Рассказ четвёртый. Ушастый День рождения

Этери Попова
                Ушастый День рождения.
Начало лета. Субботний день. У дедушки День рождения!
С самого утра началась суматоха. Бабуля и мама, как всегда, спорили у плиты. А между делом пекли плюшки, пирожки с капустой, пирожки с луком и яйцами, сладкие пирожки. И пироги. Большие, на весь противень. Один с яблоками и клюквой, а другой, фирменный, уральский, с рыбой!
- Куда столько, куда?! – вздыхая, восклицала мама, замешивая очередное тесто.
- Ничего, Наташ, всё съестся! – увлечённо уверяла её бабуля, пробуя очередную начинку.
Тётя Ира нарезала салаты, весело морща нос, и, время от времени, встревала в споры, стараясь притушить страсти.
Дядя Валера «крутил» мясо к пельменям, поперчивая и посаливая фарш, и рассказывал смешные истории из своей прошлой армейской жизни.

Мы, как угорелые, метались по квартире, расставляя стулья вокруг большого раздвинутого стола. Стульев не хватало, поэтому началась кухонная охота на табуретки, которые вытаскивались иногда прямо из-под сидящих на них.
Расставлять тарелки нам не доверяли. Их не так уж много в доме осталось. А вот нарезанные и уложенные в салатницы салаты мы чинно несли на стол, очень осторожничая из-за обещания взрослых надрать нам уши, если что.
Дедушка пока ещё не возвращался.


 Рано утром он надел свой светло-серый костюм и несколько смущённо встал перед зеркалом.
- Дедуль, ты прям Торопунькин Штепсель! -  сказала я с восторгом, чтоб поддержать его. Дедушка шёл получать подарок от «бывшей работы».
Дед повёл на меня чёрным глазом и «крякнул». Он был высок и худ, с пронзительными тёмными глазами и кустистыми бровями. Волосы у него были кудрявые с проседью. А лицо в глубоких морщинках, в которых он прятал, то насмешку, то задумчивость, а то и смущение, как сейчас.
- Ну, Девочка, я пошёл! – сказал дедушка. Именно так, Девочка, а не девочка. Просто девочек было много всяких. А для него я была  Девочка.
Бабушка одёрнула деду пиджак, мама «прошлась» щёткой по его плечам. Хорош!


А у нас уже всё было готово. Пирожки «обмякали» под белыми полотенцами. Сладкий пирог сняли с противня, а рыбный «доспевал» в духовке. Пельмени тоже слепили.

 Обычно занимались этим все, неспешно, за разговорами, шутками и воспоминаниями. Только бабуля иногда делала «пустые» глаза и неслышно шевелила губами – подсчитывала. Дедушка подшучивал над ней: «Как бы нам лишку не сделать. А?». Бабушка, продолжая пришёптывать, махала на него полотенцем. Она просто любила считать.
Пельмени у всех получались разные. У дедушки – ровные, с остреньким мелким винтовым краем, у бабули - с мягким крупным «винтом»,  у мамы и тёти Иры - очень похожие, ровненькие, с мелким мягким «винтиком», а у дяди Валеры – сибирские «кругляши».  Среди этого великолепия попадались и мои кривые «задохлики», и ребячьи «лапти».


Сегодня пельмени слепили без дедушки, и пельменные стройные ряды только и ждали, когда их «запустят» в душистый кипяток. Вот-вот должен был появиться дедушка и гости – наши соседи и друзья.
Балконная дверь была нараспашку. Пахло свежей листвой, чирикали птицы, под балконом, между кустами и деревьями, время от временем с визгами пробегала ребятня.

