– Ну, дружище! Спасибо тебе, что жил с нами!
Мы любили тебя, но ты любил нас сильнее.
Прости меня, прости за всё! Спасибо тебе, собака моя!
Спасибо!..
Евгений Гришковец
«Погребение ангела»
В отношении собак (подчёркиваю – не кошек, не хомяков, не волнистых попугайчиков, а именно собак) люди разделяются на три чётко отграниченные друг от друга категории: те, кто их любит, те, кто к ним равнодушен, и те, кто их ненавидит. Но у Геннадия Петрова вообще как-то не складывается с категориями, о какой бы сфере жизни не шла речь. Вот и здесь – куда меня засунуть?
Я – ненавижу собак. Большие собаки внушают мне страх, маленькие вызывают яростное раздражение тупостью и визгливым лаем. Конечно, эти реакции немного смягчились, когда волею судеб я сам был вынужден заботиться о собаке. И вот я стал почти каждый вечер варить кастрюлю псовой каши (кружка ячневой крупы, кружка пшеничной, кружка кукурузной), нервно отвлекаясь от компа или от дружбанов, дабы её помешивать… А иногда – ещё и кастрюлю говяжьих костей. Я стал гулять с собакой, как минимум один раз в сутки – на ночь (а то и все три раза, включая ненавистное утро). Я даже лечил её от неведомой болезни.
Я стал собачником! Представляете?! Даже вступал в разговоры, не требующие знакомства, с такими же чудиками в парках и балках, на которых ранее я смотрел с жалостью и превосходством. Как, скажем, на утренних «бегунов за здоровьем».
… … …
Ёлки-светёлки, сел писать о любви, а пишу о собаках каких-то и собачниках!
Это от того, что в пятницу, 8 апреля, Барон погиб, и мы не смогли его спасти. Загадочная и страшная смерть.
Но однакоже – о любви. Внимание, сейчас прозвучит банальность: любовь – это умение, желание и даже потребность ЖЕРТВОВАТЬ. Данная характеристика объединяет все разновидности любви – от супружеской до христианской. Это их (видов любви) общий корень и общий знаменатель.
Погодите, сейчас соберусь с мыслями, что-то мне мешает сегодня, когда я пишу эти строки, думать…
Да! жертвенность. Способен ли я жертвовать? Неохотно я делаю это. Но делаю. Взять хотя бы Барона, земля ему пухом. Я же целый год мазал его раны на теле, которые он нагрыз, пытаясь унять зуд. Как он чесался! Когтями, зубами – аж стонал!
Почему ветеринары так долго не могли поставить диагноз? Может быть, он был бы жив сейчас. Я довольно поздно узнал о подкожных клещах… Впрочем, это только одна из двух версий его гибели.
Я жертвую людям, которые мне не безразличны. Жертвую, как минимум, своё время и свои чувства.
Но можно ли считать жертвой то, что делается неохотно? («Судья неправедный», блин!..) Или даже просто то, в чём особой потребности ты не ощущаешь? Можно ли тогда называть такую жертвенность – признаком любви? Особенно, если речь о человеке…
Одно ясно – я привязываюсь к людям. Я вообще – привязываюсь. К ландшафту, жилищу, ритму дня… Но живое существо – особый случай. Иногда я привязываюсь быстро и незаметно, иногда довольно долго, трудно, ощущая всю поэтапность… Что за ленивая душа! «Я глупо создан», – любил говорить сопливый Гриша Печорин, отнюдь не сознавая богохульства в своих словах.
… … …
Несколько слов о поводке. Раньше, когда я ещё не был собачником и мог свою пассивную нелюбовь к этим тварям ощущать как нечто естественное, я всё-таки с лёгким уколом жалости наблюдал, как тот или иной хозяин грубо дёргает за поводок свою псину, оттаскивая её ЗА ШЕЮ от кота или какого-нибудь вожделенного дерьма на газоне. Для меня было аксиомой, что поводок это нечто малоприятное собаке.
Но когда я сам уже с годик повыгуливал пса, то обнаружил, что это совсем не так. Объясню.
Во-первых, когда вы уже достигли места выгула, то разрешаете собаке идти, куда ей вздумается (в разумных пределах, разумеется), и я заметил: – Барон абсолютно уверен, что ЭТО ОН ВОДИТ МЕНЯ НА ПОВОДКЕ, а не я его.
