«Скучно на этом свете,господа!»
Н.В. Гоголь
Людям только кажется, что ссорятся они по поводам серьёзным и существенным. На самом же деле размолвки происходят по самым настоящим пустякам. И что же нужно, спросите вы, для такой неприятности? Правильно — нужен его величество, ПОВОД.
Ссора — это, друзья мои, логическое завершение накопившихся разногласий до поры, до времени тщательно скрываемых. Разногласия — это пар под крышкой чайника: скапливается, скапливается, а потом как задребезжит, запрыгает крышкой — ссора.
Бывает, правда, и наоборот: закипевшая вода из-под крышки выльется, зашипит змеёй, зальёт пламя на плите, но газом насмердит на всю квартиру, пока не проветришь. Так и у людей.
Два писателя Пётр Иванович и Иван Петрович приятельствовали без малого лет десять, в которые встречались по поводу и без повода: в дни авторских торжеств, в дни рождений или за рюмочкой коньяка между прочими делами.
Оба мужчины были возраста не старого, а скорее почтенного, с сединой на висках, с манерами уважаемого спокойствия и своеценной значимости, солидные, с некоторым брюшком, которое зрительно компенсировалось достаточно высоким ростом. Узкие лица приятелей выражали некоторую интеллигентную утомленность, которая вызывала у окружающих адекватную почтительность к их жизненной многоопытности.
Литературное окружение считало приятелей даровитыми и успешными авторами, что незаметно выдвинуло их в мастера своего творческого цеха. Будучи признанными мэтрами, они привечали способную молодую поросль, которая иногда залетала в писательский союз, одаривали её своими весомыми советами, попыхивая, правда, более едкой критикой в сторону рыбёшки помельче, нежели они сами.
Личная успешность и известность Петра Ивановича и Ивана Петровича не пересекала их творческих путей, разделяя как бы сферы влияния, аудитории и поклонников, на своих и чужих, что препятствовало возникновению такой неприятности, как зависть.
Друг к другу приятели относились с некоторой взаимной покровительственной доброжелательностью, которая не обижала, но, тем не менее, ограничивала желание похлопать по плечу. Успехи каждого воспринимались с любезным спокойствием, никогда не подвергая оные серьезной критике, как бы избегая возможность перейти те мостки, за которыми начиналась трясина ущемлённого самолюбия и непонимания.
Так было всегда, и вся наша писательская братия считала, что так будет и впредь…
Как-то раз, Пётр Иванович разродился очередной коротенькой безделицей, которая была совершеннейшей поэтической статуэткой, выполненной скульптором-эстетом, и которая могла украсить бы новую, готовящуюся к выходу в свет, книгу его стихов.
Ивану Петровичу сия стихотворная виньетка настолько пришлась по душе, что он не преминул поздравить приятеля с удачей:
— Пётр Иванович, уважаемый, экий Вы восьмистрочный вензель-то отковали, аж, признаться, и моё перо зачесалось. Ай да Пётр, ай да!..
— Ну что Вы, батенька, — сущая безделица. Хотя, сочту за честь…— ответствовал довольный Пётр Иванович, и его лицо просияло, как масленичный блин.
На презентации очередного номера журнала наши приятели, как всегда, сидели вместе, снисходительно слушая болтовню главного редактора и выступающих авторов, пропуская через свои фильтры чужую писанину.
— Господа, — с улыбкой воскликнул главред. — Позвольте под сурдинку нашего обсуждения показать вам два уникальных в своём единстве и противоположности маленьких произведения, написанных уважаемыми Петром Ивановичем и Иваном Петровичем с одинаковым мастерством и изыском. Первый — написал стихотворение, а второй откликнулся на него пародией. Вот послушайте…
Прочитанное было встречено дружным смехом и аплодисментами.
— Да-с, Иван Петрович… Вот теперь понятно, какой я стал персоной, коль скоро дожил до Ваших пародий! — в полголоса, глядя в пол, проскрипел Пётр Иванович.
За сим последовала вязкая пауза…
— Извините, любезный, здесь что-то очень сквозит… — и Пётр Иванович, гордо выпрямившись, пересел в кресло через проход.
На улице, в вечерних моросящих сумерках были хорошо видны две нахохлившиеся знакомые мужские фигуры, которые, против обыкновения, удалялись в разные стороны.
Никто и никогда больше не видел Петра Ивановича и Ивана Петровича вместе.
С-Петербург
15.04.11