Мальчишки постоянно выскакивали на балкон и выглядывали в «окошко» между прутьями, специально прорезанное дедушкой. Сегодня мне места в «окошке» не было. А я тоже хотела высматривать дедулю. И когда сразу две ребячьи рожицы просунулись в широкий проём, я не выдержала и протиснула свою голову между соседних прутьев. Мой ликующий возглас прозвучал прямо в уши братьев. Они вздрогнули, поочерёдно вытащили головы из «окошка» и уставились на меня. Я, довольная, показала им язык и попробовала тоже вынуть голову. Не тут-то было! Я испугалась.
- П-постарайся вытянуть вперёд лицо и т-тяни! – Алёшка всунулся рядом в «окно».
- Не-ет! – Гришка оттащил брата. – Ухи! Они мешают! Двигай ими! Во, как я! И зацепись ухами за прутья! И ра-аз!.. Давай!
Я попробовала зацепиться ушами и пискнула от натуги. Никак!

В коридоре хлопнула дверь. Пришёл дедушка. Все взрослые загомонили! Ребята схватили меня поперёк туловища и стали тянуть, как «репку». Я взвизгнула! Уши горели!
- Что там у вас? – недовольно спросила бабушка, входя в Большую комнату.
- Юлька за балконом! Вместе с ухами! – заорал Гришка.
Взрослые ахнули и громче всех мама. Дедушка и дядя Валера, опережая всех, бросились на балкон. Я старалась не рыдать громко, но всхлипывала на всю улицу!
- Придётся резать! – сказал дядя Валера.
- Как же она без ух!! – оторопел Гришка.
- Резать прут! Умник! – фыркнул дядя Валера, а дедушка насмешливо  «крякнул».
Пока дядя резал пресловутый прут, я тихо лила слёзы, мама, просунувшись в «окошко», подбадривала меня, мальчишки держали за руки, будто я могла невзначай упорхнуть, дедушка старался погладить меня по «бедовой головушке», а бабуля и тётя Ира приговаривали: «Держись!». Держаться в таком положении я могла только зубами.
Когда меня освободили, уши мои ярко пылали. И тут вошли гости!
- Пётр Иванович! Анфиса Фёдоровна!.. Дома?
 Бабушка и тётя Ира бросились в коридор. Началась суматоха. Смех, поздравления, забасили мужчины, засмеялись женщины!.. Мама с тревогой посмотрела на мои уши и побежала за красными бантами. Мальчишки ехидно пошушукались и умчались на кухню.

Во время шумного и весёлого застолья я украдкой проверяла свои припухшие уши. Красные банты их слегка прикрывали.
И тут дедушка вынес подарок «от работы». Это была зелёная коробка. Он снял верх коробки, и все увидели серебряный портсигар на чёрной лакированной подставке. Портсигар был музыкальным. Стоило надавить кнопку, как он раскрывался и звонкими колокольчиками играл «Подмосковные вечера»! Слушали портсигар несколько раз!
 Потом и сами запели любимые застольные: «Калина красная», « Летят утки», «Одинокая гармонь»… А бабушка спела «Дывлюсь я на нэбо…», вторила ей тётя Настя, подруга её. Голоса у них были хорошие, сильные.

Мужчины задымили папиросами на балконе, женщины повели  неспешный разговор. Летний вечер повеял лёгкой прохладой, солнце ласково посылало широкие лучи, ложившиеся красноватыми квадратами на стол и стены Большой комнаты.
 А мы в это время подкрались к музыкальному подарку.  Мы  решили совсем тихо его послушать, ещё разок. В щёлочку. Гришка подставил ухо прямо к кнопке. Я тихонько нажала на округлый выступ. Серебряные половинки распахнулись и …громко звякнули колокольчики. Алёшка испугался и захлопнул портсигар… вместе с Гришкиным ухом.  Гришка взвыл серым волком!
 
Когда всё успокоилось, дедуля всё-таки разрешил нам послушать подарок. И вновь полилась нежная мелодия.
 Троица, задрав носы, сидела на коленках вокруг портсигара. Мои два уха и одно Гришкино отливали красивым малиновым цветом. Только Алёшкины уши сегодня, видно, провинились и были банально белыми.
А взрослые за столом, кто, подперев рукой щёку, кто, откинувшись на стул, тихо подпевали:
 « Речка движется и не движется,
Вся из лунного серебра.
Песня слышится и не слышится
В эти тихие вечера».