Всё описываемое мною, является чистым вымыслом и плодом больного воображения автора, все аналогии случайны.
Бесконечно тянущийся, суетливый, трудный и безрадостный день земского врача подходил к концу. Во дворе стояла ранняя тоскливая зимняя темень, в небе мутно поблескивала луна и где-то рядом выла собака, усиливая и без того жуткую тоску. Молодой врач, выйдя из пропахшей камфарой приемной и пройдя узкий неосвещенный коридор, вошел в свой кабинет и сразу свалился в старое, потертое, в прорехах, покрытое пятнами неизвестного происхождения единственное кресло и на несколько секунд прикрыл покрасневшие глаза.
На столе потрескивала керосиновая лампа, отбрасывая желтые блики на ветхие темные обои. Вдруг, как ошпаренный, врач вскочил с кресла и подлетел к небольшому, стоящему у противоположной стены, шкафчику с зашторенными белым полотном стеклами. Взяв в левую руку замочек, коим были заперты дверцы, он судорожно стал его открывать правой дрожащей рукой. С третьей попытки тот поддался и врач, также судорожно, стал обшаривать полки, звеня пузырьками и колбочками. Наконец , искомое было найдено и на свет была извлечена картонная коробка с ампулами. Достав одну и положив ее на стол возле керосиновой лампы, молодой человек потянулся к стоящему на стуле саквояжу. Рядом с одиноко возвышающейся, подобно «александрийскому столпу», ампулой приземлились блестящая хирургической стали коробочка со шприцами и скрученный отрезок жгута. Заперев дверь в кабинет, врач было направился к приготовленным на столе инструментам, но внезапно раздавшийся стук его остановил.
Отперев дверь, он увидел стоящую в коридоре акушерку и по совместительству медсестру Анну Николаевну. Та, по обыкновению потупив взгляд, начала извиняющимся тоном:
- Михал Афанасич, я глубоко сожалею, что отвлекла вас, но тут к вам посетитель приехал, требует срочно принять.
Молодой врач Михаил Афанасьевич, нервно затеребив пуговицу своего халата, со вздохом произнес:
- Кто таков?
- Говорит, что управляющий он у заводчика борзых помещика Золотникова, звать Евграф Евграфович Шариков.
- Что ему в столь поздний час понадобилось?
- Да кто его знает - бормочет, что-то невнятное, пьян видать.
- Скажите ему пожалуйста, что принять не смогу, не здоровится что-то….
- Ладно, Михал Афанасич , исполню.
Михаил Афанасьевич вновь запер дверь и, подойдя к столу, извлек шприц из хирургического набора. С трудом насадив дрожащей рукой иглу, он вскрыл ампулу , потянул поршень шприца и набрав три «кубика», перетянул левую руку жгутом; обернулся в сторону кресла, но не успел сделать и шага, как в дверь вновь постучали. Сморщив гневную гримасу, он положил шприц на стол и, развязав жгут, подошел к двери.
- Михал Афанасич, откройте это я. – раздался за дверью противный визгливый голос акушерки.
- Что опять случилось? – через дверь спросил врач.
- Да опять этот Шариков, не уходит, просит срочно принять – говорит дело срочное, говорит гангрена у него.
Михаил Афанасьевич быстро отворил дверь и почти закричал:
- Гангрена! Так, что же вы ждете - ведите скорее в операционную! Где Демьян Лукич? Где Пелагея Ивановна? Нет, погодите – давайте вначале его в смотровую и зовите Демьяна Лукича, а сами готовьте операционную.
- Сейчас, я мигом! – акушерка-медсестра выскочила в коридор.
Врач, застегнув халат, быстрым шагом пошел в смотровую. Но, на полдороге развернулся и, вернувшись в кабинет, прихватил в спешке забытый саквояж. В смотровую он буквально влетел несомый врачебным долгом и чувством страха за пациента. Шариков уже сидел там, на кушетке, болтал ногами и ковырял грязным пальцем облупившуюся краску на стене. При появлении врача, спрыгнул, бодренько так, с кушетки и закивал подобострастно головой, изображая не то несостоявшийся поклон, не то полное и безоговорочное согласие с намерениями и методами молодого врача. Михаил Афанасьевич уставился в изумлении и слегка заикаясь произнес:
- Где п-показывайте!
- Што хде? – испуганно переспросил Шариков
- Как что – гангрена!
- А, так это того……ну как скать…. нет ее. Вернее есть, но не у меня….
- Как не у вас? А у кого?
- А у барина нашего Трезор захворал. Думали запаршивел, а оказалось эта, как яе – ханхрена! Я вона привез его, на санях – занести?
- Какой еще Трезор?
- Да пес!
- Да вы что! Я не ветеринар. Ветеринар на окраине живет. К нему везите.
- Да нет – барин ховорит: тот коновал истый и борзую чистокровную яму доверить нельзя, загубит.
- Но, я собак не лечу, поймите – вам к ветеринару.
- Но, барин Аксандр Михалыч, велели….
- Довольно, – перебил его врач – ступайте!- И повернувшись к вошедшей медсестре:
- Анна Николаевна, проводите, пожалуйста, посетителя.
Взяв саквояж, врач вышел из смотровой и быстро преодолев темный коридор, оказался снова в кабинете. Заперев дверь на ключ, он скинул халат, закатал рукав левой руки, вновь перетянул руку жгутом и взяв наполненный шприц, сел в кресло. Сделав полуоборот в сторону лампы, он слегка надавил на поршень шприца, постучал тихонько ногтем по игле и после появления брызг ввел уверенной и уже не дрожащей рукой иглу в вену. Внутри стеклянного цилиндра шприца раздался небольшой беззвучный взрыв красного вещества и содержимое шприца стало медленно, но неуклонно, движимое поршнем , перетекать в земского врача . Михаил Афанасьевич блаженно вытянулся в кресле, по всему телу стала разливаться приятная истома и казалось, что вместе с наполняющим тело счастьем его одновременно покидали: усталость, скопившаяся за весь день, заботы, расстроенные нервы, головная боль, да и вообще все не имеющее отношение к несравнимому удовольствию и райскому блаженству.
Меж тем, в дверь опять настойчиво стучали и раздавался так надоевший за весь день голос Анны Николаевны: « Михал Афанасич, Михал Афанасич – они не уходят!». Этот голос перемежался с гнусавым голосом Шарикова, который тоже, где то рядом, тянул свое: «Господин Лекарь, так ж барин очень просили – осерчают…». А молодой земской врач, уже достигая легендарной, пришедшей с востока Нирваны, успел только тихо, но отчетливо произнести: «Вот собааака!»