Во-вторых, домашняя собака, уже вышедшая из щенячьего возраста, относится к окружающему миру с некоторой опаской и робеет, если хозяин удаляется. Она уже боится остаться без хозяина. Поэтому поводок воспринимается ещё и как гарантированная связанность.
Представьте – мама ведёт за руку ребёнка. Иногда он тянет её куда-то, и она уступает, позволяя ему что-то потрогать свободной ладошкой, иногда – она его оттаскивает от чего-то. Вот что такое для собаки поводок. Связь. Симметричная взаимопривязанность.
Эта двухметровая грязноватая брезентовая лента, которую я положил в его могилу, лучше всего иллюстрирует те, не слишком горячие чувства, которые мы с Бароном питали друг к другу.
… … …
Чувства… «Ты знаешь, мне кажется, я поняла тебя», – однажды, давным-давно, сказала Вера, единственная женщина в моей жизни, вина перед которой причиняет мне почти физическую боль.
Мы прогуливались по парку с её собакой, которую я особо ненавидел. Ты ба! Я сам не понимаю себя, а она, видите ли, поняла. Вот это фокус!
«Ты очень нежный. И я в первый раз думала, что эта нежность – именно для меня, – она нахмурила красивые брови. – Как же я была счастлива!.. Думала, что это я вызываю нежность, и потому – она мне предназначена. Но это не так. Я просто оказалась рядом, вот и всё.»
Разумеется, я ей сказал что-то нелепое, что говорят в таких случаях.
Эк загнула! Выходит, я сам наслаждаюсь своей собственной нежностью. И адресата оная не имеет. Кучеряво.
Да, я не любил её. Я привязался к ней, я жалел её, часто по ней скучал, но не любил.
Любовь не рождается в нашем разуме, в нашем сознании и в области нашей воли. Она приходит к человеку откуда-то «извне», из неведомых пучин, которые этот человек не контролирует, не знает и не ощущает. Любовь поселяется в нём сначала зыбкой тенью… Потом крепнет. Захватывает все ресурсы души.
Она приносит с собой головокружение и огненную чесотку ревности. Эта чесотка невыносима! Но как же сладко поскрести зудящее место! (Если достанешь.) Кое-кто, пожалуй, даже предпочёл бы изнывать от зуда, лишь бы иметь возможность наслаждаться интенсивным почёсыванием…
Однако в феномене только что родившейся любви у нас нет выбора, – тебя никто не спрашивает, хочешь или нет. Или любишь. Или не любишь.
… … …
Какие ужасные раны cделал себе Барон! У него даже шерсть кое-где повыпадала и блестели окровавленные проплешины…
И хотя мне было противно, я иногда брал на себя обязанность мазать эти раны. А ведь поначалу меня бесила даже необходимость выгуливать его. Жертвенность? Хм…
Какая жертвенность, если – лень? Тут вопрос в другом. Можно не постирать замоченное бельё, есть риск, конечно, что оно испортиться, но денёк постоит – не страшно. Можно не помыть посуду – та не испортиться это точно. Но ни бельё, ни посуда не страдают.
Посему выгул собаки стал НЕПРАГМАТИЧНОЙ НОРМОЙ. Если можно так выразиться, непринудительно-обязательным императивом. Не так что – «надо! просто надо, Гена, надо». Нет. А так: «Гена, ты же не сволочь, правда же?»
И теперь, когда я привык к этому, вроде бы и вынужденному, но и как бы, человечному действию… пустота. Выгуливать никого не надо. (Что это я то и дело смотрю на часы, набирая эти строки? А… Скоро 23.00… НАШЕ С НИМ время…) И кашу каждый вечер варить – тоже некому.
… … …
Мои друзья уверены, что Барона доконал подкожный клещ. Эти микроскопические паразиты слишком расплодились в нём, мы поздно начали лечение, и собаку отравили отходы их жизнедеятельности.
Сейчас у меня стоит комок в горле и глаза жжёт. Но я констатирую, что это – лишь жалость к себе (написал другу «я плачу», и вот – я плачу). Жалость к себе, дамы и господа, страшная штука. Рано или поздно она заменяет эмпатию, искреннее, стихийное сочувствие к Другому. Начинаешь с того, что жалеешь его, а заканчиваешь слезами по поводу своего собственного сочувствия. Себя, плачущего, жалко.
В этом – конец любви. Если, конечно, она когда-нибудь начиналась.
___________________
Продолжение
http://proza.ru/2011/04/18/708