следа».
Так он отвечал, дыша парами недорогой водки, на которую перешел с недавнего времени, и с достоинством уходил, пряча во внутренний карман старого пиджака с металлическим отливом сберкнижку. Уходил, как со сцены: легкой походкой, с высоко поднятой головой и прямой спиной. С абсолютным пониманием смысла жизни, но без понимания окружающих.
«Несчастные люди, -- думал он, стоя в рюмочной и считая мелочь в кошельке. -- Жалеют мои потерянные деньги, не верят, что я мог бы купить Боинг. А на что, скажите пожалуйста, он нужен человеку высокого полета? С личным то самолетом любой сможет почувствовать свое превосходство перед менее везучими согражданами и от этого ощутить счастье. А вот попробуйте-ка быть счастливым без него, Боинга. Попробуйте, если сможете, конечно, подарить настоящий праздник души и сердца хотя бы одному человеку, не говоря уже о тысячах. Попробуйте поднять совершенно незнакомых людей, организовать, перезнакомить, развеселить, научить чему-то… А вопрос интересный придумать? А нестандартно с праздником поздравить? А конкурс провести? Вот ведь в чем настоящее счастье! И еще в профессионализме, в истинном призвании. А они -- Боинг, Боинг… Я то все это мог, да и сейчас могу, конечно… Ничего, мое время еще вернется. Перестройка перестройкой, а без культуры миру не выжить. Вся эта пена голопузая сойдет. Непременно сойдет. Народ еще вспомнит своих героев. Да, вспомнит!». И глаза его от этой замечательной перспективы становились яркими и блестящими. Но, вполне возможно, блестели они от нечаянно выступавших предательских слез…